падаем!

— эй-й, крэйг! — кенни вваливается в квартиру, спотыкается и сносит обувную полку. — я добрался в целости и... сохран-ик!-ности! — я в курсе. я тебя привёл, долбоёб. — такер закатывает глаза и закрывает входную дверь. — хватит разносить мне дом. это трагедия мирового масштаба. глобальное потепление? политическая распря? превращение мировых звёзд в рептилоидов? нет, кенни просто набухался. и, поверьте, когда маккормик в зюзю, инопланетяне, вторгнувшиеся на планету, распихаются обратно в летающие тарелки, извинятся и поклянутся больше никогда не прилетать. "на этом наши полномочия всё. удачи, бро" — скажет какой-нибудь склизкий марсианин и похлопает такера по плечу щупальцем, а потом соорудит самодельную взрывчатку из пульта для телевизора. — боже-е, какие у тебя обои... — кенни приваливается к стене. — почему я их не замечал? сюда так и просятся плакаты с милыми обнажёнными... — и угадай, почему я не впускал тебя в свою квартиру раньше, — крэйг скидывает кроссовки, и, устало вздыхая, садится перед маккормиком на одно колено. — ногу подними, мне нужно развязать тебе шнурки. кто бы мог подумать, что первый человек, перед которым такер опустится на пол — кенни маккормик. его крысиные чертыхающиеся черты заставляют не столько подчиняться, сколько ёбнуться в обморок и расквасить лицо о его порванные конверсы — своего рода упасть в колени. маккормик оглушительно смеётся и безобразно цедит свист сквозь щербинку меж зубов. кенни маккормик любит напиваться до беспамятства по субботам и четвертует привычку крэйга показывать всем средние пальцы в великий протест человечеству, проецируя огромный фак с неоновой подсветкой на небоскрёбную витрину собственного похуизма в сторону чужого осуждения. — какого хрена у тебя мокрые шнурки? — крэйг смакует брезгливость прямым взглядом вверх. — блять, это пунш? — крэйг, крэйг, меня сейчас стошнит, — маккормик покачивается из стороны в сторону, но, вовремя не нащупывая опоры в виде спасительной стены, с грохотом валится на такера, снося своим телом тумбочку. бум. вместе с осколками стекла рассыпается и крэйговское терпение. — мать твою, кенни, это была мамина ваза! — такер раздражённо скидывает парня с себя, опрокидывая того на спину. — если ты заблюёшь ковёр, я скину тебя с десятого этажа. — ты исполняешь все мои заветные желания, грёбанный во-ик!-лшебник... — для тебя старался, блять. — нет, крэйг, меня сейчас реально стошнит. похуже, чем тебя тридцать минут наза- — господи иисусе. хотите узнать, как так вышло? ну, что ж. ... крэйг реально никуда не хотел идти. кенни маккормик трезвонил битых полтора часа, пока такер с протяжным "ой, бля-я-ять" не соизволил поднять трубку. и, поверьте, никакая — вообще никакая — хорошая идея не начинается с радостного: — давай, крэйг, мы повеселимся! когда основная тройка такеров — крэйг был на подтанцовке, честно, — отправилась к бабушке, храни бог её душу, у которой стукнул по голове подскочившим давлением юбилей, крэйг отрёкся от идеи присоединиться сразу же: простая возможность несколько часов провести в тишине без ежеминутного тришиного "еблан, подай мне зарядку" и подушечных драк оказалась заманчивее четырёхчасового застолья и растирания слюней по щекам от особо крепким бабушкиных поцелуев. и тут даже стодолларовые купюры, как бы между делом впихнутые в карман "на мороженое" не минимизируют севшую социальную батарейку и закатанных на орбиту глаз. в телефоне тридцать четыре пропущенных от кенни, на столе полтора сочинения по английскому, а в голове — неисчерпывающееся желание провалиться под землю и провести в аду пару лишних тысячелетий. потому что ад, по сравнению с маккормиком — это сакральные кущи вечного спокойствия. — и когда я должен прийти? — крэйг зевает, потягивается на стуле, слушая предсмертные хрипы сидения, и бросает взгляд на разворошённую постель. сегодня он точно хорошенько выспится. — через тридцать минут. или не выспится. — иногда мне очень хочется уронить тебе на голову что-то тяжёлое, кенни. — я рад, что ты сразу согласился. — блять, нет, я- — буду у тебя с минуты на минуту, не скучай! говнюк сбрасывает звонок. а крэйга переполняет непреодолимое желание сбросить говнюка с десятого этажа, когда он доберётся до его входной двери. ... — "mckenna's pub", — читает крэйг вслух, запрокидывая голову. — бебе что, под твою диктовку бар выбирала? — моя красотка, — улыбается кенни и обнажает щербинку меж зубов, куда спокойно мог бы поместиться железнодорожный строй. берёт скейт в руки и горделиво поднимает плечи. — скажи ей потом спасибо; благодаря ей мы пройдём без проверки паспортов и прочей херни. мимо проносится чужой крузер, развивая маккормиковские парашюты — так крэйг их называл — на ветру. подобное крэйг видел только у мамкиных рэперов и бомжей — сваливающиеся с тощей задницы огромные джинсы, куда при желании можно запихнуть ещё парочку таких же щуплых придурков. такер до сих пор вспоминает, когда штаны маккормика свалились прямо посреди улицы — после этого кенни соизволил купить себе ремень и не жмотиться на нормальные трусы. — класс, — крэйг прямо-таки светится энтузиазмом. именно так выглядит человек, готовый зажигать танцпол. — почему она решила нас позвать? какой-то повод? — соскучилась по моему личику. — омерзительно. — да, я тоже думаю, что это довольно мило. крэйг засовывает руки в карманы и закатывает глаза на орбиту. ночь обещает быть интересной. клуб принимает их охотно, утягивает в вибрирующие под кожей объятия эпилептических вспышек диско-шара над головой, гудит и прижимает к цветастой груди, где вместо сердцебиения играет очередной трек карди би. разношёрстный контингент неуклюже распихан по пузырящимся бокалам и рюмкам, словно где-то сверху взмахнула рука, опрокинув баночку разноцветного бисера: здесь и заядлые пьянчуги, хмуро попивающие тёмное пиво под политические видео на ютубе за дальними столиками; и синие дамочки с вываливающейся из глубокого декольте грудью, что вот-вот оторвут себе голову в разрывном танце; и укротители женских сердец с жёлтыми зубами, расплачивающиеся за коктейли очередной пассии мелочью из кармана; и высокая спокойная фигура бармена, безразлично натирающего стакан (от чего-то эти очертания кажутся такеру знакомыми); и, конечно, главный лицедей этого цирка — смеющаяся над чем-то барбара стивенс, вытягивающая длинные стройные ноги в обтягивающем красном платье с чёрного кожаного дивана. — боже, кого я вижу, — обольстительно мурчит бебе, чуть приподнимаясь со своего места. её голос бархатистый и ложащийся, рассекающий децибелы чинной изящностью. ей и не нужно перекрикивать музыку — если она только захочет, её игривый шёпот может услышать весь нью-йорк. крэйг видел её от силы пару раз: кажется, на репетициях группы поддержки в школе и однажды мельком в начале лета, когда кенни поклялся занести ей траву. в тот апрельский вечер у них были небольшие проблемы; из особо запомнившегося: окровавленный переломленный на две части скейт кенни, радиоактивная смесь в пластиковом стаканчике, оглушительное "ах ты сука!", после которого последовал яркий маккормиковский нокаут, а затем памятное и очень весёлое утро с сокрушительным желанием выпить яду. без барбары стивенс, будем честны, апрель был бы не таким увлекательным. костедробильная, выточенная и бессовестно срывающая чужие головы — вот, какая она была. она всегда смотрела на всех задрав подбородок — и её высокомерие было умеренным, не холёным и не вычурным. такер её за это не осуждал — вероятно, если бы от него зависело столько же, сколько зависит от бебе, он бы вёл себя намного хуже. она двигалась медленно, вкладывая в каждое движение роскошь. от барбары всегда веяло силой, и никому не ясно, откуда она эту силу черпает. таким людям, как стивенс, много что терять. — ты прямо-таки светишься, — кенни приобнимает барбару и плюхается на пуфик напротив, сложив руки на столе. — есть повод, — стивенс приваливается острым плечом к чужому — к незнакомке, что, затаившись, сидела в самом углу дивана. — повод? — кенни приподнимает бровь и замыкает. — оу, повод. странно, что с первого взгляда крэйг её не заметил — невысокая афроамериканка, неспешно попивающая мохито через прозрачную трубочку. большие круглые глаза, глаженная светло-зелёная блузка с коричневым сверху жилетом, пушистые кудри, собранные в две низкие шишки — словно стивенс утянула с последнего урока ни в чём неповинную школьницу, за руку притащив в шумный паб. весёлый набор для человека, которого здесь, судя по внешнему виду, вообще не должно было оказаться. — николь дэниелс, — она улыбается, светя ямочками на щеках, и протягивает через стол аккуратную ладонь с жёлтым маникюром. — слушай, здесь случайно не проходил бог с набитым ртом? тогда почему здесь такая божественная... подкаты маккормика можно смело выдвигать как панчи на стендапе. из разряда "оптимуса премиума" и, конечно, короночка: "светишь так же ярко, как торшер". как обычно, в его стиле: что-то между нобелевской премией и долбоебизмом. — кенни, не позорься, — такер хлопает себя по лбу и пожимает чужую руку. — я крэйг, приятно познакомиться. а этого ланцетника справа зовут кенни маккормик. — у тебя... интересные друзья, — она отводит запястье и поворачивается к стивенс. "интересные" в переводе с вежливого — это "на хрен ты сюда их привела". и, честно, крэйг сам задавался этим вопросом. — ты ничего нового не замечаешь? — приподнимает бровь барбара и говорит как доёбливая старшеклассница в первых отношениях, где ревновать к столбам и устраивать истерики из-за лайка в инстаграме — обычаи. — колье? — колье! — она откидывается на спинку дивана и закидывает ногу на ногу. — мой бывший продал свою машину, чтобы его мне купить. теперь ему не хватает денег на автобус, представь? — и ты с ним рассталась, — поступательно кивает кенни. — и я с ним рассталась. у парней из мидтауна всегда такие приколы, — она взмахивает ладонью, а затем смотрит на кенни. — ты не в счёт. — ну конечно. — и ты не в счёт, хотя ты выглядишь так, будто тебя ужалили в лицо, — барбара переводит взгляд на крэйга. — спасибо, — крэйг прищуривается и смотрит ей в глаза. — обращайся, — усмехается барбара, так же не сводя взора. кенни с николь опасливо переглядываются в неловкой паузе, а затем, когда тишина затягивается более, чем на тридцать секунд — половина от точки кипения обоюдного дискомфорта, — дэниелс оповестительно кашляет, а маккормик включается. — ну, как-то нечестно получается, что мы единственные здесь без выпивки, правда? скоро вернёмся! — кенни подскакивает на ноги, и, отсалютовав двумя пальцами у виска, утягивает такера к барной стойке. когда они протискиваются сквозь визжащую толпу, у крэйга неволей закладывает уши: шум здесь ребристый, скребущийся, обретающий телесность вибрацией и утягивающий собственные мысли из головы через громоздкие биты. — налей-ка мне абсента, старик! — маккормик валится на высокий стул и чуть не сносит бар под фундамент одним движением локтя. такер приземляется рядом. тяжело вздыхает, готовясь к всемирному перевороту, потому что, доброе утро, в уравнении алкоголь плюс маккормик ответ всегда — смирись, расслабься и прими свою жалкую участь. крэйг поднимает взгляд и замирает. — токен. — крэйг. — вы, типа, знакомы? — маккормик как всегда вклинивается и втискивается, словно без его участия обязательно развалится социальная плотина. человек без комплексов — у кенни тараканы в голове были хулиганистые, шебутные и чуточку с ебанцой. — схватываешь на лету, — уильямс вздёргивает бровью и спокойно проходится тряпкой по деревянному козырьку с подсветкой. — да я не только схватываю, а ещё и сплёвываю. кенни, боже мой. — так откуда, а? — учились с ним в одном классе, — размеренно отвечает токен, обхватывая большой ладонью коктейльный шейкер. — нет, у меня, конечно, всё плохо с цифрами, — начинает маккормик, нарочито игнорируя такеровское "не только с цифрами у тебя проблемы", — но что-то у меня не сходится: ты, токен, учишься в колледже — сам про это рассказывал в прошлую субботу, — а крэйг до сих пор не выпустился. — господи, — блэк усмехается и поглядывает на такера. — ну, кто из нас скажет? — только попробуй. — а крэйга четыре раза на второй год оставляли, вот он и до сих пор не выпустился! — к ним подлетает сомнительного вида парниша, подозрительно похожий на щенка. — крэйг, старина, здорово! "вот сейчас кому-то полетит рюмка в ебало" — миролюбиво заключает уильямс про себя. — клайд, а ты здесь что... — да какого хуя вы все тут знакомы? — кенни стонет, роняя голову на барную стойку, однако тут же смахивает с плеч плещущую из всех щелей экспрессию и толкает такера в рёбра. — нет, крэйг, серьёзно, четыре? — два, придурок. остальные пару раз были угрозы отчисления, — он скрещивает руки на груди. — клайд, что ты здесь делаешь? я не помню ни единого раза, чтобы ты пил. — ох, крэйг, ты же не знаешь... — щеноподобный паренёк прямо-таки вешается на такеровскую шею, создавая вид четырёхлетки, что вот-вот начнёт биться в предсмертных конвульсиях (и, упаси боже, слюнях), — меня бросила девушка. — у тебя была девушка? — крэйг приподнимает бровь и пересекается взглядом с токеном. суть уильямса в сногсшибательной адекватности и всеобъемлющем понимании — так, даже если он не проронит ни слова, абсолютно весь спектр эмоций и бесчисленных невысказанных "да, я тоже в ахуе" ты поймёшь ежесекундно. и эти-его-взгляды, в основном, вызваны клайдовскими выкидонами. кла́йдовские выкидо́ны — словесная формула, речение, устойчивое выражение, по значимости пиздеца колеблющееся от "пацаны, она меня кинула" до "пацаны, я сбил человека". да, и такое бывало. — куча девчонок, чувак! — донован надувает губу, но так же быстро переключается как по щелчку выключателя. — знаешь что? она бросила меня, потому что ей понравилась девушка! — воу, — такер ни разу не впечатлён. — я оказался хуже какой-то девчонки, — продолжает клайд. — у девушек из гудзон ярдс всегда такие приколы? ты бы знал, что я для неё сделал! — продал машину, чтобы купить ей колье, — флегматично напоминает токен, встряхивая стаканом с... чем-то. термоядерной смесью это не назовёшь — за термоядерную смесь ты не платишь и пьёшь залпом из горла. — где-то я это слышал, — маккормик прищуривается и вычерпывает из памяти скребущий череп образ. крэйг хмурится: — это случайно не?... — барбара стивенс, — говорят такер и кенни в унисон. токен и клайд же в унисон охуевают. — крэйг, ты знаешь эту сучку! — донован распахивает свои огромные — с два стейтн-айлендских колеса обозрения — глаза. — ты кого сучкой назвал? — кенни опасно прищуривается. — и ты тоже знаешь эту сучку! — к сожалению или к счастью, — рассеянно кенни покачивается на стуле, шатая ногами, которыми не доставал до пола. никто не мог предположить, что с такими короткими ходулями маккормик может бегать как торпеда — в основном, будем честны, от полиции. о том, что сучка находится в этом баре они коллективно — коллективом из двух человек — решают тактично умолчать. (что, впрочем, будет чревато, но об этом позже, ладно?). аномально, как громадный нью-йорк успевает быть настолько тесным. токен ставит на барную стойку несколько коктейлей, которые разлетаются по периметру за считанные секунды. перед ними остаётся лишь две рюмки с абсентом. — премного благодарен, — кенни схватывает прозрачное стекло пальцами. — ну, крэйг, за нас? — я не буду пить. — тогда зачем мы пришли в бар? бары созданы для того, чтобы, — маккормик разводит ладонями в несуществующей радуге, — на-бу-хи-ва-ть-ся. — ты набухиваешься так, что обычно не можешь встать, — такер выдыхает. — а мне ещё тебя нести домой, и, как бы мне этого не хотелось, доставить тебя живым. я педант. — ты душнила, — он подталкивает рюмку к такеру. — чокайся. ... к слову, к барбаре и её подружке они не вернулись. — клайд, понимаешь, — пьяная икота оказывается внушительнее, чем жизнеутверждающие рацеи. маккормик вытягивает указательный палец, бормоча что-то вроде: "ща, погоди", мутит пару мгновений и продолжает: — первый секс — это как вегетарианские равиоли. мне это, знаешь, кто сказал? эта... бля... — кенни практически засыпает на ходу. его голова опасно наклоняется, и он чуть было не стукается башкой о барную стойку, если бы такер не придержал его голову ладонью в двух сантиметрах от сотрясения мозга. надо же, даже будучи пьяным, он играет роль ангела-хранителя. не о такой профессии он мечтал в детстве. хотя... постойте-ка: в детстве он мечтал быть никем. спустя пару лет после передоза его бывшего парня, твика твика, у крэйга совсем не осталось мечтаний. цели истончились, закостенелая ледяная реальность сожрала с потрохами до последней крошки, выедая с самых краёв. он сам был стёрт в прах, и прахом он до сих пор остался. крэйг не пытался покончить с собой, не причинял себе увечий и не убивал себя внешне: смерть его была внутренней, сметающей в круглые глянцевые щепки. карт-бланш, не достигший елейно-мятежного абсолюта в своём исполнении. единственное, чего крэйг вожделеет — слизать с линолеума в своей квартире чужую кровь, не пролив ни капли своей. он даже бросил курить, потому что сигареты тесно придавливали невыносимыми воспоминаниями. как только такер зажимал в обветренных губах оранжевый фильтр, ему хотелось перерезать себе глотку: маленькие вечера, проведённые на тесных балконах нью-йоркских домов и щемяще скользящие по груди ожиданием чего-то большего, пока жизнь остервенело носилась где-то внизу, напрочь забыв про них двоих (потому что твик не выносил до сгрызённых в кровь кутикул этот грёбаный город, прививая витиеватую ненависть и крэйгу тоже); громадные очереди в круглосуточных магазинах, пока твик стоял снаружи и скуривал последнюю, когда крэйг покупал новую пачку; рассыпанные по ковру остаточные звёздочки, прилипающие к пальцам в крошечных ошмётках бумаги (потому что твику помогало рисовать под сопливые ромкомы; ему легко отвлекаться и вникать в чужие жизни на экране, пока на гноящихся ранках от шприцей на венах доживает обгоревшая своя); блондинистый кудрявый хаос, сцежённый в подобие хвостика на затылке (потому что крэйг любил эту причёску у твика, любил перебирать сливочные запутанные пряди и подолгу расчёсывать его мокрые растрепавшиеся по молочной шее волосы в ванной). в реминисценции фосфенных вспышек крэйга окутывало с головой при малейшем помутнении рассудка. твик твик — этим именем он был окружён всецело. такер даже не пытался избавиться. сначала оно липло к глотке несмывающейся слякотью, а затем утихло со временем. время не лечит. время заставляет смириться.

не помогай мне, крэйг.

не помогай мне, крэйг.

не помогай мне, крэйг.

оставь.

брось.

уходи.

беги.

выберись.

выскреби.

выскреби прямо сейчас.

— меня тошнит, — еле слышно роняет крэйг, внезапно окунаясь по макушку в оглушительную реальность. алкогольная истома истончается, разворачивается на все триста шестьдесят и оборачивается пепельной аннигиляцией. — сначала пробно, но потом, когда попробуешь, в начинке настоящее мясо... — маккормик прерывается и исступлённо смотрит на застывшего на месте крэйга. он оглядывается по сторонам, собирая по кусочкам крошечные кляксы трезвости, и замечает приближающуюся к бару знакомую фигуру. знакомая фигура откидывает светлые закрученные пряди за плечо, держит за руку другую, менее знакомую фигуру, и, о боже мой, что-то говорит. — знаете, чуваки, нам, пожалуй, пора, — кенни схватывает такера за рукав и, повоевав с гравитацией, с горем пополам встаёт на своих двоих. крэйг безвольно вяжется за ним послушным расплывающимся пятном, как тряпичная кукла. — вы уже уходите? — клайд шмыгает и поворачивается к двоим, глядя щенячьими блестящими глазами. — но... — уходим! — маккормик посильнее схватывает такера за руку и втягивается в визжащую хаотичную толпу, заставляя всех их потерять и нарочно теряя себя самого. — хей, оплатите счёт! — подожди, токен, там моя бывшая? ... — сиди здесь и ничего не трогай, ясно? — со всей строгостью, с какой может с пятью плескающимися стопками абсента внутри наказывает крэйг, настраивая тёплую воду на кране. — я за веником. десять минут посиди спокойно, ради бога. такер подметает фарфоровые осколки с линолеума и прислушивается: в ванной только журчит вода. никакой гургани, никакого скарбёзничества, никаких шагов — настоящая услада для ушей и спасательный круг в страхе, что маккормик вихрем снесёт стиральную машинку, на которой удобно устроился, и ненароком выбросит её в окно. и, поверьте, такое сделать он более чем способен ещё трезвым. игра на выживание по заполненным ночным улицам нью-йорка способна действовать в обе стороны: крэйга она схватила за волосы и окунула в таз со льдом, когда они оба случайно выкарабкались на проезжую часть, а кенни стукнула по хмельной головушке и заставила потерять звонкий смех под визг тормозов. благодаря маккормику такер узнал, что так бывает тоже: узнал, что сможет научиться заново дышать, задыхаясь в поцелуях; узнал, что возможность отрастить за спиной позолоченные пенопластовые крылья ничуть не сложнее, чем шагнуть с десятого этажа небоскрёба, погрузившись с головой в одурманивающую хлябь глянцевых полусфер; узнал, что жить можно по ту сторону от здравомыслия, по другую грань разума и выбрать себе другое солнце, греясь под мерцающими лампами в интернет-кафе. и ни о чем из этого крэйг не способен сказать вслух. такер думал, что больше не боится ничего, но никогда в своём конформистском — с натяжкой названном — существовании он не ошибался так сильно. крэйг больше смерти боится обжечься вновь. грохот, шум переливающейся на кафель воды и вскрик. — блять! — такер бросает совок, пробегает, кажется, по осколкам, на что ему благополучно плевать, и за считанные секунды оказывается в дверном проёме ванной комнаты. раз: кенни свалился с машинки в наполненную на четверть ванну прямо в одежде; два: кенни нажал на "пуск", запуская стирку; три: кенни схватывает ручку от душа, подносит к лицу, автоматически умываясь полностью, и поёт. все эти факторы в такеровской около-похмельной голове едва укладываются, ложатся и наслаиваются на друг друга криво, не сливаясь в единственную картину. вот здесь бы от души поржал джим керри, схлопнул бы раскладную сцену с красными кулисами и свернул бы на своём актёрском фургоне в открытую пропасть. — кенни, ёб твою ма- — california dreamin', — протягивает кенни, пытаясь не захлебнуться в бьющейся из душа в подбородок воде, и съезжает загривком по гладкой белой керамике, — on such a winter's day... — долбоёб, вылезай! — stopped into a church, — кенни на своё среднестатистическое позывное не отзывается, и его мелодичные пьяные возгласы теряются в тарахтящей стиральной машинке и стуком по ванне, когда тот уворачивается от крэйговых рук, что стремятся вытащить его за шкирку. — i passed along the way-ой-блять-не-за-волосы! — придурок, весь пол мне залил! маккормиковский смех гулко отскакивает от стен, когда пространственная ориентация подводит крэйга, хохочет ему в лицо и заставляет поскользнуться на мокром кафеле, с оглушающим всплеском ныряя в ванну. в пьяной голове такера что-то щёлкает.

кенни маккормик любит песни двухтысячных, подпевая радио в такси под лучами запрелого июльского солнца;

— я когда-нибудь тебя убью, — низко шепчет такер на выдохе, упираясь коленями в чужие бёдра в наполовину полной ванне.

кенни маккормик любит носить в глубоких дырявых карманах скидочные железные жетоны из супермаркетов, кидая их в окна полицейских участков;

— каждый раз обещаешь как в первый, — хихикает кенни, схватывая крэйга за мокрый воротник.

кенни маккормик любит включать записанную на кассету "барабеллу" на всю громкость, когда остаётся дома с карен на выходных;

— так и хочешь получить синяк под глазом? — задыхается такер, будучи притянутым к чужому лицу, и позволяет себе быть поглощённым жерлом взгляда голубых глаз.

кенни маккормик любит лепить на спины стикеры с номером телефона директора школы и подписью "возьму в рот за доллар" в кабинках туалетов;

— если только ты сделаешь это нежно, — упаси боже, он подмигивает.

кенни маккормик любит высматривать в прохожих причудливые лица, а затем рисовать их карикатурно на стенах городских зданий и сквернословно перечёркивать намалёванное красным баллончиком;

— ты всё-таки сказочный долбоёб, — такеровские слова утягиваются в сифон.

кенни маккормик любит воровать замороженные вафли с прилавков, приветливо махая установленным в магазинах камерам;

— скажи мне, крэйг.

кенни маккормик любит лепить изжёванные жевательные резинки под столами захудалых кафешек, библиотек и полицейских участков, улыбаясь косым взглядам посетителей;

— что?

кенни маккормик любит измерять расстояние в своих шагах, пока идёт на красный свет по трассе под сигналящие машины;

— ты знаешь что.

кенни маккормик.

кенни маккормик.

кенни маккормик.

крэйг падает на чужую грудь, ощущая, как беспокойная бултыхнувшая вода щекочет кончик носа, и впервые за долгие месяцы искренне смеётся. крэйг такер любит кенни маккормика, ни разу не сомневаясь. ...

блядина

[6:49]

(3 входящих сообщения)

этот пьяный придурок увязался за нами с николь господи, он всё ещё в этом придурошном бомбере футболистов кенни, он опять плачет

[8:04]

занеси мне траву на выходных я говорила, что парни из мидтауна как вегетарианские равиоли?