ты – судья? о, нет!

Тайлеру очень хочется въебать судье, но, что он может? Он лениво отмечает, что слизистая в носу зудит даже во сне, и в целом, его мутит, и он даже готов заставить себя испугаться и поверить в то, что в этот раз – все по-настоящему, просто для разбавления этой нудятины хоть какими-то эмоциями, типа, “о боже, нет, отпустите меня” и все такое. Но его сердце бьется все так же ровно, а скука выклевывает его мозг по капле. Судья доходит до части с перечислением его преступлений, и, Тайлер в очередной раз слушает длинный список, старый мудак мешает в одну кучу его незаконную деятельность и тупые проделки в пятилетнем возрасте, он упоминает, как он своровал однажды деньги из комода тетки, когда они с семьей отдыхали у нее лет шесть назад. Его тогда не поймали. Он страшным голосом отмечает, что Тайлер бросил баскетбол. Это ему и дома припоминают при любом удобном случае. Обычно, доходя до обвинения Тайлера в том, что в шестилетнем возрасте тот ударил соседского мальчика его же машинкой, и том, что он слишком часто использует слово “типа”, и конечно же, его отречении от Бога, Тайлер почти счастлив, потому что это означает, что все почти закончилось, осталось услышать приговор, и он свободен. Ну, хах, типа, как минимум, от этого сна. Но в этот раз судья добавляет: – И так же Вы обвиняетесь в абсолютном непонимании своих чувств к Вашему лучшему другу, Джошуа Дану, так любезно пустившему Вас к себе в дом и сделавшим Вашу жизнь в разы удовлетворительнее. Мы знаем так же о вашем намерении, в дальнейшем цитируя сторону обвинения: “как еблан игнорировать то, что происходит”. Так же, нам известно, что Вы собираетесь скрывать свои истинные мысли и избегать разговоров об этом с потерпевшим. Если бы Джозеф мог, он бы сказал: “охуеть”. А потом, он был бы очень возмущен. И потом, наверное, начал бы кричать что-то некрасивое в сторону судьи, но он даже бровями пошевелить не может. – Спрашивать Вас, осознаете ли Вы тяжесть своих преступлений нет смысла. Меру наказания обсуждать тоже. Всем присутствующим Ваша вина очевидна. Вы виновны, мистер Джозеф. И перед тем, как он начинает зачитывать приговор, Тайлер просыпается в самую черную и страшную дофаминовую яму, какую он помнит за последние пару лет.

...

– О, Господи-еб-твою-мать-и-святого-духа-туда-же-блять, – дойти до ванны, пока каждая клетка его тела, кажется, стремилась бежать в разные стороны, пытаясь достичь, видимо, краев вселенной – это просто пытка. Он открыл кран и жадно пил воду, набирая ее в ладони и одновременно размазывая остатки по лицу. Зеркало буквально выжигало его, его же собственным взглядом, пока он отчаянно старался в него не заглядывать. Тайлер знает, что такое плохие дни, и что можно в себе разглядеть, когда твой мозг ослеп от боли и отчаянного насилия. Как же легко сломать хрупко выстроенный нейтралитет мыслей по поводу того, как выглядит бесполезная шкурка, оплетающая надоевшие кости, как легко отыскать в себе две тысячи мерзких черт, новых и старых, случайно глянув в свое болезненное отражение, в момент слабости и тоски. Тайлер знает, что такое плохие дни. И сегодня – ужасный. – Доброе утро, – насмешливый бодрый голос Джоша, прислонившегося к косяку двери. Тайлер лишь невнятно стонет в руку с холодной водой. – Ну что, как там дела с осознанными решениями? – Джош жесток, думает Тайлер. Он еще раз умывает лицо, зависает в нерешительности и сует голову под холодную воду, чувствуя, как струя из крана ворошит волосы на затылке. Едва ли легче. – Если ты думаешь так избавиться от моих нотаций – не надейся, – на самом деле, голос Джоша совершенно не отдает жестокостью, только легкой насмешкой. И это справедливо. – А я уже ни на что не надеюсь, – бурчит Тайлер, чувствуя, как вода скользит по губам вместе со словами, – Я тебя все равно слышу. Джош хмыкает, и подает ему полотенце, когда Тайлер смиряется с тем, что от воды легче не становится, только холоднее. Он вытирает лицо и трет затылок, находя в себе странную, почти физическую невозможность посмотреть Джошу в глаза. Не то чтобы он мог сконцентрировать взгляд хоть на чем-то, но что-то будто бы не давало ему пересечь определенную границу, где-то на уровне раковины. Он думает, что, наверное, ему стыдно, просто от отходов он отупел настолько, что пока еще этого не понимает. – Ничего, – неожиданно мягким голосом говорит Джош, а потом добавляет, – Тебе повезло. Я прекрасно знаю, как справляться с отходами. Тайлер напрягается, и его вопящий мозг не находит почему-то ни одного пристойного варианта. – Крепкий сладкий чай, чтобы избавиться от вымывания глюкозы, – продолжает Джош, откровенно смакуя его растерянность, – Я так же прикупил кальций и витамины группы “бэ”, на вечер у нас индейка, а еще, я тут узнал, кое-какие фрукты помогают в выработке дофаминов, так что я купил… – Нет, не произноси этого, – Тайлер догадывается. – …Бананы, – с победным выражением лица заканчивает Джош. Тайлер не видит, как выражение меняется на обеспокоенное, когда он за один скачок оказывается у унитаза и его выворачивает наизнанку. И не понятно даже, что хуже: судорога, выкручивающая все тело – или боль в горле от желчи. Тайлер не сразу ощущает касания по спине, и поворачивает голову в сторону присевшего рядом Джоша и впервые встречается с ним взглядом. Горло саднит просто невыносимо, ему хочется смыть самого себя вместе с желудочным соком. – Блять, прости, – Джош поглаживает его между лопаток, – Я не думал… Что будет так. Тайлер смутно вспоминает, как в один из вечеров они полусонно обсуждали свои “странности”. Джош типа, настоял тогда. Они тогда, кажется, под конец, увлеклись и потратили где-то минут двадцать на хуесосенье безобидных бананов, вперемешку со смехом. Какое предательство. – Какое предательство, – делится он с Джошем. Интересно, он сейчас определенно выглядит жалко, но в какую сторону? Жалко, в плане, непременно нужно пожалеть его, или жалко, в плане “ебаный рот, какое ты ничтожество”? Он недовольно смаргивает выступившие от рвоты слезы. Да, точно, второе. – Прости, прости, – почти шепчет Джош, все так же растирая его кожу на спине. Он задумывается, и все-таки спрашивает: – Ты еще и не ел нихрена, да? Из груди вырывается недовольный стон, и он почти дергается, от острого желания нырнуть в толчок и все же смыться отсюда. /Буквально/. – Ну уж прости… Обещаю никаких ба… – он осекается, смотря как пальцы Тайлера впиваются в край унитаза, и оба мысленно радуются, что ввели правило мыть сантехнику по очереди хотя бы раз в неделю. Тайлер особенно радуется, что в последний раз была очередь Джоша, самому Тайлеру не достает ответственности. И еще больше он радуется, вспоминая что очередь Джоша была вчера, – В общем, да… Никаких вот этих самых в доме, но, уж прости, от нотаций я не смогу удержать свое ехидное сердце. – У тебя его нет, – страшным голосом мычит Тайлер. Оказывается, Джош и правда отлично умеет справляться с отходами, потому что даже этот, “самый темный час его жизни” – как комично замогильным голосом завывает Тайлер, уже раз десятый, наверное, за вечер, – рядом с Даном проходит не так жутко. Почти нет привычного желания развоплотиться на первозданную космическую пыль. Джош, не смотря на все ехидные подколы – “ты просто пользуешься временной слабостью оппонента, читер” – кажется, становится еще более внимательным к нему, чем обычно. И, Тайлеру неуютно от этой мысли, но… более /нежным/. Он впихивает в него витамины, хотя Тайлер смутно помнит, что “категорию бэ” нужно колоть, и это ебать как больно, обычно, и кормит, поначалу почти насильно, супом с индейкой, и даже легко разминает плечи, которые то и дело пытаются скукожиться куда-то в значения отрицательной материи, оставляя Тайлера с чувством, что он перетянутая шарнирная кукла. Он, кстати, как-то провел весь вечер, слушая рассказы Мэдди об этих куклах. Она тогда приболела, и, ну, он хотел ее отвлечь. Наверное, он справлялся не так хорошо, как Джош сейчас. Мысль страшно кольнула куда-то в ребра, хотя, нельзя утверждать, что это не последствия химии, но, блять. “Надеюсь, ты будешь держаться от наркоты подальше, ангел” – он думает, что боль делает его сентиментальнее. Но так не хочется представлять ее в таком же положении, как он сейчас. Или хуже. Интересно, ей все еще интересны эти куклы? Он мог бы ей купить одну, и его коробка с “финансовой подушкой не до конца пропащего человека”, наверное, даже не сильно бы опустела. Мысли протекали вместе с размытыми пятнами на потолке, который бросал телевизор, свет они не включали. Джош даже готовил в полутьме, оставив только небольшой светильник над плитой. Тайлер поворочался в гнезде из пледов, чувствуя, как рядом с ним на диване Джош немного напрягся, скосив на него глаза, но быстро вернулся к просмотру “Властелина Колец”. Да, отхода определенно делали его куда более сентиментальным, иначе нахуя он сейчас думает о доме своей семьи? О том, как там его мелкие, сейчас, наверное, сидят по своим комнатам, стараясь не спалиться перед родителями, что они совершенно точно не придерживаются режима сна летом, зависая с друзьями в соцсетях. Интересно, а Зак тоже тайком сбегает из дома, как Тайлер в свое время? Наверное, нет. Он же, блять, куда разумнее своего старшего брата, во всем. Отец опять засиделся со своим стареньким смартфоном на кухне, как, впрочем, и в любое свободное время. И не свободное тоже. Тайлер не уверен до конца, чем его старик там так увлечен, но точно не его семьей вокруг, ага. Мама, скорее всего, уже спит. Или смотрит телик, прямо как он сейчас. Ну, правда, без диких отходов. Она же даже алкоголь не особо жалует. У них же правда ничего не изменилось, с его отсутствием. Может, потому что он уже много лет не присутствовал там полноценно? Однажды, он почти собственноручно выписал себя из этой образцовой, тихой, примерной семьи. Уже очень давно. С их совместными ужинами, баскетбольными матчами старших сыновей – единственным, наверное, что заставляло отца обратить на них внимание, с их походами в церковь, в блять, /воскресенье/, молитвами перед едой, яркими украшениями на рождество, гордостью за их благостный образ, который поддерживают их дети, как минимум, на людях, и Тайлер поддерживал, он блять, старался. Он очень старался, сдерживал свои бзики, ходил на тренировки, не давал повода о нем волноваться лишний раз, даже не особо прогуливал, пел в гребанном хоре. Скрывал свою нервозность, гложащее его отчаяние, свои побеги ночью – даже, блять, не к друзьям. Скрывал свою ориентацию. Но однажды, что-то внутри как будто толкнуло его прямиком в пропасть. Наверное, ему просто надоело? Он решил рассказать, как минимум о том, что он, кажется, бисексуал. Непринятие этой его тайны казалось не таким режущим, как все остальное, и он решил, что это вариант. Ему, по правде говоря, просто хотелось в тот момент увидеть, как его спокойные, идеальные, как с картинки, родители, взрываются. Злятся, психуют. Кричат. Хотя бы увидеть шок на их лицах. Но они сказали “не выдумывай”. И не болтай. И пожалуйста, больше не поднимай эту тему. И с тех пор, кажется, они перестали разговаривать с ним. И замечать его, хотя он, вроде как, наоборот перестал прятаться. Просто чтобы обнаружить, что стал для них невидимым. Они все так же жили в одном доме, но он все реже задерживался с ними за одним столом. Все реже мать справлялась, как у него дела. Отец даже ничего ему не сказал, когда он бросил пост капитана баскетбольной команды. Они все просто терпели неудобства от его присутствия и игнорировали его неправильное существование. Наверное, он единственный Джозеф, который оказался не способен просто /терпеть/. Он подумал, как же ему было бы ебанно сейчас лежать там, в своей комнате. Вспоминал каждый из подобных дней, не всегда вызванный злоупотреблением чем-либо, и бесконечное чувство отчаяния, утягивающее его на самое дно каждый раз. – Эй, – Джош положил руку на складки пледа на его груди, и Тайлер кажется почувствовал, как он гладит ворс, даже через несколько слоев ткани, – Тайлер? – Да? – Ты плачешь, – в голосе не было издевки, и даже излишнего беспокойства, он просто констатировал факт, – Голова болит? – Да, – он почти не врет. – Да… У меня у самого постоянно лужи вместо глаз, даже с простого похмелья, – Он удобнее устраивает свою красную макушку на диване, оставляя руку на пледах в полу объятии, – Принести таблетки? – Не, мне нормально, – он почти не врет. Тайлер прижимается виском к горячему виску Джоша, и думает, что здесь – гораздо лучше, чем в доме его семьи. И не только восстанавливаться от своих собственных плохих решений. Здесь просто лучше.