***
«Наверное, ты забыл позвонить и напомнить», — звучало в голове у Винса, и продолжая диалог с начальницей, он сказал вслух: — Три раза! — потрясая тремя пальцами и имея в виду, что звонил он чёртовым Саммерсам три раза, и уж точно не он виноват, если у кого-то настолько дырявая память, что он не может запомнить время визита! Послал же боженька парочку — что он, что она, ну настолько противные и безмозглые! А шишки все валятся на Винса. Он сделал свирепое лицо, представил, что картошка — это Филипп Саммерс, и несколькими точными ударами безжалостно уничтожил её в пластиковом лоточке с сырным соусом. Услышал хихиканье, поднял взгляд — него пялились две девчонки, одной лет двенадцать, другой — не больше восьми. Винс скосил глаза к носу, высунул язык и надул щёки — девчонки так и покатились. Ободрённый успехом, он вставил две картошки в нос и скорчил такую рожу, что девочки от восторга завизжали на ползала, но тут явилась их мамаша; она быстро покончила с весельем и увела девчонок, испуганно и сердито косясь на Винса. Он закатил глаза: ну да, да, конечно, он страшный педофил. Хотя будь это его дети, как бы он отреагировал, если б какой-то псих за соседним столиком корчил им рожи? Ха, он устроил бы соревнование по рожам и показал бы, что его рожи лучше! А если бы псих оказался симпатичным, то он, может, подошёл бы познакомиться и перестал бы быть отцом-одиночкой — сложно растить двух детей, если ты один... От мыслей о воспитании детей, которых у него не было, отвлёк чужой взгляд, который Винс почувствовал буквально спиной. Обернувшись, он увидел парня, который, поняв, что его засекли, быстро отвернулся. Чего это он пялится? Может, Винс забыл картошку из носа вынуть? Винс проверил: не забыл. Он всё-таки не полный болван (может, только самую чуточку, но не на все сто процентов). Тогда, значит, хочет познакомиться. А почему бы, собственно, и нет? Симпатичный здоровяк — как раз такие Винсу и нравились. Но когда он поискал парня взглядом, тот уже пропал из виду. Что ж, сам виноват! Винс и думать забыл о парне, когда вышел из Мака. Не подумал о нём и тогда, когда рядом с ним остановилась неприметная старая тачка. И уж точно не вспомнил о нём, когда ему на голову надели мешок, а рот заклеили. Винс не успел не то что посопротивляться, он даже не понял, что и как произошло, не успел испугаться. Вот он идёт по полутёмной улице, а вот уже лежит спелёнутый в тесноте и ничего не видит. Хлопнула дверца машины, заработал мотор; Винса качнуло — машина поехала. Он всегда знал, что может заболтать кого угодно. Как-то раз к нему подошла компания из пяти суровых парней и попросила объясниться: какого, мол, чёрта он носит такие шмотки и такую причёску. Через десять минут Винс уже рассказывал им, где найти лучшие в городе бургеры и как пройти в секретный бар, где точно не разбавляют пиво. Но как спастись болтовнёй, если тебе заткнули рот?! — М-м-м-м?! М-м-м-м!! Никакой реакции, только шум двигателя и проезжающих мимо машин. Винсу стало по-настоящему страшно. Что с ним сделают?! И за что? Он задёргался, пытаясь избавиться от пут. Его, кажется, завернули в покрывало или нечто подобное. Охваченный нешуточным испугом, он бился и извивался, пытаясь освободиться, но скоро начал задыхаться в мешке и собственных волосах. О господи. Он помрёт тут, задушенный своими же дредами, ещё до того, как узнает, что было нужно похитителю! Машина свернула и остановилась, Винс замер, опутанный волосами, будто колючей сетью. Он услышал шаги по гравию, потом дверца машины открылась, и не успел он сделать хоть что-то, как его подхватили и перекинули через плечо. Человек нёс его, кажется, вовсе без усилия. Что, чёрт возьми, происходит?! Винс снова отчаянно замычал и попытался дёргаться, но не так-то это просто, когда ты спелёнут по рукам и ногам. Человек остановился, придерживая его одной рукой. Потом Винс услышал, как поворачивается ключ. Ещё несколько шагов — и его свалили на мягкую поверхность; теперь он полусидел со связанными за спиной руками и спелёнутыми в покрывало ногами. Щёлкнул выключатель, а затем мешок с головы наконец-то сняли, и Винс жадно вдохнул воздух, показавшийся холодным и свежим. Волосы закрывали лицо, и он ничего толком не видел через эту завесу, но заботливая рука осторожно откинула косички и дреды назад, и Винс оказался лицом к лицу со своим похитителем. Короткий ёжик тёмных волос, яркие голубые глаза, широкие плечи — красавчик, вот только в выражении лица было что-то странное, будто он терпит сильную боль, но старается этого не показать. Он сидел на корточках перед Винсом и внимательно вглядывался в его лицо. Потом протянул руку и отклеил липкую ленту. — Какого хрена?! — было первым, что выпалил Винс, когда смог говорить. — Что, блядь, за хуйню ты творишь?! Если это сюрприз или шутка, если кто-то из моих друзей-долбоёбов... Парень прижал палец к его губам. Винс замолчал так резко, словно ему опять заклеили рот. По спине побежали мурашки; он почувствовал, как волоски на шее встают дыбом. Похититель потрогал его губы, кончиками пальцев обвёл их контур. Слегка прижал, будто проверял на упругость. — Что ты... — выдохнул Винс, но парень мягко закрыл ему рот ладонью. Нет, это точно не шутка. Винс навскидку мог назвать пару ебанутых знакомых, способных устроить шуточку с похищением, но даже они не были ебануты... настолько. Он быстро оглядел комнату, пытаясь отрешиться от того, что его лицо изучающе трогают: аскетичная обстановка — диван, на который Винса и свалили; письменный стол, полка с книгами. Даже телевизора нет. Взгляд зацепился за распятье на стене, и Винс почувствовал, как покрывается холодным потом. Фанатик. Фанатик, у которого крыша поехала на почве религии. Парень гладил его по лицу: провёл пальцами по брови, по носу, потрогал ресницы. Потом коснулся волос, зарылся в них пальцами, взял в ладонь дред и косичку, сравнил, провёл по всей длине. Как инопланетянин, которому в руки попался человек, и теперь надо осмотреть и сообразить, из каких частей состоит это существо. Исследователь тем временем вжикнул молнией на куртке Винса, развёл полы в стороны. Под курткой на Винсе был вязаный кардиган салатового цвета, а под ним — рубашка в мелкий цветочек: он ведь шёл с работы, поэтому был в офисном — по крайней мере, в том, что сам считал подходящей для офиса одеждой. Похититель принялся расстёгивать пуговицы, и только тут Винс додумался до другой аналогии: не инопланетянин, проводящий опыты над землянином, а любовник, дорвавшийся наконец до объекта своих чувств. Кажется, его сейчас будут насиловать. Мысль была настолько абсурдной, что Винс истерически хихикнул, и парень поднял голову, глядя с недоумением. — Послушай... — ему снова попытались зажать рот; Винс мотнул головой, пытаясь избавиться от чужой ладони: — Да я был бы... — «...не против, если бы ты просто предложил», сказал бы он, если б ему дали договорить, но, кажется, похититель ничего слушать не желал. Зажимая Винсу рот своей крепкой рукой, он серьёзно посмотрел ему в глаза, словно пытаясь без слов внушить: молчи, сиди тихо. Интересно, он немой? Ведь не все немые не слышат. Одно было понятно: он не хочет, чтобы Винс говорил. Стоит ли прислушаться к его желаниям? Возможно, лучше помолчать, чтобы снова не заклеили рот липкой лентой; может, представится случай укусить его... Винс поднял брови домиком и медленно кивнул, пытаясь показать, что готов слушаться. Парень снова занялся пуговицами. Теперь его руки коснулись обнажённой груди Винса, потрогали соски — по телу пробежали мурашки, Винс пошевелился и сглотнул. У него были чувствительные соски, и хотя он никогда бы не подумал, что может возбудиться в такой ситуации, его тело, кажется, считало иначе. Просто замечательно: пугающий незнакомец, возможно — религиозный фанатик, раздевает его и лапает, а тело считает, что попало в эротическую фантазию. Пугающего незнакомца, кажется, заинтересовало то, как твердеют соски: по крайней мере, он сжал их, погладил круговыми движениями, потёр между пальцами. От каждого движения по телу разливалось едва уловимое тепло, отдававшееся в члене, и Винс шумно вздохнул. Нет, глухим парень точно не был — поднял голову и внимательно посмотрел. Их взгляды встретились, и Винсу страшно захотелось заговорить, сказать, что если ему развяжут руки, то он сам всё сделает — но он вспомнил, чем закончились предыдущие попытки, и прикусил язык. Нет, так не выйдет. Надо найти другой способ освободиться. Парень подался вперёд и уткнулся лицом Винсу в шею, втянул воздух. Сухие, жёсткие губы ткнулись под челюсть, потом возле уха; его дыхание Винс не услышал — почувствовал. Сердце у похитителя колотилось, как бешеное: с виду тот казался спокойным, но так близко Винс чувствовал, что по его крупному, сильному телу пробегает дрожь; он как будто сдерживался — а что было бы, если б не сдерживался?.. От одной мысли по телу снова пробежали мурашки, и неясно было — от страха или от возбуждения. Стоя на коленях у дивана, он медленно, бесшумно тёрся лицом о тело Винса, не целовал толком, не ласкал, как умелый любовник, просто касался губами, прижимался щекой, и на лице его было написано наслаждение, перемешанное со страданием. Винс, понимая, что из нынешнего положения он ничего сделать не сможет, сдался и только тяжело дышал, стараясь отвлечься на посторонние мысли — получалось плохо, потому что какая-то его часть считала ситуацию очень возбуждающей. Когда похититель отстранился, и Винс увидел, как у него стоит — так, что, наверное, это было больно, под джинсами-то — его собственный член окончательно встал и упёрся в ширинку. Ну ещё бы. Нас так хотят. «А то, что нас потом убить могут, чтобы свидетелей не осталось и никто в полицию не пошёл, тебе в голову не приходило?!» — отчитал Винс сам себя. Не помогло: эрекция не пропала, а затуманенный возбуждением разум подсунул утешительное: «50% на 50%: может, убьют, а может, и нет». Похититель потянул вниз покрывало, которым связал Винсу ноги, отбросил в сторону, но зажал его щиколотки между своими бёдрами. Накрыл рукой его член через джинсы — Винс охнул, когда чужая крупная ладонь провела вверх-вниз и слегка сжала, потом дрожащие пальцы потянулись к пуговицам. Они снова встретились взглядами; светлые глаза похитителя теперь казались тёмными из-за расширившихся зрачков. Винса грызло уебанское, безрассудное любопытство: что он будет делать дальше? Дальше парень приспустил на нём джинсы и коснулся члена так осторожно, что у Винса вырвался совершенно неуместный смешок — захотелось сказать «не бойся, не укусит», но он ничего не сказал, конечно же. Парень бросил на него взгляд, который Винс расценил как предупреждающий — молчи, мол — и обхватил член уже увереннее, медленно провёл вверх-вниз — Винс прикусил губу, стараясь не стонать, кто знает, может, стоны у этого типа тоже под запретом. Трение сухой, жёсткой ладони было одновременно болезненным и жарко-возбуждающим. Когда большой палец потёр чувствительное место под головкой, Винс выдохнул и откинул голову, стукнувшись затылком о спинку дивана. Хотелось подаваться бёдрами навстречу, вталкиваясь в чужую ладонь, чтобы усилить это трение, это давление; но со связанными за спиной руками и зажатыми между чужими коленями ногами особо не подвигаешься, оставалось только кусать губы и тяжело дышать. Похититель скорее изучал его, чем пытался довести до оргазма, хотя чего там изучать, у самого разве не то же самое? Обводил пальцем отверстие на головке, размазывал смазку по члену и своей руке — теперь скользило лучше, свободнее; добавилась и вторая рука, накрыла мошонку, перебирая и лаская. Теперь стало хорошо, так хорошо, что Винс забыл, где и с кем находится — ровно до тех пор, пока его не перевернули одним движением и не поставили на колени, заставив грудью опереться на диван. О, чёрт! Вот оно. При одной мысли о том, что и как с ним можно сделать в такой позе, Винс зажался — и тут же подумал, что так будет больнее. Волосы упали по обе стороны от лица, снова создав колючую и жаркую ловушку, поэтому он был почти благодарен похитителю, когда тот убрал дреды и косички, откинув их на одну сторону. Винс прижался щекой к чехлу на диване, чувствуя, как его трогают и гладят по внутренней стороне бёдер, по ягодицам, а потом кончик пальца касается отверстия, проводит, толкается внутрь насухую... — Послушай... — Винс решился всё же нарушить обет молчания. — У меня в кармане куртки... смазка и презервативы. Пожалуйста... Тебе и самому так будет лучше... Похититель внял: пошарил в карманах его куртки и нашёл нужное — Винс всегда носил с собой, никогда не знаешь, где встретишь любовь всей своей жизни. От сердца слегка отлегло, когда он услышал, как открывается крышечка. По комнате поплыл банановый запах — да, Винс любил банановую, она ещё и съедобная была — случаи разные бывают, — а потом в него проникли щедро смазанные пальцы. Он глубоко задышал, стараясь не зажиматься, стараясь расслабиться, но как расслабиться, когда ты связан и тебя собирается трахать незнакомый мужик?! Похититель медленно потянул пальцы назад, а потом снова вставил. И ещё раз. Винс по-прежнему его не слышал — слышал только тихие влажные звуки, с которыми пальцы входили в его анус, но ни стонов, ни даже дыхания этого блядского ниндзя до него не доносилось. Он представил, как тот с сосредоточенным видом наблюдает за собственными пальцами, то погружающимися в растянутое отверстие, то выходящими из него, и по телу снова пробежала дрожь. Блядство, блядство, блядство, почему это так возбуждает, почему... Тут похититель прижался губами к его пояснице, и Винс вцепился в диван зубами, чтобы не застонать, но из горла всё равно вырвались жалкие скулящие звуки. Он почти готов был умолять, чтобы его члена коснулись; пытался потереться о диван, но этого было мало, мало... Пальцы и губы исчезли, послышалось вжиканье молнии, шелест фольги. С презервативом похититель возился долго, Винс снова неуместно хихикнул, представив, как участливо спрашивает: «Помочь?». Член у него был под стать всем остальным габаритам, это было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что Винсу нравились большие члены, нравилось чувство предельного растяжения; нравилось, как член давит на все нужные точки. Плохо — потому что Винс вздрагивал при мысли, что будет, если похититель разойдётся, начнёт трахать его быстро и грубо; он ведь порвёт его к чёртовой матери... Но похититель не торопился, действовал медленно и плавно, гладя Винса по спине, зарываясь рукой под одежду. От каждого толчка по телу прокатывалась горячая волна, а когда похититель просунул одну мокрую от смазки руку Винсу между ног и сжал его член, двигая рукой в такт собственным неторопливым движениям, Винс застонал, двигаясь ему навстречу, вталкиваясь, потираясь об эту руку. Несколько судорожных движений — и он забился в оргазме, сам насаживаясь на огромный член и стискивая зубами диванный чехол. В глазах потемнело, поплыли цветные круги; всё тело расслабилось, обмякло, зубы разжались, колени разъехались, и он попытался было завалиться на бок, но его подхватили под грудь и снова поставили на четвереньки. Твёрдый член продолжал распирать задний проход и двигался всё так же размеренно и медленно, как чёртова секс-машина, всякий раз проезжаясь по простате. Винс даже не знал, что так бывает, но его накрыло вторым оргазмом, таким мощным, что он не соображал, что происходит, и не сразу понял, что стоны, которые он слышит — его собственные... После этого ему хотелось только, чтоб его оставили в покое. Убьёт? Запрёт в подвале и будет трахать каждый день? Да и похрен, главное, чтобы не требовал ничего делать... Когда Винса везли в машине, он даже ухитрился вырубиться. Но вот когда вывели наружу и развязали руки, на него снова напал страх. Где его выкинули? Что будет дальше? Куда бежать? Он услышал шум мотора и трясущимися руками снял с головы мешок. Незнакомый тёмный переулок, мусорные баки... Чёрт побери, где он?! На подгибающихся ногах он вышел из переулка... И уставился на светящуюся в темноте огромную красную букву М. Похититель привёз его к тому же Макдональдсу, из которого забрал.***
Он знал, что после всего произошедшего у него есть только один выход, но мозг изобретал всевозможные отговорки. А вдруг не выйдет вскрыть вены? У Сенеки вот не вышло, кровь не текла. Повешение вызывало у него отвращение, он боялся удушья. В автомастерской, где он работал, была масса способов покончить с собой, но несправедливо так подставлять Кэла и других работников... Самым отвратительным было то, что какая-то часть его — видимо, греховная, животная часть — чувствовала себя так хорошо, как никогда в жизни. Впервые за долгое, долгое время он чувствовал себя... расслабленным. Почти счастливым. Он долго просидел в ванной, глядя на лезвие, но, вопреки обычаю, не смог даже порезать себя, не то что попытаться вскрыть вены. На диване он нашёл крупную, шероховатую деревянную бусину с простым узором и прижал её к губам. В памяти вспыло — гибкое смуглое тело, кожа под губами и под руками такая нежная, хочется прижаться к ней всем телом, но одежда мешает, а избавиться от неё нельзя... Как он будет жить с этим дальше? Бусина в руке казалась тёплой, живой. Семя греха, распространяющее порок вокруг себя. Есть и другой выход: бусину сжечь, уничтожить. Вернуться на ферму — он совершил ошибку, когда уехал в город (он просто не мог не мог не мог остаться). Попросить прощения у Капитана. Принять наказание. Трудиться и молиться с утра до ночи, чтобы не было даже мыслей... А потом в один прекрасный день шагнуть на дорогу под первую проезжающую мимо фуру, и уже не думать ни о водителе, ни о том, что самоубийство — это тяжкий грех. Так? Он снова прижался губами к бусине и поднял взгляд на распятье. Но тот, безмолвный и страдающий, никогда не давал ему ответов ни на какие вопросы — он был давным-давно мёртв.***
— Винс, у вас что-то на голове. — А?! — очнувшись от своих мыслей, он дотронулся до своей макушки, и Джессика Саммерс, которая наконец соизволила прийти в назначенный день, кисло улыбнулась: — Ой, простите, это же просто ваши волосы, — пропела она противным голоском. — Джессика, вы такая смешная, — сказал Винс тоном, который подразумевал прямо противоположное. Филипп Саммерс, проходя мимо Винса в кабинет Сары, взял его косичку, изобразил пальцами ножницы и сказал: — Чик-чик! Когда он повернулся спиной, Винс в подробностях изобразил, что его тошнит. Сара, пропускавшая Саммерсов в свой кабинет, сделала ему страшные глаза и поскорее закрыла дверь, чтобы Саммерсы не обернулись случайно и не стали свидетелями этого перфоманса. А по мнению Винса, пусть бы и стали — всё равно вероятность того, что эта безмозглая парочка закажет у Сары дизайн-проект, стремилась к нулю. Он вернулся к работе, но сосредоточиться было сложно — он всё думал о том, что случилось несколько дней назад. Тогда он дошёл до своего мотороллера, сиротливо припаркованного на опустевшей стоянке, доехал до дома и завалился спать, оглушённый всем случившимся, а с того момента никак не мог поверить в то, что всё это было на самом деле. Его изнасиловали. А он-то думал, что достаточно просто не попадать в тюрьму, чтобы этого не случилось... Сомнений по поводу термина у Винса не было: он не помнил, чтобы давал согласие на похищение и всё, что произошло следом. Конечно, он отделался легко: его не избили, не порвали и даже использовали презерватив, но факта это не меняло. Наверное, самым правильным было бы обратиться в полицию, но вот этого Винс не смог сделать. Сразу представил, как будут переглядываться полицейские, какие вопросы они будут ему задавать... Больше всего терзала мысль, что негодяй может проделать то же самое с кем-то другим. Что, если это будет кто-то совсем юный? Или кто-то с более хрупкой, чем у Винса, психикой? А если похититель решит прикончить следующую жертву? Винс ведь тоже тогда будет виноват! Мучимый этими вопросами, он навестил Сэма и попросил одолжить ему пистолет. Сэм удивился, но пистолет дал, велев соблюдать осторожность. Теперь Винс всюду расхаживал с оружием, и его тяжесть придавала ему уверенности. В Макдональдс он наведывался теперь каждый вечер после работы. Безуспешно: похититель не показывался. «Сообщи в полицию, — говорил себе Винс, — не говори всей правды, придумай что-нибудь!» Но что говорить? Как доказать, что он не сам поехал с парнем к нему домой, чтобы переспать? Винс не знал. Сегодня он, проводив Саммерсов, которые снова ограничились только обсуждениями, опять оседлал свой верный мотороллер, надел шлем с тигриными ушами и поехал к Макдональдсу. Мрачно сидя над картошкой и чизбургером, он думал, что сам себе уже напоминает маньяка, который так и кружит возле места преступления. Что-то как будто толкнуло его в спину. Он обернулся — и увидел его у входа. Сердце тут же ухнуло куда-то в живот, горло сжалось, руки похолодели. Это лицо с плотно сжатыми тонкими губами и яркими голубыми глазами Винс бы узнал где угодно. Он встал, забыв убрать за собой, и пошёл к дверям, глядя на похитителя в упор. Тот не отводил взгляд, смотрел прямо, всё с тем же выражением, которое тогда так поразило Винса — выражение лица человека, который терпит сильную боль, но старается этого не показывать. Когда он почти подошёл к дверям, парень развернулся и вышел. Шёл он неторопливо, явно не сбежать пытался, а просто уйти от толпы. Винс, конечно, пошёл следом. Таким манером они вышли на парковку, где парень развернулся к Винсу и протянул ему раскрытую ладонь, а на ладони... бусину. Деревянную бусину, которая, наверное, слетела с дредов. Винс сам не ожидал, что на него накатит такая злость. — Да ты охуел! — заорал он и ударил парня по руке. Бусина упала и, подпрыгивая, покатилась по асфальту; парень нагнулся и проворно поймал её, сунул в карман и выжидательно уставился на Винса: что ещё, мол, сделаешь? — Садись в машину, — процедил Винс сквозь зубы. Пистолет достать не решился — на парковке наверняка были камеры. Похититель слушался. И тогда, когда Винс приказал сесть в машину, и тогда, когда приказал вырулить с парковки и ехать, куда будет сказано. Проехав пару кварталов, они свернули в тупиковый переулок к мусорным бакам, и Винс приказал заглушить мотор. Из окон машины видны были только закопчённые кирпичные стены, окна жилищ располагались выше, и если б кто-то выглянул, то не увидел бы ничего, кроме крыши машины. Винс вытащил из-за пояса джинсов пистолет и ткнул дулом в похитителя. Руки у него тряслись, поэтому дуло так и плясало из стороны в сторону; наверное, получилось не слишком угрожающе. Они смотрели друг другу в глаза. Винс не мог придумать, что сказать; что вообще говорят в таких ситуациях? Парень медленно протянул руку и мягко взял пистолет за дуло, прижал к своему лбу. Винс сглотнул и облизнул губы. Другой рукой парень обхватил его за запястье, чтобы рука не дрожала. Ладонь у него была тёплая, шероховатая от мозолей; Винс некстати вспомнил эту самую ладонь на своём члене. — Да блядь, — сказал он громко и дёрнул дуло пистолета в сторону. — Ты ёбнутый, что ли?! Парень смотрел. Винс нацелил дуло ему в пах. Тут похитителя всё же проняло — он сглотнул, Винс увидел, как дёрнулся туда-сюда кадык, и сжал кулак, но остался сидеть неподвижно. Так близко было видно, как бешено бьётся жилка у него на горле. Винс нажал на курок. Парень аж подпрыгнул на месте и резко выдохнул — ага, проняло, проняло всё-таки! — и недоумённо уставился на мокрое пятно у себя в паху. Винс нажал на курок ещё и ещё, выпуская из дула струйки воды: пистолет был водяной, Сэм использовал его для вечеринки, где изображал полицейского. — Сраный ты ублюдок, сука, мудила ёбаная, какого хрена?! — заорал он. — Нахрена ты это сделал?! Блядь, да почему ты просто не подошёл познакомиться?! Привет, я Зак, Брендон, Майк, Джон, поехали потрахаемся, и я был бы такой — конечно, поехали... И даже если б тебе всралось отыграть похищение, я б не возражал, но предупреждать надо! Пре-ду-пре-ждать! — Я не думал, что такой вариант возможен. Винс так удивился, впервые услышав его голос, что даже замолчал. Голос был хриплый, как у человека, который уже очень давно ни с кем не разговаривал, но говорил парень складно, хорошо. — В смысле, ты меня похитил и изнасиловал, потому что боялся, что я тебе откажу?! — опомнился он. Похититель отрицательно покачал головой. — Тогда почему?! Что вообще за херня?! Ты маньяк, что ли, какой-то?! Сколько ещё парней ты вот так... — Ты первый. — Ну охуеть теперь! Мне честь выпала! — Винс продолжал размахивать довольно тяжёлым пистолетом. — Seddan akta gamat! Парень недоумённо моргнул. — Ну, из «Пятого элемента», помнишь? Корбен поцеловал Лилу, а она ему... — Винс осёкся и махнул пистолетом: — Хрен с ними, я пытаюсь тебе втолковать, что ты совершил преступление. — Я знаю, — последовал тихий ответ. А затем то, что уж вовсе ни в какие ворота не лезло: — Прости. — Прости?! Прости?! Если б ты мне на ногу наступил, то мог бы сказать «прости»! — заорал Винс. — Вот честно, въебать тебе хочется! — Я приму любое наказание, — серьёзно кивнул тот. — Ты имеешь полное право меня ударить. — Да где тебя воспитывали?! Не имею! Никто не имеет! Я имею право пойти в полицию, а не бить тебя! Парень опустил голову, глядя на собственные сложенные на коленях руки. Винс выстрелил ему в ухо из пистолета — просто чтобы знал. Парень поёжился, сморщился и потёрся ухом о плечо, но ничего не сказал и даже не попытался отобрать у Винса пистолет, хотя если б захотел, то легко бы это сделал, с такой-то силищей... И что теперь? Винс заёрзал, прикусил губу и сделал большие глаза, размышляя; тут он вспомнил, что за ним наблюдают — парень слегка улыбнулся и отвёл глаза. Винсу снова захотелось ему въебать, но он никогда в жизни никого не бил и начинать не собирался, поэтому просто выстрелил в него ещё раз, но на этот раз тот успел закрыться ладонями. — Что делать-то будем? — мрачно поинтересовался Винс. Тут парень поднял на него голубые, как майское небо, глаза и абсолютно ровным тоном сказал: — Ты можешь сделать со мной то же самое. — А?! Похитить и изнасиловать тебя?! Ты, блядь, серьёзно?! — Нет. Я имел в виду... Ты мог бы меня... — он запнулся. То есть как похищать и насиловать, это мы можем, а как выговорить одно-единственное слово, относящееся к сексу, так вдруг язык отнялся? — Предлагаешь мне трахнуть тебя? В качестве компенсации за изнасилование? Господи, да ты и правда ёбнутый на всю голову. — Не в качестве компенсации. — А, просто чтоб хорошо провести время?! Я даже не знаю, какая версия более ебанутая! — воскликнул Винс. — Ни зла, ни слов не хватает! Поверить не могу, что это происходит со мной! Он закрыл лицо руками, пытаясь переварить мысль, что идея трахнуть похитителя ему даже понравилась. Таких у него ещё не было. Он почувствовал прикосновение к колену и вздрогнул, поднял взгляд. — Я не хотел причинять тебе вред, я просто... просто не мог выкинуть тебя из головы с того момента, как увидел, — прошептал похититель. Его рука, тяжёлая, тёплая, лежала у Винса на колене, и от неё словно распротранялся жар, будя стыдные, пугающие, но в то же время возбуждающие воспоминания. Смотрел он умоляюще. Красивый сильный парень умоляет его трахнуть. Винс как будто попал в самые ебанутые из своих фантазий. Рука тем временем переместилась на его бедро, посылая волны мурашек по всему телу. — Ни хрена ты не понял про принцип согласия, бревно ты с глазами. Разрешения спрашивать надо, прежде чем руки распускать, — пробормотал Винс, раздвигая ноги настолько, насколько это позволяла теснота машины. — Можно? — уточнил похититель. — Спрашивать надо до того, как твои клешни у меня в трусах окажутся, а не после. Они посмотрели друг другу в глаза, и Винс пробормотал: — Можно. Уже когда его рука оказалась на члене, Винс вдруг кое о чём подумал. — Как тебя зовут? — выдохнул он, хватая его за запястье и направляя ласкающую руку глубже, дальше. — Джеральд. — Красиво. Я Винс. Приятно... Приятно познакомиться, — он засмеялся и зажал сам себе рот рукой, продолжая вздрагивать то ли от смеха над абсурдностью ситуации, то ли от возбуждения. — Винс... Винс. Винс, — повторил Джеральд, глядя на него совершенно безумными глазами. А потом он подался вперёд и поцеловал его, и Винс, хоть и подумал, что это дикое животное ещё воспитывать и воспитывать, потому что оно снова забыло про согласие, даже не стал сопротивляться. Жар, теснота, неудобство — ничего не стало помехой; он постанывал, покачивая бёдрами навстречу жёсткой руке, и сам направлял поцелуй — Джеральд, кажется, и целоваться-то толком не умел, Винсу пришлось наглядно показывать, как это делается. Но ученик был хороший и учился с энтузиазмом. Что, если... Винс напрягся и слегка отпихнул его — заодно и проверить, послушается ли. Послушался — слегка отстранился, хоть и не убрал руку. — Возьмёшь в рот? — спросил Винс, обводя его припухшие губы кончиками пальцев и вглядываясь в голубые глаза с расширенными зрачками. Джеральд даже отвечать не стал — наклонился и сделал то, что было сказано. Винс прижал пальцы к губам, второй рукой обхватив его за затылок. — Блядь, блядь, блядь... — шептал он, перекатываясь головой по подголовнику. Были у него любовники куда опытнее, но почему-то вот так заводил именно этот — ебанутый наглухо, который ничего толком не умел, но Винсу хватило ощущения влажного рта на головке, языка, обводящего дырочку, руки, потирающей чувствительное место под головкой, чтобы кончить, вцепившись одной рукой в сиденье, а другой — в короткие волосы Джеральда. Пока он пытался отдышаться, Джеральд вытирался бумажными платочками. Стояло у него так, что казалось, джинсы вот-вот порвутся, но сам он при этом казался практически спокойным. Вот это выдержка. Винсу хотелось ему отсосать, но потом в голову пришла идея получше. Он вынул из кармана смазку: — Смажь руку и покажи, как ты сам себе делаешь хорошо. — Я не делаю. — Да ладно! А если вдруг подумаешь о чём-то приятном? Или там, по утрам бывает... — Я молюсь, — ответил Джеральд с нечитаемым выражением лица. — Принимаю холодный душ. Работаю. Или... — Или — что? Он качнул головой: неважно, мол. — Тогда тем более, — решил Винс. — Давай, я хочу на это посмотреть. Джеральд, казалось, был в замешательстве: — Ты хочешь, чтобы я трогал сам себя? — Ага. Именно. Винсу казалось, что это уж точно не развратнее, чем отсасывать, но у Джеральда на этот счёт, видимо, было другое мнение. Он колебался, и Винс сам потянулся к его ширинке, расстегнул молнию и пуговицы, высвободил член, уже влажный от естественной смазки. Но смазки много не бывает. Он взял Джеральда за руку и выдавил туда ещё банановой, а потом опустил его руку на член. — Это называется «Голландский штурвал», — просветил он на ухо, направляя его руку своей. На лице Джеральда удовольствие смешалось со страданием; он закрыл лицо свободной ладонью, но Винс зашептал: — Ну нет, ты давай смотри... Зрелище-то интересное, жаль пропустить! Он медленно отвёл руку от лица и взглянул вниз, на то, как покрасневшая, налитая головка его члена то появлялась, то исчезала между двумя скользкими ладонями; Винс почувствовал, как по всему телу Джеральда пробежала сильная дрожь раз, другой, и он выплеснулся на их сомкнутые руки, а потом беззвучно выдохнул через припухшие, покрасневшие губы. Стёкла в машине запотели так, что даже если б кто-то и заглянул сейчас в окна, то ничего не увидел бы. В салоне сильно пахло банановой смазкой. Они молча привели себя в порядок, потом Винс приоткрыл окно со своей стороны, откашлялся и спросил: — Так что там насчёт того, чтоб тебя трахнуть?***
«К тебе я не поеду, к себе тебя тем более не потащу», — сказал Винс, и они сняли на ночь номер в первом попавшемся недорогом отеле. Только моясь в душе, Джеральд вдруг подумал: ведь Винс теперь увидит его шрамы. Бёдра спереди исчерчены полосками потоньше и потолще, часть была совсем свежей, ещё красной, не зажившей. Ещё были шрамы на руках и один толстый, кривой — от запястья до локтя. Его единственная попытка вскрыть вены, сделанная в тринадцать лет, когда он окончательно понял, что у него встаёт только на парней. У него не хватило духу довести дело до конца. Капитану он сказал, что упал на гвоздь и порезался, и тот самолично обработал и забинтовал порез, не задавая больше никаких вопросов. К врачу он Джеральда так и не отвёл, хотя порез долго не заживал и время от времени воспалялся. Но что сказать Винсу? Или он не спросит? Джеральд понятия не имел, потому что до сих пор ни перед кем не появлялся голым. Самым умным, наверное, было отказаться от всей этой затеи, но он не хотел. Он хотел побыть с Винсом — как угодно, как Винс захочет, только чтобы трогать, обнимать, целоваться. Он не мог поверить, что у него есть такой шанс. Он не мог поверить, что и у таких, как они, всё может быть... по-нормальному? Он всё равно чувствовал, что идёт на преступление против закона Божьего, которому всегда учил Капитан; этот закон ни в коем случае не был снисходителен к таким, как он, закон подразумевал, что он должен бороться, бороться со своей пагубной страстью, а не поддаваться ей! И Джеральд боролся, но в конце концов оказался слишком слаб. Исполосованная, истерзанная кожа могла бы стать его последним щитом, но он... РазвратнаяСлабаяНикчёмнаяПорочнаяТварь ...решил, что придумает, как скрыть порезы. Он задумчиво поднял с пола ванной джинсы. Нет, надевать их сейчас не хотелось, они все в мокрых пятнах, потому что Винс стрелял в него из водяного пистолета. Он усмехнулся. Он ведь поверил, что Винс может его убить. Так было бы проще. Но теперь он понимал, что Винс не такой человек, который может причинить кому-то боль. Винс... Винс, Винс, Винс — как хорошо, что он узнал его имя. Винс говорливый, не может усидеть на месте, мысли у него скачут, он много жестикулирует и смешно корчит рожицы, много матерится, не скрывает эмоций. Наверное, как-то так должны выглядеть бесы. Наверное, истинно праведный человек должен был бы причинить ему вред... да что уж там — убить, но Джеральд никогда не мог проделать ничего подобного. Он и на охоту-то с Капитаном и другими ненавидел ездить, потому что ему было до смерти жалко убитых животных и птиц. Наверное, в этом тоже проявлялась слабость и гниль его натуры. «Сентиментальный, как баба», — презрительно говорил Капитан. Женщин он любил чуть больше, чем геев, но только чуть: всё самое плохое он всегда сравнивал с женщинами. Плаксив, как баба, ноешь, как баба, рисуешь, как баба... В дверь ванной что-то прилетело, и приглушённый голос Винса осведомился, не утонул ли он там. Решившись, Джеральд повесил джинсы на сушилку и обернул бёдра полотенцем: хотя бы частично прикрылся, а там... как получится. Винс валялся на кровати, прикрывшись одеялом. Длинные волосы, как змеи, разметались по белой подушке. В свете ночника его смуглая кожа казалась золотистой, а глаза — тёмными омутами. Его хотелось целовать, навалиться, прижать к кровати и целовать, пока не заболят губы. Трогать его, гладить, прижимать к себе. Облизать его, как конфету. Слиться с ним в одно целое. Господи. Джеральд шагнул к кровати, по пути потеряв полотенце. Винс потянулся к нему навстречу; волосы скользнули по его плечам — тяжёлые, колючие. Джеральд запустил в них руку, перебирая и гладя; губами нашёл его губы. — А... согла... сие? — прошептал Винс между поцелуями. — Я согласен, — ответил Джеральд, чувствуя себя непривычно лёгким и весёлым. В ответ Винс вцепился в короткие волосы у него на затылке и заставил откинуть голову назад: — Будешь выёбываться — оденусь и уйду. Ну-ка быстро спросил у меня согласия! — Ты согласен? — покорно спросил Джеральд. — Вот что, сразу нельзя так было, а?! Начать с этого нельзя было?! — прошипел Винс ему в губы, прежде чем больно впиться в шею. Джеральд беззвучно приоткрыл рот и, конечно, ничего не сказал. Как объяснить, что в его мире ещё несколько дней назад не было даже варианта «подойти, познакомиться и предложить секс»? Был только вариант «один раз получить запретное, преступное удовольствие, а потом умереть». Винс кусал его за шею — больно, но боль перемешивалась с удовольствием. Джеральд дышал ровно и бесшумно, пропуская через себя ощущения — как его тянут за волосы, как влажные, нежные губы впиваются в шею, как зубы прихватывают кожу. Больно. И оттого — ещё лучше. Пусть будет больно, он заслужил боль за всё, что думал, чувствовал и, главное, делал. Винс оторвался от его шеи, заглянул в глаза: — Эй, ну ты хоть чуть-чуть обратную связь давай, а? Нравится-не нравится? Выше, ниже, глубже? Джеральд поймал его руку и положил на свой вставший член: чем не обратная связь? Он бы с радостью принял всё, что сделает Винс, даже если тот решит проделать всё так, как раньше Джеральду казалось, и должно всё происходить между такими, как они — грубо, быстро и бесчувственно, чтобы после чувствовать себя униженным и использованным. Но Винс, конечно, ничего подобного не сделал. Он целовал его, гладил по плечам и по рукам — на мгновение замер, нащупав шрамы, но ничего не спросил и не сказал, — потом уложил на кровать, и Джеральд притянул его к себе, обвивая руками его талию. Тонкий, как деревце. Тяжёлый ворох волос закрыл их обоих, как завеса; скрыл от сурового взора бога и даже от того, кто сидел внутри Джеральда. Сейчас ему здесь места не было, место было только для поцелуев и прикосновений, для тяжёлого дыхания и стонов. — Ты такой красивый, — бормотал Винс, откидывая волосы набок и выдавливая в руку смазку, — такой большой и такой... тупой. — Джеральд в ответ на это почувствовал неудержимое желание рассмеяться и вдруг понял, что он может это сделать. Никто ему не мешает. И он тихо засмеялся, сам себе удивившись. — О, ржёт, — прокомментировал Винс. — Наконец-то. Я уж думал, совсем пенёк. Дуб с глазами. Красивый, но деревянны-ы-ы-ый... Джеральд думал, что ему велят перевернуться и встать на четвереньки, но вместо этого Винс попросил его прижать одно колено к груди. От этого все чувства обострились; ему казалось, что так он уязвимее, беспомощнее, открытей. Как будто, уткни его Винс носом в подушку, он ещё мог бы скрыться от него — и от самого себя, но так? Ему стало страшно. Как будто его выворачивали наизнанку. Как будто что-то внутри ломалось. И Винс — Винс тут не помогал: навалившись, прошептал ему на ухо: — Я хочу тебя услышать. Ну давай, расслабься, я хочу хоть звук... Хоть звук! Когда в него было буквально вбито: нельзя, нельзя, нельзя. Даже резкий выдох ночью мог привести к тому, что Капитан услышит — и накажет, будет стыдить перед всеми... Он привык если и получать удовольствие, то бесшумно, беззвучно. А Винс был шумным — стонал, всхлипывал и даже беззастенчиво болтал прямо в процессе, и того же хотел от него... — Я не могу, — прошептал Джеральд. И всё-таки, когда Винс в него вошёл, согнув почти напополам, подхватив под колени, доламывая то, что ещё не было сломано, он позволил себе выдохнуть почти со звуком. Почти. Винс целовал его и бормотал глупости — просил потерпеть, говорил, что он красивый, но всё равно мудак, но Винс не хочет, чтоб ему было больно... А Джеральд вот хотел — и обхватил Винса за ягодицы, вжимая в себя, безмолвно требуя — давай, давай сильнее. И когда Винс задвигался, Джеральд запрокинул голову и снова попробовал застонать, и хотя горло сжалось, не пуская стон, всё же какой-то звук получился. Волосы Винса то и дело проезжались по лицу, и он ловил их губами; ладонями скользил по его влажной от пота спине, утыкался ему в шею, притягивал к себе ближе. — Винс... — прошептал он, впиваясь ногтями в его спину, — Винс, Винс, Винс... Через всё тело прокатывались волны, захлёстывающие с головой, и он наконец-то смог застонать в голос. Потом Винс вытирал его влажным полотенцем и бормотал: — Ты как? Ну скажи уже что-нибудь, пенёк, блядь... Тебе больно было? Хотя если больно, то ты заслужил... — Я знаю, — сказал наконец Джеральд. — Долбоёб, — резюмировал Винс и кинул полотенце на пол. Кажется, какой-то голос в глубине души Джеральда попробовал что-то вякнуть — что-то про неряшливость и лень, но к этому голосу протянулись чёрные, длинные змеи волос, обвили его и задушили. Винс лежал рядом. Джеральд положил ладонь ему на бедро. Винс лениво шлёпнул его по руке. — Можно? — догадался Джеральд спросить. — Хер с тобой, можно. Он притянул его к себе, и чёрный ворох волос опутал его с ног до головы, утянул на дно, в самую преисподнюю. Но как ни странно, там было лучше, чем в праведном, непримиримом мире Капитана.***
Винс проснулся от того, что ему отсасывают. Лениво, сонно он протянул непослушную тяжёлую руку и погладил Джеральда по голове. — Ни хрена не понял про согласие, — пробормотал, почёсывая его за ухом, как кота. Коротко стриженная голова ритмично двигалась у него между ног, и оргазм был тягучим и медленным, затронувшим всё тело до кончиков пальцев. Потом Винс перевернул Джеральда на спину, снова, как ночью, прижал его колено к груди и ввёл в него два пальца, одновременно взяв в рот истекающий смазкой член. Внутри всё ещё было влажно от смазки. Винс согнул пальцы и медленно подвигал, одновременно скользя ртом по члену, и Джеральд бесшумно выдохнул, вздрагивая всем телом. А вчера даже стонал, надо же. Вытерев рот простынёй, Винс вытянулся на кровати и зевнул. Джеральд ткнулся лбом ему в плечо и зарылся пальцами в волосы — дались ему Винсовы волосы, надо же... Винс машинально погладил его по бедру и замер, нащупав такие же шрамы, как вчера на руках. Вчера, в свете ночника, он его толком не разглядел. Видел — очертания мышц, сухощавых и сильных; разворот плеч, от которого сносило голову... При свете дня шрамы и следы от порезов было отчётливо видно. На руках повыше локтя, на бёдрах. Их было много, так много, что Винсу похужело, и утренняя истома его покинула. Джеральд понял, на что он смотрит; лицо его, прежде смягчившееся, снова затвердело, губы сжались. Он потянул на себя простыню. Винс перехватил его руку. Молчать казалось неправильным — чего притворяться, будто не видел? И потом, слишком много в этом мире всего замалчивается. — Ты вот это делаешь, если молитвы не помогают? — спросил он, постаравшись, чтобы голос звучал мягко. Джеральд не ответил, но ответ и так был очевиден. — Пиздец, — подвёл итог Винс и со вздохом погладил его по бедру. — Может, не надо больше, а? Дрочить как-то здоровее... Джеральд усмехнулся. Когда он улыбался, видно было, какой он на самом деле молодой — лет двадцать пять, не больше. Винс с ужасом понимал, что, кажется, не может больше на него злиться. Концепт прощения он не очень понимал; что значит «простить» кого-то — сказать, что тебе больше не больно? что поступки этого человека тебя не ранили? Но злоба ушла. Как злиться на того, кто так отчаянно к тебе прижимался ночью, кто во сне искал тебя и успокаивался, только нащупав тебя в постели?.. Джеральд и впрямь ему напоминал дерево — искривлённое, изуродованное, но всё-таки стремящееся к жизни и к свету. Что с ним было? Секта? Или просто повёрнутые на религии фанатичные родители (Винс вспомнил распятие и Библию)? Чёрт побери, даже дрочить пацану запрещали, где это видано вообще... Пора было уходить. Оба собирались, разыскивая вещи на полу и под кроватью. — Не смей никого похищать и насиловать, — напутствовал Винс Джеральда, напоследок тыча ему под нос дулом пистолета. — Услышу что-то такое — застрелю. — Я никогда больше ничего подобного не буду делать, — серьёзно ответил тот. — Ну смотри, боженька узнает, что ты соврал — пизды даст... — Винс! — судя по лицу, Джеральд не знал, смеяться или возмущаться. — Ты... богохульствуешь! — Регулярно, — подтвердил Винс и скорчил рожу, растянув рот пальцами в разные стороны. — Я как-то, знаешь, этого вашего бога... не очень. Джеральд оглянулся по сторонам, будто пытаясь удостовериться, что бог не подслушивает откуда-нибудь из шкафа, и с несколько шокированным видом посмотрел на Винса. Потом поймал его за руку, и Винс уже думал, что сейчас ему прочитают нотацию или проповедь, но Джеральд сказал только: — Я очень хочу тебя увидеть ещё раз. — Да уж конечно... — Пожалуйста. Может, просто увидеть. Мне это очень нужно... — Может быть, — откликнулся Винс, желая хоть немного выдержать линию. Хотя он уже представлял, как познакомит Джеральда со своими друзьями. «Это Джеральд. Как мы познакомились? Он меня похитил и изнасиловал, а потом предложил трахнуть его в отместку». Джеральд отпустил его и похлопал себя по карманам куртки, протянул картонную визитку автомастерской: — Я вот тут работаю... Если всё-таки захочешь встретиться — позвони и попроси меня к телефону. Я... — он поколебался, потом вздохнул и продолжил: — Я не буду пытаться с тобой увидеться без твоего согласия. — Смотрите, какая умница! — восхищённо протянул Винс. — Учится! Визитку он забрал и сунул во внутренний карман. На прощание Джеральд его обнял и прижал к себе. Винс обвил его шею руками, и они немного постояли так, обнявшись. Расставаться с ним было даже жалко — Винс решил, это потому, что он сам тоже немного ебанутый.***
В офис опять притащились Саммерсы, принеся с собой удушливый запах её духов, не менее омерзительный запах его одеколона и кислые выражения лиц. Миссис Саммерс уставилась на Винса и воскликнула: — О! А птичка уже улетела? — Птичка? — Винс поднял на неё утомлённый взгляд. — Ну да. Птичка, которая свила это гнездо у вас на голове. Винс возвёл глаза к потолку. «Боженька, я тебя всё время ругаю, но ты, говорят, добрый — так дай мне терпения, а? Саре очень нужен этот заказ! Да хоть какой-нибудь заказ, если честно...» — А вот и яйцо, которое птичка снесла, — заявил мистер Саммерс, тыкая пальцем в крупную голубую бусину у Винса в волосах. Хлопнула дверь, и из кабинета вылетела Сара — маленькая, с копной чёрных кудрей и ярко-красными губами. Обратив взгляд жгучих чёрных глаз на Саммерсов, она указала пухлой рукой на выход и величественно сказала: — Уходите! — Что?.. — Уходите! Вы — не мои клиенты, я — не ваш дизайнер! — Да что вы себе позволяете! — миссис Саммерс покраснела, мистер Саммерс нахмурился. — Я хозяйка в своём офисе. Уж надеюсь, могу себе позволить попросить выйти людей, которые безответственно относятся к моему времени и оскорбляют моего помощника! — воскликнула Сара, напоминая в этот момент римлянку, указывающую варварам на выход — Винс, кажется, даже видел такую скульптуру где-то. Встретившись взглядом с мистером Филиппом Саммерсом, Винс расплылся в улыбке до ушей. — Птичка улетела, — сказал он. Дверь за Саммерсами захлопнулась. Расстроенная Сара села на край его стола. — Что ж, — грустно сказала она, — сорвалось... — Зато больше не надо их терпеть, — ответил Винс, внутренне ликуя. — Иди домой, Винс, — со вздохом сказала Сара, поднимаясь. — Всё равно пока делать тут больше нечего... Винс сорвался, как стрела. У мотороллера он вынул визитку с адресом автомастерской, сверился с картой и оседлал своего верного железного ослика.***
Квартира Винса напоминала цыганскую кибитку изнутри — по крайней мере, примерно так Джеральд представлял внутренности цыганской кибитки. Лёжа на низкой кровати среди подушек, он разглядывал разномастную мебель, картины на стенах, статуэтки. Пахло благовониями; комнату освещали свечи, делая атмосферу тёплой, романтичной и немного загадочной. Капитан бы в два счёта навёл здесь порядок: собрал бы все статуэтки и свечи в мусорный мешок, сорвал бы картины и тяжёлые бархатные занавески, вышвырнул цветные одеяла и подушки. Оставил бы в комнате казарменный порядок, чтобы только голые стены, ровно застеленная кровать и распятье на стене. ...Джеральд снял распятье со стены своего дома и отвёз его вместе с Библией в ближайшую церковь. Он больше не хотел, чтобы мёртвый Иисус взирал на него со стены, а Библия всё равно не дала ответа ни на один его вопрос. А ещё он выкинул лезвия из аптечки и купил набор обычных одноразовых бритв. Чувствовал он себя при этом... СлабымСдавшимсяПорочным ...так, словно избавился от трупа, который долго лежал в гостиной, отравляя воздух и пропитывая смрадным духом весь дом. Резную деревянную бусину он теперь носил на шее на шнурке. Там, где раньше все воспитанники Капитана носили крестик. — ...успел соскучиться? Это Винс вернулся с кухни, принеся с собой бутылку вина и два бокала. Джеральд приподнялся на локтях и принял у него бокал с вином, думая, что вот так и переходят в новую веру — он сейчас нарушил буквально все заветы, которые вдалбливал в него Капитан. Он пьёт вино, лёжа в постели; он только что занимался гомосексуальным сексом... ну чисто развратный римский патриций. Капитан, кстати, утверждал, что Римская империя пала из-за гомосексуалов, но позже Джеральд выяснил, что распалась империя уже тогда, когда Рим был христианским. Вино оказалось на вкус совсем не таким, как он представлял, и он разочарованно отставил бокал. — «Пей вино, ибо радость телесная в нём», — провозгласил Винс, устраиваясь на кровати рядом с ним. — Что? Не понравилось? Он покачал головой: — Оно даже не сладкое. — Ха! — Винс откинулся назад, косички и дреды водопадом посыпались на кровать. — «Терпкой горечью пропитано оно», да. Но раз любишь послаще, я знаю, чем тебя угостить в следующий раз. «В следующий раз». Джеральд улыбнулся и положил руку ему на колено, погладил выше. Тёплое, гладкое, живое тело под ладонью. — Кого ты цитируешь? — Омара Хайяма, это мой любимый поэт. Алкаш был, конечно, тот ещё, но он такой... жизнерадостный, — Винс передвинулся на кровати и раздвинул ноги, чтобы Джеральду было удобнее. — Восхваляет жизнь: насладись, говорит, любовью и вином, не знаешь ведь, что потом будет... Джеральд перелёг и впился губами в нежную кожу на внутренней стороне бедра, скользя руками по его ногам. Как же быстро он терял голову, как быстро... Винс ухватил его за волосы и потянул: — Я тебя придушу, — нежно сказал он. — Что надо сделать? — Попросить разрешения, — послушно ответил Джеральд. — Можно?.. — Нет, — ответил Винс с довольным видом. Джеральд откинулся на подушки и беззвучно вздохнул. Винс сидел совсем рядом, руку протяни — и коснёшься... Но он хорошо понимал, что один неверный шаг — и Винса он потеряет навсегда, поэтому держал руки при себе и только смотрел, пытаясь взглядом впитать то, что нельзя было впитать прикосновениями. Его чёрные волосы, золотистая кожа, длинные ресницы... Он закрыл глаза, смотреть и не трогать больше не было сил. Он его нарисует. Плевать на то, что болтал Капитан; он нарисует Винса и будет рисовать его столько, сколько захочется, будет рисовать его лицо с озорной бесовской улыбкой, его тонкую высокую фигуру, ворох волос с бусинами и украшениями... От прикосновения он вздрогнул и открыл глаза — Винс прижался к его боку и улыбался потемневшими от вина губами. — Ладно, — сказал он и положил руку на полувозбуждённый член Джеральда. — Можно. И больше в ту ночь отказов от него Джеральд не слышал.***
Бет с интересом поглядывала на молодого мужчину, который зашёл в закусочную. В маленьком южном городке нечасто видишь мужчин, которые решаются на эксперименты со внешностью или хоть надевают что-то посложнее, чем джинсы да ковбойка... Этот — высоченный, широкоплечий красавчик — был в синей, под цвет глаз, кожаной куртке; густые тёмные волосы были собраны в хвост, открывая выбритые виски и затейливую серьгу в ухе. На шее — резная деревянная бусина, на пальцах — массивные серебряные кольца. Заметив её взгляд, он улыбнулся, и она подошла, чтобы подлить ему кофе. От него пахло приятным парфюмом, хотя запах казался не совсем мужским — сладковатым, женственно-восточным. — Вы не знаете, что случилось с фермой Колина Вессона? — спросил парень, поблагодарив её за кофе. — Вессона?.. А, вы про Капитана, что ли? Когда она назвала прозвище, под которым старого Вессона знал весь город, лицо у парня как-то изменилось, будто стало твёрже; губы сжались. — Да. Капитана. Она внимательнее к нему пригляделась и села напротив. — Вы из этих, что ли? Из его пацанов? Он медленно кивнул и сцепил руки в замок на столе перед собой. Она вздохнула: — Вы не знаете, что он умер? — Умер? — ровным тоном переспросил посетитель. — Да, помер ровно два года назад, странно, что вам не сообщили... — Я никому не оставил своих контактов, когда уехал. Она покивала. Ну да, а говорили ещё, что пацаны Капитану как родные сыновья. Семьи, конечно, разные бывают, но обычно родные, любимые сыновья отцам всё же хотя бы телефон оставляют, если уезжают. — Так вот: где-то через год после похорон приехал один из ваших же и купил ферму. А после бульдозером снёс её подчистую. — Вот как, — всё тем же тоном ответил посетитель. — Спасибо, что рассказали. Он пожелал ей хорошего дня и ушёл, оставив щедрые чаевые, и Бет, глядя ему в спину, думала — нечисты всё же были делишки Капитана, ой нечисты! Один его пацан сносит дом, в котором они выросли, второй, услышав об этом, ни капли сожаления не выказывает... Не так себя ведут благодарные сыновья, которым не в чем упрекнуть отца, пусть и неродного. И она вернулась к своим делам, периодически вспоминая произошедшее, качая головой и гадая — как же воспитывал Капитан своих трудных подростков? А посетитель меж тем сел за руль и доехал до городского кладбища. Пройдя меж одинаковых белых надгробий, он нашёл нужное и задумчиво постоял рядом, глядя на выбитые в камне имя и сроки жизни. Потом усмехнулся и сказал: — Знаешь, что, старый мудак? Я тебе больше не верю. И пошёл с кладбища прочь.