Поцелуй

Как только они оказываются одни, Фредди притягивает его к себе и целует жадно, нетерпеливо. Руки проходятся по бокам, сминая ткань рубашки, и останавливаются возле лопаток. Будто пытаются оцарапать, и Анатолий невольно усмехается — Трампер как цунами, огромная сшибающая с ног сила, которой нельзя противиться. В нём много энергии, его руки и губы везде, докуда могут достать. Он ненасытен в своём стремлении полностью завладеть другим. Фредди — это пожар, который охватывает и пытается поглотить. Ему всегда мало. Времени, места, внимания, слов, касаний... Он целует Анатолия так, словно тот может в любой момент исчезнуть. Фредди — это молния, быстрая и яркая вспышка, дрожью прошибающая тело. Он неукротимый и ненасытный, кусается и в поцелуе любит вести, сразу вторгаясь в чужой рот языком. Он само воплощение голода. Того голода, который он никак не может утолить. — Не спеши, — Анатолий с усилием отстраняется лишь на пару сантиметров, но их хватает, чтобы недоумение Фредди переросло в зарождающуюся панику. Трампер боится оказаться ненужным, и от этого страха, таящегося на дне зрачков, у Сергиевского сжимается сердце. Он осторожно припадает к его губам своими, но не даёт углубить поцелуй, лишая Фредди привычной последовательности действий, и повторяет с усмешкой: — Не спеши. Их губы соединяются снова, а через пару секунд Анатолий заглядывает Фредди в глаза и улыбается. Мягкость и нежность им как паре в новинку, но никто, кажется не против. Фредди всё же трудно сдерживать бешеный нрав и собственные привычки, поэтому Анатолий кладёт одну руку на его затылок, пальцами зарываясь в короткие волосы и чуть сдерживая. Теперь ведёт он, и время течёт по его правилам, неспешно, как вязкий мёд. И Фредди неожиданно расслабляется, будто избавляясь от сотни иголочек, впивающихся в его тело и мешающих свободно дышать. Он кладёт ладони на плечи Сергиевского, и ткань той же рубашки ощущается невесомой и очень мягкой. Анатолий гладит его спину, плечи и руки, легко и так не по-взрослому, но до безумия приятно, и Фредди распадается на кусочки. Он теряется в безвременье, но не боится — сейчас он не летит вниз, чтобы разбиться, а парит в тёплой невесомости, где он не один. Поддавшись знакомому импульсу, Трампер прижимается ближе, но не с разрушающим жаром, а с трепетным чувством упоения. Пламя его голода понемногу затихает, и Фредди до покалывания в кончиках пальцев хочется взглянуть на Анатолия. В том сумбуре, в который он вгоняет их отношения, на такое просто нет времени — Фредди занят тем, чтобы точно быть нужным, быть ярким, быть замеченным. Чтобы знали, что он существует — и он сам, и остальные. Однако для Анатолия он существует и без суеты, без бешеной активности, без попыток постоянно быть энергичным. Для Анатолия ценен и молчаливый, тихий, может, уставший Трампер, который нуждается в тепле и заботе, которого хочется защищать. — Я люблю тебя, — неосознанно выдыхает Фредди, окончательно расслабившись. И наконец Анатолий смог это донести.