По весне лёд хрупок

      — Йонджи-сама! Флагман генералиссимуса замечен к северо-востоку от архипелага. Оценочное расстояние — шестнадцать морских миль.       Четвёртый принц, перегнувшийся через опоясывающую корабль балюстраду и равнодушно наблюдающий за тем, как подготовленная партия оружия, приобретённая месяц назад по контракту через посредничество Джокера, загружается в трюм, ящик за ящиком, недовольно поморщился.       — Прикажете отправить приветственный сигнал? — солдат вытянулся перед ним наизготовку и ждал дальнейших распоряжений.       — Они пытались выйти с нами на связь? Пойти на сближение?       — До настоящего момента — нет.       — Тогда и мы пока промолчим. Сделаем вид, что не заметили, — проворчал он.       Отец, похоже, не собирался пускать на самотёк завершение такой важной сделки, хотел проконтролировать лично — а ведь старшая сестра разрешила Йонджи действовать в одиночку! Четвёртого принца подобная мысль слегка задела, однако он тут же постарался выбросить её из головы: тот намеревается держаться в тени и наблюдать — пусть наблюдает, всё будет исполнено в срок и без проволочек. Главное, чтобы отец не помешал ему осуществить задуманное, не прознал, ради чего его младший сын так рвался вернуться в эту глухомань.       После завершения погрузки и передачи десятка увесистых, набитых пачками денег чемоданов представителям продавца Йонджи оттиснул на сургуче накладных личную печать и сошёл на берег, отдав приказ быть готовыми к отплытию по его возвращении. Сам же неторопливо направился по знакомой ему, нахоженной тропке к маячившему вдалеке полосатому стволу рощи номер двадцать два.       Сезон штормов на архипелаге миновал, но небо оставалось затянутым пасмурными тучами. Тропинку то тут, то там пересекали изломанные ветки кустарника, взгляд выхватывал снесённые со всей округи шквалистым ветром обломки досок, рваные тряпки и прочий мусор. Извечные смоляные пузыри, которым явно не доставало солнечного жара, поднимались из прибитой травы вяло и лопались в десятке метров над землёй, оседая на тёмно-зелёном пиджаке Йонджи липкими брызгами. Он почти не обращал на это внимания: сестра с её неизменной усмешкой и готовностью к суровым выговорам по поводу испорченной одежды осталась далеко, в Джерме, да и мысли его занимало совсем другое.       Йонджи гадал, как встретит его Эри после месяца разлуки и что он услышит от неё на этот раз. Расстались они нехорошо, но та наверняка ждала его: ведь сам он не провёл ни единого дня без воспоминания о её глазах — цвета вот этих сумрачных туч у него над головой — и дразнящей улыбке, о вкусе её мягких губ… На короткий миг он всё-таки допустил вероятность того, что Эри могла вновь его отвергнуть. И понял, что практически готов похитить, увезти с собой против её воли, а там — будь что будет… Йонджи отрывисто дёрнул подбородком, немедленно отметая эту задумку как дурацкую. Конечно же, она согласится!       На подходе к кафе Йонджи нос к носу столкнулся с парочкой заболтавшихся девиц, одна из которых — высокая тощая блондинка, которую можно было назвать симпатичной, не перебарщивай та с косметикой — показалась ему смутно знакомой. Та ойкнула, чуть не врезавшись в него на полном ходу, скривила было рот для яростной отповеди, но секунду спустя уже боязливо отступала в сторону мелкими шажками, хватаясь за руку недоумевающей подружки.       Это было странно: отвлёкшись на свои мысли, Йонджи определённо позабыл шугануть вставших на дороге простолюдинок фирменным свирепым прищуром. Он бегло покосился на себя — а ну как не сменил рейдовый костюм на обычную одежду? Пару раз такое бывало. Но рукава пиджака, слегка заляпанные смолой, убедили его в обратном. Так с чего бы этой белобрысой шарахаться от него при встрече?       — Эй, ты! — невежливо поманил он её к себе. — Ты же в кафе работаешь?.. Или нет?       В лице блондинки паника перетекла в возмущение. Она помедлила, потом всё же не выдержала и с явной обидой пробормотала, обращаясь к спутнице:       — Память как у решета дырявого…       Йонджи недоумённо уставился на неё, всё ещё дожидаясь ответа.       — Да, я работаю в кафе! — наконец громко подтвердила она. — Ты же к сестричке моей заявился? К Эрике?       — Ха-а? — во взгляде парня плескалось искреннее удивление. — Вы, значит, сёстры? Со Снежинкой? Шутишь!       И вот это «шутишь» покоробило напуганную его внезапным появлением Стеллу больше всего. Больше старого оскорбления, которого тот даже не помнил. Больше неожиданного всеобщего помешательства на несуразной сестрице с её несуществующими изюминками: что он, что дон Филиппо, что ветреный Эрнесто — да они что, ослепли все разом?.. Больше покалеченной руки её кавалера. Её покоробила та разница, которую он безотчётно проводил между нею и Эрикой, и которая — это читалось в каждом его слове — была далеко не в её пользу. Настолько, что сам факт родства между ними заставлял изумлённо вскинуться его нелепо завитые брови… А может, всё дело было в бровях? Завитушку тянуло к завитушке?       — Сводные, от разных родителей, — буркнула она, а дальше — Стелла впоследствии сама бы не объяснила, что на неё нашло, какое-то затмение, не иначе — вопреки своему страху быстро проговорила: — Она теперь совершеннолетняя — вольная птица, с нами не общается. И в кафе уже не работает, нашла себе другое место — где денежки водятся.       — Вот как? Где же это?       — Могу показать, — она распрощалась с подружкой и, дивясь собственной смелости, подхватила хладнокровного убийцу в облике богатенького мальчика под локоть. — Ну что, идём?       Тот косо глянул на подобное нахальство, но смолчал, позволяя вести себя по незнакомым улицам, полнившимся местным людом. Стелла покрепче уцепилась за его руку, придвигаясь ближе, почти прижимаясь к нему — ей определённо нравилось, какими взглядами одаривали их случайные прохожие: женщины — завистливыми, мужчины, которым палец в рот не клади, дай прикинуть на глазок силу потенциального соперника, — опасливыми либо дерзкими. Опасливых было ощутимо больше.       — Что, расстались, но не в силах забыть? — закинула она по дороге пробную удочку, изощрённым женским умом просекая, что у того с сестрицей в прошлый раз что-то явно не заладилось, и на этом — при должном везении — имелся шанс сыграть как по нотам.       — Что-то вроде того.       — Да уж… — протянула Стелла, будто в задумчивости. — Выходит, Снежинка твоя — с тобой переборщила…       — Переборщила? — нахмурился он.       — Ну да. Я частенько предупреждала, что её вечная манера строить из себя скромницу выйдет ей боком! Спору нет — тактика хорошая, мужчины заводятся, летят словно мухи на мёд. Но если затянуть, переиграть — остаётся только локти кусать. Похоже, с тобой так и вышло — сорвался с крючка. Или наоборот — сама решила не делать на тебя ставку.       — Крючок? Ставка?.. Строить из себя? — недоумевающе переспросил Йонджи, невольно замедляя шаг. Пунцовые кончики ушей, неприкрытая плещущаяся обида в серых глазах — разве такое можно сыграть?.. Он не собирался доверять словам этой едва знакомой женщины, однако полузабытое давнее замечание Рэйджу про манипуляции опять всколыхнуло в нём тщательно подавленные сомнения. — К чему ты клонишь?       Выдержав нужную паузу, Стелла решительно перехватила его руку чуть выше локтя, с удовольствием ощупывая под тканью пиджака крепкие, хорошо развитые мускулы:       — Уж извини, но скажу прямо, без обиняков. Тебе мало что светит, припозднился с возвращением — она уже месяц как нашла себе нового покровителя. Дон Филиппо — слышал про такого? Не последний мужчина в наших краях.       — Не понял… — её спутник замер как вкопанный, не дойдя десяток метров до перекрёстка.       — Ох, кажется, я сболтнула лишнего… Пообещай не колотить сестрёнку! Поверь: не ты первый, не ты последний, кем она крутила. Помнится, один заезжий пират настолько одурел от страсти, что клялся увезти её с собой в Вотер Сэвен, но, видно, бедолага не вышел физиономией — или же толщиной кошелька. И ей пришлось до самого его отъезда ломать комедию и изображать оскорблённую невинность, лишь бы отвязался…       Парень слушал вкрадчивые Стеллины наветы, будто облитый ушатом ледяной воды. По завершении её слов он так стиснул челюсть, что на лбу заходила ходуном яростная жилка. И Стелла торжествующе заключила, что попала не в бровь, а в глаз. Пожалуй, он не полностью поверил ей, но ревновал — и ревновал дико.       — Хочешь верь, хочешь нет — твоё дело. Но все местные в курсе, кто нынче — главная пассия дона. Рассказываю тебе потому, что ты на вид парень честный, приличный, жалко тебя стало, — сочувственно состроив гузкой накрашенные губы, она выпустила его руку, развернулась и направилась обратно, махнув напоследок: — Сам можешь убедиться — клуб там, за углом. Только учти: сейчас разгар дня, и клиентов у неё — не протолкнуться…       …Когда Эрнесто, которому всего-то день как сняли гипс, увидел, кто входит в двери клуба, то поначалу не поверил глазам: заявиться так просто туда, где тебя давно поджидают, — это ж какой крепкой выдержкой надо было обладать этому парню, ведь люди дона до сих пор разыскивали его по всему архипелагу. Или же банальным невезением.       Однако же и самому Эрнесто не очень везло сегодня — дядя четверть часа назад вышел на прогулку и, как назло, прихватил для охраны своих лучших людей, среди которых имелись двое с силой дьявольского фрукта (за голову одного из них совсем недавно выставили приличную награду, миллионов двадцать, не меньше). Оставшиеся охранники тоже были дюжими молодцами, но у них было мало шансов перед этой машиной для убийств. Когда парень подошёл прямо к стойке, за которой машинально, в слабой попытке отгородиться от него, укрылся Эрнесто — последний даже запаниковал, потирая резко занывшее место перелома.       — Работает у вас такая… Эри? — угрюмо спросила «машина», безразлично скользнув взглядом по его лицу, и Эрнесто в приливе растёкшегося по его спине липкими мурашками облегчения понял, что тот его не узнал. Более того, не по его душу явился, оказывается, а разыскивал бывшую подружку. Дон Филиппо как в воду глядел!.. Надо было воспользоваться этим шансом, чтобы задержать его на время, пока не вернётся дядюшка в сопровождении своих головорезов.       — Эрика? — переспросил он. — Она, должно быть, занята — сегодня большой наплыв гостей. Вы пока проходите — у нас есть один свободный столик, да и остальные девочки вполне недурны.       Бородач вывернулся из-за стойки, с натянутым радушием приглашая за собой, и Йонджи медленно двинулся следом, поочерёдно сканируя присутствующих тяжёлым нечитаемым взглядом. Он выискивал над диванчиками одну-единственную, коротко стриженную светлую макушку и, к своему облегчению, не находил её. Скорее всего, с самого начала это была глупая ошибка, совпадение, и какая-то другая, не его, Эрика сейчас подливала клиенту алкоголь, доверчиво заглядывала в глаза и жалась к нему пышным бюстом. Но стоило убедиться наверняка.       Йонджи присел на низкий скрипучий диванчик, и к нему разом слетелись двое девиц: первая, угодливо воркуя, принялась чистить щёткой рукава его пиджака, вторая плеснула в бокал со льдом подозрительное пойло, отдалённо напоминающее виски. Что ж, ускоренный метаболизм Винсмоуков мог переварить почти всё что угодно, в любых количествах. Спиртное обычно дарило ему с братьями приятное возбуждение либо наоборот расслабление, но никогда полностью не оглушало, не срывало самоконтроль, сколько бы они ни выпили, и выветривалось очень быстро. И даже если в бокал что-то подсыпали — яд, снотворное или транквилизатор, — понадобилась бы не одна и не две порции, прежде чем оно начало бы действовать.       Презрительно усмехаясь, Четвёртый принц скосил взгляд на бородача, по-прежнему выжидающего у него за спиной в позе услужливой гориллы, и отхлебнул из своего бокала. Дрянное виски немилосердно ободрало ему горло, скатившись вниз по пищеводу огненным комком, но он не поморщился. Йонджи сделал ещё глоток, и всё же не сдержался, с хрипом закашлялся, вперив взгляд в ранее неприметный угловой столик, оказавшийся напротив его дивана. Там сидела Эри — его Эри. И сидела она прямо на чужих мужских коленях, закинув руку на шею клиенту и довольно, поощрительно улыбаясь, пока тот… — Йонджи опешил от того, что она разрешала с собой творить.       Эрнесто, отследив его реакцию, моментально наклонился к его уху:       — Вы про неё спрашивали? Красотка, да? Строит из себя скромницу, — тут он, сам того не ведая, почти слово в слово повторил Стеллу, — ломается, прекрасно зная, что мужчин это заводит больше всего. Неудивительно, что хоть она здесь и недавно, но уже считается самой популярной девкой в клубе. Окрутила даже моего старика, тот каждую ночь вызывает её к себе. Но, похоже, не слишком балует её деньгами, так как работу не бросила.       Тем временем Эри вскинула улыбающееся лицо, осматривая зал, и замерла, столкнувшись с Йонджи взглядом. Узнав его. Испугавшись его — лицо её стало бледным как полотно.       — Вот как? — с ледяным спокойствием проговорил парень, но стакан с виски в его руке хрустко треснул, остатки янтарной жидкости пролились ручейком на стол. Крутящиеся вокруг него девицы сочувственно заохали и тотчас же ринулась убирать осколки и протирать стол салфетками. — Популярная, говоришь? Приведи её сюда, хочу, чтобы она меня обслуживала.       — Уважаемый клиент, — залебезил Эрнесто, в чьи планы не входило сводить их вместе так быстро: а ну как поссорятся и разбегутся — тут делов-то на минуту… А дон Филиппо мог задержаться. — Вы же видите, она занята, надо будет немного обождать. К тому же, вероятно, её гость попросит кое-какого дополнительного обслуживания на часик-другой. Ну там, в задних комнатах… Сами понимаете — девка ладная, нарасхват.       — Сколько? — проигнорировав его слова, уронил Йонджи. — Включая дополнительные услуги?       — Ох, она довольно дорогая… И это наш постоянный посетитель, не хотелось бы его обижать…       — Сколько? — воздух вокруг столика сгустился, и до Эрнесто дошло, что если прямо сейчас не назвать сумму, то следующим, что может хрустко треснуть, станет его голова. Он помнил, как легко этот парень, будто соломинку, переломил его предплечье, как голыми руками расправился с половиной его банды — меньше чем за пять минут.       Единственным его шансом потянуть время оставался размер этой суммы, и бородач, сглотнув, выдал:       — Пятьсот тысяч. И столько же за услуги!       Парень поднялся на ноги и медленно скользнул обтянутой перчаткой ладонью за лацкан пиджака, отчего Эрнесто с охранником напряглись, переглядываясь и по давней привычке ожидая, что тот достанет из-за пазухи нож или пистолет. Вместо этого на столик упал тяжёлый бумажник:       — Там примерно в полтора раза больше, считайте это чаевыми.       Пока Эрнесто ошеломлённо пучил глаза на свалившееся богатство, Йонджи быстрым шагом преодолел расстояние между столиками и остановился, взирая сверху вниз на ошеломлённую его появлением обманщицу и того, кто так свободно, безнаказанно поглаживал её по прикрытому куцым платьишком месту пониже спины. И ведь даже не возражала, не сопротивлялась, принимала как должное!..       — Я её перекупил, все претензии к хозяину заведения, — его рука впилась в запястье девушки стальным безжалостным кольцом: больно, жёстко, до синяков. Дёрнув её к себе, буквально сорвав с чужих коленей, Йонджи потащил упирающуюся и потерявшую дар речи от растерянности Эри к указанной ему тяжёлой портьере, не обращая внимания на донёсшееся ему вслед недовольное роптание брошенного клиента.       За портьерой обнаружился узкий коридорчик с тремя комнатушками без окон, все свободные — двери были приоткрыты. Йонджи проволок девушку до самой дальней и втолкнул внутрь. Захлопнул за собой дверь, задвинул засов, отрезая ей путь к отступлению.       Обстановка в комнатке была скудной — покосившееся кресло с подпалинами от сигарет на деревянных подлокотниках да низкая кровать с серым, слегка продавленным матрасом. Под потолком коптила тусклая масляная лампа. В воздухе витал стойкий, застарелый запах дешёвого борделя, наполовину перебиваемый курящейся на прикроватной полке ароматической палочкой.       — Ты всё не так понял! — с ужасом выдохнула Эри, растирая ноющее запястье и постепенно осознавая, как тот мог истрактовать увиденное. — У меня не было выбора!..       — Действительно, — с непроницаемым выражением лица Йонджи протянул руку и выхватил из выреза её платья, предательски застрявшую там купюру в пятьсот белли. — Надо же… Значит, моё кольцо было недостаточно дорогим для тебя? Или же я не угадал в тот раз, и ты предпочитаешь вместо побрякушек брать наличными? Что ж, вполне осознанный выбор.       — Да нет же, нет! Я ждала тебя… я надеялась… нам нужно поговорить… — она беспомощно пыталась подобрать слова.       С одной стороны, как растолковать ему, что всё происходящее — всего лишь жестокая выходка старого бандита, воле которого она вынуждена была подчиниться? С другой — как дать понять, что её отказ остаётся в силе? Вдобавок, что делать с нечаянной, глупой радостью, всколыхнувшейся в первое же мгновение, как она заметила его там, в зале? Да и что у него вообще сейчас творилось на уме? Том самом, явленном им в последнюю встречу — предположительно, практичном и бездушном — уме?       — Ты же сам отчасти во всём виноват… — снова начала Эри в попытке разъяснить, что всё это — последствия его стычки с людьми дона Филиппо. Попутно она всматривалась в непривычно отчуждённое лицо Йонджи, вспоминая, что дон величал его убийцей. Верилось в это с трудом.       Однако тот сразу же перебил её, истолковав эти слова по-своему:       — Виноват, да? Потому что вовремя не уловил правила твоей игры? Так не стоило ходить вокруг да около, изображая из себя невинную овечку, — раз любишь продаваться. Если дело было в деньгах — могла сказать прямо. Как видишь, они у меня есть. Хотя… так умело взвинтить ценник… Полтора миллиона белли за час со шлюхой в затрапезном клубе! Хах, у мадам Адор за такие деньги можно снять на ночь троих!       — Перестань! Да выслушай же!.. — она всё ещё пробовала оправдаться, торопливо говорила про кафе, мачеху, царящие на Сабаоди порядки, нарушенные им в опрометчивой драке, но Йонджи, казалось, пропускал всё сказанное мимо ушей.       Наконец его застывшее лицо дрогнуло, исказилось: он улыбался — широким хищным оскалом, хотя глаза по-прежнему оставались колючими серо-голубыми льдинками:       — Я вполне доверяю тому, что видел сам. И то, что мне довелось услышать, это только подтверждает. Хватит притворяться, выдумывать сказки, Снежинка. Для девки нарасхват ты слишком много болтаешь.       — Как ты смеешь?! — Эри не выдержала этого закрытого, глухого предубеждения, этих несправедливых оскорблений и уязвлённо вскрикнула, вскинувшись на него маленьким сердитым петушком.       В ответ Йонджи внезапно — хлёстко, наотмашь — ударил её по щеке тыльной стороной ладони. Её голова откинулась, девушка с глухим стоном отлетела назад, неловко приземлившись в угол рядом с кроватью. Попыталась встать, придерживаясь за стену, но от удара всё кружилось — и Эри раз за разом оседала обратно на пол, прижимая пальцы к горящей щеке, сквозь которые проступили редкие капли крови: злополучный перстень на его перчатке, зацепившись уголком, разрезал тонкую кожу.       Недовольно покосившись на выпачканное кровью кольцо, Йонджи аккуратно снял его, пряча в карман брюк, после чего неспешно стянул перчатки, галстук, расстегнул и скинул с себя пиджак и рубашку, с удовольствием наблюдая, как та ошеломлённо, со страхом и непониманием, глядит на его обнажённый крепкий торс. Затем приблизился, подхватывая Эри под локоть, проговорил с усмешкой:       — Прежнее предложение отменяется. Мне назвали цену — я её оплатил. Теперь очередь за тобой. Изволь оказать положенные услуги. Как оказывала их всем прочим до меня.       Девушка дёрнулась из его рук, но он тотчас же пресёк эту жалкую попытку к бегству, швыряя её спиной на старый матрас. Едва она попыталась приподняться, как Йонджи, склонившись над ней, вновь с лёгкостью отбросил её обратно. Мужским ладоням было достаточно одного сильного резкого движения для того, чтобы целиком, от верха до низа, разорвать короткое платье; следом она ощутила, как лопается под его стальными пальцами тонкая ткань нижнего белья, оставляя её полностью обнажённой. Эри не успела испытать стыд, как тот уже навалился на неё сверху — непривычная, удушающая тяжесть мужского тела буквально вдавила её в кровать, с трудом позволяя вздохнуть.       Его руки, казалось, были везде — по-хозяйски сжимали грудь, вминались в бока, живот, ягодицы; она пыталась выкрутиться, сбросить их, но силы были слишком неравны. Перемежая поцелуи с укусами, Йонджи жадно терзал губами её шею, и вслед за тем девушка всхлипнула, ощутив скользнувшие между ног требовательные грубые пальцы. Плотно сведя колени, она безуспешно старалась сбросить с себя его тяжёлое тело, и, не выдержав, выкрикнула наконец в полнейшем отчаянии:       — Не надо! Пожалуйста, не надо! Йонджи! — и тот замер на миг — как тогда, рядом с мастерской, будто колеблясь. Но на этот раз её вскрик не остудил его, а наоборот — послужил сигналом: моментально сбросив оцепенение, он вогнал колено между её сомкнутых бёдер, грубо разводя их в стороны. В последнем приливе сил Эри билась под ним, колотила по его груди кулаками, но тот не обращал ни малейшего внимания на её сопротивление. Громко звякнула пряжка расстёгнутого ремня, и она ощутила, как между её раздвинутых ног, в том месте, которое он только что бесстыдно поглаживал пальцами, упирается что-то горячее и твёрдое.       Резко толкнувшись пахом, он вошёл в неё.       Эри надсадно вскрикнула от разрывающей боли и собственного бессилия. В то же самое мгновение что-то надломилось в её душе — словно лопнула невидимая натянутая струна, — раскалывая и деля весь её привычный мир на «до» и «после». Ушло всякое желание сопротивляться, потому что теперь это было бессмысленно. Она разом обмякла, безвольно распластавшись под ним, прикрывая глаза ладонью. Тот неожиданно тоже остановился, прервал свой беспощадный натиск и медлил, нависая над нею и хрипло, прерывисто дыша.       Осознание совершённой ошибки накатывало на него постепенно — давящей неотвратимой волной. Йонджи приподнялся на локтях, отстранился, осторожно покидая её тело и тупо глядя вниз, на тонкую струйку крови, стекавшую по внутренней стороне худого белого бедра. Вне всякого сомнения, Эри была девственницей.       С глухим изощрённым ругательством он отпрянул, оправляясь и застёгивая брюки.       После чего попятился назад, к двери, дёрнул за ручку — дверь не поддавалась, и он зарычал, как дикий зверь, прежде чем вспомнил про засов, который сам же задвинул. Справившись с ним, раздетый по пояс, Йонджи вывалился из комнаты, миновал коридор, в конце которого сорвал, отбросил в проход преграждавшую ему путь душную, тяжёлую занавеску. И двинулся через зал к выходу, пошатываясь, будто пьяный, и время от времени натыкаясь на мебель и людей, испуганно отскакивающих в сторону под его безумным взглядом.       Он не понимал, что с ним происходит: ему были известны ярость, гордость, досада, удовольствие от победы над противником, короткое наслаждение от физической разрядки, но не это щемящее чувство, которому в его скудной, дозволенной шкале эмоций просто не существовало определения. Винсмоук с чувствами — что за бред?!.. При этом в висках неумолимо, в тон голоса Рэйджу, стучало: «Военная добыча… военная добыча…» — а перед глазами маячили белая шея с отчаянно бьющейся на ней синеватой жилкой да запачканная кровью щека…       «Не надо, Йонджи…»       Возле самого выхода ему случилось пересечься с Эрнесто, толкущимся у дверей в ожидании дяди и его телохранителей. Как и все присутствующие в зале, он слышал приглушённые женские крики, доносившиеся недавно из задних комнат и мог лишь догадываться, что там произошло, но в остекленевшем, беспощадном взоре этого монстра Эрнесто прочитал свой смертный приговор. Массивный плечистый мужчина, не раз хватавшийся в жизни за нож или дубину, — он вжался в стену, лопоча полубессвязные мольбы.       Кулак Йонджи впечатался в стену в сантиметре от его уха — тут же пошла крупными трещинами дешёвая штукатурка. Бородач мелко трясся, по его штанам расползалось постыдное мокрое пятно. Тяжело дыша, Йонджи со слабым налётом брезгливости наблюдал за исходящим страхом жалким человечишкой. Потом, утратив всякий интерес, обошёл его, на ходу доставая из кармана брюк нечто, напоминающее формой небольшую жестяную банку, и скрылся за дверями клуба.       Никто не осмелился встать у него на пути.       …Эри вздрогнула, услышав, как хлопнула дверь за спиной насильника. Истерзанная, измученная, она лежала на старой кровати, не в силах пошевелить и пальцем, уставившись в потолок и обречённо ожидая его возвращения. Понемногу остывала покрытая лёгкой испариной кожа. Чадящая лампа исходила дёрганым, рваным светом — ни дать ни взять крупный ночной мотылёк бился в стекло.       Миновало время — пять минут или же полчаса, девушка не могла сказать наверняка, пребывая в каком-то тягучем оцепенении, — но он так и не вернулся. Тогда она медленно привстала, руки сами собой дёрнулись к плечам, судорожно пытаясь соединить обрывки платья. Всё было тщетно, и она полностью скинула их. Затем подхватила лежащую на полу широкую мужскую рубашку, бездумно натягивая её на себя, облекаясь в неё, словно в хрупкое подобие кокона. От рубашки пахло Йонджи — неуловимые нотки дорогого одеколона пополам с мятной свежестью воды, бегущей под скрипучими досками старого мостика, укутанного дремотным вечерним маревом. Она заворачивалась в тонкую ткань, как в призрачные объятия никогда не существовавшего человека — по-мальчишески хохочущего в то время, как всполохи огней фейерверка пляшут по его лицу, с возмущённо подёргивающимися смешными завитками бровей, с лукаво изогнувшимися под её пальцами губами… Каждое пробудившееся воспоминание было тусклым, выцветшим, она перебирала их одно за другим, всматриваясь, будто в старое мутное зеркало, подёрнутое паутиной трещин, и отбрасывала в сторону, как нечто негодное.       Её бил крупный озноб, но Эри не замечала этого.       Сбоку скрипнули дверные петли — и её обняли тёплые руки, знакомо пахнущие табаком… Глория? Что она здесь делает? Ей ни разу не приходило в голову обнимать Эри, даже когда та была ребёнком… Девушка безразлично наблюдала, как мачеха что-то выговаривает стоящему у порога старому дону, и у того на лице виднелось нечто, подозрительно напоминающее растерянность. Потерев пальцами распухшую саднящую щёку, Эри отрешённо уставилась на них: на подушечках остались следы крови.       — Можно мне уйти отсюда? — хрипло уронила она.       — Филиппо? — напряжённо обратилась к дону мачеха.       — Разумеется, Глория, разумеется… Раз уж это моя вина, что не уследил, — считай, что долг полностью выплачен. Сейчас, только пришлю кого-нибудь — не показываться же девочке на людях в подобном виде…       Минуту спустя в комнатке появилась Аурелия, принёсшая с собой медный таз с губкой, большой кувшин горячей воды и чистое платье. Та за годы работы в клубе повидала многое, поэтому жалость на её лице мешалась с отстранённым, житейским: «Привыкай, в жизни всякое бывает».       Все вышли, и Эри, через силу сбросив с плеч тонкую рубашку, начала механически приводить себя в порядок. Промыла рану на щеке, плеснула воды на лицо, плечи; потом, поколебавшись, принялась осторожно подмываться. Дотрагиваться между ног после того, что произошло, было больно, а ещё мерзко и противно. Из груди её всё-таки вырвалась пара сдавленных, сухих рыданий. Слёз не было, но это несколько отрезвило её, и, намочив губку, девушка лихорадочно начала тереть ею кожу — на груди, шее, животе — везде, где прежде гуляли грубые пальцы, стремясь смыть с себя въевшийся чужой запах, вытравить само ощущение чужих прикосновений.       — …не мог же он сквозь землю провалиться! — доносилась время от времени откуда-то издалека перепалка дона со своими людьми, но Эри не вслушивалась — та казалась ей всего лишь размытым звуковым фоном.       — Может, нырнул в канал и уплыл?       — Сами же говорили, что фруктовик! Как сумел уплыть-то?       — Тогда не знаем. Рощу оцепили сразу, на всех переправах наши люди, муха бы не проскочила.       — Одноглазый Уве божился, что встретил на задворках похожего парня — тот вроде бы стоял на месте, а стоило отвернуться: фьюить! — и взвился птицей в небо.       — Нашли, кого допрашивать, балбесы, с тех пор, как жена его бросила, он же не просыхал ни разу!..       Под эти монотонные переругивания девушка с трудом натянула платье на мокрое тело, равнодушно переступила через лежащую под её ногами рубашку и, не оглядываясь, вышла из комнаты. Лампа за её спиной в очередной раз мигнула и с шипением погасла.       Всё, что было после, виделось Эри, как в тумане; окончательно пришла в себя она уже дома, в своей комнате. Вечерело, она сидела на кровати, а Глория непреклонно совала ей в негнущиеся пальцы чашку с ромашковым чаем. В дверном проёме маячила, мялась, не решаясь войти, сводная сестра, вид у которой почему-то был обеспокоенный и одновременно виноватый — как у человека, который сделал глупость, не подумав.       Требовательно зазвенел колокольчик на кухне, потом ещё раз и ещё. Глория со Стеллой переглянулись: кого принесло в такой час? На сезон штормов кафе стояло закрытым — мало кому придёт в голову продираться через разверзшиеся небесные хляби ради пары шариков мороженого. Обычно в эту пору их постоянные клиенты расползались по барам и квасили там днями напролёт, а кафе простаивало «на каникулах», пока окончательно не распогоживалось.       — Побудь здесь, а мы со Стеллой проверим, кто пожаловал. Может, от дона Филиппо кто… — мачеха дёрнула дочку за руку, увлекая её за собой вниз по лестнице. Глядя им вслед, Эри машинально сделала глоток из чашки: чай был совершенно безвкусным, как вода. Ей было тягостно сейчас оставаться одной, в потёмках, где в углах комнаты мерещилось то, о чём хотелось бы навсегда позабыть. Поставив на тумбочку у кровати недопитую чашку, она вышла в коридор и там присела на верхнюю ступеньку лестницы, прислушиваясь к происходящему внизу.       Тем временем в кухню, бесцеремонно сдвинув в сторону открывшую дверь Стеллу, вошли трое неопределённого возраста мужчин в одинаковых серых костюмах, непроницаемых тёмных очках и с таким же непроницаемым выражением лиц. Они походили на тайных агентов, вроде тех, кем заведовало Мировое Правительство, — но что подобным людям понадобилось в такой час на кухне ничем не примечательного кафе? Один из них в руках держал небольшой, но на вид увесистый чемоданчик. Его товарищ выступил вперёд, обращаясь к Глории сухим бесцветным голосом:       — Здесь ли проживает некая Эрика? — он достал из нагрудного кармана и предъявил маленькую размытую фотографию, на которой Глория с замиранием сердца признала падчерицу. Изображение покачалось в воздухе перед её носом и вернулось на место.       — Что вам от неё нужно? — ответила она вопросом на вопрос, щёлкая зажигалкой и стараясь удержаться, чтобы не бросить озабоченный взгляд на лестницу, наверху которой секунду назад едва слышно скрипнула ступенька: лишь бы дурочке Эрике не стукнуло в голову высунуться. На своём веку Глории довелось повидать немало бандитов и пиратов разных мастей, но отчего-то именно эта строгая троица пробуждала в ней не просто тревогу, но и подсознательную дрожь.       — Дело строго конфиденциальное. Единственное, что могу вам сообщить: оно относится к одной королевской особе, пожелавшей остаться неизвестной. У меня имеется приказ доставить девушку на борт корабля для выяснения обстоятельств, касающихся её отца.       — Её отец давно умер, — отрезала Глория. — Она была совсем малышкой, и вряд ли расскажет что-то путное. Пусть спрашивают у меня, я несколько лет была его женой.       — Приказ был отдан в отношении девушки, — на бесстрастном лице не дрогнула ни единая жилка. Говоривший поднял руку, и тот, кто держал чемоданчик, положил его плашмя на кухонный стол. Щёлкнули замки, Стелла ахнула: тот был доверху забит деньгами, причём купюрами номиналом не меньше десяти тысяч. — Если интересующая информация не подтвердится, девушка будет возвращена домой в целости и сохранности. А это небольшая компенсация ваших неудобств, которая останется с вами в любом случае.       — А если подтвердится? — Глория подошла, приподняла одну тяжёлую пачку, хмыкнула и бросила её обратно.       — Это зависит от воли короля.       — В таком случае вынуждена вам отказать, — женщина небрежно стряхнула на купюры пепел с сигареты и решительно хлопнула крышкой чемодана. — Вы перепутали место — в этом доме людьми не торгуют.       — В таком случае нам придётся применить силу, — спокойно парировал собеседник. — Приказ был однозначный: привести девушку.       Его спутники, как по команде, шагнули вперёд. Глория отчаянно выступила перед ними, широко разводя руки в стороны и преграждая им дальнейший путь.       — Не рекомендую сопротивляться, результат предопределён, на девяносто восемь процентов он не в вашу пользу.       — Понадеюсь на оставшиеся два процента! — бесстрашно рявкнула та. Мужчины напряглись, Стелла взвизгнула, но тут от лестницы донёсся тихий голос.       — Я пойду с вами, — дурочка Эрика стояла внизу и смотрела на разворачивавшуюся на кухне сцену тусклым невыразительным взглядом. — Слышите? Я пойду с вами, — и прибавила чуть громче, обращаясь к Глории: — Вам от меня и так одни проблемы. Хуже уже всё равно не будет…       В воцарившейся тишине было слышно, как звучно тикают часы с маятником наверху и капает в мойку вода из плохо закрученного крана.       Глория бессильно опустила руки…

***

      Ей не показалось — на спине гигантского корабля-улитки сквозь вечерний сумрак действительно вырисовывалась подсвеченная огнями башня, массивная, из серого камня, со слегка изогнутым шпилем и с окружающими её пристройками пониже. Над башней реял длинный чёрный стяг с горизонтально пересекающей его полосой цвета индиго и двумя крупными серыми шестёрками поверх. Поднявшись по трапу и миновав уложенную крупным булыжником площадку, Эри в сопровождении своего молчаливого эскорта вступила в просторный холл. Обстановка башни выглядела дорогой: мрамор, тёмное дерево, местами лепнина, — но одновременно стремилась к строгости и изысканности, без кричаще-напускной роскоши. Внутри, как и снаружи, деловито сновали неразговорчивые люди в бело-чёрной форме, как у военных.       Девушку провели по покрытой ковром лестнице на второй этаж. В комнате, больше смахивающей на медицинский кабинет, нежели замковые покои, почти ничего не напоминало об уюте или обжитости — за исключением пары широких резных кресел, обитых фиолетовым бархатом, да тяжёлых штор из той же ткани. Длинный стол и высокий стеклянный шкаф были завалены бумагами и разнообразными медицинскими приспособлениями. Посреди комнаты под круглой и яркой лампой-прожектором стояла клеёнчатая кушетка. Мигали лампочки на панелях громоздких странных приборов, время от времени в их недрах что-то пощёлкивало и попискивало. Пожалуй, в другом месте, при других обстоятельствах приборы могли бы заинтересовать Эри, но в данный момент она с настороженностью рассматривала разложенные на низком металлическом столике на колёсах замысловатые хирургические инструменты.       Здесь сопровождающие её покинули. Вынырнувший из глубины комнаты приземистый невыразительный человек в медицинском халате, шапочке и маске — вероятно, доктор — попросил девушку присесть на кушетку. В следующие несколько часов такие же невыразительные ассистенты под его руководством измерили Эри температуру, давление, зафиксировали рост и вес, сняли известные им одним показатели, нацепив на неё кучу непонятных датчиков и взяли с полдюжины анализов. Напоследок ей обработали и зашили порез на правой щеке. От их бесстрастных манипуляций было неловко и неприятно, но ничего экстраординарного от неё не потребовалось, к тому же у девушки попросту не хватало сил, чтобы протестовать.       Когда один из них по ходу дела осведомился, нет ли у Эри каких-либо жалоб, та лишь вздрогнула, непроизвольно сжимая колени, и покачала головой. Там, между ног, до сих пор саднило, но она бы не призналась в этом никому на свете. Это была её и только её боль, которую она упорно старалась игнорировать.       …Доктор готовил отчёт, методично заполняя бумаги поступающими показаниями приборов, результатами анализов и сделанными на их основании пояснениями и заключениями. Рядом с папкой, куда он складывал листок за листком, лежала невесть откуда взявшаяся её фотография, выполненная крупным планом: на лицо падали глубокие тени, оно было нечётким, но вполне узнаваемым, — очевидно, снимали в тёмное время суток. Как давно это было? И почему она совершенно этого не заметила? А впрочем — какая разница…       Поодаль, на краю стола, возвышалась стопка похожих папок, и Эри, соскользнув с кушетки и осторожно покосившись на погружённого в работу доктора, потянула на себя и приоткрыла верхнюю. Здесь все бланки были пустые, а под ними вместо фотографии лежала розыскная листовка, свежеотпечатанная, ещё сохранившая запах типографской краски, с надписью «САНДЖИ — 77 000 000», на которой отчего-то была нарисована от руки физиономия печально известного Дюваля с сигаретой во рту. Эри вспомнила старую Стеллину подколку, и у неё инстинктивно засосало под ложечкой. Она вернула папку на место.       Казалось, теперь, когда все предписанные процедуры были завершены, до неё никому не было дела, и Эри походила безучастно по комнате, а затем забралась с ногами в массивное кресло, притягивая к груди колени. Почему-то про отца и связанные с ним обстоятельства ей так и не задали ни единого вопроса. За окном начало светлеть, близился рассвет — время протекло незаметно. Она потёрла воспалённые сухие веки — несмотря на бессонную ночь, спать не хотелось.       — Можете пока отдыхать, — неслышно подошедший ассистент поставил рядом с ней поднос: из изящной фарфоровой чашечки доносился горьковатый аромат кофе. — Его Величество скоро явится. Он изъявил желание лично встретиться с вами.       Значило ли это, что все вопросы следовало ждать непосредственно от неведомого короля? Что же такого всё-таки умудрился натворить отец в юности, до её рождения?..       К кофе Эри так и не притронулась. Она сидела, безвольно склонив голову к спинке кресла, наблюдая за гипнотическим помигиванием лампочек на приборной панели, мысли текли вяло. Всё вокруг виделось ей ненастоящим, призрачным. Что, если это с самого начала было обычным дурным сном — из тех, в которых осознаёшь пугающее несоответствие реальности и пытаешься проснуться, но никак не получается?       — Ваше Величество… — послышалось в коридоре, и тяжёлые двойные двери предупредительно распахнулись.       Король вступил внутрь, решительно впечатывая шаг в каменный пол, — внушительного вида великан в тёмно-сером военном мундире с львиной гривой волос, отчасти скрытой под золотистым шлемом, заменявшем ему корону, — и комната внезапно стала комнатушкой, в ней разом сжалось всё свободное пространство, превращая присутствующих людей в муравьишек, копошащихся у ног этой громадной, подавляющей фигуры.       — Джадж-сама, результаты тестов готовы, — невозмутимый доктор протянул ему подготовленный отчёт.       Тот молча принял его, пересёк в пару-тройку широких шагов комнату, не соизволив обратить ни малейшего внимания на вскочившую с кресла при его появлении девушку, и остановился у светлого прямоугольника окна. Зашелестели бумаги, они перелистывались быстро, проглядывались наискосок — видимо, для этого человека мудрёная медицинская терминология, её значки, сокращения, показатели были не в новинку, он читал отчёт бегло, как читают статью в утренней газете. На последней странице, с итоговым результатом, король задержался немного дольше, чем на прочих.       Эри стояла и наблюдала за ним, по-прежнему баюкая у груди залепленный пластырем левый локоть, откуда недавно брали кровь для анализа. Ей почудилось, что она видела где-то раньше похожий наряд, но вникать глубже, разматывать цепочку ассоциаций было неинтересно.       Наверное, стоило трепетать в присутствии столь значительной особы, бояться — но страха не было. Только бесконечная тянущая усталость.       Она терпеливо выжидала, когда тот наконец закончит чтение и скажет что-нибудь наподобие: «К сожалению, вы не подходите для того, чтобы стать редким донором крови для моей умирающей матушки» — или же: «Произошла ошибка. Мы планировали сделать из вас человека-супероружие, но образцы оказались несовместимыми». Ну, или что-то более правдоподобное (хотя ей не приходило в голову, что за дело было этому мрачному королю до её медицинских показателей — речь же изначально шла про отца). После чего задаст несколько вопросов, на которые она быстро ответит «да», «нет» или «не знаю» — не интересует же его, в самом деле, на какую наживку отец предпочитал ловить рыбу или какого цвета у него были глаза — стыдно признаться, но Эри уже и не помнила…       И её отпустят обратно. В дом, где можно заползти, свернувшись калачиком, под старое одеяло и забыться хотя бы на минуту, притвориться, что она — это всё ещё она, не пустая выжженная оболочка. А гигантские улитки с башнями на спине, короли-великаны, равно как и чудовища под маской прекрасных принцев — всего лишь привидевшаяся ею в дрёме глупая и страшная сказка.       Мужчина, которого называли Джаджем, небрежно отбросил отчёт на подоконник и подошёл к Эри. Та машинально попятилась, но он неделикатно ухватил девушку за подбородок и приподнял её голову, изучая, бесцеремонно поворачивая то вправо, то влево. От по-солдатски загрубелых пальцев пахло металлом и оружейной смазкой. По границе сознания опять проскочила какая-то невнятная, неопределённая ассоциация, раздался призрачный звоночек, но тут же рассеялся, ускользнул от неё.       — Рана на щеке? — бросил он в сторону. Голос звучал повелительно, низко, чуть дребезжаще.       — Лёгкое повреждение неизвестного генеза. Обработано, опасности заражения нет. Вероятность того, что останется шрам, — три к четырём, — бесстрастно прокомментировал из-под белой маски доктор.       Король хмыкнул, вновь впиваясь в Эри придирчивым взглядом.       — Как звали твоего отца, девочка? — спросил он внезапно.       — Эдж. Его звали Эдж, — Эри недоумённо и, пожалуй, не совсем подобающе уставилась прямо в лицо короля. Его острые чёрные усы сердито топорщились, а глаза казались двумя кусочками холодной голубой эмали.       Тот медленно кивнул — будто и не ждал иного ответа. Потом, сбросив пальцы с её подбородка, скупо проворчал:       — Волосы и рост — от матери, а всё остальное — вылитый он, только в женском обличии. Ещё и брови… — и добавил после короткой паузы: — На девяносто девять целых и девять десятых процентов гены Винсмоуков, заметно невооружённым глазом — не понадобились бы даже тесты. Тебе известно, кто такие Винсмоуки? И кто я такой?       Что-то щёлкнуло в её голове. Разрозненные кусочки мозаики: мрачные паруса и флаги с двойной шестёркой, солдаты в бело-чёрных мундирах, похожие друг на друга, как две капли воды, зловещая фамилия Винсмоук и наконец не дающий ей покоя смутно знакомый облик мужчины, которого окружающие почтительно величали королём, — вдруг сложились воедино, извлекая из глубин памяти рисунок, виденный ею на потрёпанной обложке зачитанного до дыр детского комикса. В последний раз она держала его в руках так давно, что было почти простительно, почему ей не вспомнилось это раньше: Сора — Воин моря лицом к лицу противостоит лидеру мифической злодейской организации, а зовут этого лидера…       С её пересохших губ сорвалось едва слышно, неуверенно, неверяще:       — Джерма 66, Гаруда…       Уголки сурово поджатого рта мужчины дрогнули, он снизошёл до горделивой улыбки:       — Слышала обо мне? Да, некоторые называют меня Гарудой. Но моё настоящее имя — Джадж Винсмоук из королевской семьи Винсмоук, что родом из Норт-Блю. А твоё, если ты не знала, — Годжу Винсмоук. Эдж был моим младшим братом, так что… — он помедлил, взирая на неё свысока, без малейшего проблеска теплоты, — …с возвращением домой, племянница.