Незнакомство

Прошел почти целый год. Какузу и понятия не имел, что у него, оказывается, столько терпения в запасе – Хидан явно подзадержался на месте его напарника, и его бессмертие не единственная причина. Чувство собственничества (так Какузу маскировал слово «привязанность» в своих мыслях) постоянно нарастало и Какузу уже даже не противился ему, в конце концов, Хидан не замечал ничего странного. Или делал вид, что не замечает. Сегодня они торчали в убежище, ожидая задания. Пейн снова куда-то запропастился, Конан давно не показывалась вовсе, все это отдавало тревогой и Какузу нутром чувствовал, что что-то не так. Честно говоря, он бы с радостью просто съебался отсюда, еще и бабло прихватил бы с собой, но пока имелся хоть маленький шанс, что Лидер вернется, он ждал. Хидан тоже ждал, но не обладал терпением, а потому периодически заёбывал какими-то бессмысленными разговорами и дурацкими вопросами, на которые он и так знал ответы. И все-таки его скука закончилась – в убежище приперся Дейдара. Два нестабильных элемента наконец-то воссоединились и Какузу уже ожидал взрыва эмоций и очередной нескончаемой болтовни, но Дейдара явно пребывал в скверном настроении, да и Хидану было так скучно здесь торчать, что у него даже сил не нашлось, чтобы поприветствовать своего другана как положено. Они встретились в коридоре, тихонько перебросились парой слов и куда-то ушли. Убежище погрузилось в тишину. Какузу прислушивался как мог, но не слышал ни единого слова. От нечего делать он прошелся по нижнему этажу, но ни в одной из комнат, ни в столовой, ни на улице этих двоих не было. В этом убежище не так уж много места, так что у Какузу была мысль, куда они могли спрятаться. Неприметная дверь в конце коридора вела на задний двор. Там, на небольшом пятачке земли, окруженном густым кустарником и деревьями, Дейдара обычно ковырялся со своей глиной, сбрасывая стресс после перепалок со своим напарником, выстраивал в ряд небольшие статуэтки, чтобы потом повзрывать их одну за одной. И верно – уже подходя к двери, Какузу услышал приглушенные голоса. – …ешь, я бы никогда не подумал, что это настолько хуево, – говорил Дейдара как-то тоскливо, – Ну ты ж знаешь, типа, он вечно срался со мной, у нас вообще общего мало было… Но он – мой напарник, а теперь… Я почему-то вообще не думал, что это все может когда-то закончиться. Ты представлял когда-нибудь? Что бы ты делал? – Я всегда сам по себе жил, – отвечает ему Хидан, но и его голос кажется каким-то упавшим, – Мне не привыкать к одиночеству. – Да не, чувак, я не о том, хм. Ты понимаешь, о чем я. – Че б я делал, если бы Какузу помер? Ну я бы, наверно… Типа… Бля, да не знаю. Я бы… Да он бы не помер, мы же бессмертные. Ну, я имею в виду, он всегда может положиться на меня, я-то точно не умру. – Я тоже думал, что Сасори-сама бессмертный, он же… ну, кукла. Как такое вообще возможно? Может, это я виноват? – Да не… Он сам так решил. Вот Какузу бы наверняка меня бросил, если б только возможность появилась. А я бы нет. Знаешь, такое чувство, будто он для меня значит больше, чем я для него, хотя… – слышно, как Хидан усмехается, – Это неудивительно. Но я все равно не бросил бы его безбожную жопу, даже зная, что он-то меня променял бы даже на пару бумажек… – Ты бы хотел ему сказать об этом? – спрашивает Дейдара, всхлипнув носом. – Может и хотел бы. А че толку? Ты можешь себе представить, че он мне скажет на это? Пф, да ну нах, я лучше попрошу Итачи хуйнуть меня в вечное гендзюцу, это и то легче перенести… – В этом наша проблема, хм? – как-то невесело усмехается Дейдара, – Нас просто перебьют в конце концов и все. А мы вообще жили? Вот у тебя был кто-нибудь? Ну, типа… – Шлюхи в борделях. – Да я не об этом… – А об этом нет смысла и говорить. Заслушавшись, Какузу не замечает, что в коридоре раздаются шаги. Судя по тяжелой поступи, в убежище притащился Кисаме. Чтобы не выглядеть подозрительно, Какузу отваливает от двери и выходит навстречу – Кисаме оказывается не один, Учиха плетется рядом. Значит эти хотя бы в полном составе. Пока. – Слыхал? – Хошигаки бросает на Какузу взгляд, – Акасуна-то того. – Я в курсе, – бубнит Какузу и проходит мимо, не желая это обсуждать. Ему достаточно слов Дейдары, из-за которых потеря Сасори кажется печальнее, чем он воспринял бы это сам по себе. Ему вообще в целом все равно, но теперь почему-то в душе затаилось сожаление и сочувствие, которым хотелось поделиться. И, чтобы не ляпнуть лишнего, Какузу предпочитает слиться. – Все там будем, – смеется Хошигаки, заворачивая в столовую. Какузу как-то заторможенно доходит до комнаты, закрывает дверь и усаживается за стол. Подсчеты не идут, читать книги тоже не хочется – голову занимает происходящее и, в особенности, слова Хидана. А он здорово маскируется, ведь Какузу никогда не замечал за ним ничего подобного. Ну, тут случай с поездом, конечно, наводил на какие-то мысли… То время часто всплывало в памяти, слова Хидана эхом отзывались в тишине и Какузу раздумывал, почему и откуда это взялось, они ведь чужие друг другу люди. Подумаешь, напарники. Это ведь просто формальность, навязанная Лидером. К тому же Хидан… непостоянная единица, хоть и хотелось, почему-то, думать иначе. За столько времени Какузу успел понять, с чем имеет дело – Хидан свободолюбив, но отказался от свободы ради этого сомнительного предприятия. Какузу из этого мог сделать только один вывод – случись что, Хидан не будет страдать от одиночества, он просто вернется к своей жизни, будет скитаться по миру как и раньше, бредить своим Богом и убивать людей. Такова его суть. Но то, что Какузу услышал… шло в разрез со всеми его выводами. Почему так? Что изменилось, что Хидан готов отдать свою свободу так дешево навсегда? В любом случае, Какузу начинал понимать, к чему дело идет. Сасори погиб, Зецу давно не возвращался в убежища, Пейн не выходил на связь, но перед уходом поручил Какузу особое задание, фактически самое сложное из возможных. Теперь с учетом обстоятельств, Какузу назвал бы это жестом отчаяния, а он не хочет участвовать в этом, черт возьми – спасение утопающих дело рук самих утопающих. Конечно, у него нет точной информации, и он мог ошибаться… но рисковать тоже не хотелось. За несколько лет в организации он не проникся великими идеями Лидера ни на йоту, не открыл для себя никаких высших смыслов и все многозначительные лекции о Мире не возымели эффекта. Какузу было удобно, но больше нет. Ему пока не надоело жить. Единственный вопрос, который занимал его сейчас – будет ли он скучать? Будет ли ему не хватать Хидана, когда он уйдет? И как лучше это сделать, просто уйти молча, никому ничего не сказав, или все-таки внести немного ясности? Почему-то вариант взять Хидана с собой даже не рассматривался, несмотря на все эти странные, трепетные чувства, которые пытались пробиться на волю. Думая рационально, Какузу решает затолкать их поглубже и лишить воздуха, чтобы они задохнулись. Какие вообще к чертям чувства, когда так остро стоит вопрос выживания. Как бы они не ныли где-то за ребрами, он стоически все это переносил, десятки, сотни раз повторяя себе, что это просто иллюзия – в чувствах нет смысла, это всего лишь привычка, химия, ведь всему есть логичное объяснение. Даже стыдно как-то, неужели его истосковавшееся сердце сдалось так просто – Хидану достаточно было прийти ему на помощь, пообещать «никогда не уходить» и все, вуаля, Какузу мучается от сомнений и этих жалких переживаний. Ему теперь не хочется просрать чужое доверие – вот ведь глупость какая – а если он уйдет, никому ничего не сказав, именно это и случится. Из коридора послышались громкие голоса и какой-то шум, вырвавшие Какузу из этих бесконечных и абсолютно бесполезных раздумий. Он сразу признал смех Кисаме и резкие, громкие голоса Дейдары и Хидана. Судя по тому, как они все повышали голоса, обстановка там явно недружественная. И, казалось бы, Какузу совершенно наплевать, что за конфликт там опять устроили эти два идиота, но вопреки всему он встает из-за стола и открывает дверь. Прямо сейчас он так нелепо нарушал свой принцип невмешательства, что даже не успел об этом задуматься. – Шел бы ты нахуй, акулья морда, – злобно шипел Хидан, стоя вплотную к Кисаме, – Надеюсь тебя тоже скоро захуярят, вот мы-то повеселимся. Они как два боксера на ринге уперлись друг в друга, не отводя враждебных взглядов. Дейдара стоял чуть в стороне и держал руку в сумке с глиной, но молчал. Его расстроенное лицо кривилось от злости, но брови то и дело разглаживались, будто он не мог сдержать тоски, одолевавшей его слишком сильно. – Я не виноват, что вы разнылись, как девочки, – отвечает Кисаме, скалясь, – Все подохнем, кто раньше, кто позже. Мы все здесь за этим. – Говори за себя! – огрызается Дейдара, – Зачем ты здесь, если тебе на всех плевать? – А черт знает, – Кисаме пожимает плечами, равнодушно поднимая брови, – Я убийца и делаю то, что умею. Вам тоже следует на этом сосредоточиться. – Уверен, Учиха по тебе даже не вздохнет, когда узнает, что тебя угандошили какие-нибудь детишки из Конохи, – язвит Хидан, выплевывая слова, будто яд, – Ему-то на тебя точно насрать. Как и всем твоим соклановцам, а? Кисаме медленно делает шаг назад и, кажется, тянется к рукояти Самехады, но вдруг делает резкое движение – бьет наотмашь внешней стороной ладони. У Хидана на щеке остается след и кровит ссадина – похоже, камень на кольце Кисаме разбился и края остались острыми. Как ни странно, Хидан не отвечает сразу, как обычно бывает. Он медленно моргает, вздыхает глубоко, будто подбирает слова, и поднимает взгляд, находя вдруг Какузу, стоящего у двери в комнату. Заметно, что он удивился и слегка растерялся, но выражение лица тут же меняется – у него всегда так, эмоции сменяют друг друга слишком быстро. Он проводит кончиками пальцев по скуле, смазывая кровь, и сжимает зубы. В груди печёт. Какузу испытывает невероятную злость, но – будь проклято все в этом мире – злится он не на Хидана. Если бы он не славился своим самоконтролем, морда Кисаме уже была бы впечатана в стену без каких-либо промедлений. Это несомненно переросло бы в абсолютно ненужную, но кровавую бойню, а Какузу был настроен убивать, так что последствия оказались бы плачевными. И вовсе не для него. – Хошигаки, – голос Какузу спокойный, но предупреждающий, – Пускать Хидану кровь могу только я. Обернувшись на голос, Кисаме долго смотрит на Какузу насмешливым взглядом, но в конце концов смягчается и серьезнеет. Он качает головой, вздохнув, и опускает руки. – Держи его на поводке, – кивает он в сторону Хидана, – Громко тявкает. – Лучше следи за своим поводком, – отвечает Какузу, многозначительно дернув бровью, – Кажется, твой напарник ждет, когда ты сделаешь ему чай. Кисаме, поморщив нос, усмехается. Он обводит взглядом всех присутствующих, улыбаясь так, будто все они не достойны траты времени, и уходит. Едва ли конфликт исчерпан – тут все как на подбор злопамятные и стоит лишь искре вспыхнуть, как срач разгорится с новой силой. Но теперь Кисаме вряд ли будет провоцировать Хидана при Какузу, в конце концов, он воспринимал свои силы реалистично, а Какузу внушал уважение, даже несмотря на его идиота-напарника. – Хидан. – А тебе-то че надо, – огрызается, не глядя на Какузу. Рассматривает кровь на пальцах и дергает щекой, словно от досады. – Иди в комнату. Пора собираться. – У нас нет задания. – Я сказал, пора собираться, – с нажимом говорит Какузу и его взгляд становится требовательным, но не таким, как обычно. Хидан улавливает что-то иное, похожее на недосказанность. Делать нечего. Хидан оборачивается на Дейдару, кивает ему и, пожав плечами, идет за Какузу. Стоит ему зайти в комнату, как дверь за ним захлопывается, а Какузу, внезапно оказавшись рядом, хватает его за подбородок, заставляя повернуться. Его жуткий взгляд проходится по ссадине и начинающему темнеть синяку, и с каждой секундой брови хмурятся все сильнее. – Отпусти, че тебе… – дергается Хидан, освобождаясь из чужих рук. Он вдруг почувствовал себя каким-то уязвимым и на миг даже страшно стало, так сильно перло от Какузу злостью. Правда совсем не той злостью, с которой они срались и кромсали друг друга. – Тебе нужно прекратить нарываться. – Будто это я виноват! – взрывается Хидан, – Блять, да я всегда виноват! Какузу смеряет его надменным взглядом и от странного наваждения не остается и следа. Он снова выглядит равнодушно, словно глухой, бездушный камень, с которым бесполезно разговаривать. Усевшись за стол, Какузу снимает капюшон, маску и трет лицо руками. Вообще-то мысль в его голове уже сформировалась, но он не знал, как ее высказать. Хидан на взводе, это очевидно, но должен же существовать шанс, что он сможет воспринять информацию верно. К тому же, она ему только на руку. Но для начала надо успокоить этот водопад эмоций. – Ты слишком импульсивен. – Ну да, ебать, – Хидан фыркает, принимаясь расхаживать за спиной у Какузу, – Зато ты как амеба. Чудесный баланс, не находишь? – язвит он. – Успокойся. Мне надо сказать тебе кое-что– – Нет, это я тебе кое-что скажу! – перебивает его Хидан и подходит почти вплотную. Он хватает Какузу за плечо, тянет его, заставляя повернуться к себе, – Ты знаешь, что Сасори убили? Дейдара остался один, Пейна не видели несколько дней, Конан вообще пропала, но тебе нет до этого дела! – Хидан… – Ты еще хуже Хошигаки! У него хотя бы есть эмоции и пусть он делает вид, что ему плевать на нас всех, это хотя бы что-то. Но ты! – Хидан втягивает носом воздух, обрывая себя на полуслове, словно давится собственным возмущением, – Готов поставить на кон свое бессмертие, что ты бы забыл мое имя сразу, как только узнал, что меня больше нет. Какузу решает не перебивать. Он понимает, что это тот самый момент – Хидана несет и он не заткнется, пока не выскажется. Правда не совсем понятно, что именно его так спровоцировало. Дейдара, конечно, его друг, но чтобы вот так разойтись из-за чужой грусти… – А я ведь здесь из-за тебя, – Хидан вдруг истерично улыбается, хотя в глазах ни капли веселья, – Я все отдал, все что было, самое дорогое, чтобы только пойти за тобой. Знаешь, я видел тебя много раз, пока путешествовал. Нахмурившись, Какузу смотрит на Хидана непонимающим взглядом. Хидан кивает ему в ответ, сжимая губы. – Да, представляешь? Куда бы я не пошел, всюду натыкался на тебя. Как я и ожидал – ты, блять, даже не обращаешь внимание на окружающих, но это меня не удивляет. А я думал, что это не просто так. Или мне хотелось так думать? – нервный смешок, не удержавшись, слетает с губ, – Мне казалось, в тебе весь смысл, какая-то тайна или разгадка. Так что, когда за мной пришел ты, я не раздумывал ни секунды. Променял свободу на тебя. И теперь я чувствую себя полным идиотом! Чем больше Хидан говорил, тем яснее становилось у Какузу в голове. Все не так – он тоже помнил его, потому что хоть Какузу и не обращает внимание на людей в основном, он не мог не заметить Хидана. Конечно, он видел его. В порту, в забегаловке на краю деревни, на узкой лесной тропе. Хидан казался ему призраком, духом, который бесцельно мотается по свету, настолько у него было бесцветное, тоскливое лицо и яркие глаза, постоянно что-то словно ищущие. Конечно, тогда Какузу совсем об этом не задумывался, но ему казалось странным, что их пути пересекаются так часто. И когда он увидел, за кем конкретно его отправил Пейн, в голову закралась нелепая мысль о судьбе. Сомнения начинали рассеиваться. Он ведь не сможет уйти настолько незаметно, чтобы Хидан не увязался за ним, так зачем что-то выдумывать? – А еще ты был первым человеком, который убил кого-то на моих глазах. Ты чуть ли не воплощением смерти для меня стал, но я тогда был пиздюком, который ничего в жизни не видел, кроме горячих источников и развлекух для богачей. Я представлял, как попросил бы тебя взять меня с собой, чтобы я мог сбежать, наконец, научиться у тебя чему-то. Надеялся, что увижу тебя еще раз, – голос Хидана становился тише. Он оперся рукой на стол, сгорбился и опустил голову, глядя в пол. Будто уже разговаривал сам с собой, даже не глядя на Какузу, – Ты тогда тоже был свободен. Но твоя причина оказаться здесь материальна и проста. Бля, я… Даже завидую тебе. Хорошо, когда чувства не мешают жить, да? – Хидан, я ухожу. Растерянно нахмурившись, Хидан поднимает взгляд. Он движется как-то заторможенно и вяло, словно пьяный, настолько его разъебало от нахлынувших эмоций. Едва ли он вообще понял смысл сказанного, но хотя бы умолк. – И у нас есть задание. Перед уходом, Пейн отдал приказ искать Девятихвостого. Хидан разводит руками и ухмыляется, – Замечательно… – Мы не пойдем его искать, – Какузу вздыхает, – Я не пойду. Это звучит так безапелляционно, что Хидан не знает, как ответить. Он глупо смотрит в ответ, часто моргая, на его лице мелькает замешательство, вопрос, недоверие, он то открывает рот, то закрывает, закусывая губу. «Как чертова рыба в аквариуме», думается Какузу. Бедный, потерянный жрец – вот он кто, без прошлого и без будущего, обескураженный и всеми забытый. Брось его одного, и он запутается в собственной тени. – Я ухожу сейчас. Ты пойдешь со мной? – спрашивает Какузу. Ему кажется, что, если он не подтолкнет Хидана к нужному руслу размышлений, тот так и зависнет на пол дня. И странно, что Какузу не чувствует внутреннего протеста, а ведь немного ранее он был бы счастлив просто незаметно уйти, чтобы никто не нашел его и не догнал, особенно проклятый, заебавший до глубины души Хидан. Уйти и забыть, как страшный сон все это. А вот теперь хотелось снова услышать, как Хидан скажет, что никуда не уйдет. Самонадеянно, пожалуй, эгоистично, но вполне в духе Какузу. Хидану кажется, будто под ногами трескается земля и он вот-вот провалится, уже даже чувствует, как дух захватывает в груди. То ли страшно, то ли наоборот воодушевляет, он не может понять. Стоило только привыкнуть к определенному ритму жизни, свыкнуться с правилами, требованиями, кое-как справиться с ограничениями, как Какузу рушит это всего парой слов. Это плохо? Или хорошо? Хидан не понимает. Он представляет, как говорит «Нет». Воображаемая реальность сразу идет трещинами, забивает горло стеклом и хочется царапать кожу на шее, лишь бы отпустило. Какой-то странный способ мазохизма – представлять что-то плохое, прокручивать это и раздирать самого себя все сильнее и сильнее, хоть и жутко, неприятно, но снова представлять, как отказываешься от чего-то важного. У Хидана хорошее воображение. Он чувствует, как его ломало бы от тоски после ухода Какузу, зачем-то продолжает представлять это, а в его мыслях у Какузу непередаваемое выражение глаз, которого не может быть в реальности. Ему бы хотелось, чтобы Какузу расстроился из-за его отказа, только ради этого он сказал бы «нет» – это уже садизм, но… Водоворот из чувств, в котором так и хочется захлебнуться, кружил без остановки. Перед глазами снова возникло то пламя, от которого пёрло жаром, черная пыль, запах металла и пороха. Какузу – уставший, измученный, еле стоящий на ногах. Тогда Хидан по-настоящему испугался, хотя сам не понимал почему. Сейчас он тоже боится, но причина кристально ясна – он не хочет бросать Какузу, но и боится, что Какузу бросит его. – Куда? – спрашивает он, чудом сдержав дрожь в голосе. Так живо себе напредставлял всякого, что аж в носу защипало. – Есть одно место. Тебе оно не понравится. В голове бьется одна мысль – «куда угодно, если с тобой», но Хидан только сжимает челюсти. Ему не хочется показаться совсем уж зависимым, но это очень трудно скрыть. Он довольно давно чувствует что-то особенное, странно щекотное, оно заставляет его думать слишком много и совсем не о том, о чем он привык. Заставляет волноваться, когда Какузу теряет сердца, заставляет смотреть неотрывно ему в спину или заглядывать в глаза бесстыдно, искать там что-то, чего, в итоге, ни разу не находил. Его понимал только Дейдара – сколько часов они проводили в этих бесполезных, тоскливых разговорах о том, чего у них никогда не будет. У Дейдары еще был шанс, он обычный человек, если подумать, он мог бы стать нормальным, но Сасори больше нет и кто знает, как он это переживет. Хидану стать нормальным не светило. Может когда-нибудь смерть вернет его в ряды обычных людей, но когда это будет… Ждать слишком долго, а ускорить процесс он не осмелится. Да и Какузу, в отличие от Сасори, вполне себе жив – вот он, прямо перед глазами, как всегда усталый и какой-то понурый, ждет ответа. Нет, погодите. Он правда говорит с Хиданом о том, чтобы уйти? Вдруг ощутив какой-то мощный прилив тревоги, Хидан трет лицо руками, размазывая по щеке кровь из ссадины. Он полностью сбит с толку. Может Учиха его все-таки заморочил своими красными глазюками, заступившись за Кисаме, и это все бред, рисуемый ошалевшим мозгом? – Хидан, у меня нет времени на твои раздумья, – торопит его Какузу. Честно говоря, его пугает, что Хидан не спешит с ответом. Глупо, но он сомневается, сможет ли уйти, если Хидан уходить не захочет. – Я не понимаю, – говорит Хидан из-под ладоней, прижатых к губам, – Зачем ты зовешь меня с собой. – Ты говорил, что никуда без меня не пойдешь. – Ну бля, мы же, типа, напарники, – как-то нелепо оправдывается Хидан, – Я имел в виду, что не брошу тебя… – Так не бросай. Так странно, что разобрать выражение лица Какузу стало еще сложнее, когда он снял маску. Хидан просто зачем-то считает стежки у него на щеках. К слову, он был удивлен, когда увидел их впервые. Какой в них прок? Неужели у Какузу реально челюсть отвалится, если их не будет? Такой глупый вопрос, а занимал его голову пару дней к ряду, но спросить Хидан, конечно, не решился – он уже знал, что ответом ему будет тишина и тяжелый, усталый вздох. – Почему, – практически одними губами произносит Хидан. Он просто не понимал и ответ мог бы прояснить многое. – Я решил, что ты можешь быть… полезен, – небрежно отвечает Какузу. Он очень старается вести себя как обычно, беспристрастно и сухо выговаривая слова, но видит бог (если он существует) как тяжело ему это дается. – Ты решил, а? – Хидан вздергивает подбородок и сжимает губы, на его лице такое неприкрытое разочарование, что Какузу даже смотреть на это больно, – Тогда я решил, что мне плевать. Чего я вообще ожидал? Идиот! – Хидан поднимает руки, словно обращается к небу, и начинает расхаживать по комнате, – Какой я идиот! Не трудно понять, что сейчас начнется очередной истеричный монолог. Какузу не сможет это вынести – ему не хочется выяснять отношения здесь, где слишком много чужих ушей. К тому же нельзя терять время, нужно уходить, раз уж решил. Не хочется задерживаться здесь ни единой лишней минуты и раз уж нужно идти одному… значит так и будет. Что-то мерзкое, ледяное скребет по ребрам, Какузу снова становится погано – уходя из своей деревни он чувствовал нечто подобное. Может и тогда все проблемы были из-за недосказанности? Какузу никогда не был красноречив, он не умел говорить много и складно, наверняка многих это раздражало и, похоже, это сыграло с ним злую шутку. Скажи он больше тогда, скажи честно и от самого сердца, возможно, от него отвернулись бы не все, остался бы хоть кто-то, кто помог бы… возможно он бы не остался один, преданный и униженный. Ведь сейчас происходит то же самое. Просто несколько слов – искренних и простых – и Хидан бы перестал мучиться. Но Какузу просто не мог выдавить из себя ни слова. Он встал из-за стола, собрал волосы назад и надел капюшон. Хидан остановился у стены, вцепившись в Какузу взглядом. Сказать было все еще нечего, хотя так хотелось хоть что-то из этих чертовых мыслей облечь в слова. В горле стоял ком из невысказанного, но Какузу предпочел задохнуться. Хидан проводил Какузу взглядом, судорожно соображая, что должен сделать. Схватить его за рукав, за руку, прижать дверь, загородив дорогу, не дать двери закрыться, не дать ему выйти из убежища… Мысли только сменяли друг друга слишком быстро и пока Хидан пытался выбрать хоть одну, дверь уже хлопнула, а в комнате стало тихо. Ну нет уж. Не в этот раз. Он дернул дверь настолько сильно, что та ручкой впечаталась в стену, отбив краску. Догнав Какузу на крыльце, Хидан молча остановился рядом с ним, уставившись перед собой – широкая дорога уходила в горы, сужаясь и петляя, небо понемногу темнело, но было чистым, без единого облака. Сухой, прохладный ветер обдувал лицо и пах чем-то пресным, вроде гнилых опавших листьев. Осень – значит дожди, Хидан ненавидел дожди, но сейчас они его мало волновали. – Ты должен мне объяснить кое-что, – говорит Хидан, серьезно сведя брови. Он почему-то сосредоточен, как охотничья собака, все его чувства напряжены, словно ему предстоит какая-то внушительная битва. Губы вытянулись в тонкую линию, глаза неотрывно смотрят вперед, будто пытаются разглядеть что там, за горизонтом. – Не могу обещать, – отвечает Какузу, хотя хотел бы ответить иначе. Он должен выносить нужные слова в себе, вырастить, как дерево, бережно позволяя ему разрастись. Кто знает, сколько на это уйдет времени, оставалось надеяться, что у Хидана хватит на это терпения.