***
Никогда в жизни не чувствовал себя дерьмовее. Движения выходили дерганными, мотор постоянно ревел из-за слишком сильного нажатия на педаль газа. Куда он торопился, если все давно проебал? А кто его знал. Так надо было, успокаивал себя Дин, чтобы потом поставить «Я хотя бы попытался» как контраргумент в разговоре. С парковкой особо не церемонился, — встал почти поперек дороги. Дверью хлопнул так, чтобы она точно услышала, что сейчас нагрянут гости. Вылетел пулей, даже мобильный оставил на сидении. Но пришлось резко затормозить на крыльце. Ведь в окнах не горел свет. Дин попытался вспомнить, какой был час. Слишком рано, и она еще не вернулась с работы? Или слишком поздно, и эта фитоняшка решила лечь спать на восемь часов, чтобы завтра отправиться на пробежку? Дернул ручку, но дверь оказалась заперта. Блять, с ней вечно одни нервы. Дин постучал грубо, громко, не боясь напугать девушку. В ответ — тишина. Заколотил еще раз, но итог вышел тот же. Мужчина громко выдохнул, оборачиваясь на Детку. Может, ну его нахуй? И без нее нормально справлялись. Да, правда сначала забылись в работе, а потом — в вискаре. А в целом, — все было очень даже ничего. А, к черту все это дерьмо. Винчестер развернулся резко и быстро, не давая себе времени подумать, и нажал на кнопку звонка. Пусть он ее разбудит, пусть она выйдет, вся такая мега-крутая и мега-недовольная, пусть наорет и отсосет, пусть ударит, просто пусть даст возможность увидеть. Но звона не последовало. Дин нахмурился, заглядывая в ближайшее окно, и увидел лишь темноту. Обернулся, оценивая степень загруженности улицы, но вокруг было подозрительно тихо и совсем безлюдно. Отмычка звякнула в грубых пальцах. Движения, заученные еще с самого детства, не заняли дольше трех секунд. Щелкнул звонок. Дверь тихо скрипнула от легкого толчка, и он сделал первый шаг в дом. Чтобы сразу остановиться на пороге. Отсутствие дорогого аромата, которым была пропитана сама Теодора и вся ее берлога, сразу дало понять, что произошло, но надежда в Дине Винчестере не собиралась умирать так быстро. Может, решила проветрить помещение?***
Ему осточертело это заведение. Кофе стал максимально горьким на вкус, пироги надоели настолько, что вместо них теперь заказывал несладкие оладьи. На четвертый день официантка добродушно плеснула в чашку немного коньяка, называя это пойло «Кофе по-ирландски». Вейвуд решительно вычеркнула его из своей жизни. Переехала, сменила номер, хотя он не был уверен, что тот телефон был ее личным, а в том здании, где парочка покупала костюм для проебанного мероприятия, напрочь отказывались выдавать хоть какую-нибудь информацию. По сути, делали все правильно, но не в его случае. «Саввада» — последняя ниточка, оставшаяся от их общения. Дин не был уверен, что она хоть еще раз вернется сюда, но все равно продолжал сидеть почти целыми днями в ожидании. Блядский Хатико. Нет, не так. Блядская Вейвуд со своей волшебной пиздой. Привязала к себе хуй пойми чем, — из притягательного в ней только фигура. Лицом не особо вышла, волосами напоминала домовенка, повышенная эмоциональность постоянно раздражала итак дерганного Винчестера. Но почему он, блять, думал о ней уже несколько дней? Почему прокручивал в голове их дурацкие разговоры обо всем и ни о чем? Зачем поделился с ней семейной тайной, хоть она и не поверила толком? Только секс, исключительно он, такой был план. Но Дин явно проебался. Теодора зашла, нет, заплыла в кофейню так, будто купила ее пять минут назад. В дурацком темно-розовом платье с рукавами, которое ей совершенно не шло, с легкими волнами на коротких волосах и ужасной, просто отвратительной улыбкой. Улыбкой, адресованной не ему. А какому-то хую в легкой льняной рубашке, пуговицы которой не были наглухо застегнуты. Ебаный ловелас. Обычный парень, темноволосый, чутка загорелый, ничего особенного, но она засмеялась от какой-то его шутки. Незнакомец приобнял Вейвуд, помогая опуститься на стул за столик у окна. Винчестер и сам не понял, почему так быстро загорелись его глаза, а все инстинкты немедленно потребовали вырвать эту сраную конечность из плечевого сустава этого товарища и послать его родителям под Рождество вместе с запиской «Этот парень был из тех, кто просто любил жизнь». Парочка явно разыгрывала пьесу о мире, дружбе и жвачке, потому что более приторных лиц и противного смеха он в жизни не слышал. От этой картины попер горла встал комок, который мешал наслаждаться очередной порцией оладьев. Он ненавидел эти оладья. Ненавидел эту кофейню. Всех этих людей. Веселье. И в особенности — ее. Пальцы незнакомца крепко сжали ее ладонь, поглаживая в ласковом жесте, и это стало финальным, убивающим здравую часть мозга действием для Винчестера. Невидимая для остальных табличка с надписью «Мое» опустилась на шею Теодоры, расставляя точки во всех вопросах, витавших в уставшем мозгу. «Блять, я тебя не отдам», — Дин гипнотически поднес чашку к губам. Сделал глоток. Не отводил прищуренных глаз. Но знал, не он — удав в этой партии. Потому что она увидела. Она узнала. И все сразу же поняла. — Джо, хватит меня смешить, — глухо донеслось до него с того конца зала. Джо. Настала пора избавиться от Джо. Пылкости Винчестера в момент, когда он поднялся из-за стола, можно было позавидовать. Брошенные мятые купюры чуть ли не слетели со стола, но на это мужчина даже не обратил внимания. Пора избавиться от Джо. Он пересек зал со скоростью метеора, слишком резко подходя к их столику и слишком наигранно улыбаясь этой сраной парочке. — Привет, Тео! — выглядел он, как очередной наркоман, только что заправившийся дозой. — Как дела? — Привет, Дин, — змея сразу поняла правила игры и улыбнулась так снисходительно, как только могла. — Все хорошо, ты тут какими судьбами? Думала, ты в очередном путешествии с братом. — Вдохновение иссякло, решил вернуться на родину, набраться сил, так сказать, — он придвинул стул, плюхаясь рядом. — Как обстоят дела с работой? — Тео, я… — вот он, момент Х. Ловелас решил подать голос. — Джо, это Дин. Он был моим стажером какое-то время, а потом решил продолжать дело в одиночку. Дин, это Джо. Мой новый коллега по офису. — Дин, очень приятно, — коллега протянул руку, но остался без рукопожатия. — А… В каком стиле пишешь, Дин? — постарался замять неловкость, но нервничал настолько сильно, что повторял имя нового «друга». — Ужасы, — улыбка на лице охотника действительно походила на оскал маньяка. — Триллеры. Все, что связано с жутью и убийствами. Любишь такое? — Н-нет… — Тео не сдержала смешок, прикрывая лицо своей кружкой кофе. — Жаль, — протянул Винчестер, переводя все свое внимание на рыжеволосую. — Мисс Вейвуд, не могли бы мы поговорить наедине? Хотелось бы обсудить парочку рабочих вопросов. — Прости, Дин, но сейчас я не на работе, — ее блядский взгляд буквально прожигал все его нутро, уничтожая последние капли самообладания. — Как только у меня будет свободное время, я тебе наберу. Ну, он правда хотел по-хорошему. Нет, так нет. Дин поднялся слишком резко, заставляя Джо отодвинуться от потенциальной опасности. А она имела место быть. Резкий скрежет ножек по кафельному полу напугал добрую половину посетителей, но никто даже не пискнул, лишь с десяток голов повернулись в сторону их столика. Отодвинутого столика. Он все просчитал, — отодвинул мебель так, что полностью открыл для себя Вейвуд, но прижал к стене ее бедолажного коллегу. Тот понял это не сразу, только тогда, когда девушка внезапно оказалась на плече этого «неотесанного мужлана», визжа так, что закладывало уши. Ее платье бесстыдно поднималось при каждом шаге, поэтому пришлось придерживать его ладонью. Этим можно было оправдать звонкий шлепок, отвешенный на ее аппетитный зад, который, к слову, заткнул девушку на протяжении всего оставшегося пути к машине. Его не смущали взгляды прохожих, когда он нес ее по оживленной улице, не смущали крики о вызове полиции и о том, что девушка добьется справедливости. Ее жалели, хотя жалеть надо было его. Это она выела ему мозг. Она привязала к себе. И это она мучала его своей шлюховатой натурой. Он бросил ее на сиденье рядом с водительским, рукой придушивая и прижимая к светлой коже. Теодора дернулась, но несильно, только для вида, и это пиздец как сносило ему крышу. Она тоже ждала, она тоже хотела, просто выебывалась и молчала. — Пусти, — тихий хрип, и ширинка была готова порваться от стояка. — Ты меня заблокировала, — прорычал ей на ухо, пытаясь как можно тише вдохнуть ее аромат. Персики. Ненавистные персики. — Ты съехала, Вейвуд. — Ты бросил меня, чертов Винчестер! — эмоции взяли вверх, и девушка вцепилась в его руку новым острым маникюром. — Ты! Не я! Ты не пришел. Ты знал, как этот вечер важен для меня, знал, что там будет отец. Ты обязан был быть там, а что в итоге? А?! Ты пропал, не отвечал на смс. Блять, да ты даже не предупредил меня! И смеешь еще что-то предъявлять? — Я работал. — Мне совершенно все равно, где ты был, с кем ты был и что вы делали. Ты — не единственный мужик в этом мире. Не может один — сможет другой. Вместо ответных аргументов ее припечатали к сидению, еще сильнее сдавив злополучную шею. Не грубо, не больно, совсем иначе — демонстрируя право собственности. Большим пальцем мужчина медленно очертил контур подбородка. — Тебе пора уяснить, кому ты принадлежишь. — Тебе? — в презрении, каким был наполнен ее мокрый взгляд, можно было утонуть, и он спрятал глаза, фокусируясь на цветочном узоре ее платья. — Ты даже не дернулся, чтобы узнать, как я тут, но я должна безоговорочно думать и принадлежать лишь тебе? — Но ты думала, — и он не понял, почему в глаза как будто насыпали песка, из-за чего они начали слезиться, но разорвать зрительный контакт с ней не мог. — Так? Ты не забыла нас, да? Медленно. Буква за буквой. Слово за словом. Они рассыпались в машине, в моменте, друг в друге. — Не забыла, — она еле шептала, хотя пальцы уже не сжимали ее горло. Наоборот, гладили, немного царапая грубой кожей, и не давали опустить голову и спрятаться. — Ты ждала меня, Теодора, — он пытался убежать, закрыться, уткнувшись носом в ее жесткие волосы. — Ты знала, что «мы» еще не закончились, — дурацкий поток слов, который он не мог остановить, носом проводя дорожку от уха к виску. — Ты скучала, я знаю. Эта сука оказалось прорицательной дрянью, чувствуя его настроение на своем, особом, кожа к коже, уровне. — Остановись, — осипшим, дрогнувшим полушепотом, пока мужские губы лишь слегла задели ее. — Еще одно движение, и я тебя никогда не отпущу. — Замолчи… Смазано. Прямо в губы. Ему не доводилось болеть любовью. А теперь это почти хроническое.