— Семнадцать целых пятьдесят шесть сотых, — щёлкнув хронометром, бесстрастно зафиксировал на финише стометровки солдат. Он внёс цифры в прикреплённый к планшету бланк и, покачав головой, отметил: — Вы опять не уложились в норматив, Годжу-сама. Более того, по сравнению с прошлой неделей, результат снижен на ноль целых шесть десятых процента. Его Величество будет недоволен.
Эри стояла, тяжело дыша, упираясь левой рукой в коленку и придерживая правый бок, в котором пульсировала тупая иголочка боли. Цифры и показатели были для неё пустым звуком, она никогда не гналась за ними, потому что знала: выше головы не прыгнешь. Обычно на ежедневно проводимых утренних тренировках она просто старалась выложиться на все сто, будь то бег, прыжки, плавание — или ещё одно из десятка различных заданий на скорость, силу, выносливость, практикуемых в королевстве, чьей единственной религией считался фанатичный культ здорового и крепкого человеческого тела. Иногда получалось лучше, иногда хуже — какая разница, если ни разу итоговый результат не смог удовлетворить завышенных требований короля.
— Закончим на сегодня, — выдохнула Эри, отмахнувшись от помощника, и устало завалилась животом на широкий мраморный парапет, шедший вдоль борта корабля. Солдат послушно отошёл в сторону, чиркая на бумаге одному ему известные расчёты.
Девушка чуток перегнулась за борт, расслабленно свесила вниз руки, помахала ими в воздухе: вода далеко внизу была блестяще-бирюзовая, свежая, манящая. Вчера из волн выпрыгивали озорные бесстрашные дельфины. Сегодня на море был штиль: оно было спокойным, слегка подёрнутым рябью. Паруса обвисли, в текущий момент одна лишь улитка-великан старательно приводила весь корабль в движение, взрезая водную гладь и оставляя по бокам от себя взбитый в белую пену след.
Прошло почти два года с тех пор, как её впервые привели сюда, на личный корабль Джаджа Винсмоука, короля Джермы, объявившего это странное место её новым домом, являвшимся, по сути, обширной плавучей тюрьмой. Как ещё назвать место, которое она не имела права покидать? Где король называл её своей племянницей, что вроде бы делало её принцессой, но по факту так и не признал официально, обращаясь как с непонятным, даже неприятным ему существом?
Впрочем, все присутствующие на борту относились к ней почтительно и выполняли её распоряжения — в пределах, обозначенных многочисленными запретами главнокомандующего. Джадж соизволил назначить ей учителя этикета и хороших манер, чего девушке с Сабаоди, воспитанной простолюдинами, по его мнению, катастрофически не хватало. И все называли её Годжу — по имени, если верить королю, данному ей при рождении. Эри, уже пережившая одно навязанное ей имя, к новому отнеслась скептически, но не возражала — пусть, если им так удобнее.
Тесты над ней начали проводить сразу же, чуть ли не с первого дня, и сразу же выяснилось, что она плохо бегает, прыгает, плавает и совершенно не может двигать тяжести. Едва переносит боль, боится высоты, а на тонкой коже постоянно появляются синяки и ссадины. Выслушивая отчёты подчинённых, Джадж сурово сводил брови, а девушку приводила в недоумение брюзгливая складка, появлявшаяся вокруг его поджатых губ всякий раз, когда племянница заваливала очередной норматив, — разве не было очевидно, что от обыкновенной тощей девчонки, выросшей вдали от военной муштры, не стоило ожидать чего-то выдающегося?
По крайней мере, она старалась. Король изначально дал понять, что Джерма — военное государство, где все подчиняются единому распорядку, а потому он будет относится к ней как к одному из своих солдат, пусть и негодному и слабому. Как и прочие, она должна была исполнять приказы, а за провинности следовало строгое наказание. Джадж предпочитал розги: пять-десять ударов по спине — в зависимости от тяжести проступка. Быстро, больно, эффективно. Во всяком случае, после пары подобных «уроков» Эри не рисковала открыто дерзить ему, своевольничать или помышлять об иных глупостях.
В первые несколько недель всё, что творилось с ней и вокруг неё, воспринималось ею поразительно безэмоционально. Довольно беспечным, бездумным, как само собой разумеющимся, было её согласие стать частью семьи Винсмоук и признать над собой власть человека, называющего себя её дядей. Равнодушно, почти не вникая в пространные рассуждения, она восприняла обрисованную им картину того, как же так получилось, что отец ещё малюткой выкрал её из Джермы и покинул королевство вопреки воле старшего брата. При этом звучало это так, будто он взял с собой не собственное дитя, а какую-то вещь — сомнительной ценности, но всё равно чужую, ему не принадлежащую.
— Хилый был ребёнок, на ладан дышащий, — туманно дополнил рассказ Джадж, качая головой и пренебрежительно поминая младенца-Эри в третьем лице. — Даже Эдж не верил, что тот проживёт хотя бы пару лет. Мать умерла при родах, а братец обвинил меня в том, что хирургическое вмешательство на ранних сроках беременности, мол, ослабило её организм. Так ведь жёнушка была у него тщедушная, ему под стать… Но та, по крайней мере, ведала, что такое долг, и проявила куда больше повиновения и сознательности, нежели эта сентиментальная размазня, Эдж. Подозреваю, он слишком часто общался с моей супругой, пока та была жива, — вот и нахватался…
Месяц спустя, когда предварительные тесты завершились, а заодно, казалось, каждый сантиметр её тела был с бесцеремонной отстранённостью изучен и запротоколирован походившими в своей флегматичности на роботов корабельными докторами и учёными, Эри впервые довелось услышать:
— Нечего было надеяться на чудо — полный провал эксперимента! — нелестная характеристика в её адрес была желчно обронена Джаджем в беседе с руководителем научного отсека. И породила у Эри новую порцию вопросов, на которые редко находились ответы. Обычная манера общения генералиссимуса была такова, что информацию он доносил дозированно (если вообще снисходил до её предоставления), причём дозировка определялась исключительно по его личному усмотрению. Нельзя было просто так взять и задать королю вопрос, не вызвав с его стороны укоров в излишней навязчивости, которую он расценивал как дерзость.
К тому времени она уже начала потихоньку оживать, оттаивать после перенесённого потрясения и оттого происходящее воспринималось с неподдельным изумлением, мешавшимся с беспокойством и тревогой.
Мифическая Джерма 66 полностью вошла в её жизнь и как-то незаметно стала реальной. Не менее реальной, чем её собственные нос и уши. Неудобно, пугающе реальной. И что самое удивительное, Эри теперь являлась неотъемлемой частью этой реальности.
Реальным был Гаруда-Джадж, и фантастическое копьё, дополнительно наносящее электрический урон противникам, у него было взаправдашним. Когда печально знаменитый Гаруда впервые, тренировки ради, взлетел при ней над корабельной площадкой, запустив хитроумные двигатели, встроенные в массивные сапоги, рот у неё в тот момент не совсем прилично приоткрылся от удивления. Всё это плохо тогда вязалось в её голове с образом королевской особы, выглядело причудливым и диким, но чем больше она узнавала про мир, в котором очутилась, тем более безумным и оттого настоящим он ей казался.
Когда подавленное прежде живое любопытство окончательно проснулось, Эри пыталась расспрашивать обо всём окружающих, но те были замкнуты и неразговорчивы, ссылаясь на указание короля о неразглашении информации. Даже выделенная ей в личное распоряжение горничная — живая и весёлая, постоянно краснеющая в её присутствии кудрявая девчушка — отвечала односложными «да» и «нет». Хотя по глазам было видно, что она не прочь поболтать.
— Его Величество будет недоволен, если вы захотите поддерживать общение со слугами, — единственное, чего удалось от неё добиться. — Он считает это недостойным.
— А если я прикажу тебе?
— Я не смогу ослушаться, Годжу-сама. Только… Тогда мы обе будем наказаны. Более того, прознай кто — и мы будем наказаны за сам этот разговор… — она едва не плакала от отчаяния, и Эри, пожалев её, не стала мучить дальше.
Несмотря на то, что её раздражала, откровенно бесила невозможность составить для себя цельную картину происходящего, обращаться с расспросами к суровому и вечно кривящемуся в её присутствии Джаджу она по-прежнему не решалась. Как и не решалась называть его «дядей» — в это поверить оказалось ещё труднее, чем в реальность злодейской Джермы.
Время от времени она всё же удостаивалась чести посещать личные покои короля, где тот, снисходя до разочаровывающей его племянницы, в зависимости от настроения читал ей суровые нотации либо же, благодушно потягивая вино, — пространные лекции о раскладе мировых сил, великом предназначении королевства Джерма 66 и её, Эри, собственном, весьма скромном, месте в этом королевстве.
Комната его мало чем отличалась от остальных жилых покоев — тот же тяжёлый фиолетовый бархат, серый шёлк, потемневшие портреты Винсмоуков-предков в золочёных рамах. Разумеется, всё здесь выглядело массивнее и значительнее, учитывая насколько массивным и значительным был сам король. Единственной вещью, приковывавшей её внимание своей неуместностью и странно выделявшейся на фоне старинной благородной роскоши, была пара жестяных банок, непонятно как затесавшихся среди золотых кубков, которыми была уставлена каминная полка. Первая была белого цвета с серой буквой «E», вторая — чёрная с ярко-жёлтой цифрой «3». Похожую банку она видела не раз в руках Джаджа — та была серая с белой «J» на ней. Ей уже было известно, что контейнер содержал в себе рейдовый костюм Джермы, позволявший Гаруде усиливать своё — из без того мощное и внушительное — тело при помощи науки.
Могла ли одна из этих банок принадлежать её отцу?.. Всякий раз, рассматривая их, она невольно задавалась этим вопросом. Но в один прекрасный день Джадж, перехватив любопытный взгляд племянницы, раздражённо пояснил:
— Даже не думай, что «E» значит «Edge», как «J» — «Judge». Это пробный образец, самый первый разработанный мною, весьма далёкий от совершенства. «E» здесь — от слова «Experimental». Такому рохле, как Эдж, не под силу оказалось его использовать, хоть на словах и отговаривался дурацкой гордостью: мол, не интересны ему военные игрушки. Ха!.. А «тройка»… «Тройка» давно стоит без дела. Наверное, следовало бы её перенастроить, да руки никак не доходят…
Эри поверила ему. Действительно, зачем ставить на видное место вещь, принадлежавшую тому, кого презираешь, кого ненавидишь? А то, что он терпеть не мог её отца, она поняла почти сразу: начиная с его брезгливых, язвительных комментариев в адрес младшего брата и заканчивая самим фактом побега отца из Джермы много лет назад. Из обрывков воспоминаний Джаджа выходило, что Эдж был безнадёжен. Как солдат, как Винсмоук, как брат: был слаб, дерзок, непослушен и непочтителен, а хуже того — отрицал главную цель Джермы — быть королевством-завоевателем. Единственное, что до поры до времени сглаживало углы в их отношениях, были его успехи в науке. Вишенкой на торте для Джаджа стал его побег — предательство, которое злопамятный король не простил даже мертвецу.
Вскоре после разговора о чудо-банках Джадж, раззадорившись, соизволил прочитать ей обзорную лекцию о прорывных биотехнологиях, составлявших гордость Джермы 66, и их военном потенциале. Из неё Эри узнала, что после экспериментальной банки были разработаны ещё шесть, которые какое-то время тестировались лучшими генералами королевства — до тех пор, пока не стало возможным настраивать их индивидуально, заставить реагировать исключительно на гены Винсмоуков. Вполне вероятно, отсюда и росли уши популярного двадцать лет назад комикса про «разжигателей войны» в разноцветных плащах. Конечно, было бы глупо полагать, что все выпущенные Морским Дозором рисованные истории были правдой. Но так Эри хотя бы отчасти удовлетворила давнее жгучее любопытство: существовали ли на самом деле иные члены дьявольской организации, в чьи плащи, перешитые из старых простыней, кутались мальчишки, разыгрывавшие эпические сценки из «Соры». Интересно, кто же использовал их сейчас?..
От банок разговор перетёк к генетике, где Джадж оживился, увлёкся, оседлав любимого конька:
— …Подумать только — ручная модификация человеческого тела! Всего-то и надо, что изменить заложенный природой паттерн, подправить его, заставить организм человека постоянно — неосознанно, самопроизвольно — вырабатывать хаки.
— Хаки? — удивилась Эри новому для неё слову.
— В обиходе это называется «волей» — сила духа, дарующая телу железную кожу, невероятную выносливость и настолько молниеносную реакцию на атаки, что глупцы путают её с предвидением, — снисходительно пояснил он и продолжил: — Более того, в ходе исследований обнаружился занятный побочный эффект: воспроизведённая искусственно, эта самая воля влияет на клетки мозга. Редуцируется страх, уменьшается болевой порог, снижается яркость эмоций — разумеется, у каждого индивидуально. Многие… — фыркнул он, — …многие мои коллеги находили этот эффект главным препятствием для дальнейших экспериментов, не видя всех выгод, которые он несёт!
Невыразительно одинаковые лица солдат, изо дня в день при любой погоде выстраивавшихся в ряд на плацу, пронеслись неясной вереницей перед глазами девушки: ценный, но расходный материал, не боявшийся боли и смерти… Являлись ли они результатом этих экспериментов? Или здесь было что-то другое?
Тем временем Джадж возбуждённо вскочил и зашагал туда-сюда по комнате. Мельтешащие крупные шестёрки на полах его мундира вызвали у Эри лёгкий приступ головокружения.
— Тогда, в молодости, мы работали вместе: я, Эдж, Вегапанк. И ещё парочка, гм, коллег… Сколько бессонных ночей, сколько открытий!.. Чего стоили те поразительные, почти божественные органические частицы, тайна создания которых была известна лишь нам… Я вывел способ внедрения их в организм человека для модификации, улучшения заложенного в него потенциала. В дальнейшем ничего не стоило укрепить тело металлом или, к примеру, отрегулировать чувствительность рецепторов. Однако обнаружилось столько ограничений… Например, чем раньше проводилась операция — тем больше было шансов на успех. Во взрослом возрасте или проведённая повторно, после неудачи, операция была неэффективна, обречена на провал. А ведь поначалу я надеялся сделать братца отличным солдатом… Да что там Эдж! Даже Сан… — он осёкся, выпуская из груди гулкий недовольный вздох, остановился перед камином, схватил и угрюмо повертел в руках чёрную жестянку.
— А почему же тогда не была создана целая армия идеальных, усиленных хаки солдат? — рискнула спросить девушка. — Те, которых я видела, хорошо тренированы и исполнительны, но по физическим показателям — чуть крепче обычных людей…
— Получение частиц невероятно затратно и сложно, — Джадж раздражённо пожевал губами и поставил банку на место. — Того, что было создано в те дни, хватило лишь на несколько человек, да ещё на отрегулировку генетически связанных с ними рейдкостюмов. Последний — самый многообещающий — эксперимент, где была проведена операция на восьминедельном эмбрионе, закончился сокрушительным провалом…
Он замолк, буравя племянницу тяжёлым, полным разочарования взглядом.
— Последним экспериментом была… я? — Эри сглотнула, чувствуя, как в животе ворочается тугой неуютный комок.
— Да, — помедлив, признался он. — Чёртов Вегапанк… я уверен, Эдж, постоянно городящий на меня свои нелепые обиды, его подговорил, и тот испортил первоначальную формулу, завидуя моему успеху! Оттого ты и вышла такая… неудачненькая… На тебе эксперимент закрылся, пришлось отойти от человеческого модифицирования и сфокусироваться исключительно на тиражировании — благо все мои тогдашние генералы были людьми выдающихся физических качеств, за образцами дело не стало…
Кто такой был этот Вегапанк, сыгравший, по мнению Джаджа, столь судьбоносную роль в «неудачности» племянницы, король, настроение которого резко сдулось, распространяться не стал. Эри вспомнила, что в недавно прочитанной книге про дьявольские фрукты Вегапанк уважительно именовался доктором и их исследователем — похоже, и в самом деле был выдающимся учёным. Так с какой стати ему было завидовать коллеге? Впрочем, кто разберёт этих учёных, недаром же их частый эпитет — сумасшедшие!
Лекцию король тогда свернул коротким хвастливым признанием, что главный показатель успеха старой, неиспорченной формулы — проверенное временем удачное усовершенствование его собственных детей.
Из всего сказанного Эри, задумчиво возвращаясь в свою комнату, сделала два важных вывода: первый — у него, оказывается, были дети, второй — этим идеальным детям она и в подмётки не годилась.
— Хах! — нервно пошутила она тогда вслух, оставшись наедине с собой в тишине комнаты и вспоминая болезненное детство, явно обеспеченное ей провалившимся сомнительным экспериментом. — Кажется, моя единственная улучшенная способность — выживать вопреки всему.
Стали понятны все те прежние косые, раздражённые взгляды, которые постоянно бросал на неё Джадж Винсмоук. Не только потому, что Эри, по его словам, была копией отца, но и потому, что являлась наглядным свидетельством ошибки, провала дорогостоящего и многообещающего эксперимента. Вот как бывает: живёшь всю жизнь и не подозреваешь, что одно твоё существование для кого-то — позор и величайшее недоразумение.
Позже она всё же отважилась расспросить слуг о королевских детях, но все как один ссылались на запрет генералиссимуса распространять любую информацию, касающуюся военных ресурсов Джермы. Девушку уже тогда покоробило это определение — «ресурс», данное живым людям. Более того, не кому-нибудь, а самим королевским отпрыскам. Но, похоже, люди Джермы ко всему, в том числе и к командирам, относились исключительно с позиций прямодушного военного утилитаризма.
То немногое, что ей удалось выяснить наверняка: детей было пятеро, но один из младших погиб в детстве из-за несчастного случая. Про прочих ей оставалось терзаться в догадках. Постепенно все они стали представляться ей копиями Джаджа — только чуть пониже ростом и помоложе, с такой же гривой густых светлых волос. Порой Эри даже хихикала, воображая их всех вместе, выстроившихся перед нею в один ряд. Возможно, находиться под вынужденным домашним арестом во время визитов на корабль гостей было к лучшему. Если бы это вдруг оказались они — Эри не была уверена в том, способна ли переварить присутствие в одной комнате целой кучи брюзгливых Джаджей, толпящихся вокруг неё с кислыми физиономиями.
Когда на корабль прибывали чужаки, или же он стыковался с себе подобными, в том числе с обширной главной платформой — громаду парадного замка волочили несколько десятков транспортных улиток, — Эри получала распоряжение оставаться в своей комнате или же не высовывать носа из лаборатории. У дверей молчаливой тенью вырастал приставленный солдат — как дополнительное напоминание, что передвижение по кораблю находилось под запретом. При желании она сумела бы обмануть его и проскользнуть мимо, ведь при всей непоколебимой военной выдержке тот оставался человеком. Но никакого прока в подобной выходке не имелось, а в ответ — последовало бы неотвратимое наказание. Что самое противное — как для Эри, так и для допустившего оплошность охранника.
В такой своеобразной манере Джадж дал понять племяннице, что её появление на людях нежелательно. Собирался ли он вечно держать её существование в тайне или же просто выжидал, прежде чем представить другим членам семьи — ввиду несоответствия её манер высокому положению, а также сомнительного статуса «экспериментальной ошибки», — Эри было неведомо. Король не любил делиться своими замыслами и лишь изредка, находясь в добром расположении духа, мог пространно разглагольствовать перед нею о бывшем величии Джермы 66 и грандиозных планах мести жалким королевствам Норт-Блю, в которых ей, Эри, была отведена особая роль.
Ещё год назад Джадж соизволил разъяснить племяннице, что он, несмотря на всю его неприязнь к «ошибкам», ценит важность политических и военных союзов, а также браков, которыми подобные союзы скрепляют. И здесь некоторые «ошибки» могли оказаться чрезвычайно удобны и к месту.
Тогда Эри не поняла, означали ли его слова, что «ошибок» было несколько, или же это была просто фигура речи. Мысль о договорном браке испугала её, привела в негодование: для Джаджа она изначально являлась пешкой на королевской шахматной доске. Эри вовсе не стремилась к его любви и признанию, но ей было горько думать о себе в его категориях: никчёмная, ненужная вещь, ценная исключительно невидимым ярлыком «Стопроцентный Винсмоук» — и одновременно презираемая им за это.
После, со временем, она понемногу свыклась с вероятным замужеством — как можно повлиять на то, чему нет ни единого шанса противостоять? Это было подобно падению в быструю реку: сколько ни барахтайся, а яростное течение всё равно утянет на дно, — проще было расслабиться и позволить её водам нести тебя вперёд, в неизвестное будущее.
Иногда, сидя в своей комнате, расположенной на самом верхнем этаже, прямо над королевской спальней, девушка с мрачным юмором вспоминала сказку про принцессу, заточённую в башню. У той были такие длинные волосы, что отважный принц сумел взобраться к ней, используя вместо верёвки скинутую ему косу. Однако Эри давно перестала верить в принцев. А волосы её, несмотря на то, что отросли за неполных два года, всё же едва-едва доходили до лопаток. Фигурная пушистая косичка, которую ей по утрам заплетала служанка, по длине выходила аховой. На неё не смог бы взобраться и мышонок, поселившийся с недавних пор в углу её комнаты и изредка скрёбшийся оттуда по ночам.
Вообще-то Эри не выносила крыс и, разреши ей Джадж завести настоящую кошку, попробовала бы избавиться от нежеланного соседа. Но, скорее всего, учёный король просто приказал бы вытравить его ядрёным химикатом. Поэтому мышонок продолжал жить — единственное свободное существо Джермы, даже не подозревающее об этом.
Один раз девушке удалось его заметить: крохотное создание, белым пятнышком метнувшееся через ковёр. Он не смахивал на корабельную крысу и, вероятно, каким-то образом улизнул из лаборатории, завершив свой отчаянный побег в её комнате, — и Эри ощутила к нему жалость и вместе с тем странное родство. В голове тогда на мгновение промелькнула крамольная мысль захватить для него тайком с обеда корочку хлеба. Но вслед за этим всплыл обрывок несуразной истории о мальчике, кормившем крыс, и как это вышло для него боком.
Она попыталась вспомнить, где и от кого слышала подобное, но так и не смогла.
Эри соврала бы, заявив, что не задумывалась о побеге. Однако девушка довольно быстро сообразила, что ей не провернуть такое в одиночку. В лучшем случае её бы обнаружили и вернули назад, всыпав как следует, в худшем — она бы померла от голода и жажды на каком-нибудь каменистом куске скалы. Вдобавок, не стоило забывать про Глорию и Стеллу. У Джаджа, в силу статуса, были длинные руки, которые сумели бы дотянуться до Сабаоди. Он ни разу не намекнул на это, но Эри была достаточно взрослой, чтобы сознавать неиллюзорную возможность подобного шантажа.
Будучи военным от мозга до костей, ставящим во главу угла только победу, Джадж Винсмоук во всех делах явно руководствовался принципом, вычитанным Эри в одной из принесённой по его указанию книг. Книга была весьма потрёпанной — видно, читали её не раз и с удовольствием, а принцип гласил: «Цель оправдывает средства».
К тому же после попытки побега Джадж мог и вовсе обозлиться, растерять остатки доверия и поместить племянницу вместо плавучей тюрьмы в тюрьму настоящую. Намеренно или нет, но ей быстро довели до сведения, что в главном замке имелось обширное и глубокое подземелье…
По здравом размышлении выходило, что бежать ей было некуда. Да и не к кому. Тем более ожидать спасения от дурацких выдуманных принцев. Оставалось смириться.
***
…Редко-редко, очнувшись среди ночи от тягостного изматывающего сна, содержание которого тотчас улетучивалось из её головы, Эри могла долго лежать, не смыкая глаз, вслушиваясь в ночные шорохи: приглушённый гул волн, рассекаемых гигантской улиткой, невнятный, неслышимый днём глубинный рокот корабельных механизмов, неловкое поскрёбывание невидимого суетливого мышонка, — поглаживая кончиками пальцев тонкий, почти незаметный шрамик на правой щеке и вглядываясь в окружающую её непроницаемую темноту.
И когда оттуда медленно проступали полустёртые временем и забвением снисходительный прищур или же насмешливая мужская улыбка, она начинала глухо всхлипывать, зарываясь лицом в прохладный шёлк подушки. Прячась за рыданиями от давящих, беспросветных тоски и одиночества.
А после днями напролёт училась, проглатывала книгу за книгой, хваталась за любое поручение в корабельной лаборатории или же выкладывалась на полную, до изнеможения, во время очередных упражнений на тренировочной площадке — в общем, забивала голову чем угодно, выматывала, изнуряла тело, чтобы вечером, едва коснувшись щекой подушки, уснуть — моментально, глубоко и без сновидений.
***
…Безбрежное море неспешно переливалось под лучами поднимающегося солнца. Небо было ясным, без единого облачка — день всё-таки намечался отличным. Эри, вынырнув из нахлынувших воспоминаний, сдула со вспотевшего лба прилипший щекочущий волос, вглядываясь в далёкий горизонт. На её макушке из аккуратно заплетённой косички в очередной раз, вопреки ежедневным усилиям горничной, выбились, взметаясь вверх, пара задорных прядок, живущих особой тайной жизнью и не признающих никакой укладки.
Величественная бледно-лиловая ден-ден-муши, на широченной спине которой громоздилась королевская башня, почуяв близкое присутствие девушки, снисходительно скосила на неё полусонный глаз на высокой ножке. Эри не могла выбросить из головы подозрение, что та уделяет ей особое внимание. Было ли дело в крови Винсмоуков — или же она просто нравилась улитке?.. Во всяком случае, на вечно снующих вокруг солдат, слуг и работников научного отсека ден-ден-муши не реагировала от слова «никак».
Усиленная парусами, транспортная улитка, невзирая на кажущуюся неповоротливость, умела развивать приличную скорость, при этом ходила по морю гладко и плавно. Резкие колебания её корпуса гасились хитро сконструированным механизмом в основании башенной платформы. Качки на корабле практически не ощущалось — кроме тех дней, когда на море ярился шторм. Или же улитка совершала стыковку с себе подобной и делала резкие развороты. Сопровождающая это небольшая дрожь ощущалась, как слабое землетрясение: мягкие толчки, от которых в комнате порой дребезжали оконные рамы или падали с полки книги. Но чаще всего — лишь дёргалась вода в стакане.
Во время особо яростного шторма потряхивало сильнее, а гигантские волны запросто перехлёстывали через верх идущей вокруг платформы балюстрады, обильно заливая площадки и газоны у башни. Но и в таких случаях опасности не было, живой корабль почти не кренило. Главным правилом считалось не подходить близко к краю, а так — при необходимости перемещения по двору — можно было разве что по колено вымочить ноги.
Однажды Эри, обнаружив лазейку в королевских запретах, всё-таки просочилась в машинный отсек под нижней палубой, где с восхищением рассмотрела вблизи колоссальную подвеску, представлявшую собой сложное сочетание пружинных и пневматических рессор. Девушку обнаружили там два часа спустя, когда она, облазившая все закоулки и с головы до ног перемазанная мазутом, пыталась подтянуть разводным ключом разболтавшуюся гайку. Джадж, разумеется, высек племянницу, несильно, для острастки, — обиднее было то, что путь в машинное отделение для неё отныне был закрыт.
Впрочем, королю, постоянно видевшему в ней нелюбимого младшего брата, понравилась склонность племянницы к науке. Прямо он этого не признал, но с того дня ей был предоставлен доступ в походную лабораторию на нижнем уровне — под строгим присмотром работающих там учёных. От них же Эри усиленно добирала недостающие знания по математике, физике и иным естественным наукам. Ведь раньше она, никогда не посещавшая школу и опиравшаяся исключительно на информацию из скудной коллекции отцовских книжек, занималась починкой чуть ли не на чистой природной интуиции.
Приметив её успехи, Джадж лично провёл с ней несколько уроков по любимым им химии, биологии и генетике, а на первый день рождения, встреченный ею в Джерме, подарил роскошный анатомический атлас с обширными комментариями, дающий сухое и беспристрастное представление о строении и функционировании человеческого тела — обо всех, в том числе неприглядных или интимных его сторонах. Атлас Эри проштудировала в своей комнате — с интересом и горящими от смущения щеками.
Но самое прекрасное, что нашлось на корабле, — множество разнообразных и замысловатых механизмов. Помимо приборов, находящихся в ставшем ей привычном медицинском кабинете на втором этаже, сложные устройства и машины также размещались и на нижнем ярусе — в лаборатории.
Не так давно ей в руки попались книги по устройству счётных машин и теории алгоритмов, и Эри была буквально заворожена тем, как громоздкие металлические ящики, набитые схемами и проводами, подчиняются картонным прямоугольникам с хаотично, на первый взгляд, пробитыми в них отверстиями. Главный механик корабля, занимающийся настройкой и отладкой приборов, обучил её простейшим командам и даже вскрыл по её просьбе крышку корпуса одной из машин, чтобы наглядно продемонстрировать устройство и работу миниатюрных, переключаемых при помощи электричества реле.
Работа с машинами успокаивала её — в отличие от людей, те были предсказуемы и надёжны. Если же что-то шло не так — значит, где-то в конструкции или программе была допущена ошибка, которую следовало найти и исправить. В одно из неказистых с виду устройств, создающее математически точные рисунки, Эри просто влюбилась. Увлёкшись, она проводила рядом с ним всё свободное время, постигая премудрости логики составления команд, результатом которых были чёткие, изящные в своей строгости чертежи. Гудящая, поскрипывающая и пощёлкивающая Машина — да, она звала её как человека, с большой буквы, — пожалуй, стала для неё единственной отдушиной.
***
…В предвкушении провести в лаборатории остаток дня, Эри приняла душ, освежившись после утренних занятий, и переоделась — в самое простое белое платье, имевшееся в её гардеробе. Разумеется, оно было шёлковым. Шёлк, равно как и бархат, окружал её повсюду: одежда, простыни, одеяла, занавески и скатерти — гладкий, тонкий, непрактичный. Странно, как быстро люди могут привыкнуть к подобным вещам. Ведь поначалу он раздражал её неимоверно. Единственным исключением был разве что выданный ей лабораторный халат из хлопка. Корабельные учёные по факту были теми же солдатами, хоть и немного иного ранга, а солдатам дорогая одежда не полагалась.
Она набросила халат на плечи и взяла из рук услужливой горничной прилагающуюся к нему шапочку, когда пол под её ногами едва ощутимо дрогнул. С любопытством высунувшись из распахнутого настежь окна, Эри поймала принесённые ветром обрывки резких команд навигатора и всмотрелась в горизонт. Так и есть: сквозь размытое жарой воздушное марево кривилась пока ещё далёкая, размером с крохотного жучка, фигура ден-ден-муши. Сёстры-улитки шли на сближение.
Стоило спешить, иначе угроза застрять на пару дней в своей комнате выглядела неиллюзорной, а в лаборатории у неё под рукой имелась удобная и компактная раскладушка. Эри выскочила в коридор, вихрем пронеслась вниз по закрученной спиралью лестнице. Невысокие каблучки её повседневных туфель отбивали глухую дробь по прикрытым дорогим ковром ступенькам.
На выделенном ей рабочем столе громоздилась стопка книг, доставленных неделю назад из замковой библиотеки. Чтение всегда подбирал ей Джадж, руководствуясь своими вкусами и предпочтениями. В прошлый раз почти все тома, за исключением пары увлекательных исторических трактатов, были посвящены экономике и управлению — спалось после них отлично.
Успокаивающе похлопав ладонью по гулкому корпусу Машины: потерпи, мол, не сейчас, — Эри присела на узкий крутящийся стул и подтянула к себе несколько верхних книжек. Две тонкие монографии, напечатанные на серой дешёвой бумаге, назывались «Пустой век — миф или реальность?» и «Лица эпохи. Часть 13: Гол Д. Роджер», а третья была толстенным томом в кожаном переплёте. На нём солидно отливало золотым тиснением «Генеалогия рода Винсмоук». Недолго поколебавшись, девушка отдала предпочтение «Генеалогии».
Книга представляла собой сборник жизнеописаний незнакомых ей людей, которые тем не менее, в подавляющем большинстве своём, являлись её пра-пра-пра-дедами (с редким и скандальным вкраплением пары выдающихся пра-пра-пра-бабок). И, несмотря на заманчивое название, оказалась невероятно скучной и претенциозной. Уже на четвёртой или пятой пафосной биографии: родился, жил, завоевал… — девушка начала клевать носом.
Единственным, что не дало Эри уснуть на месте, уткнувшись лбом в книжный разворот, стала случайно обнаруженная между страницами фотография. Красивая светловолосая женщина восседала на нарядной деревянной лошадке и улыбалась — так открыто и солнечно, что немедленно хотелось улыбнуться ей в ответ. Фотография была старой, слегка пожелтевшей и чуть потрёпанной на уголках — кто-то часто держал её в руках.
Карусель — внезапно поняла Эри, и сердце у неё предательски ухнуло вниз. Это была карусель. Где лошадки ходят по кругу под праздничную музыку: вверх-вниз, вверх-вниз… Наверное, очень близкий, дорогой для этой дамы человек сидел тогда рядом и дурачился вместе с ней. Интересно, у него тоже были серо-голубые глаза и нахальства хоть отбавляй?..
Помрачнев от непрошенных, кольнувших грудь воспоминаний, она рассеянно пролистнула остаток книги. Последние страницы были явно вшиты позже, их занимало обширное генеалогическое дерево — подарок для тех, кому было лень продираться через заковыристые тексты. Почерк и чернила разнились — новые побеги дорисовывались новыми поколениями семьи.
Последняя официальная запись в фамильном древе заканчивалась двумя ветками. Одна из них была парой «Винсмоук Джадж — Винсмоук Сора». Задержав на ней взгляд, Эри мимоходом удивилась, что имя супруги Джаджа такое же, как и у вечного соперника Джермы 66 — героя Морского Дозора. Но тут же выкинула из головы это забавное совпадение, переключившись на параллельную ветку, упиравшуюся в другую пару. Имя мужчины было густо, до полной неузнаваемости, исчёркано чернилами чьей-то раздражённой рукой, его супруга значилась как «Винсмоук Рона». Эри догадалась, что это её родители, а вымарано было — имя отца. Она достаточно хорошо успела изучить характер Джаджа, чтобы не сомневаться, кому принадлежало это яростно чёркающее перо.
«Винсмоук Рона» удостоилась мимолётного равнодушного взгляда: единственное, что Эри было про неё известно, да и то от Джаджа, — та давно умерла. Отец ни разу про неё не обмолвился. Это было чужое, незнакомое ей имя.
После этих записей изящно вычерченные ветки обрывались. Генеалогию давно не обновляли — видимо, нынешнему королю было недосуг.
Зато под именем Джаджа какой-то озорник ярко-синим карандашом нарисовал широкую вилку с пятью зубцами, под каждым из которых была проставлена цифра: «0», «1», «2», «3», «4». Цифра «2» была заключена в старательно выведенную звёздочку, а цифра «3» — зачёркнута, под ней был нарисован череп со скрещенными костями с припиской «ДУРАК» неуклюжим детским почерком. Что означал этот тайный шифр, Эри не имела ни малейшего понятия, но, движимая тем же детским хулиганством, взяла перо и аккуратно вывела над вымаранным именем отца «Винсмоук Эдж», затем, подумав, пририсовала от него стрелку вниз и написала под ней своё имя — «Эри», которое обвела легкомысленным сердечком. Полученным результатом она осталась ужасно довольна.
Увлёкшись порчей ценной для гордости каждого истинного Винсмоука книги, она не сразу заметила, что в лаборатории появились гости: на противоположном конце вытянутого длинным прямоугольником помещения, у входных дверей, маячила фигура высокого стройного мужчины. Насколько могла разглядеть со своего места Эри, тот был одет в тёмную рубашку, узкие светлые брюки, а волосы его, уложенные в замысловатую причёску, были даже не рыжими — а настолько насыщенно-красными, что это казалось диким. В царстве блёклых стен, нейтрально-серого металла и невыразительных белых халатов его голова прямо-таки пылала — ярким, опасным пламенем.
Эри не могла припомнить случая, чтобы в лаборатории присутствовали посторонние. Наверное, это был очень важный гость, у которого имелось разрешение от самого короля, иначе бы его не допустили до лестницы, ведущей на нижний уровень. Двое же лаборантов, с которыми он в настоящую минуту общался, держались с ним весьма почтительно.
Рука Эри сама собой потянулась к забытой одним из ассистентов маске. Если гость её заметит, запомнит, а потом возьмёт, да и ненароком поинтересуется у Джаджа — тому это явно не понравится. Более того — вполне вероятно, что лаборатория ей тоже окажется под запретом. Устрашившись подобного исхода, она натянула маску чуть ли не до переносицы, а заодно поправила шапочку, стараясь получше спрятать под непослушными волосами предательски выдающие её спирали бровей. Как раз вовремя: тот внезапно обернулся и через весь зал, в упор, уставился на неё. Во всяком случае, так ей показалось, ведь на лице у него, как и у сновавших вокруг сотрудников, выделялись тёмной полосой непроницаемые очки. Гость спросил что-то у собеседника, указывая рукой ровнёхонько в её направлении, и девушка судорожно всунула фотографию между изрисованных страниц «Генеалогии» и хлопнула поверх раскрытый лабораторный журнал. Склонив голову, она буквально зарылась в него взглядом, создавая видимость сосредоточенной работы.
Прошло несколько томительных, напряжённых секунд; она даже не увидела — почувствовала, — как гость прошёл мимо неё и остановился справа. Из-за широких страниц журнала, заполненных лаконичным логом утренних экспериментов, виднелся лишь замерший рядом с ножкой стола носок изящно скроенного мужского ботинка. Раздались сухие щелчки переключателей, и Эри осознала, что она в своём халате — подобно прочим — изначально была для него невидимкой, частью интерьера, придатком к хаотично заваленному книгами и бумагами столу. Внимание его полностью занимала возвышавшаяся у неё за спиной громада Машины.
— Что это за устройство? Новое? — голос у него был твёрдый, звучный, пожалуй, почти мелодичный — если бы не ровность и какая-то неуловимая отчуждённость.
Девушку бросило в холодный пот: поблизости, как назло, не наблюдалось никого из вечно услужливого персонала, а значит, вопрос адресовался ей.
По-прежнему не поднимая глаз и стараясь придать себе той же спокойной бесстрастности, какая была характерна для окружающих, она ответила:
— Его Величество доставил его на корабль ещё в прошлом году, но окончательную настройку оно прошло десять недель назад, — наверное, стоило сказать «десять недель и два дня», что больше походило на местную манеру разговора, но сейчас все усилия Эри были направлены исключительно на то, чтобы голос не сорвался, не дрогнул предательски, выдавая её с потрохами.
Гость всё равно удивился:
— Не знал, что женщинам дозволено здесь находиться, — что-то в его тоне изменилось, порождая давящую, пугающую до дрожи холодность, и Эри поняла, что тот смотрит на неё — пристально, изучающе. — Кто с ним работает? Что оно делает?
— С ним работаю я, — пришлось сознаться ей. — Это чертёжная машина, может печатать графики, чертежи и рисунки по заранее заданной схеме.
— Любой сложности? Многократно? — продолжал тот свой хладнокровный допрос.
— Да, последовательность отрисовки сохраняется на заранее созданной карте, после чего её можно переиспользовать, результат будет одинаков. Надо определиться с координатами, задать начало и конец линий, степень их кривизны, очерёдность наложения. Ох, на деле это не так сложно, как кажется! — она сама не заметила, как увлеклась объяснениями, голос её ожил, и только маска скрывала проскользнувшую по губам улыбку. — В карте в нужном порядке пробиваются отверстия. Для этого есть специальный прибор — вон там, на краю стола, рядом с вами. После чего её вставляют в приёмник, где она зажимается между двумя металлическими пластинками, и когда через них проходит электрический ток, то происходит контакт — в тех местах, где есть отверстия. Данные считываются, поступают в отсек, где установлены колбы с чернилами, после чего всё отрисовывается и выдаётся результат.
Верхний ящик стола был наполовину выдвинут, и Эри выхватила из него первую попавшуюся под руку картонную пластинку:
— Да что это я вам всё рассказываю. Посмотрите сами! — она крутанулась вполоборота на стуле, привычным движением погружая карту в прорезь и перебирая играючи, словно клавиши рояля, знакомые комбинации кнопок. После чего, в азарте демонстрации, довольно невежливо отпихнула от главного тумблера чужие пальцы, затянутые короткой кожаной перчаткой, чтобы запустить основную операцию.
Машина ожила, зажужжала, процесс пошёл. Эри ласково, как льнущего к ней кота, погладила урчащий, греющийся бок Машины. И, вздрогнув, очнулась — осознала внезапно, что она творит.
— Это займёт пару минут, — глухо пробормотала девушка, коря себя за то, что не сдержалась, за свой глупый порыв и его возможные последствия. Спиной она буквально ощущала сверливший её пытливый взгляд, но гость молчал, не задавая больше вопросов. Машина натужно заскрипела, вздрогнула, что-то щёлкнуло внутри неё, и из широкого выходного отверстия выполз результат — листок бумаги с вычерченной поверх завитка раковины улитки упрощённой схемой её золотого сечения.
— Не самый сложный вариант — так, баловство… Сделала его на пробу вчера вечером, — пробормотала Эри, судорожно стиснув пальцы в замок и не оборачиваясь. Уши её горели. — Для настоящего чертежа потребуется не меньше дюжины подобных карт.
Краем глаза она видела, как рука в перчатке без подсказки двинула рычажок рядом с приёмником, на мужскую ладонь упал вернувшийся картонный прямоугольник — кружевной узор из нескольких десятков мелких сквозных квадратиков. Гость хмыкнул, поднимая карту над головой и изучая её на просвет. Кажется, в его ледяном голосе проскользнуло нечто, похожее на одобрение:
— Что ж, теперь вижу: свою работу ты знаешь.
Некоторое время он постоял в задумчивости у консоли, удерживая в воздухе зашифрованную узорчатую последовательность. Эри рискнула бросить на него осторожный взгляд, но с правой стороны его лицо было полностью скрыто от неё густыми, невозможно алыми прядями волос.
Потом он развернулся, не говоря ни слова, и ушёл, унося с собой — беспечно, без разрешения — и карту, и выхваченный на ходу улиточный чертёж. Девушка ошарашенно уставилась ему вслед. Надменности и высокомерия у него было чуть ли не больше, чем у Джаджа Винсмоука. А ещё — хотя Эри была готова поклясться, что видит этого человека впервые в жизни — что-то в развороте его плеч, осанке, походке показалось ей смутно знакомым.
Вспомнив властность и пугающую уверенность, с которой тот общался с окружающими, Эри засомневалась: мог ли это быть… — и тут же одёрнула себя. Кем бы он ни был, выяснить это всё равно не удастся. Не у Джаджа же спрашивать. А максимум, что можно было услышать от местных лабораторных «роботов», — привычно-бесстрастное: «Эта информация засекречена». Впрочем, вечная военная конфиденциальность играла Эри на руку: реши гость расспросить кого о странной работнице научного отсека — то наверняка услышал бы в ответ то же самое.
К её облегчению, за ужином, состоявшимся тем же днём после скорого отбытия гостя, Джадж ни словом не обмолвился о происшествии в лаборатории.
Но радоваться было рано. Ровно через неделю король вызвал племянницу к себе — обед им сервировали в его покоях. Наблюдая за тем, как она приноровилась ловко и изящно использовать каждый столовый прибор по назначению и даже бокал с вином поднимала безупречно, удерживая хрупкую хрустальную ножку кончиками пальцев, Джадж в кои-то веки довольно улыбнулся и кивнул. А Эри, вместо того чтобы испытать облегчение или удовлетворение от правильно выполненной задачи, наоборот, чувствовала досаду: столько сил тратилось на совершенно бессмысленные, с её точки зрения, вещи. Уж лучше бы прочитать ещё одну книгу или же составить новый чертёжный алгоритм и скормить его в зёв всеядной, покорной её командам Машины…
Она скучала, ожидая конца затянувшегося обеда, когда Джадж неожиданно поднялся на ноги и, обойдя вокруг стола, торжественно водрузил руки на её плечи. И на Эри, как гром среди ясного неба, обрушилось королевское решение представить её наконец семье и явить прочему миру как официального члена рода Винсмоук.
После чего, расслабленно развалившись в массивном кресле, король намекнул ей на планируемый военный союз чрезвычайной важности.
— Даже «ошибка» всё-таки может на что-то сгодиться, — пояснил он, возбуждённо обмакивая усы в чашу с вином. — Пришла пора подыскать тебе мужа, девочка.
Эри молчала, переваривая вместе с обедом обрушившуюся на неё новость и безотчётно гипнотизируя взглядом тёмно-серую букву «E» на банке на каминной полке. Было глупо надеяться, что её скучная, но размеренная жизнь продлится вечно: неумолимые щелчки хронометра, всякий раз рассеивающие тайные надежды Джаджа на ошибку в «ошибке», страницы старых книг с хаотично рассеянным по ним знанием, гудение электрических проводов, посылающих выбитые на картоне человеческие мысли в послушное сознание Машины…
Выходило, что хотя бы одному неудачному эксперименту Джермы всё же нашли подходящее применение.
