Потерянные чувства

      Скарамучча сидел на стуле, настраивая свою гитару. Он смотрел на часы и нервно подтягивал колышками струны. Венти, как всегда, опаздывал, и первые разы парень честно терпел, но, когда это происходило каждый раз уже на протяжении почти года, терпеть не было сил. Гитарист точно знал, что, если преподаватель не придет через десять минут, он поднимется и уйдет, не обращая внимания на прекрасное преподавание. За этот год он, кажется, вырос. И не только в плане роста (достижение было небольшое, всего сантиметр, но уже вдохновляло), но и в своем, профессиональном. Венти, несмотря на его вид и крайнее раздолбайство, оказался прекрасным музыкантом и учителем, умеющим играть практически на всех струнных инструментах, но вместе с тем набравшим себе в группу действительно странных, если не отстающих, людей. Во всей группе было всего пятеро человек, не считая Тарталью, которого припрягли для аккомпанемента на фортепиано. Лайла — девушка арфистка. Она была тихая, если не говорить, что вовсе незаметная. Первое время Скарамучча вообще забывал про ее присутствие. Девушка постоянно спала, чем заставляла всех недовольно реагировать каждый раз, когда на длительной паузе она забывала вступать вовремя. Та, казалось, не помнила о том, где и для чего учится. Фишль — девушка с причудами. Откровенно говоря, увидя такого человека в реальной жизни за стенами консерватории, даже Скара бы обходил ее стороной. Но нужно было отдать ей должное. Со скрипкой она справлялась прекрасно, несмотря на то, что после каждого занятия она вставала в позу и позволяла всем разойтись, называя рабами и подданными. Простор для деятельности Кадзухи.       Откровенно бесили Скарамуччу лишь два человека. Девушка мандолистка — Синь Янь и парень виолончелист — скрипач Кейя. Как он усиделся на двух стульях разом, гитарист до сих пор не мог понять. Синь Янь бесила шумом, создававшимся вокруг, едва она заходила. Эта девушка была крайне позитивна, если не сказать, что чересчур. Участвовала во всех концертах, состояла в рок-н-ролл группе и уходила с занятий раньше остальных. А Кейя был неприятен постоянными прогулами и своей манерностью, граничащей с сарказмом и легкими подкатами ко всем и каждому. Его знали, казалось, везде. Где бы тот ни появлялся, вокруг начинались: «Привет», «Как дела?», «Как дела в отношениях?» А может на деле Скара просто завидовал? Он знал, что тот встречается с одним пианистом, открыто говоря об их отношениях, рассказывая истории из жизни. Было бы у самого Скарамуччи столько же историй, будь он рядом с Кадзухой?       Эта мысль вывела его из душевного равновесия, заставляя чувствовать всепоглощающую тоску. Их созвоны стали реже, и именно из-за гитариста, который просто не мог вырваться из консерватории, до самого вечера занимаясь, нагоняя уровень остальных. Каэдэхара, кажется, тоже погряз в работе. Парень знал, что он переехал, что Ичи вырос, что и как с ними происходит в жизни, но при каждом созвоне Скарамучча чувствовал подвох, словно тот что-то недоговаривает ему. Это бесило даже больше, чем вечные опоздания Венти, шум их группы, когда та собиралась полным составом, и внезапная должность лидера в ней, а значит и главного по раздаче подзатыльников каждому опаздывающему или пропускающему занятия. Пары месяцев хватило, чтобы каждый из новых знакомых знал, что такое Скарамучча и что его лучше не выводить из себя.       Тяжело выдохнув, парень все же принялся за работу, трогая струны, но совсем не в той пьесе, которую учил. Иногда хотелось просто выплеснуть свои переживания через музыку, и сейчас был тот самый момент.       Стройная грустная мелодия заполнила большую аудиторию, отражаясь от стен. Она тосковала, летала по округе, задевая душу своего создателя, утешала, а затем вновь плакала. Точно, ведь Скарамучча почти перестал плакать. Казалось, словно его вновь покидали чувства, которые тот обрел рядом с возлюбленным. Никто больше не мог вызвать в нем улыбки, не мог коснуться того вновь запечатанного места в душе. Почему-то ужасно захотелось закричать от боли, и гитарист сбился в мелодии, перестраивая ее уже на совсем другой лад. Теперь та вопила, как «Фантазия» Шенберга для скрипки. — Ой-йой, — раздалось со стороны. Скара даже не заметил, как пришел Венти. — Что с тобой? Решил податься в андеграундную классику? — спросил тот, вновь отпивая вина из стаканчика, о фирме которого все и так знали.       Парень выдохнул, на самом деле не желая, чтобы его заставали в таком состоянии. Он уже понадеялся, что преподаватель вовсе забыл об их занятии. — Что случилось? Давно я не слышал твоей игры души, — заметил он, беря стул и садясь прямо перед своим студентом. Тот уже давно привык к показушной открытости этого человека. Казалось, парень болтал много, но не о чем. Может поэтому так не хотелось открываться в ответ? — Ничего не произошло, — коротко ответил Скара, отводя от него взгляд. — Казалось, словно ты расплачешься уже в следующую секунду. Можешь поделиться со мной. — Зачем? Вы сами ничего не говорите, — заявил тот. — У нас отношения учителя и ученика, к чему эти излишки?       Парень перевел на него свой злой взгляд, но Венти лишь отклонился на спинку стула, о чем-то плотно задумываясь, продолжая потягивать напиток из стакана. Но тот быстро кончился, и парень расстроено покачал опустевшим сосудом перед своим носом. — Так значит не расскажешь, пока не скажу я? — спросил он, не выходя из задумчивости. — Обмен информацией? — новый вопрос, но за ним последовала неожиданная улыбка. — Хорошо, что ты хочешь знать? Чем я завтракал с утра? Что делал вчера вечером? Но это слишком личное! — Да нахрена мне эти знания сдались?! — вспылил Скарамучча. — Я люблю кое-кого. Ты же по той же причине сейчас играл свою мелодию? — внезапно перебил поток льющейся на него агрессии музыкант. Он был мало восприимчив к эмоциям других, но вот музыку читал так, словно сам писал каждую из пьес.       Скарамучча не нашел, что на это сказать, ведь он угадал, вновь возвращая в сердце смятение. — Мой возлюбленный очень суровый человек, не знаю, как подобраться к нему. Он часто смущается, почти от каждого ненарочного прикосновения, отвлекается на меня во время своей работы, но при этом говорит, что мы просто друзья и не больше. Всегда задумываюсь о том, что же он на самом деле чувствует. Он немного похож на тебя, — улыбнулся Венти, смотря куда-то вдаль, продолжая покачивать пустым стаканом в руке. — Такой же серьезный и в отличии от тебя чересчур сдержанный. Я пытался его злить, но не получилось. Кажется, он вовсе никогда не испытывает подобные чувства.       Внезапный разговор по душам с собственным преподавателем заставил засомневаться в том, что Скарамучча сидел сейчас в консерватории, а не у Кадзухи дома. Кажется, тогда их разговор начинался почти так же, и парень вздохнул. — Мой парень сейчас очень далеко. И мы не сможем увидеться с ним до конца моего обучения, — ответил таки гитарист, проводя рукой по грифу подаренной гитары. — Что-что? У тебя есть парень? Почему не говорил? Кейя вот мне уже все уши прожужжал!       Сравнение с этим ненормальным заставило почувствовать нарастающую раздраженность, которую усилием воли Скара все же смог сдержать в себе, не переходя на новые крики возмущения. — Потому что об этом необязательно знать. — И почему вы не сможете увидеться? Ты не уезжаешь домой на каникулы? — спросил преподаватель, глядя с таким искреннем детским любопытством, что вызвал желание действительно выложить все и сразу, с чем также пришлось бороться. — Если я вернусь, то мы с ним не сможем увидеться, наверное, намного больше четырех лет. — А он не может приехать? — Нет. Тогда под угрозу встанет уже его жизнь, — выдохнул гитарист, а парень, сидящий напротив, приударил в ладоши. — Вот это история! Не расскажешь мне все подробнее? Может быть, я даже напишу о вас какую-нибудь пьесу!       Наверное, будь на месте Скарамуччи кто-то другой, он бы уже с удовольствием рассказывал обо всем, польщенный таким вниманием начинающего, но уже известного композитора. Вот только сейчас на его месте сидел он сам, и парень не хотел делиться этим ни с кем. Никто не должен был узнать о царящем хаосе в их с Кадзухой жизни. — Да вот еще! С чего мне это кому-то рассказывать?! — начал было тот, но вновь остудил свой пыл, понимая, что перед ним все еще находится преподаватель. — Ну что ж, жаль, конечно, тогда… Расскажи мне все через музыку? Я пойму, но никто не узнает, — все не унимался Венти, уже более весело покачивая ногой, и добавил то, что заставило студента сделать, что его попросили. — Если ты сможешь донести все как есть, и я угадаю хотя бы часть истории, я поставлю тебе зачет автоматом. С остальной комиссией смогу договориться.       Подобные предложения на полу не валялись. Против такого аргумента парень не мог ничего сделать. Пусть он и учился не покладая рук, но точно знал, что был далек от отличной оценки. Скарамучча вздохнул. — Хорошо, — ответил он, поднимая гриф на нужную позицию для игры.       Он еще ни разу не пытался рассказать кому-то о своей жизни подобным странным способом. Вспоминая все с самого детства, он начал.       Первая часть оказалась теплой. Оставшиеся воспоминания о матери, о времени, проведенном с бабушкой, сейчас уже могли пробиться через призму ненависти, которая истончилась, но все еще сидела где-то глубоко в душе. Мелодия лилась стройно, но одиноко, составленная лишь из пары интервалов и одиночных нот.       В один миг она замолчала. Началась школьная жизнь, которую сейчас Скарамучча вовсе пытался забыть. Издевательства, насилие, аутоагрессия, драки — все вылилось в почти неразборчивое месиво из минорных, увеличенных и уменьшенных аккордов, которые невозможно было сочетать с прошлой интонацией игры. Скара бил по струнам так сильно, что те дрожали от страха и ярости при одной мысли, что вот-вот порвутся.       Но вот встреча с Кадзухой. Теплый, словно ненароком сыгранный аккорд. И вновь боль. И вновь тепло. Все это больше походило на качели, переворачивающие всю игру солнышком. Возможно, если бы перед ним сидел не Венти, а кто-то другой, уже давно бы просто вышел из аудитории, не в силах больше терпеть шума. Но преподаватель сидел и слушал внимательно.       Миг расставания, кажется, длился вечность, послышалась грустная мелодия — то набирающая, то сбавляющая темп, но одна и та же, зацикленная в круг. Тоска и страх перед неизвестностью заполняли все вокруг, как и сердце в день вылета. На глазах навернулись слезы, которые не получалось сдерживать в себе.       Скарамучча закончил свою игру и стер с глаз соленые капли, только сейчас замечая, что парень перед ним тоже сидел на мокром месте. Это заставило удивиться. — Ты… Столько всего пережил, — только и смог сказать он, закрывая лицо руками. — Это была действительно восхитительная игра.       От похвалы, тем не менее, легче не стало. Жалости к себе он не хотел, и, если бы Скарамучча знал, что почувствует, как сильно его душа обнажится в этой мелодии, выбрал бы простой разговор. — Думаю, на сегодня хватит учебы, — выдал Венти, поднимаясь со своего стула. — Я хочу дойти кое-куда. На зачет ты наиграл, — улыбнулся он, выходя из аудитории.       «Что я сейчас сыграл?» — спросил сам себя Скарамучча, и так понимая ответ на свой вопрос. Внутри все опустело и расслабилось. Он освободился раньше, чем думал. Воспоминания нахлынули на его голову, но больше не казались такими болезненными. Это было странно. Может быть, он смог отпустить часть из них?       Вернувшись в общую комнату раньше Тартальи, гитарист упал на стул возле своего стола и написал Каэдэхаре:       «Привет, мы можем сейчас созвониться?» Тот ответил на удивление быстро:       «Да, сейчас наберу».       Не успел Скарамучча прочитать сообщение, как раздался вызов видеозвонка, и тот принял его, ставя телефон чуть дальше от себя, прислонив к стопке учебников. — Что-то случилось? Ты так внезапно написал, — вид домашнего Кадзухи заставил почувствовать себя максимально несчастным. — Я так хочу тебя обнять, — проговорил он, падая головой на руки, лежавшие на столе. — Я так сильно скучаю. Почему это происходит с нами? Почему я не могу вернуться, а ты приехать? — продолжал спрашивать парень, прекрасно понимая, что тем самым заставлял Каэдэхару волноваться и так же сильно скучать по нему. Он старался не жаловаться на разлуку все это время, но разве так могло продолжаться и дальше? Разве правильно было делать вид, что ничего не происходит? — Скара… Я тоже очень сильно скучаю и хочу тебя увидеть, — ответил врач, опуская глаза. Он знал, как плохо его парню, и от того сам страдал. — Но прошел уже почти год, осталось совсем немного. Мы сможем увидеться скоро. Оставшееся время пролетит незаметно, — все эти фразы казались такими заезженными. Он сам говорил их себе, успокаивая боль внутри, но вряд ли это могло помочь. — Я вырос на сантиметр, а сегодня получил автомат по специальности, — внезапно шмыгнул Скарамучча. Ему хотелось рассказать как можно больше. — Мне пришлось сыграть преподавателю мелодию своей жизни. Я… словно показал кому-то душу. Это ужасное чувство. Не хочу вспоминать тот день. Не хочу снова вспоминать, что я сейчас здесь, а не с тобой.       Сейчас слова на фоне музыки казались такой простой вещью. Сказать что-то — это не играть. От слов можно отшутиться, а от музыки убежать нельзя. Она вбирала в себя все и до конца.       Кадзуха не мог найти, что ответить. Может быть, просто не до конца понимал смысла слов его парня, но, вспоминая мелодию их первого поцелуя, почувствовал себя странно. Если Скарамучча тогда пытался признаться ему через музыку, с ног до головы покрываясь румянцем, то что он ощущал, перевращая абсолютно всю свою жизнь в музыку? — Как только вернешься, сыграешь мне эту мелодию?       Парень поднял глаза на Каэдэхару, тот улыбался. Так же, как делал это и раньше, подбадривая, словно говоря о том, что он все еще рядом с ним. Это разбивало все внутри вновь и вновь. Как хотелось коснуться его, поцеловать, вдохнуть запах, но сейчас он не мог. Он должен был держаться до момента, когда снова сможет это сделать. — Сыграю. Обязательно сыграю, — пообещал он, понимая, что улыбается прямо через слезы. — Ты все еще такой плакса, — легкий смех слегка развеял темноту внутри гитариста, и тот вытер глаза рукавом свитера. — А ты продолжаешь смеяться надо мной! — возмутился тот, глубоко вздыхая. — Потому что ты милый, когда ругаешься на меня, — вновь посмеялся Кадзуха. — Я люблю тебя и жду твоего возвращения. Мы с тобой обязательно наверстаем все упущенное время, объездим весь мир, поэтому осталось лишь дождаться.       Голос возлюбленного заполнял внутреннюю пустоту, и Скарамучча вновь улыбнулся. — Скара! С кем говоришь? — спросил голос позади.       От неожиданности, гитарист хотел было выключить видеозвонок, но Тарталья оказался быстрее, беря тот в руки. — О! Это твой сосед? — спросил Кадзуха, явно радуясь возможности увидеть хотя бы кого-то из окружения своего парня. — Эй! Верни! — воскликнул тот, пытаясь отобрать телефон обратно. — Привет, я его сосед, Тарталья, — представился пианист, на удивление знавший язык. — А ты…? — Каэдэхара Кадзуха, его парень, — улыбнулся он в ответ. — Ого! Скара! Почему ты не говорил, что у тебя есть парень? — спросил парень, вытягивая руки вверх. В таком положении, как бы ни старался, Скарамучча не мог его выхватить. — Изменяешь втихомолку? — Какого хрена?! Не говори таких вещей, криворучка! — воскликнул тот, пиная Аякса под колено, что тот в итоге упал на кровать, все же позволив отобрать телефон обратно. — Почему это я криворучка?! — возмутился в ответ пианист. — А кто налажал прямо посреди произведения! У нас из-за тебя темп сбился! — в ответ воскликнул парень и забежал в ванную, закрываясь изнутри, чтобы не дать соседу вновь забрать у него телефон, из которого в тот момент лился звонкий смех.       Взглянув на идущий видео ряд, Скара заметил, что Кадзуха едва ли не сваливается со стула. Сначала он хотел возмутится, но потом лишь улыбнулся и сам посмеиваясь. — Как я давно не слышал твоего смеха, — заметил Каэдэхара, взглянув на того с нескрываемой тоской. — Не ты один, я твоего тоже давно не слышал, — ответил Скарамучча.