Не отводи взгляд

      Наверное, сложно вести себя по-прежнему играюче-хладнокровно, когда на признание в чувствах тебе бросают грубое «подавись». От этого едва ли не жестокого, но определенно жесткого тона сводит конечности и щемит сердце, что беззащитно и полностью открыто, принимая кинжал по центру, а с каждым новым словом — по цыганской игле по краям; терзается и крошится, будучи не в силах перенести. И ты после этого тоже не в силах, как ни странно, ни на что. Мир будто бы рушится, а единственный смысл не обрекать себя на посмертные муки только что вышвырнул тебя из своей жизни, обделяя любым вниманием. Страшно больше никогда не увидеть свет этих ярких небесных глаз, которые взглядом буквально сжирают, забирая в свой вечный плен, и только он — обладатель — решит: казнить или помиловать.       Казнить.       Осаму впервые выуживает из потрепанной пачки сигарету, зажимая затем в зубах. Еще вчера утром он стащил их у рыжего в надежде, что тот схватится — точно взбесится до изнеможения, но почему-то Накахара молчал. Молчал до определенного момента. Тишина волновала и не давала покоя самому шатену, хотя нервничать должен был далеко не он. «Что же случилось?» — вновь и вновь прокручивал в голове эспер, не находя себе места. Это сложно, когда дорогой тебе человек совсем беспричинно пропадает из вида.       А сегодня утром Чуя пришел сам. И зол, как ни странно, не был. Лишь совершенно не буднично, а скорее вымученно и безразлично, произнес, что устал. Устал не от опасной работы, не от бумажной волокиты, не от ненормированного графика или жизненных трудностей, а от небольшого дополнения к этой жизни, ставшего чередой бесконечных проблем, перетекающих изо дня в день и затрачивающих на себя уйму нервных клеток. Он банально устал от Дазая.       И разве знал темноволосый, что оголение души в тот момент станет худшим из вариантов?       Определенно догадывался.       Мрак кабинета развеивает одинокий торшер с черным ажурным абажуром, плотные темно-кофейные шторы не пропускают ни единого луча уходящего солнца. Возможно, курить с закрытыми окнами — определенно плохая идея. Также как и курить взатяг крепкие сигареты, когда ты пробуешь их впервые. Едкий дым бьет по гортани, обжигая девственно-нетронутые легкие, пробуждая редкие спазмы в горле и, следственно, кашель — кусающийся, режущий, раздирающий. На слизистой янтарных глаз выступают слёзы, пока сам шатен захлебывается в кашле, буквально задыхаясь. Первая проба прошла неудачно. «Интересно, а когда Чуя впервые попробовал, ему было также неприятно?»       Переждав немного времени, Осаму тянет тлеющую сигарету к губам вновь, затягиваясь менее глубоко, ненадолго придерживая сизый дым в легких и выдыхая тонкой струйкой. Кончиком пальца постукивает чуть ниже фильтра и стряхивает с конца пепел на темный паркет. В голове всё ещё звучит его голос, и шатен не в силах противиться мыслям, старательно отгоняя их. Он совершенно не знает, как поступить дальше, хотя обычно на каждое действие он просчитывал определенный план. Чувства могут загнать в тупик даже гения, особенно, если тот отвергнут.       По кабинету вдруг расходится тихий стук в дверь, привлекая к себе внимание. На столе по-прежнему лежит пачка кофейного Чапмана, а чуть поодаль сидит мафиози, поставив руку на подлокотник кресла и уложив ногу на ногу. Кисть отреченно свисает, оставляя тлеть сигарету, зажатую между тонких костистых пальцев, а сам кареглазый даже не поворачивает голову, выдыхая и прикрывая глаза. — Входите.       Дверь отворяется и из-за нее практически неслышно выступает довольно мрачный на вид брюнет, прикрывающий рукой добрую половину лица. Хвосты, обрамляющие лицо, из смольного вытекают в белый, обозначая тем заметный контраст. Юноша проходит дальше, прикрывая за собой дверь, и выравнивается, опустив взгляд в пол, почти что шепчет: — Здравствуйте, Дазай-сан. Я… — Приветствую, Акутагава, — всё же поднимает янтарные глаза одаренный, натягивая фальшивую ухмылку на лицо и негромко усмехаясь. — Решил поведать мне о своих успехах на сегодняшнем задании? — Простите меня, Дазай-сан, — едва ли молвит черноволосый, сжимая в кулаке край собственного плаща. — Задание было сложным. — Ах, это задание показалось для тебя сложным? — обнажая островатые клыки и проводя по ним кончиком языка, удивленно глядит шатен, стараясь поймать взгляд серых глаз, уходящий в пол.       В ответ приходит молчание. Юноша переминается с ноги на ногу, словно маленький ребенок, напрокудивший и пытающийся сознаться и извиниться. Только здесь наказание должно быть страшнее, чем за маленькую детскую шалость. Рядом с Рюноскэ Осаму Дазай — сущий кошмар для любого, посмевшего перейти ему дорогу или — не дай, боже — пойти против него. Это действительно непредсказуемый и жестокий человек, скрывающий за насмешливой улыбкой в первую очередь боль. И чем больнее было ему самому, тем хуже становилось окружающим.       Быть подопечным Осаму Дазая — значит отвечать за каждый свой шаг, просчитывать все исходы наперед и брать пример. Акутагава считал, что его наставник — действительно прекрасный пример для подражания, только вот сколько бы он не пытался подражать, его не принимали. Принижали, били, оскорбляли, но никак не принимали. Шатен говорил, что заслуг мальчика всегда мало, что он не достоин носить звание мафиози, и что его дар — сущая глупость, а сам он — неспособное ничтожество. И парень вправду соглашался с этим, считая также. Он старался стать лучше ради него.       Но всё бестолку. — Не отводи взгляд, — с небольшой угрозой в тоне разрывает тишину темноволосый, и Акутагава тут же поднимает глаза, встречаясь с янтарными. Его сердце замирает, а дыхание перехватывает. Легкие сковывает страх. — Как ты посмел разочаровать меня? — Простите меня, Дазай-сан, прошу… — молвит черноволосый, сводя куцые брови к переносице. Его голос предательски дрожит, а в горле стоит царапающий ком. — Мне не повезло… — А может, дело не в везении? — вновь усмехается эспер, поднося к тонким сухим губам сигарету и медленно затягиваясь. — А в том, какой же ты слабак?       Акутагава тяжело сглатывает, пожмурив глаза и сильнее вцепившись в темную ткань плаща. Слышать подобные слова от важнейшего человека в жизни было невыносимым и с трудом давалось каждый раз. И жаль, что этих разов не сосчитать. — Я знаю это, — сквозь зубы цедит Акутагава, вновь уводя взгляд в пол. — А по твоим стараниям — не поверишь — не видно. — Осаму не считает себя жестоким, но при том не жалеет вокруг себя никого. Жалость порождает слабость. — Слабакам здесь не место. — Я ведь правда стараюсь стать сильнее. Стараюсь ради Мафии, ради Вас. — Рюноскэ заметно раздосадован и опечален. Если бы он понимал, что делать, чтобы добиться признания, но… — Я не верю тебе, — выдыхает шатен, не стирая противной ухмылки с лица. — Ты по-прежнему мелкий сопляк, не способный выполнить н̠а̠с̠т̠о̠л̠ь̠к̠о̠ простую работу безукоризненно.       Брюнет в этот момент действительно выглядит жалко, особенно по мнению кареглазого. Он видимо подрагивает и сбито дышит. Цель Осаму — воспитать и получить достойного мафиози, который будет убивать безжалостно, и его рука не дрогнет при нажатии на курок. Его цель — воспитать того, кто превзойдёт его во всех пониманиях, ведь каждый ученик должен превосходить своего учителя, иначе все старания и потраченное время ушли в пустоту. Но пока что он не видит в Акутагаве того, кто в силах с ним поравняться, а видит лишь трусливого мальчишку, спешно убегающего от ответа за провал. — Если бы Вы только знали… — практически шепчет Рюноскэ, слегка покачивая головой, прикусывая и так давно уже истерзанные губы. — Что знал? — насмешливо недоумевает Дазай, склоняя голову в бок и внимательно оглядывая подопечного. — Тебе есть, чем удивить меня? — Что я ради Вас готов на всё, — наконец-таки поднимает взгляд Акутагава и смотрит прямо в глаза наставнику, стараясь добавить уверенности своему голосу. — Без исключения.       Дазай вновь усмехается, закатывая глаза и покачивая головой. Стряхивает пепел, постукивая по краю сигареты, и манит пальцем к себе. Сероглазый юноша, чуть помедлив, подходит, опираясь на край стола и вновь уводя взгляд в пол. — Скажи, к чему тебе это? — будто бы отрешенно спрашивает шатен, глядя чуть вверх. — Не отводи взгляд. — Я жизнь готов отдать за день, когда Вы скажете, что признали меня. — С губ юноши слетают правдивые слова, что копились внутри уж очень долго. — А если не скажу? — Дазаю, если честно, абсолютно всё равно на чувства подопечного. Прежде всего тот не должен зависить от кого-либо эмоционально, шатен уяснил это своим жизненным опытом. — Прошу Вас, не смейте так говорить… — по бледно-белёсым щекам стеклянными капельками стекают слезы, но парень всеми силами старается унять дрожь в голосе. — Вы для меня — самый лучший учитель и главный авторитет. — Даже если я ужасный человек?       Рюноскэ сжимает пальцами край стола до побелевших костяшек, совершенно не находясь и не зная, как ответить. «Разве Дазай-сан не может понять, насколько важен для меня?» — лишь проскальзывает в его голове.       «Я, видимо, и вправду критически ужасен, ведь даже Чуя не стал держать меня рядом. Чуя, Чуя, Чуя… Как же избавиться от этих мыслей?» — думает Осаму. — Не смейте говорить так о себе, — практически шепчет брюнет, склоняя голову вниз. — Я сделаю для Вас всё, что пожелаете.       Кареглазый хитро щурится, поднося сигарету к губам и затягиваясь, а после тихо усмехается, отодвигая стул чуть дальше от стола и поворачиваясь корпусом к юноше. Цепляет кончиками пальцев его запястье, подтягивая к себе и заставляя склониться, и приближается к лицу, вглядываясь в очи с примесью стали, выдыхая сизый дым прямо в губы оного. — Делай.       Рука, покрытая слоем белесых бинтов, скользит выше, к плечу брюнета, и слегка надавливает, заставляя опуститься и встать на колени. — Не думаю, что ты против, — шепчет над ухом юноши Осаму и подносит сигарету к его губам, прижимая к бледно-розоватой коже тлеющим концом, от чего тот морщится и шипит сквозь зубы. Кареглазый надменно ухмыляется, отпуская потушенный окурок вниз. — Хорошо, Дазай-сан. — Брюнет проводит кончиком языка по припухшей обожженной нижней губе, после чего прикусывая и поднимая глаза вверх, встречаясь взглядом с янтарными. — Надеюсь, я не разочаруюсь в тебе еще больше.       Дрожащими пальцами черноволосый тянется к пряжке ремня на брюках наставника, слегка дергано и резковато расцепляя её и выпуская из рук. Шатен подносит кисть к смольным волосам, выуживая из копны тонкую прядь, слегка потирая между пальцев и щупая, словно проверяя на качество и оценивая. Акутагава ослышимо сглатывает, ощутив прикосновение старшего, и сбито выдыхает, прикусывая внутреннюю сторону щеки. Юноша никогда не представлял, что сможет оказаться в такой ситуации, и мысли крайне спутались, не давая здраво оценить, верно ли он поступает. Только оставалось ощущение, будто выбора фактически не было. Или, может быть?.. — Сделай это без рук, — шепчет эспер, перехватывая запястья подопечного и заводя их тому за спину.       Подаваясь ближе, сероглазый прикрывает глаза и цепляет край черных брюк зубами, выуживая пуговицу из отверстия, а после подцепляя ушко собачки и неспешно опуская голову ниже, утыкаясь подбородком в пах, расстегивает ширинку. Поднимается чуть выше, подергивая носом край белоснежной рубашки и проникая под ткань, касаясь губами покрытой рубцами кожи. Мягко прижимается, хмурясь от болезненных для себя прикосновений, и ведет дорожку поцелуев чуть ниже. — Не отводи взгляд, — произносит мафиози, нарушая гробовую тишину, до сего разбавляемую лишь тихими шорохами и еле ослышимыми причмокиваниями, и Рюноскэ открывает глаза, устремляя взор на старшего. Тот выглядел довольно расслабленно и словно бесчувственно, ведь, вероятно, так и было. От чего-то резкая боль прошла в сердце, заполонив собой любые другие эмоции.       Акутагава цепляет зубами край резинки белья и тянет вниз, стаскивая с оголенных бедер, и шатен ему помогает, едва ли приподнимаясь. Младший ерзает на коленях, ощущая своё внезапно появившееся возбуждение, однако не наблюдая возбуждения партнера. В голове всё ещё звучала фраза наставника и надежда на отсутствие еще одного разочарования. «И разве я и вправду так плох?»       Осаму лишь наблюдает, расставив ноги чуть шире, дабы не сжимать между подопечного, укладывает голову на согнутую в кисти руку, скользя надменным взглядом, и мерно выдыхает.       Младший прижимается припухшими губами к по-прежнему вялому члену и проводит кончиком языка от основания до головки, слегка щекотя тем нежную кожу. Дазай на это лишь тихо усмехается, замечая за собой чуть более резкий выдох, который ловит Акутагава и припадает губами, начиная посасывать небольшой участок и отодвигать крайнюю плоть, ощущая, как постепенно орган наливается кровью, а вены на нем слегка вздуваются.       Черные волосы кажутся Осаму рыжими, и он полагает, что это из-за просочившегося меж портьеров луча закатного солнца, что окрашивал бы часть кабинета ярко-оранжевым. Но шторы оказались плотно закрыты, а осознание того начало бить тревогу. «Да неужели?..»       Рюноскэ обводит языком поалевшую головку, припадая затем губами и сжимая их на той. Исполнитель тянет костистую руку к шее, оттягивая галстук, ослабляя его, цепляет кончиками пальцев первые две пуговицы на рубашке, выуживая из отверстий, и оглаживает собственные ключицы, что кажутся острыми на ощупь, открывая к ним доступ. — Ты можешь стараться лучше, — мурлычет Дазай, оглядывая подопечного из-под опущенных ресниц и вновь опуская руку на подлокотник. — Иначе я никогда не признаю тебя, Рюноскэ.       Его речь походит на угрожающую, но при этом она таковой не является. Интонация весьма обманчива в этом случае. Однако брюнет всё же хмурится, сводя брови к переносице, и обхватывает устами головку увереннее, приоткрывая рот шире и стараясь спрятать зубы. Скользит языком чуть ниже, а после поднимает голову вверх, смыкая губы подле уретры и собирая языком влагу. Скользит кончиком вниз по стволу к основанию, изредка прикрывая глаза и вновь поглядывая на мафиози, и прихватывает губами тонкую кожу, слегка надавливая и ощущая на языке тонкие вены. Спускается ниже и ведет носом по внутренней стороне бедра темноволосого, рвано выдыхая и обжигая дыханием столь чувствительные участки тела. Потирается о ствол члена щекой, заглядывая в янтарного цвета глаза, практически не моргая и не прерывая зрительного контакта. — Возьми в рот, — в приказном тоне молвит Осаму, едва ли ослышимо сглатывая.       Акутагава стал хорошей возможностью отвлечься, но не более, и шатену казалось, что младший должен это понимать. В то время как сероглазый надёжил себя на то, что этот вечер сможет как-то повлиять на отношение наставника к нему. Жаль, что рядом с исполнителем надежды рассыпаются в крах.       Отгоняя прочие мысли и поддаваясь ощущениям, юноша слегка отстраняется, выпрямляя спину и тверже становясь на колени. Он приоткрывает рот, укладывая язык на нижний ряд зубов, и пропускает налившуюся кровью головку члена внутрь, сначала словно пробуя на вкус, а после опускаясь чуть ниже, насаживаясь глубже. Перебинтованная рука опускается на плечо парня, едва ли оглаживая и скорее постукивая подушечками пальцев по острым костям худощавого тела, и младший неосознанно ведет корпусом, ластясь к прикосновению и пропуская орган за щеку. — Мне нужно просить, чтобы ты начал двигать своей бестолковой головой? — усмехается шатен, переводя руку на тонкую шею парня и обхватывая её изящными пальцами.       В ответ Рюноскэ лишь мелко качает головой из стороны в сторону и прикрывает глаза, отодвигаясь и прильнывая вновь, ощущая, как с каждым толчком тянутся ткани щеки и как с каждым толчком усиливается хватка исполнителя на шее юноши. Вряд ли это можно назвать одобрительным жестом, но Акутагава готов пойти на любую услугу и стерпеть любое отношение ради удовольствия наставника.       Дазай, чуть помедлив, в определенный момент слегка меняет угол, выскальзывая из-за щеки черноволосого и проникая сильным толчком тому в горло. Младший жмурит глаза, сведя брови к переносице, и мгновенно отпрянывает, склонившись между ног кареглазого и закрывая рот ладонью, срываясь на лающий кашель. Осаму на это только ухмыляется и выжидает, пока юноша придет в себя. Тот смахивает с уст пару капель крови и поднимает глаза на старшего, глядя с едва ли заметным укором. — Малыш Аку подавился? — наигранно ахает одаренный, меняя выражение лица на удивленно-раздасадованное, а после цепляет чужой подбородок, притягивая лицо младшего к себе, да шепчет, едва ли не задевая своими губами губы оного. — Ты не можешь даже спокойно взять член в горло, так хватит ли твоей воли на службу в Мафии, ничтожество?       От этой интонации по телу дрожь, а сердце снова принимает в себя новый осколок. Каждая новая надежда разбивается, едва успевая зародиться, и ком вновь подступает к горлу. — Я никогда этого не делал, Дазай-сан, — оправдывается брюнет. — Мне заставить тебя делать это регулярно?       Акутагава молча тупит взгляд и вновь склоняется к паху темноволосого, обхватывая сочащийся предэякулятом член губами и слизывая каплю выступающей смазки, приоткрывая рот шире и пропуская орган глубже, стараясь подавить поступающие спазмы. Исполнитель самостоятельно делает первый толчок, довольно ухмыляясь, пока младший шумно тянет воздух через нос, жмуря глаза и сводя куцые брови вместе.       Рюноскэ старается расслабить горло, с каждым новым толчком вслушиваясь в собственные причмокивания. Старший одаренный укладывает руку на голову брюнета, впутывая костистые пальцы в смольные пряди и резко те сжимая, вызывая тем сдавленное мычание, что отзывалось приятной вибрацией в узком горле и расходилось по вбивающемуся вглубь члену. Акутагава чувствовал, как язычка гланд касается горячая головка, и лишь сильнее жмурился, пока соленые слезы стекали по багровым щекам. Дазай оттягивал младшего за волосы, насаживая затем все более резко, и шумно выдыхал, приоткрывая губы и практически забываясь. Брюнет уложил руки на чужие бедра, вдавливая пальцы в кожу и негромко постанывая.       Откидываясь на спинку кресла, исполнитель прикрыл глаза, перебирая между пальцев мягкие пряди, циклично сжимая и разжимая те в руке, словно кот во время урчания, и надавливал на затылок оного лишь сильнее, выбрав комфортный для себя темп и ощущая, что близится к разрядке.       Рюноскэ чувствовал сокращения мышц и вслушивался в рваные выдохи наставника, стараясь принять его член как можно глубже, и сам едва ли не скулил, совершенно не разбирая, что испытывал: боль или наслаждение.       Реальность в голове Дазая словно плыла. — Ах, Чуя, — откинув голову назад, шепчет шатен. — Мне так хорошо…       Акутагава словно не верит своим ушам, широко раскрывая глаза и ощущая, как чужие пальцы на затылке с предельной силой сжимаются, едва ли не вырывая волосы и прижимая лицо у самого лобка, а в горло в несколько потоков брызжет горячее семя. Юноша старается сразу же сглотнуть, но зубы непроизвольно проходятся по тонкой коже. — Ты совсем очумел, сволочь?! — срывается на крик старший, мгновенно приходя в себя и отстраняя подопечного прочь, перехватывая его лицо у подбородка. — О какой благодарности может идти речь, если ты мне чуть член не откусил?       Щеку обжигает удар ладони, и Рюноскэ пошатывается, отклоняя голову и хватаясь рукой за стол. — Вы спутали меня с Накахарой-саном…       Недоумение исполнителя рушит дверной хлопок, отвлекая на себя. Перед глазами встаёт рыжеволосый, судя по виду, находящийся в полном шоке. Он придерживается за ручку двери, цепляясь раздосадованным взглядом за каждую деталь кабинета, и медленно выдыхает, приковывая взор к Акутагаве в конечном итоге. — Прости, что?