До того, как Ганнибал стал принадлежать Уиллу, он принадлежал Мише.
Вендиго рождается из брюха оленя. Но не обычного оленя. Из брюха Рейвенстага. Величественного зверя с пернатой гривой, с темной, как обсидиан, и гладкой, как масло, шерстью, переливающейся серебром в лунном свете. На копытах Рейвенстага кровь тысяч охотников, но не эта кровь окрашивает траву сегодня вечером в черный цвет. Это её собственная кровь. Её живот зияет, раскроенный изнутри теми когтями, что изо всех сил пытаются выбраться наружу. Из неё вылезает маленькое чёрное существо. Рейвенстаг смотрит вниз на своего детёныша и слизывает кровь с его мордочки, чтобы лучше его рассмотреть. Она улыбается и называет его «Смертью». Вот какова мать Смерти. Вскоре она умирает. Её кровь уже вяло сочится из ран в почву, теперь багровую и влажную, возвращаясь в землю. Жизнь за жизнь. Таков путь Рейвенстага. Смерть открывает рот и пытается издать звук. Раздается хныканье, но оно звучит неправильно. Вместо этого он морщится и пытается зарычать. Это звучит куда лучше. Это кажется правильным. Он встает на ноги, неуверенно покачиваясь. Раздается странное ворчание, и его пугают вибрации его живота. Смерть голоден, и прямо перед ним еда. Он лезет в рану на боку матери, в дыру, из которой он вышел, в поисках чего-то мягкого и съедобного. Вместо этого он чувствует что-то твердое и острое. Отдергивая руку назад, он издает испуганный визг. Его голова мотается из стороны в сторону, убеждаясь, что никто не слышит этот тихий звук слабости, прежде чем расслабиться. Он в безопасности. Пока. Он нерешительно просовывает руку обратно, продавливая мягкие органы и ткани, и хватается за что-то крепкое и округлое. Он тянет, его когти скользкие от крови. Рука выходит первой. Она черная и тонкая, как его собственная. Затем маленькая круглая голова. Это его близнец. Она меньше его. В глубине души Ганнибал знает, в нём вспыхивают животные инстинкты, говорящие, что он ничего не должен своему более слабому близнецу. Он может оставить её там задыхаться в животе их матери. Таким образом у него будет больше еды, и никто не скажет ему, что он действует не в соответствии со своей природой. Так уж устроен мир. Сильный хищник процветает, а более слабый умирает. Смерть знает это, и всё же что-то в нем теплеет при виде этого лица, столь похожего на его собственное. Это что-то значит для него, знать, что в их венах течет одна и та же кровь. Это создает своего рода связь. Он решает оставить её себе и называет её Мишей. Она обращается к нему, в свою очередь называя его Ганнибалом. Они вместе обедают плотью своей матери, и он вылизывает её дочиста, как это сделала для него его мать, потому что это и есть любовь. Она окрашена кровью.***
Хотя они похожи по размеру и возрасту, Миша куда слабее и менее развита, чем он. Она ползает на четвереньках, хрипит и фыркает, как будто ещё не может рычать. Ганнибал знает, что он, должно быть, делал это ещё в утробе матери. Он легко видит, как поглощал все питательные вещества их матери и оставлял её без пропитания. Вендиго жадны по своей природе, и это первый и последний раз, когда ему будет стыдно за эту часть себя. Ганнибал думает о Мише не как о сестре, а как о своей подопечной, потому что именно он вытащил её в этот мир и дал ей имя при свете полной луны. Её безопасность — его приоритет, и он прячет её в куче теплых листьев, пока сам учится выживать. Когда его бросили в реку одним ударом массивной лапы (он остался с тремя красными углублениями на груди), он узнает, что более крупные существа, с коричневым густым мехом и большими когтями, пока слишком сильны, чтобы он мог с ними справиться. Он должен подождать. Он начинает с птиц, осознавая тем самым важность скрытности, низко пригибаясь в высокой траве и оставаясь совершенно неподвижным, ожидая, пока синяя птица приблизится на дюйм ближе к червю, её последний приём пищи, прежде чем он набросится. Затем он переходит к кроликам, тем самым учится двигаться быстро и ловко и находит идеальный угол, чтобы сгибать ноги и бегать по-настоящему быстро. Затем лисы, хитрые существа со своими маленькими берлогами, и Ганнибал учится важности терпения и ума. Всеми своими результатами убийств он делится с Мишей. Ганнибал чувствует, как он кипит от гордости, когда её щеки округляются, а маленький живот выпячивается. Её тело становится всё сильнее, но разум — нет. Она остается простой, но счастливой. Если Ганнибалу приходится постоянно заставлять себя (бежать немного быстрее, убивать что-то немного большее), чтобы найти удовольствие, Мише нужно только плести венки из цветов или танцевать с птицами. Она движется вместе с ветром, покачивая головой там, где цветочная корона цепляется за рога, предназначенные для того, чтобы прокалывать кого-то насквозь, и крутит свои нежные запястья так и этак со своими когтями, созданными для убийства. Она настолько нежна, что плачет всякий раз, когда видит смерть. Не раз Ганнибал обнаруживал, что она держит на руках тело крошечной птицы, глаза и лицо которой наполовину съедены муравьями. И её глаза, такие выразительные, такие наполненные болью, приковывают его. Ганнибал никогда не сможет сказать ей, что вкусная красная каша, которой он её кормит, за которую она его так мило благодарит, — это животные, которых она так горячо любит. Ганнибал храбр во многих аспектах своей жизни, но в этом он трус. И это будет его падением.***
Ганнибал понятия не имеет, как она узнала правду. Всё, что он знает, это то, что однажды он вернулся к ней, а она не танцует с птицами. Вместо этого она стоит неподвижно и холодно, как гора. Он подходит к ней, утыкается носом в её шею, чтобы почувствовать её температуру. Вроде всё нормально. Затем он обнюхивает её, и горячая сладость лихорадки намекает на что-то. Возможно, она просто голодна? Он подталкивает свою добычу к ней. Она хнычет и отворачивается от него. Её щека мягкая напротив его собственной. Всё в ней такое мягкое. Ганнибал снова подталкивает еду, на этот раз сильнее, и рычит. Она удивляет его тем, что рычит в ответ. Выпрямившись во весь рост, пока не возвышается над ней, Ганнибал кладет руку ей на голову. Сейчас не время для мягких ласк, сейчас время для доминирования, но он не может удержаться и нежно гладит её, прежде чем направить её голову к еде. Она борется с ним, и его хватка на её шее сжимается и становится сильнее. «Ешь, — сердито думает он. — Ешь то, что я тебе даю». Черное размытое пятно, и щека Ганнибала щиплет. Он отпускает её, моргая от шока. Его сестра ушла. Он касается своего лица и чувствует влажность, чувствует кровь. Она его поцарапала. Она причинила ему боль. Самое нежное существо на свете, существо, которое Ганнибал любит больше всего на свете, намеренно причинило ему боль. Осознание этого больнее, чем жгучая пульсация на щеке. Это тревожит его куда больше, чем тот факт, что она отметила его как слабого перед другими хищниками такой очевидной травмой лица. Он не понимает. Почему она это сделала? Это не имеет никакого смысла. Миша его обожает. Ганнибал слышит шорох и щурится на край поляны. Вот лиса, морда у неё красная, а внутренности птицы валяются на траве. И вот теперь он знает. Всё размыто, искажено. Стена бесконечной зелени. Реки текут из глаз Ганнибала, но не реки слез, а реки крови. Ему трудно видеть. Трудно думать. Она знает. Он знает, и она уходит. Некоторые существа созданы монстрами, и Миша, милая Миша, не входит в их число. Природа должна была сделать её птицей или кроликом. Что-то нежное и сладкое. Что-то, что Ганнибал мог бы съесть и сохранить в себе навсегда. Даже сейчас, после пролития крови, она не хищник. Ганнибал слышит её хныканье вдалеке. Её маленькие ножки беспорядочно стучат по земле, как будто она не может бежать прямо, потому что спотыкается, ослепленная грустью. Она не думает о скрытности или ловкости. Она думает только о том, чтобы убежать от него как можно дальше. Ганнибал не может дышать. Он не предвидел, что Миша оставит его. Она умрет без него, это факт. Она не умеет охотиться и убивать. Она не знает, как найти укрытие, когда идёт дождь, и ей слишком сложно увидеть подстерегающую её опасность. Она не знает, как выглядят охотники. То, как работают их ружья или их сети. Всё, что она умеет, это танцевать с птицами и плести венки из цветов. И быть счастливым. Как делать Ганнибала счастливым. Значит остаётся только одно. Ганнибалу придётся убедить её вернуться и остаться с ним. Он бросается вслед за сестрой. Он слишком много всего чувствует. Страх, что она никогда его не простит. Гнев из-за того, что он просто сохранял ей жизнь, почему она этого не понимает? Всё, что он делает, он делает для неё. Его эмоции рассеяны и, может быть, поэтому он не чует их и не видит блеска их ружей и блеска сетей, пока не становится слишком поздно. Всё, что он видит, это Миша, лежащая на земле, страдающая от боли, извивающаяся и кричащая. Кричащая его имя: — Ганнибал! Это имя, которое она выбрала для него. Её имя для него, потому что в её мире не существует смерти. Мир Миши слишком ярок, слишком красочен, чтобы его можно было омрачить такой вещью. А её брат делает её счастливой, как световой шар, которым является солнце. Он её счастливый шар. Её Ганнибал. И Ганнибал позволил ей дать ему имя, потому что назвать что-то — значит владеть этим, а он хотел, чтобы он принадлежал ей. Он хотел всегда быть в её сердце. Ганнибал падает на землю перед ней, отчаянно царапая сеть, разделяющую их. Его тело трясется и дёргается в конвульсиях, но это не мешает ему рыться в сетях. Он сжимает зубы и дрожит от боли, рыча в отчаянии добраться до нее. В этот момент его хватают за шею. Он вялый и слабый и не может их сбросить. Невозможно каждый раз быть самым крупным и сильным хищником. Сеть лишила его всей энергии, и когда на него накидывают собственную сеть, он бессильно падает на землю и проклинает свои дрожащие конечности и глупость. Ему следовало думать, как лиса, высматривающая опасность за пределами своего логова. Ему следовало быть быстрым, как птица, и добраться до неё раньше. Ему следовало подумать, как двуногий, и принести оружие. Он должен был быть лучшим хищником. Двуногий перебрасывает его сестру через плечо, как ценного оленя. Она кричит, широко раскрыв глаза. Она не понимает. Конечно, не понимает. Это первый раз, когда она сталкивается со злом, и Ганнибала нет рядом, чтобы удержать её подальше. Вместо этого его оттаскивают в другую сторону. — Ганнибал! — плачет она, ещё больше запутываясь в сетке. — Ганнибал! Они смеются над её слабой борьбой. И они смеются над его ревом. Ганнибал видит кровь на траве. Её кровь. Мир исчезает, а в ушах звенит. Всё, что он слышит, это её голос, выкрикивающий его имя раз за разом. Её испуганный, дрожащий от ужаса голос, умоляющий его исправить всё. Исправить всё, как он делал это много раз раньше. Но он не может. Не в этот раз. Слова матери эхом отдаются в его ушах. «Смерть», — назвала она его. Он есть смерть, а смерть развращает и разлагает. Она причиняет горе и боль. Смерть не может любить. Смерть не получает счастья. Это было несправедливо. Всё это было так несправедливо. Но, как понял Ганнибал, в жизни редко что бывает справедливо. Особенно для монстров. Так и быть, если Ганнибалу не удастся обрести своё счастье, тогда он отнимет его у этих мерзких двуногих. Тогда он даёт обещание. Он будет выслеживать их одного за другим, и когда они будут истекать кровью и реветь у его ног, он не проявит к ним никакой пощады, так же, как они не проявили милосердия к его сестре.***
Ганнибала таскают из фургона в фургон. Хотя все фургоны различаются по размеру, форме и цвету, пахнут они всегда одинаково: маслом и дымом. Ганнибалу это противно так же, как ему противны двуногие. Он всегда в клетке, всегда под охраной вооруженных людей, всегда под присмотром. Клетки маленькие и тесные. Он спит там, где ест, и ест там, где испражняется, и со временем это постепенно уничтожает его. До тех пор, пока он не перестанет быть Ганнибалом. Остаётся лишь зверь. Его не волнует унижение. Не волнует, что с ним, высшим хищником, эти низшие существа обращаются как с домашним животным. Он не думает о побеге или о лесе с его зелеными сочными деревьями и землей, пахнущей грязью. Это больше не его дом. Без Миши лес — не что иное, как место, столь же непривлекательное и холодное, как металлические прутья его клетки. Двуногие бьют его палками и прутами для скота, но это не заставляет его преследовать волков или подчиняться их командам и есть кровавые куски оленей. Он не будет выполнять ни один из этих трюков, и поэтому владельцам он быстро надоедает, и они передают его снова и снова. Иногда он воет как волк, но не волк в стае. Одинокий волк. Одинокий волк ждёт ответного воя своей семьи, но его всё нет и нет. Ганнибал ничего не чувствует, дрейфуя в сером мире. Он опустошен, как никогда, но впервые за всю свою жизнь он не голоден, он не умирает от голода. У него нет аппетита, поэтому он угасает и увядает, так же как и его воспоминания о Мише.***
Но однажды появляется Мейсон Вёрджер и всё меняется. Светловолосый, веселый, с угрозой в глазах, он привлекает внимание Ганнибала. Он бросает взгляд на вендиго, состоящего лишь из кожи и печали, и говорит: — Всё в порядке, мальчик. Я знаю, что не так. Я тебя так хорошо починю. Он поворачивается к двуногому, которому в настоящее время принадлежит Ганнибал. Тело Стью прочно сидит либо на диване, либо на водительском сиденье фургона, и презрение Мейсона к нему очевидно. — Чем ты его кормил? — спрашивает Мейсон. — Олениной, — хрюкает Стью, почесывая живот. Крошки пиццы падают с его одежды на пол. Мейсон вздрагивает, поглаживая свою безупречную шубу, как можно предположить, с сочувствием, вот у только Мейсона Вёрджера нет сочувствия. — Ясно, ясно. Я дам тебе за него пятьдесят штук, — говорит Мейсон. Глаза Стью вылезают из орбит. — Серьёзно, чувак? Я имею в виду, я не жалуюсь, ладно, но почему? Он выглядит так, будто доживает последние дни и ни черта не делает. Не охотится. Не ест. Он даже не злится. Он просто смотрит в никуда, — он пинает клетку Ганнибала и ворчит, — Ленивое животное. — Ох, правда? — Мейсон улыбается своими острыми зубами. — Ну, я знаю, что его воодушевит. — Что же? — Дай мне ключи от его клетки, и я покажу, — загадочно отвечает Мейсона. Стью послушно пошёл за ключами. — Ты готов к ужину, мой питомец? — Мейсон воркует, понизив голос и протягивая руку через решетку, чтобы погладить Ганнибала по голове. Ганнибал мгновенно напрягается, нижняя губа скривилась от интимного прикосновения к его рогам. Он пытается его укусить, но Ганнибал очень устал, а Мейсон слишком быстро убирает руку. Когда Мейсон снова пытается его погладить, Ганнибал перебирается в самый конец клетки. Он пытается встать, но сразу сгибается из-за головокружения, у него просто нет сил. Он немного рычит, но звук слабый и прерывистый. — Тише, тише, мальчик. Оставь это для милого человека, который дарит тебя мне. Ганнибал моргает, глядя на Мейсона. Стью вернулся, в его мясистых руках позвякивают ключи. — Ты заставил его встать? — кажется, он впечатлен. — Я могу больше, — обещает Мейсон, беря предложенный ключ. Стью поворачивается, чтобы посмотреть на Ганнибала, желая увидеть ещё одно чудо. Мейсон открывает дверь и пихает Стью внутрь, захлопывая за собой дверь с оглушительным звоном. Стью замирает. Ганнибал тоже. Он не может вспомнить, когда в последний раз двуногий был так близок к нему. У него слюнки текут, глаза темнеют, адреналин течет по слабым конечностям. Он выпрямляется, пока не достигает своего устрашающего роста, и снова рычит. На этот раз всё выходит правильно. Низко, глубоко и гортанно. Снова Хищник. Ганнибал смотрит на Мейсона. — Ну же. Покажи мне, на что ты способен, — с детским ликованием зовёт его Мейсон. Ганнибал атакует. Он кусает место соединения плеча и шеи, пока тело Стью не становится окровавленным и разорванным. — Ганнибал, Ганнибал, нет, — слабо умоляет Стью. И нет, он не имеет права это говорить. Не это имя. Оно ему не принадлежит. Оно принадлежит Мише. С его стороны неправильно это говорить, грешно, противно. Ганнибал отрывает мужчине челюсть и в наказание кусает его за язык. Его крики эхом отражаются от стен фургона. — Ганнибал, — говорит Мейсон вслух, проверяя имя. — Мне нравится. Звучит страшно. Идеально подходит для монстра. Ганнибал отрывает Стью руки, сдирает с них плоть, слизывает с них кровь и всасывает костный мозг. То же самое он делает с ногами. Он с удовольствием кусает сердце, не обращая внимания на кровь, стекающую по его подбородку. Он ест до тех пор, пока не насытится до предела. Наполненный. Целеустремлённый. В конце концов, он причиняет боль тем, кто забрал его сестру, и однажды он доберётся до них, до тех двуногих, и убьет их так медленно, что к тому времени, как он с ними покончит, они встретят смерть с распростертыми объятиями. — Я беру его, — говорит Мейсон в пустоту.***
Мейсон даёт ему рай. Клетка, который на самом деле не клетка. Она простирается настолько далеко, насколько может видеть глаз Ганнибала. Есть небольшая речка, в которой струится вода. На земле выделяются разноцветные цветы, добавляя яркие брызги красного и мягкие оттенки розового к зеленому оазису. Деревья шуршат от ветра, ветра настоящего, а не фальшивого, как из странной штуковины, созданной двуногими. Там воздух спёртый, почти неподвижный и пахнет потом. Этот ветер насыщен землей, прохладен и подвижен, как вода. Он слышит щебетание птичьих песен. Миша была бы здесь счастлива. Сердце Ганнибала болит в его груди. Он царапает себя, надеясь вырвать его. Он в раю, и почему-то это хуже, чем фургоны, маленькие клетки, палки для избиения и пруты для скота. Хуже, потому что мысль о том, что он будет здесь, почти так же свободно, как когда-то в дикой природе, в то время как Миша где-то заперта, одна в темноте, ужасна. Даже хуже, потому что ему будут постоянно напоминать о ней птицы, с которыми она танцевала, и цветы, из которых она сплела бы венки. Нет, Мейсон не подарил ему рай. Он бросил его в ад. И спасения не будет. Единственное облегчение Ганнибалу приходит со звуком открывающейся двери клетки. Паническое дыхание, сопровождающее это, запах пота в воздухе, значит ужин подан. И вот однажды это один из них. Тот, который нёс Мишу на плече, как трофей. Ганнибал наслаждается его криками, медленно поедая его от пальцев до предплечьев, от пальцев ног до коленей, и старается заткнуть его раны большими листьями, чтобы он продержался дольше. Ганнибал рычит на него, требуя знать, где она, скажи мне — но двуногий либо не понимает, либо не хочет отвечать. Он держится сутки. Мейсону это нравится. Такой явной жестокости его монстр никогда раньше не проявлял. Он хлопает и свистит и награждает его ещё одним. Потом ещё и ещё. Ганнибал снова становится сильнее на крови своих врагов. Он ест регулярно, а когда не ест, наращивает силы. Он практикует охоту на мелкую добычу, практикует передвижение скрытно и бесшумно. Он начинает с самого начала, пока не станет так же хорош, даже лучше, чем раньше. Пока он не станет лучше лис, птиц и медведей. Даже лучше, чем двуногие. Он тренируется, пока не будет готов разработать план побега, потому что, хотя он и убил их всех, её всё ещё нет рядом. Как будто Мейсон знает, что он делает, потому что однажды он приходит с историей. — Знаешь, Ганнибал. Я проводил о тебе кое-какое исследование. Ну знаешь, откуда ты, как тебя поймали, потому что я узнаю ещё одного хищника, когда вижу его, и зверей вроде нас нелегко поймать. Ганнибал ничего не говорит, потому что не понимает ничего, кроме своего имени. Слова Мейсона — полная тарабарщина. Какой-то странный язык, который кажется ему резким и вульгарным. — Я узнал о ней. О Мише. Она была твоей сестрой, да? У меня тоже есть сестра. Прекрасная штучка. Я всё время держу её при себе. Еще одно слово, которое Ганнибал знает. Ещё одно имя. Это более священное, чем предыдущее. Ганнибал меняет свое мнение. Этот язык прекрасен, ну, или имеет потенциал быть таковым, если он может поведать ему всё, что нужно, чтобы найти её. — Мы должны помнить, что такой мир, как наш, создан не для добычи. И именно добычей она была, не так ли? Слабый, болезненный зверь. По крайней мере, как Ангус говорил мне, ну, этот, — Мейсон машет в сторону последнего убийства Ганнибала. — Ни на что не годна, кроме супа, — сказал он. — Признаюсь, мне показалось это забавным. Учитывая, что ты ешь нас, кажется справедливым, что лишь немногие из нас едят вас в ответ. Все, что Ганнибал понимает, — это слова «Миша» и «Добыча» вместе. Добыча. Вот что сказали ему другие двуногие, указывая на оленей и волков. Когда они хотели, чтобы он напал, убил и съел. Ганнибал чувствует тошноту в животе. — Видишь ли, я понимаю, что здесь происходит. Ты отомстил и теперь хочешь найти её. Я пытаюсь сказать, что возвращаться не к чему. Честно говоря, я не понимаю, о чём весь этот шум. Не пойми меня неправильно, я люблю Марго и всё такое, но если бы кто-то предложил мне рай, я бы сказал ей: «Прощай, дорогая». О, я уверен, она будет выпотрошена, но иногда родная кровь того не стоит, понимаешь? Ганнибал моргает, перебирая каждое слово, отчаянно пытаясь понять. — Ты не понимаешь, да? — Мейсон вздыхает. — Ну, это нормально. Думаю, ты никогда не узнаешь. Мейсон собирается уйти, а Ганнибал карабкается за ним, прижимаясь к решетке клетки, потому что ему нужно знать. — Что? — Мейсон воркует ему. — Чего ты хочешь, мальчик? — Миша, Миша, — повторяет раз за разом Ганнибал. — Ха, значит, ты все-таки можешь говорить. Хороший мальчик. Мейсон бросает в клетку Ганнибала особое «угощение». Ухо падает на землю и остаётся там же. — Миша, — снова повторяет Ганнибал. — О, нет. Не так-то просто. Сначала ты мне покажешь несколько трюков. Вот о чём всё это время шла речь. Трюки. Возможность для Мейсона унизить Ганнибала, сначала дав ему цель. — А теперь перекатись, — говорит Мейсон. Ганнибал уже видел, как Мейсон раньше проделывал подобные трюки со своими маленькими четвероногими существами, которые издавали много шума и виляли хвостами. Мейсон проделывал это перед клеткой несколько раз, скорее всего, готовясь именно к этому моменту. Он хотел, чтобы Ганнибал знал, что означают эти команды. — Давай, Ганнибал. Перекатись. Ганнибал проглатывает свою гордость. Это не первый раз, когда он делает это с момента пленения, и он чувствует, что не последний. Он медленно приседает, а затем перемещается на живот. Он слегка двигается и раскачивается, но просто не может заставить себя сделать это. Это самое настоящее унижение. Раньше, в клетках и фургонах, он был словно оцепеневшим. У него не осталось ничего, о чём можно было бы заботиться, и поэтому ему не было больно, когда его унижали и плохо с ним обращались. Однако теперь эти надоедливые чувства вернулись, а вместе с ними — достоинство и гордость. Он глотает их, позволяет себе почувствовать холодную и мягкую на ощупь траву. Это заставляет его думать о ночах, проведенных вместе с Мишей на мягкой земле глядя на звезды. Миша. Он делает это ради Миши. И вдруг становится легко перевернуться и посмотреть на Мэйсона, ожидая его «угощения». Палец пролетает мимо него и попадает ему в грудь. Ганнибал не обращает на него внимания. — Теперь умоляй, — это ещё одно слово, которое Ганнибал не может понять. Он старается. О Боже, он так старается. Он прыгает, лает и делает всё те же вещи, которые, как он видел, Мейсон делал с другими своими домашними животными, но ни одно из них не является правильным. Мейсон теряет терпение, топает ногой и бормочет про себя знакомые слова: идиот, тупое животное, пустая трата пространства. Ганнибалу не обязательно знать точное значение слов, чтобы понять, что его оскорбляют. И все же он пытается доставить удовольствие Мейсону, пока, наконец, не рухнет в кучу, изнуренный и задыхающийся от напряжения. — Ладно, ты сделал всё, что мог, и я всегда стараюсь вознаграждать своих питомцев, когда они делает всё возможное, хм. — Мейсон достает из-за спины небольшую коробку и трясет её. Внутри что-то дребезжит. Запах сильный, знакомый, с едва заметными следами птиц и ароматом сладких цветов и крови. Но не просто крови, а их крови, их общей крови. Мейсон ставит коробку перед решеткой, и Ганнибал когтями рвёт коричневый материал через щель. Он рвётся так же легко, как кожа. Внутри кости. Ничего, кроме костей. Её кости. Ганнибал падает на колени, хватаясь руками за остатки его сестры. И теперь Ганнибал наконец хнычет и скулит. — Видишь, хороший мальчик. Я знал, что ты можешь умолять меня! — Мейсон хвалит и бросает ему сердце. Оно падает на землю и кровь разбрызгивается по траве. На секунду Ганнибал думает, что это его собственное, потому что все, что осталось в его груди, — это эта глубокая пустая боль. Снова. — Теперь ты останешься, не так ли? Ты останешься, потому что тебе больше некуда идти? Ганнибал долгое время поступал именно так. Он позволяет оцепенению взять верх, и голод начинается заново. Он позволяет тому, что, как он позже узнает, является горем, завладеть его жизнью. Слабый и бесцельный, он задаётся вопросом, превратится ли он однажды в кости в ящике, которыми Мейсон будет греметь. Он долгое время уверен, что умрёт в этой клетке. Однако он никогда не мог предсказать Уилла.***
В тот момент, когда он чувствует запах Уилла, Ганнибал знает, что всё будет по-другому. В то время, как большинство двуногих соблазнительны и восхитительны, Уилл воняет. Слишком солено и горько, слишком больно, что Ганнибал может понять. Ганнибал не может ничего с собой поделать. Его обычное безупречное самообладание не выдерживает, не позволяет ему прятаться в тени и наблюдать издалека, пока он не сможет составить план действий. Вместо этого он прижимается к Уиллу, как только тот поворачивается спиной, и вдыхает его запах. Что-то есть у него под ногтями. Кровь. Это боец. Затем Уилл оборачивается, и ох, что действительно захватывает Ганнибала, так это его глаза. Глаза, которые зеленее леса, голубее неба и полны жестокости, которую Ганнибал видел только однажды в отражении реки. Он Смерть. Он похож на него. Если Миша была его противоположностью, светлой и доброй, а он темным и жестоким, то Уилл был ему равным. Конечно, сейчас он дрожит, его дыхание сбивается от страха, но однажды он станет кем-то могущественным. Ганнибал сделает его таковым. Ох. Ганнибал так взволнован. Даже перевозбужден. Он буквально вибрирует от волнения. Он забыл первый закон природы. Первый и единственный урок, который преподала ему мать перед смертью. Что приходит, то и уходит. Точно так же, как листья сморщиваются и умирают разноцветной смертью, падая с деревьев зимой только для того, чтобы возродиться весной, зеленые и пышные. Точно так же, как рейвенстаги умирают с рождением детенышей. Точно так же, как птица кормит лису только для того, чтобы лиса умерла и напитала почву. Ганнибал знает, что природа исправит эту ошибку. Что, поскольку у него отняли компаньона, он в свою очередь получит его. Жизнь за жизнь. Тот факт, что Уилл принадлежит к тому виду, который охотился на него и его сестру — жестокая ирония. Но Ганнибал недолго беспокоится об этом. Конечно, это всегда можно изменить. Но только если Уилл готов меняться. Только если Уилл сможет понять. Только если Уилл сможет его полюбить. Потому что у Ганнибала нет желания иметь компаньона, который желал бы отказаться от него. Он провёл достаточно времени в клетке, чтобы понять, что навязывать такое существование кому-то другому — это жестокость, которую даже он не может совершить. Ганнибалу не терпится прикоснуться к нему, его коготь уже потянулся к лицу Уилла, но он отстраняется в последнюю минуту, когда понимает, что движется слишком быстро и ведёт себя крайне грубо. Он прижимает коготь к своему рту и зубами пытается удержать его на месте. В конце концов, кусаться для него всегда было естественно. Мгновение спустя он всё же позволяет себе прикоснуться, почувствовать Уилла, всё время напоминая себе, что нужно быть нежным и аккуратным. Всё в Уилле такое двуногое. Его кости такие хрупкие. Ганнибал мог легко разломать его пополам и съесть. Он хмурится, когда его взгляд добирается до живота Уилла. Вместо желудка — кажется дыра, а ребра торчат, словно камни. Хотя Ганнибал знает, что это нормально для вендиго, он также знает, что это ненормально для двуногих. Ганнибал смотрит на своё последнее убийство. Съел бы Уилл это, если бы Ганнибал предложил? Он никогда раньше не видел, чтобы двуногие ели сырое мясо. Могли ли они вообще его есть? Неважно. Он узнает. Хотя Ганнибал почти всегда чувствует приступы голода в желудке, у его Уилла нет причин также испытывать этот голод. Ганнибал даст ему насытиться. Он наполнит Уилла едой, как Уилл заполнит пустоту в его груди. Жизнь несправедлива к Ганнибалу, но это… Возможно, это снова исправит ситуацию.