Незнакомство

Какузу не говорил Хидану, куда они идут. Ему казалось, что Хидан может и заупрямиться, переломав все планы на корню, так что предпочел молчать до последнего. Как ни странно, Хидан и не спрашивал, ему, похоже, было плевать, куда идти. Он вообще казался беспечно-равнодушным. Просто шел, просто ел, просто просил остановиться, чтобы отловить какого-нибудь бедолагу для ритуала, просто спал у дерева или костра. Не выебывался, не ныл, не гундел. Как же странно. Неужели раньше его так бесили именно миссии, которые приходилось выполнять? Он ведь ни разу на них не жаловался, точнее, жаловался на все подряд, кроме них. Возможно, это был его способ протеста – он же явно не от мира сего, так и действия у него не всегда адекватные. Даже сейчас Какузу не мог назвать его поведение адекватным, но, как бы то ни было, стало даже лучше. Какузу чувствовал себя спокойнее, но в то же время и постоянно ловил себя на мысли, что это не нормально. Путь предстоял неблизкий, но они уже успешно преодолели чуть больше трети. Честно говоря, Какузу боялся, что в какой-нибудь неподходящий момент из-под земли вылезет Зецу и настойчиво поинтересуется, куда это они держат дорогу. Объясняться не хотелось, а Зецу, надо полагать, с радостью настучит Пейну, если тот вообще еще жив, так что пришлось бы свернуть двухцветному поганцу шею. Интересно все-таки, что же с ними всеми случилось, куда они пропали и что теперь будет, но, впрочем, Какузу это уже не касалось, а интерес не так уж и силен, чтобы попытаться что-нибудь выяснить. Молчаливый Хидан вообще казался каким-то чужим. Он, похоже, был погружен в свои мысли практически безостановочно – то молился, то размышлял, глядя перед собой расфокусированным взглядом. Какузу иногда смотрел на него неприлично долго, но Хидан этого будто и не чувствовал – не оборачивался и не встречался взглядом ни разу. От этого становилось тревожно. Это неправильный Хидан и что-то здесь было не так. Какузу однажды чуть было не спросил его о чем-то, но успел себя одернуть и выбросить из головы такие мысли, не хватало еще начинать бессмысленные разговоры, не его это прерогатива. Но молчать так долго становилось уже просто невыносимым. – Остановимся у ручья, – подает однажды голос Хидан, когда они идут уже часов шесть без передышки. Какузу честно ждал, когда же Хидан попросит об отдыхе и когда это наконец случилось, он решил это использовать. – Ты много молчишь, – говорит он как бы невзначай, сходя с тропы в сторону ручья. Местность тут дикая и Хидан об этом знает, он явно не намерен проводить здесь ритуал, но и для привала место не самое удачное, слишком открытое. – Я просто жду объяснений, – коротко отвечает Хидан, равнодушно как-то и без эмоций. Вот оно что. Хидан оказался принципиальным. Столько дней он просто молчит, не говоря ни единого слова не по делу и оказывается, все это время он ждет, когда говорить начнет Какузу. Положа руку на сердце – даже на все пять – Какузу и не представлял, что Хидан так умеет. – Каких именно? – спрашивает Какузу, усаживаясь неподалеку от ручья на землю. Он разглядывает руки – лак с ногтей почти совсем смылся, кольцо потеряло блеск. Может вообще выкинуть его к чертям? Недолго думая, он снимает кольцо с пальца и, как следует размахнувшись, кидает его в ручей. С тихим плеском оно исчезает в бурной воде, Хидан замечает это и оборачивается, недоуменно хмурясь. – Хочу выслушать тебя, – говорит он, глядя на Какузу с подозрением, – Почему я здесь? – Потому что ты решил пойти со мной. – Но ты не звал никого другого. – Я уже говорил, Хидан. Ты полезный напарник, у нас получается– – Нет нет, – Хидан перебивает его и, как-то снисходительно улыбаясь, подходит ближе. Он садится рядом на корточки, вглядываясь Какузу в глаза безумным, язвительным взглядом, – Это я уже слышал. Я понимаю, ты, безбожная душонка, не умеешь изъясняться честно. Так может что-нибудь сделаешь? Склонив на бок голову, Хидан сверлит Какузу настойчивым, испытующим взглядом. Честно признаться, Какузу впервые видит такое – ему даже не хочется смотреть Хидану в глаза, настолько его взгляд неуютно выносить. Сейчас Хидан похож на себя в моменты ритуалов, когда глаза его застилает кровью и яростью, когда он не видит перед собой ничего, кроме жертвы, которую он собирается истязать и наслаждаться ее болью так долго, как это возможно. Какузу чувствует себя жертвой. И ему это не нравится. – Значит, нет, – вздохнув, Хидан встает и уходит к ручью, бросая на траву косу и стягивая с плеч плащ. Подобных разговоров больше не было. Продолжили путь молча, да так и шли еще несколько дней, лишь изредка перебрасываясь стандартными репликами. Какузу бесило это. Они словно вернулись назад, на год раньше, когда были друг другу совсем чужими, незнакомыми, не сработавшимися. Хотя не он ли считал Хидана чужим еще совсем недавно, когда думал уходить в одиночку? Как бы то ни было, сейчас это молчание его раздражало. Хидан выбрал странную тактику, упрямо следовал ей и казался по-настоящему непоколебимым. Не изменилось только одно – в парочке небольших стычек Хидан вел себя так же, как и раньше, а именно не слушал команд, игнорировал меры предосторожности и просто бросался в бой, оставляя Какузу позади. Ну хоть где-то стабильность. Когда до пункта назначения оставалось сильно меньше половины пути, Хидан начал смутно узнавать окружавшую их местность. Ему почему-то показалась знакомой двуглавая скала, возвышавшаяся над хвойным лесом, но много ли таких гор на свете. Небольшой лес, через который они проходили на следующий день, тоже навевал какие-то смутные воспоминания – красноватую кору деревьев он будто бы где-то уже видел, но, опять-таки, они успели исходить столько далеких мест, что это могло быть просто совпадением. В одной из пещер, в которой они остановились на ночь, внимание Хидана привлекла капающая со свода вода. Она почему-то тоже казалась красноватой и Хидан очень старался припомнить, где он уже такое видел. Это заняло его слишком плотно, настолько, что он не заметил, что Какузу нет в пещере. Только осознав, что кроме стука капель воды о камень никаких звуков нет, он отвлекся от своего сомнительного занятия. Огляделся, прислушался, но было подозрительно тихо. И едва ему стоило встать на ноги, как землю сотрясло ударом, от которого зашатались верхушки деревьев и где-то поблизости поднялась выше крон пыль. Хидан не терял ни секунды – перехватив косу, он тут же бросился наружу, не сводя взгляда с клубов пыли и дыма, уже начинавших рассеиваться. Крики раздавались совсем близко, он бежал, петляя между деревьев и на всякий случай пригибаясь. Слова было трудно различить, но кто-то явно отдавал команды – короткие, четкие и резкие. Воздух вдруг наэлектризовался, Хидан почувствовал, как волоски на руках встали дыбом и визжащий треск молнии разрезал лес, отдаваясь ударной волной. Крики стихли, но практически сразу воздух завибрировал снова – поднимался ветер. Хидан перепрыгнул пару упавших деревьев и вылетел на обожженный пустырь, едва успев затормозить, чтобы не сшибить Какузу с ног. Тот стоял посреди этого разгрома уже без плаща, складывая печать за печатью – две маски носились вокруг, как угорелые и по очереди плевались то огнем, то молнией. Остановившись позади него, Хидан на миг теряется, как-то благоговейно вглядываясь в силуэт Какузу. Ах, эти плечи… – Ну ебаный свет, устроил тусовку, а меня не позвал, – кричит Хидан, подбегая ближе и пытаясь переорать грохот от огненных шаров, врезающихся в землю. – Я справляюсь, – отвечает Какузу, не оборачиваясь. – Да я уж вижу, – хмыкает Хидан, замечая растекшуюся у кустарника маску воды, разбитую и безжизненную. Это единственная потеря или есть еще? Маски ветра нигде не видно. Между деревьев мелькают тени. Противник не показывается на свету – наверняка это снова чертовы АНБУ. Они мельтешат там, сбивая с толку и не давая прицелиться как следует. Видимо поэтому Какузу и снёс к чертям целый кусок леса, не желая подпускать этих мудаков к себе ближе, чем на расстояние выстрела. Одно из деревьев вдруг с треском ломается, кренится, из-за него мощным потоком дует режущий ветер и Какузу едва успевает выставить перед собой огненную маску. Она принимает удар и выдерживает его с трудом – краешек фарфора трескается. Хидан не в силах терпеть этот идиотизм – резко выскочив из-за спины Какузу, он прыгает вперед, уклоняется от потока ветра, привлекает внимание к себе и бросается в тень деревьев, туда, где лежит упавшая ель. Его радостный визг извещает о том, что кого-то ему все-таки удалось достать. Нельзя расслабляться – АНБУ не идиоты, они не будут бросать все силы на этого полоумного. Какузу замирает, укрепив на всякий случай спину, и следит за передвижениями чакры, хоть это и не просто, потому что ее весьма умело скрывают. Сзади вдруг раздается треск – чей-то глупый просчет – Какузу разворачивается моментально, тут же посылая перед собой тонкую, ломаную нить молнии и она, кажется, достигает цели. Наверно, неопытный новичок не смотрел под ноги и наступил на сломанную маску, валявшуюся в кустах. Что ж, Какузу уже убил троих, Хидан нашел минимум одного и, судя по свисту косы и его возгласам, там есть еще противники. Да сколько же их тут, черт возьми? Ногу вдруг обжигает, Какузу, не удержавшись, припадает на одно колено, понимая, что мышца бедра умело перебита с одного выстрела. Проклятые стрелы ветра, высокая скорость, невозможно уклониться. Одна из масок тут же бросается в сторону выстрелившего, но Какузу останавливает ее – слишком опасно. Он продолжает действовать осторожно, прислушиваясь и отслеживая всякое движение, но и ему уже хочется отступить вглубь леса. Потеря двух сердец ощутима, двое живых держатся рядом, но он сам уязвим с единственным сердцем в груди. Учитывая, как скрытно действуют эти сволочи, торчать тут посреди пепелища опрометчиво. Со стороны упавшего дерева раздается какой-то болезненный, раздосадованный вопль и звон цепи. Какузу не уверен, но голос похож на Хидана и рефлекторно хочется броситься ему на помощь, инстинкты требуют движения, но он тормозит себя – Хидан бессмертный, бояться нечего, его просто ранили. А если отрубили голову? Положение перестает быть выгодным. Какузу подводит маски к себе, намечая траекторию прыжка, чтобы скрыться за деревьями и в тот миг, когда он уже сгибает колени, кривясь от боли в ноге, и снимает со спины дотон, середину спины нестерпимо обжигает стружащим ветром, царапает позвоночник, ребра и, наконец, раздирает грудь в кровь. Воздух моментально уходит из легких, он не может вдохнуть, хрип скрежещет по глотке. Это именно то, о чем он думал – единственное уязвимое сердце. Эти твари целились именно в него, ждали подходящий момент, словно знали наверняка, что это сработает. Сил на прыжок все-таки хватает, Какузу отбрасывает себя как можно дальше отсюда, заваливается в густой кустарник, путаясь в ветках, падает на спину и закашливается. Чересчур тихо. Маски не следуют за ним – почему они остались там? Трещит воздух, из-за деревьев мелькает яркая вспышка и бьет молния, что-то словно визжит, гудит чакра на лезвиях и все затихает. Свист пронизывает тишину, ему вторит еще один, и еще. Три. Их осталось трое выживших. Где Хидан? Перед глазами мелькают черные точки, Какузу сдирает с лица маску и капюшон, пытаясь дышать, но получается плохо. Легкие словно слиплись, чертова стрела вытянула из них весь кислород. В груди жжет, давит, кровь из раны течет толчками и дотон помогает слабо. Над головой качается веточка с гроздью ягод. Какузу следит за ними взглядом, как за мятником – ветка двоится, замедляется, темнеет. В ушах гудит и чакры на хватает, чтобы укреплять сердце. Он смутно слышит треск веток и приглушенные крики. В следующий миг шорох уже над самым ухом, тонкие ветки кустарника Хидан сносит одним движением косы и тут же падает рядом с Какузу на колени. У него только одна рука, кровь залила ему половину лица, а ритуальная окраска еще не успела сойти с кожи. На его лице растерянность и удивление, граничащее с недоверием. – Какузу, ёб твою мать, че разлегся, – восклицает он, хоть и прекрасно понимает, что происходит. Он озирается по сторонам, спешно вглядываясь в трупы, лежащие вокруг пустыря. Заприметив один из них, он, не дождавшись от Какузу ответа, встает и уходит. – Хидан, я объясню, – говорит ему вслед Какузу, но голос такой тихий и слабый, что тот, конечно, его не слышит. Кровь подступает к горлу, Какузу закашливается и отключается, оборвавшись на полуслове и совершенно не успевая подумать хотя бы о чем-нибудь. Он приходит в себя, испытывая невероятную боль в груди – настолько безобразно давящую, что даже не может выдавить из себя ни звука. Хочется орать, срывая связки, но все, что он может, это попытаться рефлекторно встать – его тут же толкают назад. – Лежи и не пизди, – твердо говорит Хидан и продолжает ворчать: – Никак тебя не заткнешь. Ты мне за месяц меньше слов сказал, чем за последний час, ты в курсе? – Что… – Да помолчи, Джашином прошу! – взмолился тот и снова болью пробило все от живота до шеи. Какузу чуть не завыл, но только сжал до зубного скрежета челюсти. Никогда Хидан не мог представить, что окажется в подобной ситуации. Он понятия не имел, что должен делать и первые драгоценные минуты потратил на бесполезную панику. Вернувшись к Какузу, он умолял его очнуться, умолял не умирать, читал молитвы Джашину и сам с трудом дышал, но вдруг пришло осознание – если он ничего не сделает, то останется один. Он бросился искать сердца Какузу – водяная маска лежала в кустах уже давно, молния и огонь рассыпались прямо посреди пепелища, их маски были пробиты четко центру, фарфор только трещинами пошел от аккуратного отверстия, оставленного стрелой. Но ветряная… Хидан не видел ее. Где-то же она должна быть! Пока Хидан искал ее, он проверял все тела на возможность забрать сердце, но, как назло, все были изувечены слишком сильно. Если бы он только знал… не стал бы добивать двоих косой, да и на ритуал бы время тратить не стал. Его уже настигало отчаяние, холодило затылок, как вдруг он увидел ее – небольшой комок нитей спутанным месивом свисал с колючей ветки ели. Кажется, она шевелилась, жива еще, хоть и осталось ей, похоже, недолго. Хидану удалось срезать маску с сердцем, взмахнув косой – он кое-как успел ее поймать, все-таки не так уж просто справляться всего с одной рукой, да и кровопотеря сказывалась неслабо. Голова кружилась, подкатывала тошнота и немели кончики пальцев. Вернувшись к Какузу, Хидан понял, что времени практически нет. Слабое дыхание Какузу едва отслеживалось, в сознание он уже не приходил и Хидан, не желая терять ни минуты, просто распарывает ему грудь от шеи до живота. Достает мертвое сердце, с трудом выпутывая его из нитей, кладет едва живое ветряное и пытается помочь нитям опутать его, соединиться и начать качать кровь. – Я не хочу, чтобы ты… уходил, – произносит Какузу почти шепотом, не открывая глаз, – Я боюсь, что все повторится. Знаю, я ничего не рассказывал. Тебе было бы не интересно. –Эй, ты как? Слышишь меня? Я тут тебе сердце твое принес, но– – Ты бы не слушал. Верно. Это слабости, мои ошибки, – словно не слыша Хидана, Какузу перебивает его, продолжая сбивчиво и торопливо шептать что-то бессвязное, – Видел тебя. Я тоже видел… тебя. Нити еле шевелятся. Это неправильно, сердцу явно не хватает давления. Недолго думая, Хидан подносит руку к лезвию своей косы и кончиком взрезает запястье, сразу затолкав в рану пучок нитей. Если не хватает крови – у него ее пока достаточно, пусть хоть вся уйдет, ему не привыкать. По спине пробегают мурашки, запястье сводит от боли и какого-то неприятного, жгучего ощущения. Нити принялись жадно вытягивать из его тела кровь и чакру, но хотя бы сердце забилось немного активнее. – Думал, ты преследуешь меня. Призрак. Проклятье какое-то, может ты Смерть и ты нужен мне, – Какузу говорил совсем слабо, но Хидан подполз к нему ближе и чуть нагнулся, – Ты испугался меня… Я не… отпускал. Я объясню… – Да ты объяснил уже, успокойся, придурок, – Хидан не сдержал печальной улыбки и подволок руку к лицу Какузу, чтобы коснуться его щеки кончиками пальцев. Когда Какузу начал приходить в себя и попытался встать, Хидан еле удержал его одной рукой, перетянутой нитями. Для почти сдохнувшего, Какузу рванулся с невероятной силой, но завалить обратно его все-таки получилось. Он, судя по всему, совсем не помнил, что что-то говорил и испытывал невероятную боль – пальцами скреб землю и сжимал челюсти. Хидану было искренне жаль его, но он ничего не мог поделать, нужно было только ждать, выдержит ли сердце, сможет ли восстановиться, так что он рявкает, умоляя Какузу замолчать. Слова отнимают силы. Сквозь деревья начинает пробиваться солнечный свет, лучи тянутся из-за горизонта тонкими линиями. Хидан, похоже, и сам отключился от кровопотери – он ведь только моргнул, а вокруг уже так светло. Единственная рука ощущалась с трудом, онемела и похолодела, но пальцы шевелились. Он смог поднять ее и заметил, что порез зажил, а нити отцепились. С порывистым вздохом, Хидан поворачивается к Какузу и видит, что разрез на его груди зашит нитями, кровь – и его, и Хидана – высохла, потемнела, ссохлась корками на краях раны. Какузу дышал ровно и глубоко, похоже, теперь он просто спал пустым, болезненным сном. Хидан встает, чуть не запутавшись в ногах, его шатает, как пьяного, но состояние уже всяко лучше, чем ранее. Жмурясь от яркого солнца, он тащится через весь пустырь к противоположному краю леса. Где-то здесь должна быть его рука… Солнце греет, светит сквозь веки, мешает. Какузу открывает глаза, с трудом разлепляя ресницы. Во рту привкус крови, грудь невыносимо болит, пальцы саднят, словно что-то забилось под ногти. Он поднимает руки, разглядывая их будто чужие – пальцы в грязи, покрытые мелкими царапинами, медленно касается груди и чувствует свежий шов, стежки мелкие, один к одному, тянутся от самой шеи до низа живота. У него не было этого шрама. И давно не появлялось новых… Чуть не рыча, он садится. Позвоночник сводит, мышцы дрожат – он и сам весь дрожит – но, кажется, он относительно цел. Сердце всего одно, бьется не в полную силу, но этого хватит для существования. Какузу оглядывается вокруг. Трава рядом с ним сильно примята, вся округа залита высохшей кровью, кусты срезаны. Лесную тишину разбавляют редкие крики птиц. В голове все обрывками фраз, вдохов и выдохов, ударов сердца. Где Хидан? Какузу казалось, что он чувствовал его запах, еще не выветрившийся с его кожи – запах металла, холодный и резкий, аромат благовоний, которые Хидан таскал в кармане плаща. Он был здесь, но где он сейчас? – Блядские, сука, уроды, – послышалось откуда-то, – Сраные безбожники, вы только разозлили меня… Кишки ваши, блять, затолкаю вам в глотки, знатная выйдет молитва… – Хидан? – голос Какузу хриплый и больно режет по горлу. Все к чертям пересохло, связки словно забыли, как создавать звук. Шаги ускоряются, Какузу видит силуэт между деревьев, постепенно приближающийся. Хидан выскакивает из зарослей, слегка пошатнувшись и запнувшись о ветки кустарника. Он чертыхается, выглядит болезненно бледным – даже бледнее, чем обычно – но вполне собранным. Беспокойно глядя на Какузу, он подходит к нему и усаживается рядом, подгибая ноги. – Руку искал, – взмахнув отрезанной конечностью, которая уже посинела, извещает Хидан, – Как ты? – Это ты сделал? – спрашивает Какузу, положив на грудь ладонь, – Все было настолько плохо? – Да уж хуёвей некуда было, – Хидан вздыхает и хоть и выглядит серьезным, в лице его заметно облегчение, – Ты уже небось пение ангелов слышал. А не, какие тебе ангелы… Кто поет в аду? Какузу шумно выдыхает, выдавая какой-то сухой хрип, слабо напоминающий смех. Хидан улыбается ему в ответ и снова потрясает своей отрубленной рукой. – Подошьешь, а? Заебало калекой ходить. Кивнув, Какузу осторожно приладил руку к обрубку предплечья и выпустил нити. Они двигались заторможенно, но, черт возьми, двигались – значит не все еще кончено, он выжил, они выжили, и шанс дойти туда, куда он замыслил, все еще существует. Безграничная благодарность переполняла его, но понятия не имел, как ее выразить. Он просто не умел. Зато он, кажется, мог подобрать нужные слова, чтобы сказать то, чего ждал Хидан. Время для этого, правда, не самое удачное, но, с другой стороны, когда, если не сейчас? – Хидан, ты ждал дольше, чем должен был… – Да перестань, – Хидан обрывает его, взмахнув здоровой рукой, – Ты все уже сказал. Мне достаточно. – Что я сказал? – Какузу недоуменно хмурит брови и напрягает память, но вместо недавних воспоминаний сплошная темнота и забытье. Коварно улыбнувшись, Хидан наклоняется вперед, оказываясь с Какузу нос к носу. Он чувствует запах крови и пожухлой травы, чувствует тяжелое дыхание Какузу и смотрит ему в глаза, умиляясь этой искренней растерянности. В этих глазах никогда не было ничего подобного – а сейчас есть и он один единственный, кто смог это увидеть. – Что ты меня тоже видел, – Хидан чуть склоняет голову, проводят кончиком носа Какузу по щеке, – Не хочешь, чтобы я уходил, – вздрагивает, когда нить попадает в нерв, закончив пришивать руку, – Не отпустишь и я тебе нужен. Правда? Все сказано – Какузу сам себя избавил от необходимости подбирать слова, выболтал все неосознанно, не помня себя, зато честно. Ему стало так легко, что плечи расслабились сами по себе и он немного откинул голову назад, выдыхая. Что-то отпустило – тяжелое и неугомонное, перестало мутить голову и забивать все зримое сомнениями. Наконец-то. – Правда, – отвечает он и Хидан, словно так же теряя какие-то тяжелые цепи, подгибает руку и кренится, наваливаясь на Какузу и утыкаясь ему в шею лицом. Судя по прерывистом дыханию, он беззвучно смеется, закидывает руку Какузу на плечо, касаясь пальцами затылка, зарывается в напрочь запутавшиеся волосы. – Хочешь знать, куда мы идем? – на выдохе спрашивает Какузу. Он на самом деле спешит с этим, потому что дойти до нужного места скоро им явно не светит. Ему надо найти хотя бы пару сердец и не нарваться на остатки отряда АНБУ. Хоть их и трое, в таком состоянии Какузу просто не сможет дать им достойный отпор, одна надежда на Хидана. Снова. – У меня есть догадки, – шепчет Хидан и Какузу вдруг ловит табун мурашек, потому что тот касается его шеи губами, когда говорит, – У нас на пути будет Кровавое озеро в скалах? Сейчас не так-то просто сходу вспомнить маршрут, который Какузу нарисовал на карте, но он точно помнил что-то такое. Да, оно так и обозначалось – Кровавое озеро – оно скрывалось в глубине горных хребтов, туда им идти не пришлось бы, но мимо тянулся тракт, по которому они должны были идти. – Будет, да, – говорит Какузу, – Откуда ты знаешь. – Мы идем в Горячие источники? – Если ты не хочешь… – Думал, я не догадаюсь? Я вырос здесь, Какузу, дурак ты, – Хидан усмехается и отстраняется, выпрямляясь, – Мне все равно. В целом, я бы даже посмотрел, что стало с этой дырой… Надеюсь, там ни черта не осталось. Какузу знает, что там. Но решает не нарушать интригу. И вместо ответа у него в голове зудит вопрос, который занимал его когда-то давно, когда они только начали работать вместе. В один из первых дней они нарвались на отряд враждебных шиноби, справились, конечно, быстро, но Хидан остался без руки – вот как сейчас. И, похоже, он был искренне шокирован способности Какузу пришивать руки, шокирован и до невозможности рад. Восторга своего он не скрывал и тогда Какузу озадачился – а как он справлялся с потерями рук или ног раньше, когда путешествовал один? Разумеется, Какузу этот вопрос не задал ни тогда, ни после, потому что не имел никакого желания с Хиданом вообще разговаривать. Зато сейчас этот вопрос снова всплыл в голове. – Хидан, – Какузу слегка закашливается, в горле першит, – Что ты делал, когда терял конечности раньше? Когда был один? – Не терял конечности, – со смешком отвечает Хидан, – Честно скажу, я понятия не имел, что они могут прирасти обратно. – То есть в тот раз… – Когда впервые руку проебал? Ну да, я думал все, так и останется. Типа, не могу сдохнуть от кровопотери – заебись, но рука другое дело, раз уж отрубили так всё. И верно – вспоминает Какузу – это ж он предложил ее пришить, Хидан просто бесился и сокрушался, что те мудаки посмели лишить его руки. Надо же. Значит он не так уж и долго успел пожить бессмертным до их встречи. – Я был так охуительно рад, что она приросла, ты б знал, – закатив от приятного воспоминания глаза, сказал Хидан, – Подумал еще – ну точно ж судьба. Кто для меня может быть еще более полезен, чем чувак, который может пришивать части тела! – Так а если бы меня не было, – Какузу осторожно поднимает руку и смахивает с лица Хидана прилипшую травинку, – Ты бы так и остался без руки? Она бы, может, отросла или типа того? – В душе не ебу. Можем как-нибудь проверить. – Ты второй раз спасаешь меня, – вдруг серьезно говорит Какузу. Хидан довольно долго молчит, не глядя на него, рассматривает свои руки, отковыривает кровавые корки с ранок и будто подрагивает, когда делает вдох. Наверно, ребро сломано. – Так и ты меня… в некотором смысле спасаешь, – он пожимает плечами и наконец поднимает на Какузу какой-то виновато-смущенный взгляд и быстро отводит в сторону глаза, – Может пойдем уже? Сможешь встать? Подняться удалось с трудом, но стоило все-таки встать на ноги, выпрямиться, как чакра и кровь побежали по телу, силы начинали возвращаться и стало как-то даже лучше. Какузу размялся, вытянул руки вверх, прогнулся в спине, тут же ощутив неприятную ноющую боль на груди. Что ж, его новый шрам заживал дольше чем абсолютно любое ранение на теле Хидана. В любом случае, он был прав – пора было идти и хотелось верить, что трое напавших АНБУ решили, что на этот раз они Какузу прикончили. – Тебя видел кто-нибудь? – спрашивает Какузу, озвучивая свою мысль, – Они видели, что ты жив? – Не. Один из них зацепил меня крюком за шею и повесил на ветке, видать, решил, что этого достаточно. Ну бля, да, я вырубился, поэтому он смылся с теми двумя. Отлично. Значит они наверняка подумали, что справились. Опрометчиво на их месте не забрать тела поверженных врагов с собой, АНБУ не допускают подобных ошибок, но эти, похоже, слишком утомились. Главное, чтобы им не пришло в голову вернуться сюда. Но и на этот случай Какузу уже придумал путь отступления. Когда Какузу вышел из леса, он собрал у одного их сухих деревьев кучу опавших листьев и поджег их. Хвойный лес будет хорошо гореть и пламя сожрет следы. Порывшись в округе, Хидан нашел плащ Какузу. Им не помешало бы избавиться и от него, но пока выбора особо не было, тем более что его майка пришла в негодность – Хидан исполосовал и ее, когда устроил эти манипуляции с сердцами. Здесь все равно было безлюдно, уж Какузу-то наверняка это знал, он проверял. Эту местность он приметил еще до того, как встретился с Хиданом. В голове всегда сидела мысль, что однажды он уйдет из Акацуки, потому что у него не было благой цели положить жизнь за чужие интересы. И пару лет назад они с напарником – это был тот неплохой парень по имени Ашу, потерявший в последствии глаз – проходили мимо деревни Горячих источников, и уже тогда она была полностью опустошена. Слухи ходили разные. Кто-то твердил, что это просто экономика загнулась, кто-то говорил, что деревня проклята, кто-то клялся, что видел, как злобный óни явился сюда и убил всех до единого, похитив их души. Короче, никто не знал правды. Какузу, если честно, тоже, но, когда он встретил Хидана, у него появились догадки. – Давай дойдем до озера, – просит Хидан, когда до деревни остается совсем немного. Озеро не по пути, но он знал, что оно не так уж и далеко. Какузу согласно кивает. Сейчас ему не за чем следить за временем, они свободы – оба – и это вдруг заставляет его задуматься. Хидан отдал свою свободу, он так говорил, хотя дорожил ей больше всего. И теперь он снова свободен, но на этот раз он своей свободой готов просто поделиться. Какузу смотрит на него краем глаза – Хидан постоянно вертит головой, осматривается, на чем-то задерживает взгляд. Ему действительно знакомы эти места. До озера добраться не так уж трудно. Дорога раздваивается, направо – к деревне, налево – Кровавое озеро. Там Какузу не был и понятия не имел, что это, но раз Хидан просил… он просто не мог отказать. К тому же, чем ближе они подходили к скалам, тем настороженнее становился Хидан. Он будто прислушивался к каждому шороху, оборачивался время от времени и выглядел обеспокоенно. Между высоких каменных стен стало темно, солнце сюда почти не проникало. Узкий природный коридор оказался коротким и впереди показалась заводь. Это слабо походило на озеро, скорее уж пруд – всего метров пять в ширину, но свое название это место заслужило по праву, вода отливала глубоким красным оттенком. За озерцом виднелась пещера, но вход в нее был завален камнями. Ни слова не говоря, Хидан отходит от Какузу, остановившегося на берегу, снимает плащ, быстро раздевается и заходит в воду. Он словно только и ждал этого. Зайдя по пояс, он опустился в воду с головой, а вынырнув, лег на спину. Волосы окрасились в красный и в целом выглядело это знакомо – после ритуалов его иной раз кровь покрывала точно так же, с макушки до пят. – Иди сюда, Какузу, – зовет он, впервые за долгое время подав голос, – Тебе тоже не помешает. Не ощущая никакой опасности, Какузу тоже сбрасывает плащ на песок и, раздевшись и сняв капюшон, медленно заходит в воду. Это неожиданно – вода очень теплая, почти горячая, слегка густоватая и пахла чем-то сладким, цветочным, будто в разросшемся саду. Только из любопытства Какузу проводит языком по руке – вода соленая, как в море. И стоит ему сесть у края, погрузившись почти по плечи, как его накрывает таким безбрежным спокойствием, что моментально хочется глаза закрыть и уснуть. Рана на груди перестает ныть, в голове прочищается и тело словно наполняется энергией, которой так не хватало. Сердце начинает биться ровно и стабильно, набравшись сил. – Я не рассказывал, как Джашин нашел меня? – спрашивает Хидан, подплывая ближе, – Я встретил жрецов здесь, вода в озере была обычная, это, вроде как, природный источник. Они так плотно до меня доебались, что я не выдержал и пошел с ними, все равно было нечего делать. Не особо помню, че там происходило, но они решили меня прирезать, как я понял. – Полагаю, они пожалели об этом, – хмыкнул Какузу. – Точняк. Я всех их заебашил, хотя и не помню как. А потом вернулся сюда. Вода стала красной. Я не стал здесь задерживаться, ушел сразу, сейчас понимаю, что зря. Я чувствую – это важное место, тут я слышу Его очень отчетливо. Какузу хмурится. Для него вся эта религия и эзотерика – темный лес, и связываться он с этим никогда не хотел. Как бы ни был важен ему Хидан, его разглагольствования про всю эту чепуху он слушать не желал и сейчас. Пусть Хидан сам в этом копошится сколько угодно, его это не волнует и мешать он не станет. – Так что там? Ты ведь знаешь, что стало с деревней? – Там ничего, все заброшено. – Приятно слышать, – в голосе Хидана, практически безэмоциональном, словно мелькает горечь. Он всегда был исполнен ненавистью, в конце концов, выплеснув ее и просто разорив целую деревню, но все же она была его домом. Родился там, рос, все-таки именно там он встретил Какузу впервые когда-то очень давно. Нет, ему не было жаль. Просто… самую капельку досадно от того, что это место не смогло стать ему настоящим домом, не смогло его чему-то научить и вынудило так поступить. Это не его вина. – Ты не против там остаться? – спрашивает Какузу. Он убежден, что это все-таки самый лучший вариант, ведь все знают, что деревня Горячих источников разорена, сюда не ходят торговцы, никто не припрется сюда специально, никто их здесь не найдет. Зато целых домов там много, может даже припасы какие-то остались, если сюда не занесло каких-то мародеров. Учитывая дурные слухи, распространяющиеся по округе, сюда никто и не сунется, опасаясь проклятья или страшных óни. Хидан снова ныряет под воду, двигаясь так плавно, будто ему по-настоящему в кайф находиться в этой воде. Выныривает совсем рядом и протягивает руки, цепляясь Какузу за шею и подтягиваясь к нему ближе, оказываясь лицом к лицу. Он чувствует кожей новые стежки у Какузу на груди, сжимает его бока коленями. Улыбается одними уголками губ – по лицу скатываются капли красноватой воды и Какузу кажется, что Хидан выглядит здесь предельно органично. – Мне все равно, где оставаться, – говорит он и тянется вперед так внезапно, что Какузу даже отклоняется назад от неожиданности. Он совсем забыл, каково это. Губы у Хидана соленые от воды, теплые и мягкие, но целуется он совсем не мягко, скорее как-то напористо и собственнически – кусаясь, нападая и заставляя Какузу отклонить голову назад. Приходится схватить его, обнять за талию руками, чтобы хоть чуть сдержать. Какузу чувствует, что Хидан касается языком его швов изнутри, подцепляет их будто из любопытства. – Давай, – выдыхает Хидан, отстранившись, чтобы вдохнуть, – Сделай со мной что-нибудь. – Хидан, я еле живой, – усмехается Какузу, понимая, что он совсем не против, но сил все еще недостаточно для идеального функционирования. Нужно найти сердца, выспаться по-настоящему, поесть в конце концов. Он совсем недавно был при смерти, но Хидан… черт возьми… действительно одолевал своим напором и желанием. – Поверь мне, тебе станет лучше, – шепчет Хидан в ответ с неприкрытым коварством в голосе, – Я тебе помогу. Мы поможем. – Это тебе твой божок нашептал меня совращать? – Может да, может нет, – загадочно усмехается Хидан, – Но хочу тебя я, а не он. – Это не грех? – искренне удивляется Какузу и не может удержаться, ведет ладонями Хидану по спине, бокам, опускаясь ниже. Хидан обхватил его ногами и руками, оплел, как осьминог и сдержаться действительно трудно. Тело само по себе отзывается на прикосновения, становится ясно – он просто не в силах противостоять этому. – Грех не оттрахать тебя прямо здесь и сейчас, этого мне Джашин-сама точно не простит, – Хидан впивается зубами Какузу в плечо, руками притягивает его к себе и льнет к нему всем телом, трется бесстыдно, подставляясь под руки. Какузу сжимает его задницу жадно, чувствуя, как по телу расходится жар, циркулирует вместе с кровью и в голове не остается ни единой здравой мысли. – Так ты же не любитель трахаться на свежем воздухе, – вдруг говорит Какузу, припоминая тот мелкий инцидент, который казался уже чем-то далеким и нереальным, даже странно, что он задержался в памяти. – Ну ты падла, – рычит Хидан, опуская в воду руку и заводя ее назад, – Будто сейчас… – он поднимается немного, задерживает дыхание и опускается, сильно зажмуриваясь и болезненно сводя брови, – …это имеет значение. Возможно, вода бы окрасилась кровью, если бы уже не была красной, но у Хидана напрочь отключились все рецепторы, отвечавшие за здравый смысл. К тому же эта боль была ему по душе, особенно в таком значимом для него месте. Вода успокаивала и смягчала ощущения, что удивительно, ведь от соли могло быть больнее. Опустившись полностью, Хидан замирает и часто дышит, откидывает назад голову, отклоняясь телом, касается воды затылком, ловя какие-то абсолютно невероятные ощущения. Какузу держит его, перехватив за талию, позволяет выгнуться и кое-как умудряется ровно дышать, не сбиваясь на хрип. У него мутнеет в глазах, но он не сводит с Хидана взгляда, разделяя с ним этот момент. Он совершенно забыл, что может быть так хорошо. – Мы теперь свободны, понимаешь, – резким движением Хидан выпрямляется, прижимаясь лбом ко лбу Какузу и начинает двигаться. Он говорит шепотом, но так страстно, будто этот факт возбуждает его не меньше происходящего, – Так и должно быть, я всегда… ох бля… всегда знал… Он как маньяк шепчет что-то, но Какузу не может разобрать – похоже, в ход пошли молитвы. Никаких блядских молитв сейчас, нет уж. Какузу хватает Хидана за волосы, заставляя поднять голову, и целует, занимая его чертов рот чем-то получше дурацких причитаний. - Какузу никогда не чувствовал себя так умиротворенно. Только что он трахался, казалось, с самим Дьяволом, а сейчас, когда дыхание наконец успокоилось и сердце перестало выстукивать истеричную дробь, он едва верил, что это действительно произошло. Хидан сидел рядом на коленях, положив руки на берег и склонив голову. Он тоже выглядел спокойным, да и молчал уже минут десять к ряду, будто дремал. Какузу протянул руку и провел ладонью ему по спине, чувствуя позвонки и обводя каждый из них. Хидан шевельнулся, подпер голову рукой и открыл глаза. По воде пошла мелкая рябь от его движения. – Охуенно, скажи, – лениво говорит он и улыбается словно пьяный, едва фокусируя глаза на Какузу. – Да… – соглашается Какузу без лишних слов. До сих пор с трудом верится, что он здесь. И ему даже ни капли не интересно, что там в Акацуки происходит сейчас. Никакой разницы. – Жрать хочется… – Посидим еще немного… – отвечает Какузу, поддаваясь этому ленивому состоянию, хоть и понимает, что у них еще много дел.