книга без букв

Торчащий из доски гвоздь был настолько соблазнительным, что Чхве не находил никакого другого решения, кроме как давить его обратно в деревянную обитель ботинком. Конечно, это может быть чревато тем, что его единственная более-менее опрятная пара школьной обуви будет трагически гвоздем испорчена или продырявлена, но выбирать не приходилось. Во-о-бще. Во всяком случае, это было значительно интереснее, чем вглядываться в противные морды будущих одноклассников. Опять. В который раз. Стоять возле доски было не столько нервно, сколько раз за разом раздражающе — очередная школа, где ему взаимно не будут рады. Это он понял сразу, как только зашел в убогий кабинет с отвратительно мутными и битыми окнами, в котором его сразу же пригвоздили к стенке любопытные взгляды. Липко. Бомгю буквально чувствовал, как чужие глаза исследуют его, начиная рассматривать с макушки и медленно, ужасающе медленно спускаясь вниз. Тошнотворно. Он ощущал себя… обезьянкой в зоопарке? Экспонатом в музее? Нелицеприятным граффити на стене прямо напротив городской мэрии? Скорее всего, именно последним. Что ж, любуйтесь. После визуального ощупывания нового подопытного кабинет снова погряз в звуковом шуме и мельтешащих движениях. Можно считать это благодатью судьбы или личным достижением — будь у Бомгю возможность, он бы среди всех суперсил выбрал именно невидимость, чтобы жить нормальную жизнь и ускользать от проблем, как юркая ящерка. Ни в чем не участвуешь, ничего не привносишь. Никому до тебя нет дела. Кто вообще придумал потребность в том, чтобы быть частью общества? Наверное, Бомгю не чувствовал бы такого отвращения от рода человеческого и самого себя, если бы не вздыхал с облегчением, когда объектом насмешек и издевательств становился кто-то другой, а не он. Омерзительно. Но Чхве просто устал раз за разом кому-то что-то доказывать и бороться, бороться, бороться. Он уже был выпит до дна. Задыхаться в бесконечной череде сражений за право просто быть. Он уже не уверен, что сможет еще хоть раз доказывать и себе, и всем вокруг, что он чего-то стоит. Как заводная мартышка на прилавке, вот, глядите — танцует и поет, без нажима на кнопку ничего не делает, в обычное время не опасна, бить нежелательно. На удивление, пока все складывалось слишком хорошо. Кажется, застывшее в вечном безразличии бледное лицо Бомгю в глазах смотрящего буквально выглядело зияющим баннером с говорящим текстом: «отъебитесь». Соблюдение этой одной простой инструкции будущими одноклассниками звучало как сюрреалистичные мечты. И вроде даже, отчего волосы встают дыбом от приятного удивления, однокашники не проявляли сопротивления, засовывая свои порывы интереса в глубины толстой кишки простым движением руки. Кроме, конечно, некоторых кадров, один из которых напрягал Бомгю максимально. Даже не обладая третьим всевидящим глазом на лбу, Чхве чувствовал, как его сверлят неморгающим, неживым и при этом абсолютно ничего не выражающим взглядом. Словно идиотский скриншот из какого-то выпуска уличной магии Дэвида Блейна, но при этом в антураже какого-то до дрожи пробирающего хоррора. Это как тот-самый-как-его, когда еще моргать нельзя. И капли капаешь, чтоб совсем уж без глаз не остаться от пересыхания. Но только в обратном виде — в роли чудища-юдища был сам Чхве. И он сам пугался больше, чем этот некто, на которого смотреть не хотелось от слова совсем. Дурацкая аналогия самую малость помогла успокоиться и сбросить с себя лишний груз собственных же мыслей, которые накручивались, как пряжа на веретено — Чхве был профессионалом в том, чтобы себя напугать на пустом месте. Если бы кто-то из Мойр трагически покинул свой вечный пост, первым кандидатом на роль прядущей сестрички стал бы Бомгю, занимающий лидирующее место в мире по умению накручивать. Себя, других, ситуацию, да и вообще что угодно. А вдруг?.. Нет, остановись, Чхве Бомгю. Время длилось бесконечно долго, будто бы и замерло вовсе. В сей гробовой тишине лишь летающая в помещении пыль подавала признаки жизни. Бомгю нервно дернул шеей и отвел недовольный взгляд с дальней стены на окно, сквозь которое тщетно пытались пробиться солнечные лучи — из-за грязи свет не только казался темно-желтым, но и почти гас, не доходя до середины помещения. Словно кто-то в другом конце класса всасывает этот свет, словно дементор счастье. К счастью, — ха, Бомгю, как самому несчастному на земле, смерть от дементора не грозила. Это даже хуже, чем просто анекдот, поэтому Чхве подавил в зачатке нервную улыбку и протер глаза. Паршивый кабинет. Ворон не посчитаешь. В голове неприятно зазвенело, а кабинет то зеленел, то бледнел, то и вовсе темнел в глазах, растягиваясь при этом, словно бесконечный коридор. Ну вот опять. Чертовщина. С самого первого дня, нет, даже с того самого момента, как он в теории рассматривал возможность снова пойти в школу, его не покидало желание не идти. Только совесть удручающе и беспрестанно продолжала колоть острой спицей сердце, глядя на то, как уставшая мать, в очередной раз хватаясь за сигарету на балконе, тихо проговаривает: «Бомгю, я хочу для тебя только лучшего». Зачем? Он сам не понимал. При всей его надежде на спокойное, размеренное существование, проблемы не просто находили его, а следовали по пятам верной женой, неровно дыша в спину подростка. Но он стоически выдерживал всю эту колоссальную нагрузку, что наносила непоправимые раны на его психике. — Класс, Внимание! Это ваш новый одноклассник, — пробормотал невнятной скороговоркой лысоватый мужчина, сверкая толстенными линзами своих очков, сравнимых по внешнему виду с оптическими линзами огромных научных телескопов, таких как Кек 1 и Кек 2. Кто бы не придумывал название этой обсерватории, был непревзойденным экспертом в своем деле. А новый классный руководитель, как минимум, мог наблюдать за одной звездой точно — и это ослепительная звездочка сегодняшнего дня… по фамилии Чхве. — Из-за болезни он пропустил один год учебы, поэтому приходится вам старшим товарищем. Я надеюсь и верю, что вы поможете ему адаптироваться и влиться в учебный процесс после такого перерыва. Упс. Это было зря. Избежать лишних, нет, вопросов вообще в любом случае удалось бы только сущим чудом, творением волшебной палочки феи-крестной, но волей и отчаянным трудом лупоглазого пожилого идиота звание «задохлика» к этому самому задохлику возвращается, словно корона престолонаследнику. Где-то в глубине кабинета раздался еле слышный смешок. Фантастика. Швыряться ли на всех при попытке допроса, как собака с бешенством, отмалчиваться ли, наглядно закатывать ли глаза? Бомгю хотелось завыть волком и полезть на стенку, лишь бы поскорее убраться с паршивого места посреди кабинета у доски. Еще лучше — испариться прямо в воздухе. Пипити-папити, ахалай-махалай! И нет его. И нет проблем. — Ну же, давай, представься, — улыбался кривым оскалом очкастый гоблин, которого Бомгю уже успел возненавидеть всеми фибрами души, может и незаслуженно, но не без причины. Неужели этот престарелый чернослив не издевается, а искренне не осознает тот очевидный факт, что убогую ситуацию делает безнадежной? За такие заслуги хотелось любезно отправить его в рабочую командировку на красивые три буквы. — Чхве Бомгю. Его голос был слишком низким, хриплым, чуждым и неподходящим для кукольного лица, пусть и измученного недосыпом и болезненностью. Десяток хищных глаз автоматической наводкой сконцентрировался на единой цели, иронично стоящей для расстрела у самой стенки. Чхве чувствовал себя под прицелом, а все слова несъедобной массой застряли посреди глотки, стеклянным комком ворочаясь в забытьи. Что он вообще ожидал? Бомгю держал голову прямо, беспристрастно встречаясь взглядом то с одним, то с другим одноклассником. Хотя, конечно, в глубине души хотелось смеяться от того, насколько его упертость напоминает храбрящегося кролика на мушке у подвыпивших охотников. — Присаживайся на любое свободное место, Бомгю, — улыбался желтозубым забором преподаватель. Тяжело вздохнув, Чхве уверенным шагом направился к столу, который присмотрел еще при входе в класс. Это был крайний ряд, прямо возле самого чистого из окон. Четвертое место от стола преподавателя — не так уж далеко, как хотелось бы, но прекрасное место для отдыха. Сквозь напоминающий замысловатый витраж кусок окна можно было разглядеть какие-то отчасти магические силуэты школьного двора и ветки кривого дерева. Злобными завитками они упирались прямо в стекло, желая прорваться внутрь. Идеальное место для того, чтобы считать ворон на очень интересных предметах. — Здесь занято, — раздалось громом с неба прямо перед носом, когда Бомгю уж было хотел торжественно закинуть свой рюкзак на стул. Два больших бездушных глаза смотрели на Чхве с прямой, абсолютно нескрываемой холодностью. Кажется, он столкнулся лицом к лицу с тем производственным сверлом, что хотело выпилить его мозги взглядом еще тогда, когда Гю ежился у доски. — Ага, мной, — гаркнул Бомгю, прежде чем плюхнуться на стул, который чужие руки тщетно пытались заблаговременно отодвинуть. «Не сегодня» — заявил в голове Чхве, усаживаясь на своем новоиспеченном троне поудобнее и пододвигаясь поближе, чтобы сорвать со спинки чужие цепкие руки. Наклоняясь за учебными принадлежностями к своей сумке, Бомгю заметил бесчисленное множество заплаток на чужом рюкзаке сзади. Складывалось ощущение, что вся его конструкция держится на высоком самомнении его хозяина и тонкой черной ниточке, что была единственной выбивавшейся из идеального ряда других. Забавно. — У-у-у, — завыла публика со среднего ряда, восторженная маленькой победой своего нового подопытного. Похоже, выходка Бомгю подогрела и без того скопившийся интерес зрителей. «Еще, еще» — так и просили их голодные по зрелищам глаза. — 1:0 не в твою пользу, белоручка. Ай-яй-яй, сдаешь позиции, — откуда-то басом из тьмы третьего ряда в адрес соседа. — Здесь сидит Кай. Это его место, а не твое, — и снова холодным упертым взглядом в затылок. Гю даже начало веселить то, с каким объемом претензии произносилась каждая фраза. Складывалось ощущение, что он не место занял, а нарушил с целую охапку законов уголовного кодекса. Мягкий голос протестовал настолько нелепо, что это было сравнимо с попытками ребенка отсудить у взрослого казенный леденец. — В чужой монастырь со своим уставом не ходят. — Дражайший педант, — теперь это была очередь Чхве разглядывать собеседника, развернувшись в пол-оборота. Наглаженная идеальной белизны рубашка въедалась кислотой в сетчатку глаза своим несоответствием обстановке вокруг. Превосходная осанка как у настоящего аристократа из книжек про европейских принцесс и абсолютно не выражающие ничего огромные глаза (красивые, подумал секундой Бомгю, но сразу же себя поправил). Несуразный мальчишка для такой клоаки, которую можно именовать как «Старшая школа имени Филемона мученика». Самое смешное, что для церковной школы этот парень был бы идеальной кандидатурой, только вот это место ничего общего с религией не имело. — все это проблемы вашего друга, который, я бы так сказал, brille par son absence, а не мои. Прошу прощения за мой французский. Краем глаза Бомгю заметил, как люди с середины кабинета стали одобрительно шушукаться, а их губы расплывались в ухмылке. Им весело. Мда, теперь осталось только ловить своим клювом чужие купюры, пока петушишься в закрытом павильоне для чужих азартных игрищ. Во всяком случае, может и не все так уж плачевно — как показывает история, некоторые шуты при короле жили в почете и богатстве. Только тут королевством не пахнет, а иметь за собой статус сельского дурачка было противопоказано. — Был бы он тут, все же отсел бы от тебя подальше. On n‘ai jamais vu une pie avec un corbeau. — контратаковал большеглазый, смотря в упор и не моргая. Интересно, как долго он может так смотреть? Или это и не глазища вовсе, а какие-то дисплеи суперкомпьютера или инопланетного изобретения. Нибирийские бездушные технологии. Может, если долго-предолго вглядываться, можно увидеть что-то еще помимо своего отражения в этих бездонных зрачках. Что чувствует хозяин этих иллюминаторов? В голосе не разберешь никакой эмоции — ни гнева, ни раздражения, ни чего-либо еще. Пусто. А жаль. При всей паршивости и принципиальности своего характера Чхве еще и имел свойство выводить окружающих из себя. Не то, чтобы это было его каждодневной задачей, просто сочетание решительности и умения рубить правду-матку с плеча зачастую пагубно сказывалось на моральном состоянии окружающих. Будь Бомгю умнее, еще тщательнее выбирал слова, но ему не впервые быть аутсайдером — он привык бороться с миром в одиночку и не считает это обузой. Как бы там сказали: эмоциональный вампир? Отчасти. Как-то так это называется. Малярийный вечнососущий комар. Кусачая вонючая блоха. Клещ чесоточный. Но, к сожалению, у Бомгю совершенно уже не было настроения играть в гляделки. — Кан Тэхен, я прекрасно понимаю Ваш интерес к новенькому, как старосты класса, но, пожалуйста, готовьтесь к началу занятия. Продолжите обсуждение на перемене, — завершил их интереснейшие дебаты лупоглазый. Окончательную точку над и поставил истерично дребезжащий звук звонка, эхом заполняющий пустующее пространство в голове. Отлично — Бомгю знает имя соседа, которое сразу же внесет в своей условно существующий список надоедливых людей, с кем он пересекаться не особо желает. Злопамятности Чхве можно было позавидовать. — Хорошо держишься для труса, — тихим шепотом прямо за ухом, так, что чужое теплое дыхание мурашками бежит по шее. — И особенно хорошо притворяешься человеком, одержимый. Бомгю не дрогнул. Кремень, камень, скала. То ли поганая привычка все держать и копить в себе, то ли наученость былым опытом и высокое самообладание — но Чхве смог удержать в себе мигом вскипевшую кровь. Кулаки наливались сталью. Попавший в смертельную ловушку карандаш с грустным прощальным хрустом разломился в ладони от нечеловеческого напора. Бомгю только последними отголосками здравого смысла сдерживался от того, чтобы засадить блестящий черный грифель в этого полоумного. Барабанной дробью об виски билось лишь одно: «Кто?» Бомгю не помнит, как прошел тот урок, да и что это за урок был вообще. Смешно. Его смогли в первый же день выбить из годами укреплявшейся колеи одной брошенной наобум фразой — хотел бы он так сказать, если бы холодный пот не покрывал спину, а руки не продолжали мелко и надоедливо дрожать. Случайностей не бывает — такой вывод он сделал уже очень, очень давно, и все еще был в нем монолитно и недвижимо уверен. Твою ж мать. Теперь Бомгю уж точно чуть не выл волком от безумного копошения в своих мозгах. Если бы он только мог себя не накручивать, он бы отдал за эту возможность все. Чхве резво оббежал весь кабинет взглядом, до леденящего ужаса опасаясь увидеть хоть одно знакомое лицо. Нет, здесь их не было. Они тщательно проверяли все списки прежде чем подать документы в эту дыру мира — с учетом того, что никто, ни единая душа не может ни о чем знать и помнить. И уж тем более иметь основания для того, чтобы называть Бомгю этим кошмарным прозвищем. — Не обращай внимания на слова Тэхена, у него чердак не совсем в порядке, — вытащили его в реальность легким прикосновением за край рукава рубашки. Бомгю инстинктивно хотел выдернуть руку от этой прищепки, но столкнувшись взглядом с говорящей на долю секунды остолбенел. Игривая легкая улыбка и идеальное каре, два озорных блестящих глаза с очаровательным вырезом. Возможно, сердце бы пропустило удар, как в типичных сериалах про школьную любовь, если бы чувства Бомгю давно не были растерзаны им самим. Девчонка была похожа на какую-то всеми любимую местную актрису, имя которой вспомнить было сложно — из головы Чхве в одночасье вылетело вообще все. Было даже немного стыдно за собственные когнитивные способности. Раздражение сменилось ступором, а неровно чертыхающееся сердце стало потихоньку возвращаться к полутрупному медленному биению. — Он у нас са-а-мую малость странненький, но его можно понять… если очень постараться. Я Ким Минджон, кстати, приятно познакомиться, — девушка протянула руку, но Бомгю не пожал ее в ответ и напрямую проигнорировал, не только осознавая количество влаги на своих ладонях, но и не переступая через свои принципы. Ему не нужны здесь друзья. Прикосновения он не любил и предпочитал вовсе избегать. Девушка лишь высунула язык и пожала плечами. Похоже, ее это не сильно задело. Минджон сидела на среднем ряду рядом с Тэхеном, который незаметно для всех, словно по щучьему велению, испарился из кабинета сразу после звонка. Единственным следом, доказывающим то, что Кан Тэхен не выдумка извращенной фантазии Чхве, были лишь непонятные зарубки на краю парты, да побитый жизнью и брошенный сердобольным хозяином рюкзак. Он смотрелся так одиноко и несчастно, оставленный своим владельцем на стуле, что Бомгю хотел даже драматично выдавить слезу в поддержку этому малому. Или украсть его с концами и исследовать в исключительно благих познавательных целях. По крайней мере, Чхве было страшно даже представить, чем какими вещами он мог быть настолько забит. — Говоришь так, будто сама без прикола. В этой помойной яме специально собрали нас, отборных умалишенных, фантасмагорически контуженных, чесоточно одичалых и жизнью обиженных. — фыркнул кто-то с соседнего места. Это был долговязый паренек с губами бантиком, чья школьная форма пережила очевидно многое — один край рубашки был заправлен, другой помят и торчал в непонятной плоскости, а воротник был чем-то средним между воротником графа Дракулы и грязным исписанным забором. Рубашка была расстегнута до неприличной по школьным меркам третьей пуговицы, еле сдерживая рамки приличия с помощью черного школьного жилета в катышках. — О нет, Енджун-а, я пропустила момент, когда Кай покусал тебя и заразил своим лексиконом. Тебе срочно нужно обратиться к врачу, пока оно не дошло до мозга и поразило его остатки. — раздалось до того, как вокруг Бомгю образовалось столпотворение. Никогда прежде Бомгю не был так благодарен звонку, как сейчас, когда металлический друг своевременно продребезжал о том, что мистер Чхве спасен от расчленения вопросами и пыток многозначительными брошенными взглядами. Кан Тэхен образовался за спиной без опоздания, вытирая свой острый нос выбеленным платочком с ажурными розовыми краями. Складывалось ощущение, что сейчас он достанет из своей всеобъемлющей сумки-подручницы чернильницу и перо, а потом ринется скрупулёзно писать письма дипломатам из соседнего королевства, решая вопросы мировой важности. До блевоты приторно. _________ Уроки успешно проходили… мимо. Бомгю даже и не помнит толком, какой материал они разбирали, да и разбирали ли они что-то вообще, отвечал он или в прострации игнорировал, потому что он был не здесь, о нет, далеко не здесь. Мысли его кидались из крайности в крайность, то забираясь в горячие недра рефлексии, то в эфирные потуги созерцать действительность и проблемы реальности, что ждали его здесь и сейчас. Но одна задача не терпела отлагательств. Ни в коей мере. С Тэхеном нужно было поговорить. Только вот большеглазый знал и чувствовал, что к нему есть серьезный разговор, поэтому превратился в неуловимого преступника, который ведомыми и неведомыми силами ускользал прямо из рук, как вода. Не догонишь, не поймаешь, не остановишь. Сначала это можно было оправдать совпадением — звезды сошлись, карты легли, повезло. Но после того, как в третий раз все обстоятельства вмиг обращались против Чхве, давая Кану коридор для успешного избавления от преследователя, Бомгю явно для себя решил, что это самая настоящая издевательская закономерность. Раздражение постепенно нарастало снежным комом. Хочешь поймать преступника — думай как преступник. Естественно, без какой-то информационной подложки было невозможно хоть на что-то рассчитывать. Привычно холодной головой и объективными решениями близко не пахло — Бомгю это прекрасно понимал. Просто… Слишком много для первого дня. Хотя, в самом деле, даже ничуть не утрируя, он уже устал от этого всего в тот самый момент, когда ступил на кривую лестницу главного входа этого громадного здания, напоминающего какой-то бункер для выживших во время апокалипсиса. Однако, будучи по своей натуре достаточно трусливым, Бомгю предпочитал избавляться от проблем быстрее, чем их придется расхлебывать. Может, все-таки ему не нужно учиться в старшей школе?.. Но сначала, прежде чем параноидальные мысли снова начнут накатывать приливами полнолуния, нужен Тэхен. — На всякий случай уточню: я не буду спрашивать, как тебя занесло к нам на отшиб. Расскажешь сам, если когда-нибудь захочешь, — лениво протянула Минджон, наконец вытащив Бомгю из душного кабинета в коридор. Чхве напоминал своим видом что-то среднее между пожеванным ботинком и раздавленным катком тухлым куриным филе. — Как упоминал Енджун, в этой школе учатся не от хорошей жизни. Поэтому не удивляйся, что тебя в первый же день не зажали школьные бандиты — дело неприбыльное, все тут в курсе, что ни у кого здесь денег просто нет. — Но при этом в такой дыре есть автомат с едой? — с недоумением Бомгю рассматривал адскую машину с мерцающей лампочкой. Еда в ней, конечно, доверия не вызывала. — Фантастические тартарары тут у вас, однако. — На твой страх и риск. Молоко будешь? — риторически спросила Минджон, закидывая монетки в бездонный рот приемника и с силой давя на нужную кнопку. Видимо, вкусив животворящие богатства, алчный аппарат сначала пробудился от вечного сна, страшно зажужжав, будто сейчас взорвется или взлетит, а после скоропостижно затих — помер. Такой молодой, а уже скончался. — Забыла предупредить: пока его хорошенько не трахнешь, ни в какую работать не будет, — усмехнулась девушка, прежде чем сотрясающе зарядить по корпуса автомата ладонью. От такого мощного шлепка задрожали оконные рамы и мучительным визгом заскрипели доски пола, а у Бомгю глаза полезли на лоб. Так и запишет в личных заметках: не дай бог с ней поссориться или попасть под горячую руку — от него останется лепешка. Лепешка-бомгюшка. — Звучит как жизненное мотто, — пробубнил парень, все еще с трудом отходя от состояния удивления, — хотя словечко ты, конечно, нестандартное выбрала. — Привет от хабалки с сельской местности. Лови! — Ким швырнула Чхве упаковку клубничного молока так, словно дала волейбольную подачу. Страшно сильная женщина. — Как хорошая ученица не буду пропускать просьбу мистера Ли и просвещу тебя в школьные дела. Генерировать дельный рассказ мне лень, поэтому спрашивай, что хочешь. — А, так вот как зовут этого лупоглазого гоблина, — хмыкнул Гю, окончательно убедившись в том, что молоко не представляет для него смертельной опасности и имеет адекватный срок годности. Нет, у него не было непереносимости лактозы, просто не хотелось провести учебный день на керамическом троне, вдыхая аромат рака легких в общепринятой курилке. Страшно было даже думать о школьных туалетах, а в этой школе — тем более. В любом случае, антибиотиков в таком продукте больше, чем чего-то слабо напоминающего нечто молочное, поэтому даже спустя пару лет этот пакетик все еще будет терпим к употреблению. — Ништяк, запомню. Я обычно называю его ленточным червем. Рот похож. Ну и жопный подсос еще тот, — выдала Минджон, мерно потягивая через трубочку молочную жижу из пакетика с характерным звуком. — Спасибо за отбитый аппетит, — отрезал Бомгю, — лучше тебя в этом справляется только его зубастая рожа. Они на пару давили подоконник в общем коридоре, грея спины редкими вылазками жаркого солнца из-за туч. Молча. Это не было неловкое молчание, скорее необходимая пауза, когда каждый погрузился в свои размышления, глядя куда-то в бесконечность за облезающей краской стен. Похоже, из всего этого не очень дружного огородного товарищества лишь с ней Бомгю чувствовал себя терпимо. Да, наверное, даже чувствовал себя никак — высшая степень самочувствия по шкале Чхве. — Ты же хочешь поговорить с Тэхеном? — прервала молчание девушка, очевидно анализируя произошедшую в классе ситуацию. — Гм, — кивнул головой Бомгю, не отвлекаясь от вращения в руках злосчастного пакетика с молоком. — О, поздравляю, побудь акушером и убей эту идею в зародыше, — усмехнулась Минджон, — Он либо будет улыбаться и молчать, уставившись на тебя в упор, как на отшибленного, либо окатит ушатом концентрированной заумной хуеты и отправится по своим делам. Честно скажу — на моей памяти и не было такого, чтобы он язвил хоть в чью-то сторону в подобных объемах. Видимо, ты ему чем-то насолил в прошлой жизни. — Давно его знаешь? — Поинтересовался Гю, прощупывая почву. Он не знал, сколько может узнать, да и к кому вообще мог обратиться с этим вопросом помимо девочки с каре. Пока картина складывалась совсем неблагоприятная для дальнейшего сосуществования с Тэхеном в классе. Впрочем, для того, чтобы в чем-то разочароваться, нужно иметь какие-то надежды по этому поводу — а Бомгю изначально знал, что все пойдет по пизде, поэтому был пусть и са-а-амую малость, но готов к этому морально. — Со средней школы. Знаешь, будь это кто-то другой, я бы посоветовала тебя спрашивать все напрямую у человека или почувствовать все прелести чужого характера на своей шкуре, потому что это вообще не мое дело, — трубочка Минджон уже пела дифирамбы полупустой упаковке, — но этот кадр никогда тебе ничего о себе не расскажет. У него нет слабых сторон, с которых его можно подковырнуть. Хотя, староста не приставучий и обычно молчаливый, поэтому можешь просто забить. Минджон внезапно призадумалась, а потом добавила: — В смысле не его забить, а на ситуацию. Мне кажется, он из того типа людей, которым нравится, когда их бьют. — Предлагаешь просто оставить все как есть? — зевнул Бомгю, отчаянно пытаясь совладать с пакетом молока. Острый конец трубочки сейчас был подобен спортсмену на олимпиаде, постоянно промахивался и мялся, не выполняя свою чуть ли не единственную функцию. Ебанный пакетик. — Предлагаю не обсуждать меня за спиной, — с улыбкой в голосе раздалось у него прямо рядом с ухом, из-за чего Бомгю чуть не подлетел в воздух. Только вот какой нюанс: он-то не подлетел, лишь слегка дернувшись от неожиданности, а вот его питьевой товарищ… Что ж. Пакет молока был успешно побежден — его разорванный труп лежал в звездообразной луже молочной крови на полу. Свидетелями убийства были стены, ужаснувшиеся молодые практиканты с кучами плодов бюрократии в руках, мимо проходящие ребята с параллели и обхохатывающиеся у себя в омуте черти. Белая жидкость стекала с лица, рук и одежды стоящего в ступоре Чхве, пока виновник торжества, привидение с моторчиком, вприпрыжку удалялось в конец коридора. Ебанный Кан Тэхен! Вопя вепрем в душе от несправедливости этой поганой жизни, Бомгю проскользнул в мужскую уборную вместе с каким-то парнем постарше. Чхве был в ужасе даже от перспективы касаться хоть чего-то в этом помещении, обращаясь к своей брезгливости с мольбой не опустошать его желудок от отвращения. Шумом воды вспоминались нелицеприятные картины из прошлого, словно слайд-шоу показывая отголоски того кошмара, который Бомгю врагу не пожелает. Картина же, открывшаяся за дверью в уборную, была шокирующей. Туалет был на удивление просторным, предоставляя огромный выбор кабинок на любой вкус (боже, как это звучит) и цвет. Отчаянные следы попыток оттереть граффити и надписи со стен были довольно свежими, стоял плотный запах хлорки — тут явно только что убирались. И окно. Огромное, мать его, окно в туалете. Его можно было сравнить с панорамными, что обычно ставят в апартаментах класса люкс. Нервный смешок. Хотелось утопиться в раковине. Не в этой, конечно, и не в соседней. И не в любой другой в этом проклятом месте. Как-нибудь красиво и цивильно лечь на дно морское. Клубничный запах настолько въелся в жилетку, что Гю от него становилось дурно. Будь его воля, он бы успешно ее сжег или выбросил вообще. Но он не настолько умеет разбрасываться вещами и деньгами. Жилетку пришлось снять — все равно стирать нет смысла, потому что с этой мокрой тряпкой ему сидеть до конца учебного дня, который будет еще ой как нескоро. Мда. С умыванием он, конечно, переусердствовал — рубашка была мокрой чуть ли не полностью от постоянно стекающей с лица воды. Темные волосы мокрыми паклями клеились к влажному лбу, подчеркивая не совсем аристократическую бледноту лица. Бомгю смотрел на чью-то мокрую уставшую физиономию в треснувшее зеркало возле умывальников, будто бы это был не он сам. Свое отражение казалось совершенно чужим, незнакомым и неприятным. Хотя, конечно, его нынешнего никак нельзя сравнить с тем Бомгю, каким он был в каком-то временном промежутке раньше. И прежним он уже вряд ли когда-нибудь станет. Кажется, он торчит здесь целую вечность, транжиря воду из столетнего скрипящего крана. Ржавчина, словно какая-то зараза, покрывала сеточкой металл. — Эй, веселый молочник, — раздался знакомый голос со стороны двери. Енджун своим гулливеровским шагом вмиг оказался возле Чхве, с любопытством разглядывая сгорбившуюся над раковиной фигуру. — Выглядишь паршиво, но не настолько, как уже решили общественные массы в классе. В ход идут большие ставки: 60 процентов за то, что ты умер, 40 — за то, что тебе старшие устроили Лебовщину за красивые глаза. Советую погулять еще с часик, чтобы по возвращению ты словил куш. Бомгю повернул трещащую голову в сторону источника звука, пытаясь сообразить, что тому от него нужно. Чужое присутствие нарушило идиллию между Чхве и гробовой тишиной в помещении. — Ты что, не смотрел Большового Лебовски? Чувак, это же классика! О, боже мой, еще один слизняк в нашем классе, — выразительно поднял бровь Енджун в недоумении, закатывая глаза. Долговязый растянул губы, снова смотря на Бомгю, как на дебила. А потом начал раздеваться. — К чему перфоманс? — не успел услышать ответ на свой вопрос Бомгю, как в его руки была оперативно всунута чужая жилетка. В катышках. Енджун тут же развернулся на каблуках на все сто восемьдесят градусов и столь же быстро удалился, недовольно бубня себе что-то под нос и оставляя Гю наедине со своими мыслями. — Похоже, здесь вообще никого не интересует мое мнение. — выдохнул Чхве, раздраженно потирая переносицу и размышляя, куда бы сбагрить такой чудесный долгожданный подарок. Свернув свою жилетку в уродливый жгут и засунув подмышку, а Енджунову аккуратно еле держа пальцами в развернутом виде, Чхве отправился сохнуть на солнце, прогуливая злосчастный урок и дальше. Запутанными путями лабиринта Бомгю исследовал огромное здание, удивляющее сложностью своего внутреннего устройства. Может, его мысли о том, что это вовсе и не школа, были совершенно правильными — коридоры то сужались, то расширялись, то преграждали путь дверями и резкими поворотами. Если бы Чхве не видел здесь людей ранее, то, глядя на пустые запыленные аудитории, определенно принял это здание за заброшенное. Мозаики периода корейской войны навивали какие-то странные чувства непонятной ностальгии и ужаса. В то время он даже в планах не был, но все это было слишком знакомым. Будто он уже это переживал когда-то. Во время уроков в коридорах стояла абсолютная тишина, что настораживало не на шутку. Странно. Бомгю ожидал видеть толпы прогульщиков, шумные компании и перекрикивание учителей, но здесь все неестественно пытались учиться. Или, как минимум, ходить на занятия и не мешать. Ужасно. Теперь он будет первым здешним лодырем. Ну, хоть в чем-то он в чем-то номер один. Эту старшую школу он выбрал по одной простой причине: здесь собраны худшие из отбросов. Он не будет особо выделяться, будучи проблемным подростком, которому приходилось каркать белой вороной в местах, соответствующих положению его семьи в обществе и в финансовой обеспеченности. Плата за обучение здесь была минимальной, поэтому сюда стекались все те, кто в принципе живет за копейки, но все еще хочет отучиться три последних класса. Престижно это? Ни в коей мере. Только для галочки, удовлетворения собственных потешных желаний о становлении, смешных желаний поступить в хорошее высшее учебное заведение. Вряд ли хоть кто-то здесь сможет пройти вступительные экзамены в SKY. Что уж там говорить о возможности собрать нужную сумму для поступления — это написано на лицах бесконечными подработками и кредитной историей подростков, тянущих бурлаками за собой долги родителей. Конечно, по сравнению с местными жителями его можно было именовать долларовым магнатом. Отсутствие проблем с деньгами компенсировалось проблемами со здоровьем и головой. Ну, по крайней мере, так соблюдался баланс мировых сил. Ему нужно было свое особое место, где он мог бы прятаться, как мышка в норку. Или наблюдать за всем происходящим отстраненно, без вероятности быть потревоженным кем-то вроде неприятного старосты. И это место нужно найти. Ощущая привычную тоску по никотину, отдающую тянущей болью головы, Бомгю тоскливо выглянул в мутное окно во внутренний двор и, по привычке, проверил потолок на наличие пожарных датчиков. Конечно, он был плохим, отвратительным и зачастую даже мерзким подростком, с которым точно будут запрещать общаться чужие мамы, но не настолько, чтобы давать волю деструктивным пристрастиям прямо в учебном учреждении. Да и не настолько сорвиголова, чтобы таскать пачку крепких сигарет в кармане школьных штанов — все покоилось на дне рюкзака, который отдыхал в кабинете. Правда, коробок спичек он все равно носил при себе. То ли на всякий случай, то ли предостерегаясь почти невозможного к реализации их самовозгорания. И, похоже, перед ним предстала прекрасная возможность использовать свой огненный запас. Длинные проходные коридоры с окнами привели его во второй корпус — его уже предупреждали о том, что когда-то эта школа действительно была большой и пользовалась спросом. Когда-то давным-давно здесь все дышало жизнью, полнилось движением, сопровождаемым смехом школьников. Ее даже называли одной из лучших в Корее. «Идеальное место для взращивания нового поколения.» - гласила надпись на стене. Но это было пятьдесят лет назад. Сейчас у руководства учреждения не было денег для содержания всего этого громадного комплекса построек, поэтому отапливалась и освещалась только одна половина сдвоенного здания. Какое-то время школу использовали как хоспис для солдат, чьи раны были слишком тяжелы к лечению. Большая братская могила, где дети ныне получают знания. Чудесно. Ходило много слухов про призраков и паранормальные явления внутри старшей школы, а статистика показывала, что многие из учащихся либо начинали болеть, либо их хронические болезни странным образом обострялись. Некоторые начинали вести себя неадекватно и решались на рискованные либо опасные поступки, многие из которых заканчивались трагедией. Но Бомгю к подобному относился с жгучей долей иронии, потому что Санта Клаус для него умер еще в детстве, а божественные сущности не казались такими уж хорошими ребятами, раз спокойно наблюдают за несправедливыми страданиями Чвхе. Может быть, демоны ему все же ближе по душе. Дальше нести чужой подарок нельзя было — скорее всего, в ближайшем будущем и без того пережившая много бед жилетка в катышках либо будет случайно порвана, либо потеряна Чхве в процессе его исследовательской деятельности. Бомгю осторожно сложил ее по законам фен-шуй и оставил на подоконнике в коридоре. Украдут ли ее? Вряд ли. Забудет ли он, куда ее кинул? Точно нет. Без зазрения совести и ноши ответственности за чужую отвратительную шмотку, Бомгю может двигаться дальше по своим очень важным делам. Любопытство сгубило кошку. Только вот у кошек девять жизней, а у Чхве — одна, но это его все равно не остановило, когда он дернул ручку железной двери, ведущей в заброшенный корпус. Естественно, ни о какой технике безопасности и охране этого места от школьников речи не шло — да что уж там, на главном входе двери были сквозными, — заходи, кто хочешь. Но пока Бомгю не удовлетворит свой интерес и потребность в убежище, он вряд ли остановится. Его внутренние часы подсказывали, что в запасе у него минут тридцать до большой перемены, от нее еще час до следующего занятия, — все это время он может посвятить поискам пристанища. Часы на руке лишь тихо свидетельствовали о том, что он эксперт в мироощущении, совпадая числами с предсказаниями парня. Контраст был наглядным. День сменился непроглядной тьмой, к которой глаза с трудом могли привыкнуть, а громкое захлопывание пласта железа за спиной обозначало одно — необходимо двигаться дальше, только вперед. Чхве закашлял, чувствуя, насколько запылен воздух. Бомгю нащупал в заднем кармане штанов деревянный коробочек, приятно постукивающий внутри. Чирк. Мир мрака осветился слабым свечением спички, открывая Бомгю вид на лестничный пролет. Бетонные высокие ступени были засыпаны обломками шпаклевки со стен, наполовину обрушившиеся перила абстрактными рисунками кружили вниз. Он дернул пыльную ручку двери, ведущей в похожий предыдущему коридор с учебными помещениями — та была плотно закрыта на ключ и чем-то придавлена с той стороны. Кажется, на нее опирается как минимум шкаф. Бомгю не был слабаком, но и на бесполезные физические усилия он не был готов. Зачем распыляться? Паутина ажурной шалью свисала над железными вратами в мир учебы, заставляя Чхве с интересом изучать ее на наличие милых его сердцу паучков. Скорее всего, малыши испугались силе Прометея, а потому попрятались в углы. Или же его новоиспеченные друзья уже активно изучают зашедшего в их царство гостя. А может… даже пробуют на вкус. По шее что-то пробежало. Бомгю инстинктивно коснулся ее ладонью, но обнаружил там просто упавший с головы волос. Облысение близко? Скорее всего. Эх, старость не радость. Восемнадцать лет — в самом деле звучит как приговор. Раз третий этаж стоит перед ним непреодолимой преградой, нет смысла биться горохом об закрытые ворота. И не остается ничего, кроме как спускаться вниз, прямо в рот этому заснувшему вечным сном архитектурному гиганту. Тщательно смотря себе под ноги, Бомгю шагнул в неизвестность. Каждый шаг давался с трудом — осторожность, конечно, тут не помешает, ведь битое стекло и острый мусор были повсюду, словно ловушки. В абсолютной, даже мертвенной тишине слышно было только собственное дыхание. Сердце било ритм, не попадая в такт наручным часам. Время, кажется, и вовсе замерло в этом месте. Визг. Ага, конечно же. Бомгю был полной противоположностью параноикам, предпочитая доверять своему здравому (и не очень) мышлению, а так же наблюдательности. Перед тем, как соваться в это богом забытое место, он тщательно изучил его глазами, рассматривая из соседнего корпуса и примечая все детали. Ветер завывал щелями в стенах за закрытыми дверьми, хлопая форточки по своему велению. Многие окна были разбиты, некоторые вывалились с оконными рамами из-за непогоды и старости конструкций. Внешняя облицовка тоже не блестела новизной, поэтому и от внутренней обстановки он ожидал того же. Поэтому для Бомгю любые мысли о паранормальном казались ничем другим, как играми извращенного разума из-за богатой насмотренности фильмов ужасов и других небылиц. Все события подчиняются законами физики, химии, или, по крайней мере, обычного холодного рассуждения. Второй этаж тоже встретил нежданного гостя недоброжелательно. Запах сгорающей спички свидетельствовал о том, что ей осталось жить недолго, а все двери, как назло, были заперты. Дорога вниз, словно по злой шутке, становилась все сложнее. Глаза потихоньку адаптировались к королевству Гекаты, поэтому большинство объектов Бомгю распознавал без необходимости близко подсвечивать, но каждая ступень все еще напоминала минное поле. Кому вообще в голову пришла идея, что отсутствие естественного освещения на лестнице — это хорошее дизайнерское решение? Прямо над ухом что-то почти бесшумно потревожило воздух, туша единственный источник света в руке Гю. Ветер? Парень наощупь открыл коробок и привычным движением по нужной стороне зажег новую спичку. Хотя, откуда взяться такому порыву в почти глухом помещении. Летучая мышь? Вряд ли. Она просто сама потухла. Оставалось только продолжать двигаться вниз. На первый этаж. Чем глубже опускался вниз Бомгю, тем больше ощущал дуновение холодного воздуха. Дышать становилось труднее. Ладони с тыльной стороны начали подмерзать. Пройдя еще один пролет, парень увидел почти полностью слетевшие с петель двери, так и приглашающие пройти внутрь. Они тихо поскрипывали, намереваясь упасть. Интересно, они столь же рыже-ржавые, как краны в туалете? К сожалению, в темноте для Чхве все было одинаково монохромно. Одинаково темно. Лишь огонек спички чуть желтоватой каплей светился в руке, напоминая о существовании цветов в этом мире. Моргнула лампочка. Размеренные шаги туфлей по холодным доскам отдавались громким эхом, словно выступая точкой отсчета в какой-то системе исчисления времени. Окон до сих пор нигде не было — реальный бункер. Плотный запах сырости смешался с пылью, забивая легкие, как синтепон плюшевую игрушку. Бомгю устало поднял взгляд наверх, разглядывая уродливо торчавшие на потолке лампочки без плафонов. Они явно были разбиты деятельностью какого-то негодяя, калейдоскопом узоров умирая на полу. Осколки таинственно поблескивали и хрустели снегом под ногами. Лишь бы не впились. Бесконечный прямой коридор, казалось, был длиной с полноценный состав поезда. А парень чувствовал невыносимую жажду. И вот наконец… свет? Бомгю удивленно посмотрел на синеватый просвет впереди и зашагал быстрее. Когда нога коснулась кафеля, Чхве на секунду ослепило — слишком уж его глаза привыкли к полному мраку. Но куриная слепота столь же быстро прошла, заставляя стынуть кровь в венах. Картина, открывшаяся перед ним, пробежала по телу жуткими мурашками до самых пят. Бомгю смотрел на луну. Заворожен ли? Напуган ли? Ночное светило через громадное окно на всю стену смотрело на Чхве кратерами-глазами в ответ, нежными зайцами обволакивая помещение, где был осушен бассейн. Можно было заметить, как по лучам света гуляет туда-сюда вековая пыль. Первым же делом Чхве глянул на свои наручные часы, но разбитое их стекло и отсутствие тикания говорили сами за себя. Черт возьми. Свет внезапно погас, будто кто-то внезапно вырубил электричество во всем доме. С одной загвоздкой. Выключателя у луны нет. — Salve, — шепотом и криком тысячи голосов со всех сторон, — daemoniacus. Если бы он мог оглохнуть, он бы отдал что угодно, лишь бы оглохнуть прямо сейчас. Вопли раздирали его душу. Шепот разъедал его мозг. Ласковые речи кромсали плоть. Кажется, сердце у Бомгю остановилось, а земля ушла из-под ног. Руки трупно похолодели, будто в них уже никогда не будет крови. Острый хват на лодыжке, и его с нечеловеческой силой потянуло вниз. Он почувствовал, как его нога соскользнула куда-то вниз, а тело по инерции стало падать на неизвестную глубину. Страшно. Ужасно страшно. Чхве наощупь пытался зацепить за что угодно, но только умудрился проехаться локтем по какой-то рваной поверхности, раздирая рукав и кожу. Вдруг его крепко схватили теплой ладонью за предплечье, безуспешно пытаясь вытащить. Ощущение чужого, но человеческого прикосновения, вернуло его в сознание, словно объятия долгожданного ангела-хранителя касались жалкой его душонки. Не сегодня, валькирии. Воин не хочет идти в Вальхаллу. Он все еще жив. Но Бомгю не весил, как котенок — он был вполне себе крупным взрослым парнем. Ха. Кажется, теперь он падает не один. Два тела приложились об кафель, словно мешки картошки. Приземление было очень жестким. Бомгю открыл глаза, потихоньку собирая свое тело с силами и глотая воздух рыбой от пронзающей боли. Легкие тупо болели от глухого удара об твердую поверхность, а кровящая рука начала гореть пламенем. Луна снова взошла на небосвод, выходя из плена злой черной тучи. К сожалению или счастью, теперь все было видно. Два огромных блестящих глаза с абсолютным недовольством смотрели на Бомгю, а поджатые губы говорили все без слов. Кан Тэхен сидел на дне бассейна, осторожно держа свою неестественно висящую правую руку в левой. Рядом с ним покоился разбитый фонарик, а батарейки и вовсе отлетели из него на пару метров вбок. Бомгю с трудом приподнялся с поверхности, полной камней и строительного мусора от разрушающихся стен, пытаясь хоть как-то организовать себя в кучу и сел. Похоже, Тэхену досталось сильнее. Слипающимися глазами от самопроизвольно вылезших от боли слез Чхве посмотрел на свою ногу, наблюдая кровавый след от когтистой лапы. Он сошел с ума. Окончательно и однозначно. Безвозвратно. Но в своем сумасшествии он был не один. — Болит? — спросил Бомгю тихо, неестественно хрипя. Он чувствовал какую-то долю вины за то, что они сейчас на пару сидят в камнях на дне бассейна, но не мог выдавить из себя ни «извини», ни «сам виноват», ни хоть что-либо другое. Не такой он человек. — Да, — тяжело выдохнул Тэхен, как-то даже жалобно. У Бомгю заскребло на сердце. Нехорошо. — И чего геройствовал? — попытался по привычке съязвить Бомгю, моментально жалея о своем решении. Тэхен отвел взгляд и показал наклонным кивком головы куда-то в сторону. Блять. Куски арматуры кольями торчали из дна бассейна, словно оружие римских легионеров или древняя ловушка. Да. Если бы он приземлился на пару метров вбок, то на счету старшей школы была бы еще одна жертва обстоятельств. Руки покрылись гусиной кожей. — Все еще не ответ на вопрос. — заключил Бомгю, убежденный в чужом гневе. Чхве осторожно попытался приподняться, опираясь на стену. Надо было выбираться отсюда. А думать об этом всем… Лучше не думать. Был бы он на месте Кана, столь же бездумно рванул спасать чужую тушу? Хотя, конечно, в противном случае ему бы пришлось до конца жизни мириться с моральной травмой о смерти товарища. Пусть и ненавистного. Чхве поднял взгляд наверх, оценивая высоту падения. Ой. Это была сторона для ныряния, поэтому максимальная глубина здесь была не меньше четырех метров с кепкой. Надо же. Повезло, что они оба живы. Но… застряли тут? Нет, он определенно отсюда выберется. И этот тоже. Бомгю не знал, о чем говорить с Тэхеном, да и вообще, говорить ли. Он молча протянул руку Кану, который сразу же за нее зацепился, с трудом перенося вес наверх. Теперь они вдвоем оценивали обстановку, осматривая помещение во мраке. Самое страшное позади. …позади же, да? — Сторона напротив имеет высоту примерно в два с половиной метра, там же есть более-менее сохранившаяся лестница. — заметил Тэхен, попутно высматривая возможный путь до точки назначения. Бомгю понял намек, выступая первопроходцем. Они обходили крупные булыжники и с трудом перелезали через куски железных конструкций. Пятьдесят метров пути казались тысячей. Тяжело. Приходилось внимательно смотреть во все стороны, чтобы не напороться на поджидающий ржавый гвоздь или острый камень. Но и в конце пути их ждало неприятное испытание. Спасительная лестница была… Высоко. Слишком высоко, чтобы забраться на нее без чьей-то помощи. — Подсади. — тихим, но приказным тоном сказал Тэхен, единственной рабочей рукой расстегивая душащий воротник рубашки. Бомгю… не хотелось. Он не то, чтобы вообще мог доверять старосте, но без сопротивления молча присел на корточки и подставил руки. Чтобы облегчить подъем, Кан вытянулся стрункой, напрягая все свое тело. Уф. Нет, все же, Бомгю не создан для тяжелой физической работы. И работать подъемным краном он точно в будущем не хочет. Тэхен же умело схватился рукой за низ поручня и, прилагая максимум усилий, подтянул себя наверх, чтобы грудь касалась ступеньки, перенося центр тяжести на нее. А после… Резко перехватил руку выше. Ладно, Бомгю сильно преувеличивает свои энергетические затраты в этой операции. Как только Тэхен смог вылезть на землю обетованную, он не упал, не сел и не остановился. Он отправился искать способ вытащить Бомгю. Через несколько минут поисков в бассейн упал конец пожарного шланга. А он точно не оборвется? — хотелось, конечно, порассуждать Бомгю, но выбора-то особо не было. Опираясь на стену ногами, парень подтянулся, скользя влажными руками по неприятной ткани, чувствуя, как образуются порезы и мозоли. Главное — ухватиться за лестницу, остальное совсем второстепенно. Тэхен стоял сверху, на всякий случай страхуя Чхве. Ха, интересно, как он это себе представляет — неужели нырнет во второй раз вниз? Оценив расстояние до лестницы, Бомгю толкнулся ногами и зацепился руками за поручень. То, каково чувствовать себя на поверхности, невозможно передать словами. Но это было начало пути. До дома еще… нужно дожить. Чужая рука нервно коснулась плеча Бомгю, заставляя того обернуться. — Спички, — полумольбой, полуприказом: Тэхен был слишком очевидно напуган, чтобы по привычке командовать. — Пожалуйста. Чирк. Наверное, никто еще никогда не был так благодарен коробочке спичек. Бомгю шел, словно в гипнозе, до сих пор не будучи в состоянии прийти в себя и поверить в реальность происходящего, неся дарящий надежду огонь, как Данко нес вырванное сердце, а Тэхен плелся чуть позади, крепко вцепившись в чужой локоть пиявкой. Словно вырезая все из памяти, пелена перед глазами сошла только возле коридора на третьем этаже. Наверное, все из-за того, что глаз Бомгю зацепился за одну нестандартную деталь. Жилетки Енджуна не было на месте. Впрочем… похуй. Они потихоньку плелись, с трудом переставляя ноги, к открытому классному кабинету, где лежали их вещи. Словно парочка пенсионеров, настолько старых, что им уже пора лежать, они неспешно двигались, прилипнув друг к другу клейкой лентой. Бомгю не уверен, что смог бы вытерпеть весь этот путь, будь он один. Скорее всего, его тело уже бы покоилось мертвым грузом на штырях судьбы. Кровавым водопадом на кафель. Приглушенный теплый желтый свет ламп освещал дорогу путникам, словно огни финишной прямой для победителей в гонке. Осталось немного. Их встретили ночная темнота за мутными окнами и два их рюкзака, уставившиеся друг на друга. Комичная сцена. Бомгю плюхнулся на теперь уже точно свой стул, взглянув на плафоны ламп на потолке. А потом перевел взгляд на убитого усталостью Тэхена, который оперся на левую руку и с непередаваемым чувством в глазах косился на Бомгю. — Ха, — прыснул Бомгю. Пиздец. Он от души рассмеялся, чувствуя, как на него накатывает полный градиент чувств, чуть ли не доводя до истерики. Он уже и забыл, что все его тело ломит от боли, а рана на руке прилипла сохнущей кровью к рубашке. Ему уже все равно. — Чхве Бомгю, я тебя ненавижу, — хрипло и абсолютно серьезно сказал Тэхен. Но и его хватило ненадолго — он нервно усмехнулся, устало проводя рукой по лицу. — И я тебя, зануда. И что-то в этой всей ситуации, при всей ее кошмарности и мерзости, было волшебным. Наверное, Бомгю никогда не чувствовал себя настолько сложно, но и настолько легко одновременно. Настолько живым. Парень полез в рюкзак за мобильником, что являлся строгим табу на уроках. Правда, сейчас уже точно не учебное время. Суббота. 1:05. Непрочитанная смс-ка от мамы, полная тишина и умиротворение в уведомлениях. Ха. Общественный транспорт уже не ходит, скорую вызывать сюда — плохая идея. Бомгю листает список, выбирая первое попавшееся местное такси. Если им хорошо заплатить, вопросов точно не будет. А вопросы, которые висели в воздухе невысказанными словами… Утро вечера мудренее. — Едем? — устало вскинул бровь Гю, поглядывая на Тэхена, которому уже явно было нехорошо. Но он держался молодцом. Даже слишком для того, кого мутило в положении сидя. — Не отрубайся главное, ладно? Твою увесистую тушу во второй раз я уж точно не дотащу. Ох, спина моя спина. — Еще одно слово, Чхве Бомгю, и ты узнаешь, что такое левый хук на практике. — устало фыркнул Тён, осторожно поднимаясь с опорой на стол. Ночь обещала быть долгой.