Плейлист семейных встреч

Не хотелось этого признавать, но Люсик был тем ещё невротиком. Он только и делал, что боролся с собственными страхами. Порой даже думал: стоит намекнуть матери, что неплохо бы отвести его к психиатру, чтобы тот, может, выписал ему какие-нибудь колеса. Но одновременно с тем он понимал, что это невозможно. Невозможно, чтобы у кого-то из семьи Тугариных-Веларьевых вдруг радостно признали наличие психологических проблем и всем колхозом начали их лечить. Это был бы опасный прецедент: тогда уж каждому пришлось бы задуматься о собственных тараканах, а их, Люсик готов был поклясться, в этой семье набралось бы на целый справочник всевозможных отклонений. Пока же среди его родственников у мозгоправа наблюдалась только Леночка, которая вообще-то приходилась ему тёткой, но воспринимал Люсик ее максимум как старшую сестру. Он смутно помнил, что в детстве Леночка была совсем странной — мало с кем разговаривала, постоянно бубнила что-то себе под нос и упросила мать завести ей террариум с огромными волосатыми пауками. Все остальные их на дух не переносили, а она нянчилась с ними, как с котятами, и очень расстраивалась, когда ее идиоты-братья шутки ради забрасывали их племянникам в кровати (а иногда и в волосы или — Люсик до сих пор вспоминал об этом с содроганием — под одежду). Ироничным было то, что со временем Леночка стала почти нормальной, а вот ее братья наоборот. Особенно Эмиль. Иногда Люсик думал, что тетя Алиса, конечно, наглухо ебанутая — называть младшего сына Эмилем, в то время, как старший у нее просто Егор, и надеяться, что его не будут пиздить во дворе. Но потом он вспоминал, что у них в семье точно такая же ситуация: не иначе как насмотревшись на весь этот ужас, мать назвала его Лукьяном, и битым он бывал гораздо чаще, причем не без участия этих двоих. Егор и Эмиль восстанавливали справедливость, как могли. Из противных детей его дяди выросли в ещё более противных взрослых, причем выросли как-то вдруг: Люсик помнил их парой бледных клопов в редких веснушках, но однажды приехал к деду на дачу на летние каникулы и обнаружил, что клопики превратились во вполне себе здоровенных клещей. Он все гадал, когда же у него начнется этот волшебный пубертатный период, но годы шли, а внезапный всплеск брутальности все никак не наступал, поэтому по мере сил он старался держаться от ебанутых сыновей тети Алисы как можно дальше. О собственной мужественности Люсик думал постоянно. О ее возможном недостатке — и того чаще. Это было ещё одной причиной, по которой он старательно замалчивал факт стремительно отлетающей кукухи: при мысли о том, что мать, дядя Дима или, ещё хуже, дедушка сочтут его слабохарактерной размазней, Люсика начинало подташнивать. Потому что в их семье слабаки ни на что не были годны. История Тугариных-Веларьевых насчитывала несколько веков, и, хотя никто никогда не говорил об этом прямо, далеко не весь бизнес, который держали под собой многочисленные родственники Люсика, был абсолютно легальным. Чего стоило только разведение уникальной породы бойцовских собак (в узких кругах эти огромные агрессивные монстры ценились далеко за пределами страны). Сложносочиненная система из браков, родственных связей, наемников и договоров с другими криминальными семьями строилась годами. Предполагалось, что какая-то часть бизнеса рано или поздно перейдет Люсику, и он не мог себе позволить все запороть. Поэтому речи не шло не только о психиатре, но даже о вшивом школьном психологе. Иногда Люсик даже немного завидовал Леночке. Но потом вспоминал, с кем она живёт, и мигом переставал — имей он такое соседство, это бы мгновенно стало для него причиной окончательной джокеризации. Тем не менее, с периодически накатывающими приступами всепожирающей тревожности нужно было что-то делать. До прихода родителей домой было ещё несколько часов, у домработницы был выходной, а братья и сестры разъехались кто по друзьям, кто на дополнительные занятия. Впервые за долгое время Люсик остался дома один, и у него тут же начала ехать крыша. Чтобы не изнывать от назойливых мыслей, он врубил музыку и принялся делать то, что всегда успокаивало его лучше всего — драить кухню. Не то, чтобы ей требовалась серьезная уборка, и все же Люсик дотошно выскреб изнутри микроволновку, протер все поверхности, до которых достал, смыл капли жира с плиты и перемыл посуду. Попутно он успел поставить запекаться мясо и нарезать кучу яблок для будущей шарлотки. Он знал, что мама, как обычно, придет с работы уставшая и вкрай задолбанная, дядя Дима явится хорошо, если ближе к ночи, и никто не озаботится не то, что готовкой — даже заказом доставки. Звук отпираемой входной двери, пробившийся сквозь их совместные со Стрыкало завывания (♪ Ведь мое сердце холодное, словно лёд, ты не придёшь, а кто-нибудь другой приде-е-ет! ♪), стал для него неожиданностью. Люсик поспешно заткнулся, бросил тряпку в раковину и вышел в коридор, вытирая руки о фартук. Их дом был достаточно просторным, чтобы ему пришлось сделать несколько шагов прочь от светлой и теплой, наполненной запахами кухни в коридор. Босые ноги неприятно кольнуло потянувшим с улицы сквозняком. — Мам? Это ты? — дверь захлопнулась, и Люсик чуть не выругался вслух при виде обтянутых черным кожаным плащом плеч и белеющих в полумраке длинных волос. Его дядя был последним человеком, которого он ожидал увидеть на пороге собственного дома. Замерев посреди коридора, он настороженно смотрел, как Эмиль неторопливо, даже лениво отворачивается от двери, явно наслаждаясь каждой секундой собственного промедления. Повязка на его глазу в темноте смотрелась как провал глазницы у черепа. — Всегда первым делом зовёшь свою мамочку? Тебе что, десять лет? — Не удивлен, что ты не помнишь, сколько мне лет. Откуда у тебя ключи, и что ты тут забыл? — нахмурился Люсик, мысленно прикидывая, что в комнате дяди Димы должно лежать ружье, а в сейфе в мамином кабинете — пистолет. И что до всего этого он добежать не успеет, поэтому лучше всего метнуться до кухни и схватить нож. — Принес твоей матери документы… только я тебе их не отдам, — хмыкнул Эмиль и разочарованно цыкнул, когда Люсик не понял отсылки. Не включая света и (разумеется) не подумав вылезти из грязных берцев, он тяжело прошел вглубь коридора и помахал перед носом племянника тонкой папкой с бумагами. — С недавних пор мы работаем вместе. Она тебе не сказала? Хорош наследник. — Я наследую часть отца, — сказал Люсик сквозь зубы. Эмиль, сколько он его помнил, плевать хотел на любые семейные связи, а их часть семьи вообще ненавидел, поэтому то, что он говорил, и звучало таким абсурдом. Как мать вообще могла с ним спутаться? — Но это не значит, что ты не должен быть в курсе всего остального, — Эмиль неприятно ухмыльнулся. — Или взрослые просто не хотят посвящать тебя в наши дела? Как мудро с их стороны. Тебе стоит думать об экзаменах, о поступлении… Уроки-то хоть сделал? Люсик помрачнел. — Знаешь, ты можешь просто отдать бумаги мне и идти дальше по своим делам. Эмиль смотрел на его протянутую руку так долго, что Люсик почувствовал себя идиотом, а потом покачал головой: — Я так не думаю. Сказал же уже. Где-то во дворе запоздало залаял Арракс, словно почувствовал изменившуюся атмосферу в доме. «Раньше-то ты где был», — с досадой подумал Люсик. — «Спал, что ли?» Тем не менее, он полностью разделял чувства своего пса. Перспектива провести остаток вечера в компании Эмиля раздражала его куда сильнее вынужденного одиночества. Он расправил плечи и заслонил дяде дорогу, постаравшись повторить весомее: — Отдай мне документы. Тот высоко поднял брови, из-за чего его глаз распахнулся шире и приобрел знакомое Люсику выражение, делающее Эмиля похожим на рептилоида. — А то что, недомерок? Отберешь их силой? Ну, давай. — Люсик прекрасно переводил с дядиного языка на человеческий: просто дай мне повод. И все же не смог сдержать раздражение. — Отдавай бумаги и вали отсюда. Эмиль быстро дёрнул рукой, не давая ему ухватиться за папку. — Доверять важные документы безмозглому сопляку? Я что, похож на идиота? — ДА! Сними, блядь, свою ебаную обувь, я тут все помыл! — рявкнул Люсик. И осекся, сообразив, что совершил ошибку. — Помы-ыл? — издевательски скривил рот Эмиль и оглядел его сверху вниз, от фартука до голых лодыжек. — У вас уже и на прислугу денег нет? Или ты у нас просто маленькая хозяйственная мамкина детка? Люсику захотелось схватить со стола вилку и проткнуть ему второй глаз. — Гони сюда папку, — прошипел он со злобой, подходя к дяде вплотную, но Эмиль снова поднял руку и с глумливой усмешкой уставился на него сверху вниз, пока Люсик тяжело сопел, пытаясь до нее дотянуться. Если бы он наступил на носки здоровенных кожаных ботинок, то, наверное, достал бы до высоко вздёрнутой руки. Пару мгновений он и правда думал так сделать, но заметил, что уставленный на него глаз приобрел странное, недоброе выражение. С Люсика мгновенно слетела вся бравада, и он резко отшатнулся назад. От Эмиля несло сигаретами и каким-то удушливым парфюмом — Люсик знал, что после его ухода распахнёт окна настежь, чтобы выморозить дом насквозь и выгнать этот запах. — Правильно, — еле слышно прошептал Эмиль, медленно кивая и продолжая смотреть с таким выражением, словно мысленно уже его потрошил. Иногда Люсик забывал, что именно он виноват в том, что у дяди нет второго глаза, но в такие моменты ощущал это остро, как никогда. Они были одни, и ничего не могло помешать подуспокоившемуся на этот счет Эмилю вспомнить свои прежние замашки. — Ты все делаешь правильно. А теперь уйди с дороги и пусти меня в дом. Я подожду твою мать здесь. Давай, беги на кухню, мальчик, кажется у тебя сейчас что-то сгорит. С кухни и правда неприятно несло горелым. Люсик тихо выругался и метнулся проверять духовку, спиной чувствуя, как Эмиль прошел не в кабинет и не в гостиную, а прямиком за ним, ступая в обуви по свежевымытому полу и с грохотом отодвигая стул, чтобы было, где разместить длинные, как у паука, ноги. В голове Люсика кипели мысли. С одной стороны, ему нечего было больше сказать. Эмиль выиграл, и новые попытки выгнать его уже выглядели бы глупо. С другой — его присутствие ощущалось физически, как тиканье находящейся в опасной близости бомбы. Люсик честно пытался продолжить готовку, но у него все валилось из рук, а простейшие действия выходили так, как будто он вообще впервые находился на кухне. Дядя был несильно старше него, и Люсик ещё хорошо помнил время, когда они, вместе с остальными детьми Тугариных-Веларьевых, вынуждены были все каникулы и праздники проводить в одной и той же компании. Эмиль по возрасту был ближе к ним с Денисом, чем его брат, и все же именно Егор вечно нажирался с двух бокалов шампанского и лез в их разговоры и игры, пока Эмиль, с его жизнелюбием и харизмой надгробной плиты, мрачно торчал где-то на периферии событий. Сейчас, бросая косые взгляды на развалившегося за столом дядю, похожего на анимешного злодея, Люсик не мог поверить, что между ними всего пять лет разницы. Когда-то давно, будучи тупым ребенком, Люсик, с подначек Егора и Дениса, дразнил его, не давая проходу. Теперь же при взгляде на словно из камня вытесанный профиль (нет, правда, дядя напоминал ему эмодзи моаи) слова застревали у него даже не в горле, а тупой занозой где-то глубоко в груди, и никак не шли наружу. Эмиль быстро повернул голову и поймал его взгляд. Люсик сухо сглотнул. Телефонный звонок заставил его вздрогнуть, едва не хватаясь за сердце. — Алло. Мам? — голос звучал так испуганно и жалобно, что стало противно от самого себя. — Привет, котенок, как ты там? Эмиль уже дошел до нас? — Да… документы принес, — нехотя проблеял Люсик. — Отлично, попроси его, пожалуйста, задержаться, мне тоже нужно кое-что ему передать. — Хорошо, — Эмиль смотрел на него в упор, и Люсик еле шевелил губами. — У тебя все нормально? Ты уже поел? — Да, у меня все… — прижимая к уху телефон, он безотрывно следил глазами за дядей. — В порядке. Я ужин готовлю. — Ты у меня умница. Покорми там Эмиля, хорошо? У нас сегодня на работе был очень сложный день. — …Хорошо, — прохрипел Люсик помертвевшими губами, плохо соображая, на что соглашается. — Пока, мам. — Пока, милый, я скоро буду. Эмиль с неприятной улыбочкой пожал плечами: — Ну что, убедился? Люсик не стал отвечать на вопрос, который очевидно потом превратился бы в насмешливую доебку. Он молча достал мясо из духовки, секунду подумал, сколько его хищноподобный дядя вообще может съесть, отрезал здоровенный кусок и грохнул тарелку на стол, буркнув: — Мама сказала, ты голодный, — хотелось прибавить лаконичное «жри». Со стороны Эмиля донеслось лишь озадаченное молчание, но Люсику уже было похуй. От тупости всей этой ситуации у него горели щеки, и он поспешно отошёл подальше, стараясь больше в его сторону не смотреть. — Слушай… — раздался вкрадчивый голос спустя десяток минут стука вилки по тарелке. Эмиль всегда говорил с Люсиком медленно и преувеличенно мягко, как человек, который изо всех сил сдерживает себя и оттого следит за собственным тоном. Добрее он от этого не звучал, совсем наоборот. Люсик закатил глаза. — Что? — А может, ну его, это наследство? Из тебя получится замечательная домохозяйка. Будешь варить борщи и всю эту остальную бабскую дрянь, мыть полы, ждать с работы… вторую половину. Люсик замер. Из уст Эмиля такие разговоры звучали так же инородно, как сам он выглядел на его кухне. Какая, нахуй, «домохозяйка»? Какая, блядь, «вторая половина»?.. — Я бы сказал, что хорошая попытка, дядя, но попытка хуевая. Не дождешься. — Это ещё не была попытка, — откликнулся Эмиль. — Кстати, мясо пересолено. — Ну так не ешь!.. — развернулся Люсик, чтобы увидеть, как он аккуратно положил вилку на опустевшую тарелку. Его опять окатило неуместным жаром. Сюр. Ебаный сюр. Трясущейся от раздражения рукой Люсик неловко задел телефон, и с плеера вновь полилась музыка: ♪ Твои волосы цвета первого снега Слепят встречных водителей, Ты лучшая жопа на факультете, Ты гордость своих родителей! ♪ Нервный смешок вырвался у него сам собой — он едва подавил его в кривоватой ухмылке. И тут же подскочил: тарелка Эмиля грохнула об пол и разлетелась осколками по всей кухне. — Какого хрена… — Рука соскользнула, — фарфор хрустнул под тяжёлыми ботинками, когда дядя подошёл к бару, налил себе виски из графина и невозмутимо сел обратно. — Раз уж ты сегодня гостеприимный хозяин, так убери. Перед глазами Люсика потемнело от злости. Ему понадобилось сделать несколько размеренных вдохов, убеждая себя, что мама будет очень не рада, если по приезде обнаружит, что ее сын случайно убил ее брата. «Вот бы схватить этот графин и опустить тебе прямо на белобрысую башку», — подумал он, голыми руками начиная собирать осколки, сначала те, что отлетели от Эмиля максимально далеко, но постепенно сужая радиус. Последний оставшийся осколок лежал прямо у чужих ног. Когда Люсик потянулся к нему пальцами, Эмиль отвел колено в сторону, чтобы ему было удобнее, и рассеянно покрутил в бокале подсвеченный янтарем коньяк. — Так что тебя не устраивает в карьере домохозяйки? Острый фарфоровый край вспорол Люсику большой палец. На нем мгновенно вспухла крупная багряная капля, и Люсик, скривившись, сунул его в рот. Ноздри Эмиля дернулись, как у акулы. — Ничего. Ничего не устраивает. Что за тупой вопрос? — пробормотал он невнятно, высасывая кровь из раны и подходя к раковине, чтобы выкинуть осколки и промыть палец проточной водой. — Я не пойму, ты, что ли, совсем охере… Заметив движение краем глаза, он резко отшатнулся и с грохотом врезался спиной в раковину. Эмиль как-то незаметно встал из-за стола и подошёл к нему слишком близко. Люсик ненавидел себя за отчетливый страх, который наверняка проступил у него на лице, но ничего не мог с собой поделать. Из-за их чрезмерного общения в детстве ему иногда до сих пор снились кошмары с Эмилем в главной роли и, он подозревал, сегодняшний вечер добавит ему новых. Судя по выражению лица дяди, все его мысли он читал, как открытую книгу. На его губах мелькнула обманчиво нежная улыбка, а потом он схватил Люсика за челюсть горячими пальцами и сжал так, что кость заныла. — Мне кажется, ты борзеешь, сучонок. Забываешь о том, с кем говоришь. Думаю, если подкоротить тебе язык, ты не сможешь рассказать мамочке, кто это с тобой сделал. Пальцы сжались крепче, и испуганный Люсик не нашел ничего лучше, кроме как схватиться за лежащий в раковине грязный нож. Все произошло мгновенно: лицо Эмиля потемнело, и в следующий момент он с силой вывернул ему руку, Люсик заорал от боли, а нож отлетел к стене. — Мелкая гадина… Думаешь, если тебе удалось провернуть это один раз, то удастся и второй? — Эмиль схватил его за вторую руку, развернул и, протащив через всю кухню, с грохотом повалил на стол. — Отпусти меня! Иди нахуй! — Люсик забрыкался, что есть сил, беспорядочно нанося удары ногами и руками в надежде, что хоть один из них попадет в цель. Так и получилось, но сразу следом Эмиль одну за другой отвесил ему две пощёчины и схватил под челюстью, прижав к столу. — Сука… Успокойся! Люсик успокоился, но только потому, что от ударов у него неприятно загудело в голове. — Отпусти… меня… — выдохнул он с усилием, вцепившись в держащую его руку. — Ты ничего мне не сделаешь. — Да? Это почему же? — с любопытством склонился к нему Эмиль, прижимаясь так крепко, что Люсик только и мог, что безвредно бить коленками ему по бокам. Эмиля явно искренне забавляли чужие попытки вырваться, и поэтому он с чувством приложил племянника затылком об стол ещё раз. — Ты в нашем доме. Скоро придет моя мать. Она знает, что ты должен был приехать. Дядя Дима тебе глаз на жопу натянет, если со мной что-нибудь… — Люсик ничего не мог с собой поделать — губы сами собой растянулись в спазмическую ухмылку, полное отражение той, что блуждала по его губам пять минут назад. Иногда он себя не контролировал, но это, блядь, была именно та ситуация, в которой можно было сделать скидку собственной мимике. Эмиль, должно быть, так не думал. — Если ты считаешь, что я боюсь твоих родителей… — Тебя посадят, — выдавил Люсик, ловя злорадное удовлетворение от этой мысли. Запястье пульсировало болью, и все же он вцепился в чужое плечо, пытаясь держать дистанцию хотя бы между их лицами, потому что ниже все было безвозвратно похерено. — Но тебе-то уже будет все равно, — оскалился Эмиль и потянулся к нему. Люсик истерично вздохнул и попытался зарядить ему по носу. Эта идиотская возня уже мало чем напоминала драку, скорее походила на тупейшее фитнес упражнение: Люсик тянул руки к чужому лицу — Эмиль перехватывал их, Люсик выворачивался, целясь коленом ему в живот — Эмиль больно сжимал его и отводил в сторону, Люсик приподнимался — Эмиль упирался ему в грудь и возвращал обратно в лежачее положение, и так по кругу. Когда Люсик выдохся, руки у него болели от стальной хватки, а спину неприятно саднило. Он замер, тупо, слезящимися глазами разглядывая маленький кровавый потек у дяди на щеке, появившийся оттого, что он случайно задел его пальцем. Эмиль старался выглядеть спокойным, но проебывался в этом не меньше Люсика: дышал заметно тяжелее и больше не улыбался, приоткрыв губы. Прежде, чем Люсик скопил слюну, чтобы хотя бы харкнуть ему в глаз, он накрыл ему рот ладонью и крепко прижал, навалившись сверху. — Только попробуй, и я скормлю тебя Вхагар по кускам. Люсик нахмурился и демонстративно сглотнул, неохотно отказываясь от столь привлекательной идеи. Эмиль перевел потемневший глаз на его дернувшееся горло и рассеянно продолжил, прижимаясь ещё немного сильнее. — Вот за это меня, может, и посадят. Руку он убирал медленно, словно опасался, что его племянник закричит, но кричать Люсику расхотелось примерно тогда же, когда он разом почувствовал и тяжесть чужого тела, и обволакивающий запах одеколона и кожи, и твердый член, грубо обтеревшийся о внутреннюю сторону его бедра. — Блядь, — только и смог выдавить он, багровея и отворачивая в сторону лицо. Его незамедлительно сжали за волосы и развернули обратно. Люсик сморщил нос, заерзал и тут же зашелся напряжённым вздохом. — Не смей делать вид, что ты тут ни при чем, — яростно прошипел Эмиль куда-то ему в раскалённую щеку и медленно прошёлся тазом туда-сюда, вызывая ощутимое трение между двумя окаменевшими телами. — Ты ещё скажи, что я тебя спровоцировал, потому что ходил в коротких шортах, — презрительно процедил Люсик, вцепившись ему в плечи и закусывая внутреннюю сторону щеки, чтобы не ныть вслух. А ныть хотелось невероятно, с каждым ритмичным движением все сильнее. — Мне похуй на твои сраные шорты, — любезно известил его Эмиль и мягко взял за руки, опуская оба запястья на стол и прижимая чисто номинально, удерживая совсем не так сильно, как до этого. У Люсика от такого ослабели колени, а изо рта всё-таки вырвался смазанный стон — когда горячий язык сначала слизал кровь с его разрезанного пальца, а потом прошёлся по его губам. Может, всё-таки стоило продолжить копить слюну. Эта пародия на поцелуй поначалу вышла сухой и колючей, с привкусом металла и обветренной кожи, но потом чужая ладонь медленно провела по его горлу до ворота футболки, слегка оттянула ткань вниз — и Люсик тихонько заскулил, резко пихаясь бедрами вперёд и вгрызаясь Эмилю в губы в ответ. Они занимались какой-то хуйней: для такого накала эмоций простого трения не было достаточно. Но Люсик довольствовался тем, что есть, не сдвигался прочь ни на сантиметр, ничего не говорил, не пытался привлечь внимание Эмиля или поймать его взгляд снова — иначе им пришлось бы что-то с этим решать. Поцелуи были другим делом. Эта нехоженая тропа за минуту оказалась пропахана ими вдоль и поперек, поэтому он не стеснялся, мыча от удовольствия и активно двигая головой. Ему страшно хотелось намотать длинные белые волосы на кулак, но Эмиль всё ещё держал его за одно из запястий, медленно кружа пальцем по нежному пересечению вен. Люсик не мог сосредоточиться ни на чём кроме этого, их попыток сожрать друг друга и сладкой тяжести между ног. Куда делась вторая рука Эмиля, он понял, только когда она оказалась у него под резинкой трусов, сжимая и двигаясь туда-сюда. Люсик застонал, трепыхнулся всем телом и не выдержал, отталкивая его от себя. — Что, блядь, такое? Боишься перестать быть гребанным девственником? — раздражённо бросил ему Эмиль, не пуская и снова надавливая на плечо. — Да чего мне бояться после общения с твоим конченым братом, — глубокомысленно пробормотал полувменяемый Люсик, вздрагивая и вцепившись в руку, рывками двигающуюся у него в штанах. Рука остановилась, в кухне повисла зловещая тишина. — Я пошутил, — нервно хмыкнул Люсик, заметавшись взглядом по непроницаемому лицу. — Смешно. — Не хочу потом до старости лечить гонорею или СПИД. Рука на его члене сжалась сильнее, шершавый палец грубо прошёлся по головке. Люсик охнул. — Да не ебался я с Егором! — он помолчал, а потом, не выдержав, иронично продолжил. — Так, просто… Его затылок снова встретился со столешницей, перед глазами вспыхнули звёзды, Люсик вскрикнул и всё-таки ударил Эмиля по носу. Ему на лицо горячо капнуло, влажным железным привкусом запузырилось между их губами, когда дядя поцеловал его снова, хотя поцелуями это уродливую и болезненную череду укусов назвать было сложно. Эмиль больно сжал его под челюстью и полез пальцами между разведенных ног дальше, игнорируя изнывающий стоящий член. От сухой попытки проникновения у Люсика глаза полезли на лоб. Он завыл Эмилю в губы, рванул его за волосы, получил закономерную оплеуху в ответ, но не отпустил, судорожно сжимаясь на двух крупных пальцах и пытаясь оттащить его от себя. Именно в этот момент они оба услышали скрип поворачивающейся вхолостую ручки входной двери и долгую трель звонка. Рука Эмиля резко вынырнула из его шорт, Люсик подорвался со стола и лихорадочно натянул их вместе с бельем обратно, размазывая по лицу чужую кровь. — Ты запер дверь изнутри? — Конечно, я запер дверь изнутри, — Эмиль сделал два глубоких вдоха и прикрыл глаза. — Я же не совсем безмозглый. Люсику было, что сказать ему на этот счёт, но вместо этого он в панике заметался между кухней и зеркалом в коридоре, пытаясь оценить ущерб. — Ебаный рот этого казино… — он уставился на отчётливые синяки на шее, закапанную кровью футболку и мощный стояк в шортах, и ему захотелось убить себя. — Пиздуй наверх, я разберусь, — Эмиль наскоро стер салфеткой кровавые потёки под носом, провел рукой по волосам, и после этих нехитрых манипуляций почему-то перестал иметь что-то общее с тем дрожащим, растерзанным кошмаром, который смотрел на Люсика из зеркала. Люсику захотелось убить и его тоже. — Что это, блядь, сейчас такое было… — начал он сбивчивым, злым шепотом, но Эмиль вдруг вскинул полубезумный взгляд, шагнул к нему, и ноги Люсика сами, заплетаясь, понесли его к лестнице на второй этаж. Быстро окатывая лицо ледяной водой и натягивая толстовку с высоким воротом, он до боли вслушивался в негромкий спокойный голос Эмиля внизу и вопросительные интонации его матери, гадая, возможно ли считать валяющийся на полу нож, капли крови и бешеный видок его дяди как-нибудь так, чтобы через пятнадцать минут к дому не подъехал полицейский наряд с мигалками и скорая помощь. Но время шло, и все было спокойно. Максимально медленно спускаясь обратно вниз, Люсик старался удерживать спокойное выражение лица. Кухня встретила его чистотой и пустотой, сквозняком из открытого окна, запахом запеченного мяса и кучкой потемневших яблочных долек, сваленных в миску. — Привет, мам. А Эмиль где? — севшим голосом спросил он у смотрящей в окно Ренаты и непроизвольно выпрямил спину, когда та обернулась. — Уходит уже, а что? — Рената скользнула по нему внимательным, чуть встревоженным взглядом. Бог знает, что Эмиль ей наговорил, но выглядела она вполне спокойной, хотя, Люсик знал, всегда была готова передумать. — Он тебя не обижал? — Ну мам. Нормально все, — Люсик хмыкнул и попятился. — Я сейчас. Эмиля он застал уже одной ногой за пределами дома. Впервые за долгое время Люсика распирало от желания с ним поговорить, но слов было так много, что они разлетались из головы быстрее, чем он успевал их сформулировать. Не успев подумать, он вцепился ему в рукав. — Подожди! Да стой ты, блядь! Эмиль развернулся к нему со скоростью волчьего броска, схватил за руку и крепко сжал. — Если ты хоть слово… — Я не скажу дяде Диме, если пообещаешь не говорить Егору, — быстро выпалил Люсик, дергая рукой на себя так, что вцепившийся в нее Эмиль вновь шагнул опасно близко. По его лицу пробежал нервный тик, после чего оно расслабились, приняв привычное брезгливое выражение, как всегда, когда речь заходила про его брата. — Нахуй Егора. — Нахуй Егора, — согласно кивнул Люсик, удовлетворённый тем, что хотя бы тут они всегда могут договориться. Подумав ровно секунду, он быстро прижался к чужим губам, попятился обратно в дом и захлопнул дверь прямо у Эмиля перед носом, быстро повернув ключ в замке.