паровоз ебучий
[21:56]
крэйг крэйг крэйг крэйг да блять хватит дрочить на морских свинок[22:19]
Что.
ого ты что умеешь отвечать нам срочно нужно кого-нибудь разъебать выходиА мне нужно делать домашку по астрономии, отвали.
эта сука задаёт слишком много нам нужно её проучить да да??Кенни, отвали.
я выдвигаюсь на колёсах правосудия[22:37]
я не под таблетками если что ... ночи в нью-йорке шумные, хмельные и громкие, утягивающие огромным вихрем с собой в ураган мигающих неонов, ярких вспышек, оглушительной музыки и другой жизни по ту сторону. вариться в нестихаемой солянке и самих себя не исчерпывать, кажется, не устанут они никогда. спустя миллион попыток напроситься ко всем подряд в гости кенни внезапно понимает, что друзья закончились — круг общения крэйга заканчивается на маккормиках, — а вся ночь только впереди. часы строго бьют, как лезвием по перепонкам и шёлком на душу, полночь — только начало бесконечно долгой россыпи звёзд. — рейчел — обычная серая мышь, но в один день вся её жизнь переворачивается с ног на голову, — такер прочищает горло и вглядывается в строчки внимательнее, — когда она по чистой случайности сталкивается с незнакомым миллионе... тьфу, блять, я даже продолжать читать не буду. — ну и что ты ожидал от книги за доллар в переходе метро? — кенни цыкает и ловко приземляется конверсами на катящийся по асфальту скейт. маккормик может поклясться, что за огромными розовыми очками-сердечками такер по-мудацки закатывает глаза. к слову, у кенни точно такие же: карьера афериста и великий опыт краж просто не идёт вровень с манящими штучками на уличных стендах маленьких сувенирных магазинов. — определённо не рвотных позывов, — крэйг отворачивает аннотацию от себя, — вот из-за таких произведений слово "роман" становится оскорблением. — как будто бы ты их читаешь. — как будто бы я их читаю. ходить в половину первого ночи в солнечных очках — ещё не потолок ебанизма, будем честны. что является верхом всемирной ебатории, так это связываться с кенни маккормиком трезвым. опьяняет хуже любого самогона и действует сильнее любых веществ — вот так и соглашайся учиться с ним курить. излюбленный ими и пустующий скейт-парк уже негласно считался вторым домом. маккормиковское "выходи, пошли кого-нибудь разъебём" не нуждалось во времени и указанных местах. это всегда было через тридцать минут у входа. и никаких но — только вперёд и пробивать лбом витрины. — и когда? — кенни слетает со ступенек, подняв скейтборд в воздух под подошвой кед, и взметается над лестницей, мягко соскользнув на край. — что когда? — такер приспускает розовые очки-сердечки и вперивается взглядом: кенни рассекает пространство на этих четырёх ничтожных колёсиках и остаётся неотразимым; хоть каждую секунду лови в кадр. — когда курить научишься, неженка? блять. обещал ведь. крэйг закатывает глаза и опрокидывает затылок на разрисованную бетонную стену сзади. он играет безразличие, не совсем понимая, искренне ли ему всё равно, но этот вопрос. вопрос — засахаренные слова, налётом выскабливающие из глотки молчание. знакомое и давно забытое — ему не хочется вспоминать. это его отпечаток. личное, трогать которое никто не имеет право, иначе такер постарается во всю свою силу. — отъебись, — кидает он наброском, незаметно и привычно. маккормик подъезжает к сидящему на асфальте крэйгу, и, громко ударив ногой по краю доски, перехватывает скейт рукой. такер поднимает взгляд нехотя и вычерпывает глазами броское "сандрина", нацарапанное перочинным ножом на наждаке. кенни никогда не жалко своих вещей, и на всем отражается тень его руки. мимо проезжает карета скорой: абсолютно привычная подоконная серенада здешних небоскрёбных лесов. рядом чиркает колёсико зажигалки — маккормик воняет своими крепкими сигаретами и даже не краснеет. — так ты не будешь? — и адово пекло, видя, как он выпускает кольца дыма из приоткрытых пунцовых искусанных губ, такер на несколько секунд замирает. короткое замыкание. щёлкает переключатель в голове. — эй? — не буду я твою гадость, — фыркает крэйг в своём обычно-безучастном. бери, соскребай равнодушие и позволь растечься сквозь пальцы. маккормик звонко усмехается, обнажая щербинку и затягиваясь так глубоко, чтобы полностью пропитаться табачной мутью. он сам из неё и соткан, годами подкраиваясь в завитки витиеватого смога; выросший в сигаретном дыму и переросший пассивное курение. где-то вдалеке перегорает неоновая вывеска, слышится чей-то заразительный смех в гамме проезжающих машин, этажки мигают глазами-окнами и подмигивают перегоревшей лампочкой. нью-йорк выплёвывает двоих в пустой бетонный скейт-парк, который уже как года три достраивали и огораживали высоким забором. но кенни маккормику похуй. он найдёт дырки везде. — маме нужно отписаться, — вспоминает такер и тянется за мобильником в карман. — у тебя нет матери. — чего? — тебя моль растила. в шкафу. — у тебя приход? — к огромному сожалению крэйга тёмный пластик очков не даёт разглядеть зрачки. — нет, мне просто скучно-о, — маккормик тушит сигарету о подошву конверсов и изворачивается, потягиваясь, прямо как кот. — пошли там... я не знаю, банк ограбим? машину угоним? закидаем дом учительницы по английскому говном? спиздим собаку из зоомагазина? крэйг обречённо стонет и роняет лицо в ладони. вселенские катаклизмы, рамки социального поведения и проблемы с законом уже не первый год? хуйня, маккормику скучно. и, вероятно, кенни уже не волнует, что в полицейском участке с ним здороваются за руку. ... — нет, триша, со мной всё в порядке, — крэйг закатывает глаза, будучи полностью уверенным, что его мудачьё завибрирует по звуковым волнам к другому концу провода. — не приду сегодня. и маме скажи, что... да сама пошла ты. маккормик по-лисьи щурится и дёргает за кран: труба неуверенно кряхтит о своём скором взрыве, и, судя по хлюпаньям откуда-то извне, начинает упорно угрожать, но кенни лишь ударяет по ней рукой и внимательно следит, как струйки воды стекаются в слив. крэйг и триша были для маккормика чем-то странным. одновременно, кажется, они друг друга терпеть не могли, ныкаясь по противоположным частям дома, только бы не пересекаться и не пересобачиться, но в то же время и были чертовски близки: триша прекрасно знала, что за неё крэйг готов будет убить любого, и, наоборот — эта рыжая бестия только на вид кажется миленькой. она может любому свернуть шею один только взглядом — вся в старшего выродка. но за свою сестру такер не боялся — хоть он и ежедневно называет тришу тупой — и так по кругу, — та помнила, в какие закоулки нью-йорка идти не следует, знала кое-что о приёмах самообороны и всегда держала телефон на звучном режиме. простой набор навыков выживания в мидтауне, иначе есть риск сторчаться, умереть, словить белку или связаться с кенни маккормиком. у крэйга не было потребности защищать. у триши не было потребности быть защищённой. только всего и слишком много. слишком по-другому. отношения кенни и карен сростались древесной корой многими годами и жизненными препятствиями; у них была одна дорога — они всегда в одной лодке, за друг друга готовые напасть первыми и подставиться самим. дуэт крэйга и триши же представлял из себя развилку — перепутье из двух зол, где одно — непробиваемый гранит, а второе — тонкий лёд. стоит лишь ступить на пару сантиметров за край, и считай, что тебя уже никогда и не было в живых. остаться без шансов — а дальше только под колёса кидаться, вот так безобразно и сразу. но их дороги всегда сплетались воедино. вот, в чём разница. — сама за хлопьями сходи, я буду только утром, — крэйг зажимает мобильник между плечом и ухом. в туалете кофейни на несколько секунд повисает тишина. — я знаю, что ты показываешь средний палец в телефон. да я сам тебя породил, в смысле откуда? любимая маккормиковская схема работает безотказно: сначала врываться в любую забегаловку с гротескным: "извините, где у вас туалет, это срочно", потому что человека в беде — или с говном в штанах — точно за дверь никто не выставит, а потом прокуривать хлипкие кабинки насквозь из-за ледяневшего под девять вечера нью-йорка. однако здесь они немного не за этим. ... — прячься! еблан ты тупорылый, прячься! — крэйг резко дёргает кенни за капюшон и маккормик валится спиной на промозглый влажный асфальт. презерватив с водой приземляется на капот случайно подвернувшейся под мост тойоты. кенни — симбиоз отсталого четвероклассника с повышенным градусом играющего в жопе детства и отбитого идиота с полным отсутствием инстинкта самосохранения. один словом — долбоёб. другим словом — охуеть, и как такер до сих пор продолжает на это соглашаться? — это машина отца моей бывшей, — прыскает он и сгибается в три погибели, пытаясь нащупать рядом лежащий рюкзак. — и как ты ещё жив, — крэйг поднимает солнцезащитные очки на макушку, растрёпывая тёмные волосы, а затем повинуется внезапному сентиментальному интересу: — а расстались-то почему? кенни хмыкает почти безнадёжно и приваливается плечом к перилам моста: с этой высоты танцующий перегоревшими огоньками город укутывает как-то мелко, словно всеобъемлющая цветастая буря может уместиться на подушечке пальца. а она всё затягивает-кружит-пьянит, сыпется миллиметровыми блёстками и прилипает навсегда, больше никак не отвязаться, только с ней в бессмертную пляску, пока от шприцев не откажут ноги. — она думала, что я бездомный, — неистово хочется закурить. — а как я её в свою квартиру приведу? там же... ну, понимаешь. честно? при первом знакомстве такер расценил маккормика как очень опрятного бомжа, без всяких обид. дома крэйг у него никогда не был, но здесь и четверти рассказанных историй не сравнится с тем, как у кенни периодически стекленеют глаза. домом он считал далеко не хлипкую разваливающуюся квартиру, где неистово пахнет табаком и капает с потолка, а карен. карен — вот его дом, остального и не надо. — понимаю, — он точно знал, на что такое кровоточащее и болезненное наступать никогда нельзя. — надеюсь, я не посеял их в туалете того кафе, — кенни подрагивающими от мёрзлой долготы пальцами расстёгивает молнию рюкзака и достаёт пачку сигарет. — о, нашёл. — у тебя лёгкие сгниют, и ты их выплюнешь. — не выплюну, у меня ещё восемь жизней впереди. — что? — я кошечка, ты сомневался? крэйг протягивает коронное: "ой, бля-я-я", а кенни тихо усмехается и поднимается на ноги, ощущая вибрацию пролетающих под навесным мостом машин. тихушный огонёк зажжённой сигареты теряется в бессчисленном хороводе мерцающих фонарей внизу. вот оно — твоё ничтожное место во всём мире, и стоит огоньку потухнуть всего на миг, кто-то обязательно подсветится своим, что ярче, значительнее, громче и больше. а дело ведь и не в сигарете. кенни бы не хотелось думать об этом так часто, но невольно теряясь в неутихающем галопе нью-йорка, правда уже перестаёшь слышать собственный голос, перехватят ведь и унесут восвояси. — а у тебя что-нибудь было вообще? — он дёргает игриво бровью, и упаси бог, такер знает, что обычно за этим следует. — ну, кроме морских свинок. ничего личного, ведёшь себя как девственник. хотя, если зоофилия считается... — заебал, конечно было, мне семнадцать, а не минус два, — крэйг цокает и поднимает неспешно приглушённый взгляд. — и ни хера это... эй, ты что творишь?! кенни запрыгивает на скользкие перила и свешивается вниз, в беспросветное чересчур, в мерцающий абсолют, и кружит голову высотой. беглый ветер путается в волосах, застревают яркими звёздочками отблески фар в ярком взгляде. маккормик — всё или ничего. он есть риск в своём громком смехе, что теряется в подвёртывающей чехарде где-то внизу. где-то, где всё станет уже не важно. и так кошмарно подбивает сбросится, завертеться, узнать, откуда берётся неистовое беззвёздное дно со светом в конце долгого пути. — придурок, упадёшь же, — шикает подскакивающий к нему такер и неожиданно хватает за худые колени ладонями — контраст между горячей кожей и проледеневшими пальцами. мгновенный электрический разряд по венам, но крэйг не отстраняется. лишь сжимает крепче. пропасть между ними сокращается — потеряться нет мочи, хоть и от непозволительного расстояния начинает ехать крыша. короткий вдох сквозь приоткрытые губы напротив, и такер готов наложить на себя руки. — а сейчас кто-то есть? — маккормик бессовестно улыбается, забираясь горячим полушёпотом крэйгу под рёбра. как удар в грудь. — зачем тебе это? — прищуривается такер, но глаза так и кричат: "нет, нет, нет!". от этого взгляда кенни трескается по швам. откидывает голову, отдаётся грязному эксцессному вихрю, что стискивает жгутами под кадык, пытается заглотить побольше, чтобы нечаянно не задохнуться от того, как крэйг на него смотрит. иррационально. не так, как на всех. — нравишься, — роняет маккормик навстречу прохладному весеннему ветру и сцеживает остатки самообладания в ладони — окурок летит вниз. точный выстрел. громкое молчание. иссиня-чёрные глаза — обжигайся и не смей плакать. затопчут, стоит лишнему выдоху испуститься эхом. — что? — почти шепчет крэйг ничтожно тихо, а затем вздрагивает от резкого оглушительного смеха кенни. — мне кажется, что я тебя люблю, хуета ты тупая. перед ним сгущается вся вселенная — абсолютно всё в этих циановых глазах напротив. а кенни приближается всё теснее, обхватывает холодную щёку горячей рукой и хлопает своими безумными ресницами — чуть-чуть, буквально с фалангу за край, и такер взорвётся конфетти вперемешку с внутренностями на маккормиковы коленки. — пожалуйста, скажи, что ты шутишь. — не нравлюсь, да? — маккормик только играет беззаботность. внутри ломаются рёбра от одной только мысли, что слова были лишними, но тише! чьё-то сердце на весах. и чувства у него только переливающиеся и расплёскивающиеся, всегда слишком и всегда чересчур. может быть, и любви в кенни никакой быть не должно: она исчерпалась, и соскрести остатки под ногти не удастся. у маккормика не было игрушек. в детстве у него был плюшевый медведь, который говорил "я люблю тебя", только если на него надавить. а затем становятся невыносимым шум вокруг: кенни почему-то различает чужие голоса, визг асфальта под колёсами, притуплённую музыку где-то внизу, пульсирующий стук сердца в глотке. он внезапно осознаёт, что не может сделать даже крошечного вдоха, словно на шее стискиваются чужие ледяные пальцы. молчание. долгое, слишком долгое, чтобы быть правдой. наверное, маккормик сказал хуйню. наверное, ему стоило держать язык за зубами. наверное, этого не должно происходить на самом деле. он ведь рассыпется. растрескается, взорвётся, высохнет, распустится, как тряпичная кукла, если... крэйг его целует. в-ы-д-о-х.