По счетам

       Холод, окутавший запястья, приводил в чувства. Сознание возвращалось постепенно, а вместе с ним и чувство окружающего мира. Перед глазами стояла непроглядная темнота. Бесконечная, тягучая и пустая. Темнота, засасывающая в себя все больше и больше. Еще чуть-чуть и, кажись, выдавит глаза. В попытке отгородиться от неё, юноша старается открыть глаза. С трудом и ужасной тяжестью, но все получается продраться сквозь завесу тьмы, вернувшись в реальность.        Свечи, толку от которых почти не было, озаряли помещение теплым светом, немного прогоняя тьму, жившую там тысячи лет. Желтое свечение отражалось от сырых стен и искажалось, создавая странные, даже пугающие образы. Позвонки шеи, из-за неправильного положения головы, проскрипели и неприятно хрустнули, заставляя Гринева дернуть всем телом. Лязг металла оглушает привыкшие к тишине уши. Резкая боль пронзает растертые до крови запястья, добавляя новые раны. Из груди вырывается сдавленный хрип и утопает в безмолвии подземелья. Голова загудела пуще прежнего. То ли от громкого эха, то ли от бессонных ночей, которых было не меньше десятка. Юноша опрокинул голову вперед. Тяжесть прошла по затылку, отупляя болезненные ощущения. Сознание снова затмил сон, обвивая чувства своими призрачными руками.        Тяжелый скрип двери вывел Гринева из дремы. И уже по приближающимся шагам юноша понял кто именно пришел «навестить» его. В черных, спутанных волосах сверкнул желтый отлив огня, окаймляя их с одной стороны. Усмешливая улыбка, которая не сулила ничего хорошего, яро читалась на лице пришедшего.        Не успел Гринев моргнуть, как перед глазами встал «государь русский». Своею казаковской рукой взял за подбородок, поддерживая голову дворянина, чтоб не смел глаза свои уводить.        — Что, ваше благородие? — спросил он, сверкая своим оскалом, — Не передумали возвращаться в Оренбург?        — И не подумаю, государь. — пылко ответил Петр.        Казачья рука разжала пальцы, давая свободу голове, но то час на щеку опустилась тяжелая оплеуха. Кожу словно огнем обдали, да так что та, кажется, треснула в некоторых местах.        — Все еще противишься? Тебе ведь лучше будет остаться со мной, я дам тебе все что захочешь. — Емельян резко всплеснул руками, как бы показывая размеры своего достояния. Но на это получил лишь короткий смешок. — Глупый мальчишка. И этим ты мне нравишься.        Закинув волосы обратно за плечи, Пугачев вальяжно юркнул под железные цепи, оказываясь позади юноши.        — И, позволь поинтересоваться, чем тебе приглянулась эта темница? Неужто здесь тебе краше, чем со мной у теплого костра? Корка хлеба пригоже сытной похлебки? Или как мне понимать твои бунты против еды. — сказал Пугачев, оглаживая ключицы дворянина.        — Не приму твоих подачек, ни к чему они мне. Не хочу быть твоей диковинной зверушкой. Отправь меня в Оренбург и дело с концом.        Гринев не боялся перечить «грабителю земель русских». Пусть хоть голову перерубит, но честь свою отдавать не станет.        Горячая ладонь перестала щеголять по спине юноши. Вместо неё по лопаткам прошлось острое лезвие ножа. Оно метко попало по лопаткам, прорезая их. Руки неосознанно дернулись, от чего боль возросла. Звонки цепи резали слух, заглушая болезненное шипение. По спине теплыми каплями потекла кровь, согревая продрогшее тело. Еще удар. Более сильный и глубокий, теперь нанесенный чуть ниже. Ощущение, словно его хотят забить до смерти и съесть без остатка, но нет. Слишком он запал в душу казаку и он так просто не убьет его. По крайне мере пока.        Такой дорожкой Емельян проходиться все по всей площади спины, не оставляя живого места. Все гудит и режет изнутри. Кровь затекает внутрь штанов и пропитывает их. Все больше и больше, от этого становиться теплее. Обжигающее дыхание перестает долетать до него. Пугачев снова обошел его, на этот раз чтобы посмотреть на него спереди. На его лицо, на котором появится отвращение к нему. В его глаза, наливающиеся болью и злобой. Это то, что он так любит. Сводит с ума и возбуждает. Короткие пальцы ложатся на подбородок, да так, чтобы большой палец доставал до губ Гринева. Юноша скалится и вырывает голову из оков. Прекрасный и неповторимый.        — Так уж и быть, отправлю тебя в Оренбург. Но знай, делаю это только по своей огромной симпатии к тебе. Потому что заслужил.        Резкий взмах рукой и над верхней губой появляется новый порез. Еще глубже, чем предыдущие. Пугачев дает крови стечь вниз по лицу. Чтобы она затекла в рот Гринева, чтобы пропитала его губы своим незабываемым вкусом. И когда, по его мнению, было достаточно впился в них, словно желая съесть. Металлический вкус проникает в рот и обжигает язык. Настолько вкусный, что невозможно оторваться. И только его.        Насытившись своей «трапезой» Емельян отстраняется, нахально слизывая остатки с губ. Замешательству Петра нет предела и это так нравится Пугачеву, что отпускать его не хочется. Но раз обмолвился нужно выполнять. Быстрыми шагами казак покидает темницу, вновь оставляя юношу. Но до его молодых, поэтому острых, ушей доносится грубоватый голос: — Снять его.