Одно лицо

И жизнь была моя свобода, Теперь веревками сплочён, Вести глазами разговор, С тобой одним я обречён. • Второй день после выписки из больницы• [Дом Огая] Эту комнату Огай обустроил под личные прихоти. Она была оборудована лучше бункера. Звуконепроницаемые стены, массивная дверь, что только снаружи казалась доской, система вентиляции и освещения. В тот раз когда Федор еле-еле услышал шорохи, Огай чуть не сорвал голос. Пытаться сейчас что-либо сделать бессмысленно. Он знал каждый угол этой комнаты, и именно поэтому отчаянье липким, теплым медом растекалось изнутри. Да даже если бы и были отходные пути из этой комнаты, ему до них не добраться. Цепь, что была прибита к полу передавила ноги, от чего те онемели и больно покалывали от недостатка крови. Руки затекли находясь в не самой удачной позе, они посинели от веревок, что туго сдерживали их. Тут было холодно, а от нахлынувшего отвращения за свое положение теплее не становилось. Усугубляло его положение урчание в животе. Да, после того как Федор вышел из комнаты Огай не ел 2 суток. Умереть от голода не такая уж и плохая смерть на фоне того, что могло бы с ним произойти. Он только мог гадать что сделают с его телом, душой и сознанием. В руках дьявола он не больше чем очередная игрушка, которая навряд ли надоест ему через 2 дня. Хотя, кто знает, может он будет молиться что бы так все и было. Комната довольно устрашающе выглядела. Операционный стол посередине комнаты, стол в углу комнаты заваленный бумагами, холодильник и два шкафа, в одном препараты, а в другом халат и запечатанные принадлежности. Огай придерживался санитарных норм в своей обители, поэтому из еды тут можно было бы найти только пустую чашку чая или кофе. Время тянулось неумолимо долго, заставляя от скуки вырисовывать самые изощрённые методы пыток над ним. Мысли об этом только наводили тоску от всей этой ситуации, но не более. Огай так просто оставаться здесь не собирался. Из всех придуманных ранее ему пыток Мори продумывал планы отступления. Если же ноги не получиться освободить, то всегда можно забрать холодное оружие у врага. Да, тут есть загвоздка, Федор навряд ли будет держать оружие в близком доступе к нему... Федор не сильный противник в плане физических возможностей, но ещё и не известно как работает его способность... Тут Огая пробрал холод. Элис. Почему за все свое прибывание здесь он не вызвал ее? Пару неудачных попыток и тот уже догадался в чем дело. Препарат, сдерживающий способности, название которого Огай не удосужился запомнить. Он лишь усмехнулся осознав всю идеальность плана. Все было продуманно до мелочей, и наверное если бы Мори догадался о плане ещё в начале, он бы все равно попал в лапы к русскому более зверским способом...Огай словил себя на мысли, что сам себя накручивает, и стал размышлять о более весомых в данный момент вещах. Бродя в закоулках своего разума тот и не заметил, как обезвоженные тело бессильно сползло на пол. Как уснул, и сколько он проспал брюнет не запомнил. Зато запомнил довольно странный сон. Он стоял на поляне, покрытой зелёной травой. Сзади, во круг нее был лес, густой, что кажется служил оградой, нежели домом для животных. Впереди ничего не было. В прямом смысле не было. Все пространство как будто рисунок, который нарисовали с одной стороны. Тот в беспамятстве побрел к не дорисованной стороне. Мир в этой части был просто белым листом, что в какое-то время Огай не понимал, он стоит или парит в воздухе. Ничего не произошло когда тот вступил в "нечто", но что-то дёрнуло обернуться. На белом полу были красные капли крови. Мори, как ни странно, не удивился именно этому, и с невозмутимостью окинул себя взглядом. Волнение как будто сквозь стекло напоминало о своем присутствии. Перед глазами встали руки, по локоть в крови, которая стекала с них и капала на белоснежную поверхность. Своя она или чужая тот не успел понять. Пробуждение оказалось не самым приятным. Пред ним стоял единственный кто мог бы сюда зайти, держа в руках пустой стакан. Бывший глава рвано вздохнул, то ли от неожиданности, что на него выльют холодную воду, то ли он уже был в полуобморочном состоянии. Федор ждал, пока Огай прийдёт в себя, прогуливаясь по кабинету и рассматривая содержимое полок. Все было аккуратно расставлено по алфавиту и опасности лекарств. Оставив стакан на столе Достоевский окинул взглядом свою куклу. Рубашка прилипла к телу просвечивая идеальную кожу. Растрёпанные волосы парня свисали на лоб, а взгляд безразлично был направлен на него. — Я уж думал вы про меня забыли. — С ноткой издёвки произнес тот. Федор лишь снял с себя красный шарф и сложив его на кушетку, распустил волосы возвращая их в привычную форму. На этот вечер у него был план на Огая, и эта непоколебимость и безразличие лишь забавляло. Русский усмехнулся заслышав урчание живота прикованного. — Оу, я смотрю ты голоден — Подрагивающим от наслаждения голосом произнес тот. Голову вскружило разнообразие действий над этим телом. —А? Хм, вам наверное показалось. — Не желая давать слабину произнес тот, но живот предательски заурчал во второй раз. —Ну зачем же скрывать? Огай, ты же не кто иной, как доктор прежде всего. Вы должны понимать, что подобное – лишь человеческая нужда, тут нечего стыдиться. — Федор все также не проявляя эмоций смотрел на Мори. — Не волнуйся, я не дам тебе умереть с голоду — Федор сидел на коленях перед скованным, и бессовестно рассматривал его лицо. Хотелось сломать эту маску стойкости, заставить сталь скрипеть и выть. Может он и видел смертей за свою жизнь больше, чем дней прожил, но болевой порог присущ каждому. — Как мило с вашей стороны. — Огай не хотел принимать никакую еду от него, но видимо вариантов у него не было. Достоевский вышел из комнаты не закрывая двери. Его план уже давно начался. "Пусть немного теплого воздуха зайдет в этот самодельный морг." С этой мыслью он побрел на кухню, с улыбкой вспоминая взгляд Мори на шарф. То было не отчаянье, но и гневом это назвать слишком грубо. Это неясное состояние, осознания всей ситуации в ещё большем размахе. Но этого чувства все ровно недостаточно, чтобы выбраться и напасть на русского со спины. Вернулся Федор с тарелкой хлеба. Мори усмехнуться такому "снисхождению" и кинул презрительный взгляд на того. Все это напоминало детскую игру. Ребенок связал скакалкой поддавшегося взрослого и кричал, что того ждёт жуткая смерть, хотя тот даже не надеялся связать его. Тарелка оказалась рядом с Огаем. Тот смог разглядеть что в ней находиться поближе. Пять кусочков хлеба, нож и вилка. Неужели Федор заставит его есть хлеб столовыми приборами? Забрать приборы у Мори бы не вышло, да и смысла не было. Тарелка находилась далеко от его рук и ближе к Достоевскому. Концы были закруглены так, что ранить ими было очень трудно. Когда Мори перевел взгляд на пленителя холодок пробежался по телу. Тот улыбнувшись (беспокойство наводило даже то , что он за долгое время проявил хоть какие-то эмоций) достал из пальто Огая его скальпель. Мори все так же безэмоционально смотрел в лицо тому, хотя сам хотел побыстрее освободить руки, да и черт возьми, почему он в его одежде? Пульс предательски ускорился, тело поддавалось ситуации и это бесило Огая. Он всегда мог себя контролировать, но в этой ситуации... В любой другой он знал с кем говорит и кто за их спинами. Сейчас он один, обездвиженный, без способов связи. Душу прогрызало ещё то, что этот мальчишка устраивает цирк с его одеждой. Все самые плохие мысли тот отметал, так как многие из них походили больше на детские выдумки, но.... Что эта тварь делает?! Огай с удивлением, мастерски прикрывая шок и полное оцепенение смотрел как тот разрезает одежду на нем. Иногда на теле появлялись неосторожные царапины от чего ноги судорожно дёргались. Когда его штаны клочками валялись по комнате он запрокинул голову, и как бы с высока посмотрел на Федора. —И что вы собираетесь делать дальше?—Огай осмотрел свои ноги и равно вздохнул. Они действительно были уже синими, а пальцев он вообще уже не чувствовал. Федор провел рукой по онемевшим ногам иногда щипая их, как будто молодой врач проверяет, сработал ли наркоз. Конечно, глава мафии никак не реагировала на это, он же даже не чувствовал теплая рука или холодная. Рука сменилась скальпелем. Сталь острым концом прошлась по млечному пути на ноге, оставляя тонкую нить красного цвета. Огай уже хотел что-то съязвить, но речь застряла в горле. Скальпель вошёл в ногу где-то на пол сантиметра, и как будто разделывая рыбу принялся разрезать верхнею часть ноги. Мори хрипло застонал и сжался от чего вскоре пожалел. Кровь, что прилила к ноге, заставляла ту мучительно показывать, что даже в обычных условиях заставляло принять прошлое положения, и дожидаться, пока ужасное ощущение пропадет. Федор же не обратил внимание на него и продолжил резать его ногу. Связанный уже перешёл на стон переплывающий в крик когда зона поражения увеличивалась. Кровь мгновенно хлынула из раны, пачкая руки Достоевского и разливаясь лужей под связанным. Когда кусок верхней плоти был отрезан, Федор с интересом стал рассматривать кровоточащую рану, небольшие дырочки из которых потоком сочилась кровь, пульсирующие места. У Огая же физически уже не хватало сил, на краях глаз блестели соленые капли, а дыхание напоминало то, будто мужчина не лежал, а бегал 10 километров. Глаза затянуло в черную пелену, что будто проникала в мозг перекрывая ему кислород. Голова кружилась, соображать хоть какие-то дальнейшие действия было невозможно. Оно и понятно, потерять много крови на голодный, даже не так, на обезвоженные тело, это действительно испытание не для любителей. Боль достигла своего пика и принялась сходить, но даже холод в комнате не мог заглушить этот ад. Двигаться сейчас было бы самой большой ошибкой, и Огай стараясь не блевануть, прямо сейчас смотрел вперёд. Голова гудела, а к этому всему добавилось боль в зубах от звона скальпеля(как он думал) по плитке. Не понятно откуда взявшийся поток воздуха и холодная рука на лице более менее привели в чувства того. Пелена спала с глаз и Мори смог рассмотреть все масштабы. Под ним растекалась лужа крови, рана напоминала неаккуратно надрезанную колбасу. Как будто ребенок резал куски то слишком маленькие или слишком большие. Вдруг ко рту того что-то поднесли и в нос ударил странный запах. Он отвернулся даже не понимая, что ему предложили, но через секунду его голова вернулась на место. Его держали за подбородок, и сжали так, чтобы рот был приоткрыт. В него запихали как он понял хлеб, который Федор принес ранее и что-то ещё. Это мясо...? Мори даже не стал пробовать "лакомство" и выплюнул массу куда-то в сторону, за что мгновенно получил пощечину, от чего в глазах снова потемнело. —Как не культурно с твой стороны — Послышалось где-то в правой стороне. Сквозь букет болевых спазмов и полной дезориентации брюнет почувствовав холодную сталь, что тупой стороной прошлась по шее, как бы намечая парез. —Будь добр, веди себя прилично . — Огая дико бесило поведение Достоевского и свое положение, но вариантов было немного. Либо он съест то, что ему дают и хотя бы временно позабудет о боли в животе, или получит куда весомые травмы. Закрыв глаза тот через силу съел "бутерброд" что ему дали. Мясо по вкусу напоминало свинину, тем более сырую. Федор погладил того по голове, за что получил холодный взгляд в его сторону. Мори случайно опустил глаза на тарелку, где лежал хлеб, и рвотный позыв вернулся с большой силой. Теперь на каждом куске хлеба лежали кусочки мяса черт возьми из его плоти. Тарелка покрылась кровью, источая не самый приятный запах. Зрачки невольно сузились в осознании того, что он сейчас съел. Федор лишь оскалился и взяв ещё один бутерброд поднёс его ко рту того. —У тебя под конец дней крыша едет? — хрипло пронес тот. Кровь металлическим запахом разносилась по комнате, от чего блевать хотелось ещё больше, но тот держался до последнего. — Мне вас с ложечки кормить? — Федор заметил, что Мори, как бы он не был интеллигентным, перешёл на ты. Да, все эти крики и покрасневшие глаза даже близко не стояли с тем, чтобы довести дело до конца. Но именно это, незначительное, казалось бы изменение в речи свидетельствовало о трещине в защитном шаре хомячка. Достоевский внутренне поддался эмоциям и смеялся над несчастным в душе. И это только начало! Когда ещё два куска были с силой съедены брюнетом, парень довольный собой, любезно попрощался с ним. Сказав, что они скоро увидятся вышел из комнаты закрыв ее. Огай же свалился на пол. Ему было все равно, что под ним лужа его собственной крови, и что нужно перевязать ногу дабы не потерять ещё больше нужной жидкости. Хотелось забыть обо всем как о страшном сне и вернуться к обычному потоку жизни. Но даже через пол часа пытки Федора дали о себе знать. Организм явно не принял подобного лакомства и того вытошнило красным месивом на пол. Уже в полуобморочном состоянии он перевалился на другую сторону подальше от этой грязи и отключился. Бежать он не мог, если встанет – то упадет, кричать нет смысла , да и сил, а единственный кто знает правду был тем, кого Огай хотел бы лично вырезать на операционном столе.