Совсем немного

– Да ты же всё равно не мог бы вырвать всё везде. – Что, Майтимо? – Ну, все последние страницы. Ты не смог бы всё это спрятать. – Ты что же, успокаивать меня взялся? – Угу, – Майтимо улыбнулся, но тоже не во весь рот, тоже несмело, как в самом-самом начале, во втором начале только. – А то ты снова в себя вцепишься. – Что ты имеешь в виду? – Ну, начнёшь думать, думать, и чтобы снова только ты во всём виноват. А это же… как есть. Это вообще я сам решил. – Было бы лучше, если б кто-то меня слушался. И кто бы говорил насчёт вцепляться! – Ну, я уже не могу это разувидеть. Да ты не бойся так. Ты же ведь тоже помнишь всякое. – Ну знаешь ли! Сколько тебе у нас нынче лет и сколько мне. Они пока так никуда и не пошли, всё сидели на кухне, все трое. Стёкла в окнах ловили свет, рассеивали, и блики тут были тоже будто как стёклышки, обкатанные морем. Всё-таки этот дом очень любили те, кто жил в нём раньше, кто над ним работал. Финдекано подмигнул Майтимо: – Ничего, ничего, дай Маглору побыть старшим. Видишь, он столько лет мечтал. Когда это я мечтал?.. Ладно, приходит память – пусть её приходит; и впрямь нельзя ведь вырвать все последние страницы. Под руку подвернулась та же вышивка. Что ты туда вплетёшь в таком-то настроении. «– В самом деле, что ты так нервничаешь? Видишь – он справляется. Всяко лучше, чем если б вспомнил всё и сразу, а до того вы с Нерданель молчали бы день и ночь. – Да ты просто его не видел в самом начале, Финьо. В общем-то, и хорошо. – Нет уж, давай делись, о грозный старший, что не даёт смотреть котят. Ты представляешь, какая о тебе пойдёт дурная слава? – Не обелюсь во веки веков. Потом тебе покажу». Не при самом же Майтимо это вспоминать? Как мама тогда сказала: – Мне нужно кое с кем тебя познакомить. Как раз перед дождём; тучи набухли, и они двое решили переждать в отцовском доме. Тогда, конечно, Маглор здесь ещё не жил, зачем бы ему. Земля ждала воды, трава ждала, все одуванчики сада ждали. Чувство было – что влез в заброшенный дом пересидеть грозу. Откуда-то сквозило. – Знакомь, – сказал, – раз нужно, мама. Что ж ты спрашиваешь. Когда мама не работала, она теперь убирала волосы только от лица, прихватывала пару прядей маленькой заколкой; а в тот раз ещё и засучила рукава, поскольку пыль в какой-то комнате была особенно дерзкой и требовала тщательности. Сейчас, спустя время, Маглору казалось, что дом нарочно постоянно покрывался пылью, чтоб и они с мамой приходили чаще; тогда он ещё об этом не думал. Ждал дождя, пил горячее. А потом в кухню вбежали и остановились. Маглор смотрел во все глаза – надо же, рыжий ребёнок. В рост ещё не пошёл совсем уж, но когда вытянется… Волосы по плечи, косы и ленточки. Явно же мама заплетала. – Ты кто, – сказал ребёнок без вопроса. Как будто «отойди». И тут же обратился к маме: – Ты должна быть одна. – Сегодня не одна, Майтимо. Смотри кто пришёл. А кто пришёл-то, мама? Кто я ему? Что вдруг… Переспросил, как дурак: – Майтимо? – Что? Это моё. – Ну вот и хорошо. Послушай, Майтимо, это Кано. Он тоже мой сын. – Угу. – Как я учила, милый? Нужно поздороваться. И ты, Кано, уж тоже мог бы поприветствовать… Маглор закашлялся, пока она не сказала «брата». Удивительно, как долго можно не узнавать собственного старшего, если тот вдруг стал ребёнком. Удивительно видеть вот таким – смотрит в пол, не в лицо. Ещё и дёрнул мать за платье. – Ну здравствуй, – сказал Маглор, – шум дождя. – Нет. Я не дождь. Ты очень громкий. – Я-то громкий?.. Майтимо так и стоял, сжав кулаки. Мама уселась на пол рядом с ним, взяла ладони в свои, подула, как если бы они замёрзли. Сказала едва слышно: – Ну что ты, Майтимо? «Иди сюда». И Маглор тоже сел на этот пол, и ждал, и ждал – пока Майтимо медленно поднимал руку и медленно же дотрагивался до его щеки. Потом до волос. Будто бы уже устал. …– Кано, Кано, а помнишь, как ты с тем пером тогда?.. Он всё-таки отвлёкся. Теперь Майтимо – нынешний-новый-Майтимо, подросший и оживший, который и слышал, и слушал, и не слушался ни в какую, и хотел видеть всё на свете – поля и леса, чужие споры и чужие разговоры, лишние сны и нужные – теперь этот же Майтимо его и тормошил. И напоминал, правда, всё о тех же первых днях. Может, они и думали-то оба об одном и том же. – Что за история с пером? – влез Финдекано, и Маглор фыркнул: – Нет уж, Майтимо, раз начал – так и рассказывай сам. Конечно, я помню перо. – Да ну, как при тебе-то! Ой, ладно, Финьо, это Маглор… мне тогда казалось всякое, даже не совсем то, что было, просто странное, как сны, а Маглор пришёл и меня им щекотал, пером то есть, пока я не спросил, зачем он это. И потом мы в глину влезли. Как же он мало замечал в начале пути. Как приходилось видеть за него, и говорить всё время: смотри, вон стрекоза; смотри, вон на небе сокол, видишь хвост какой? Какой же? А давай мы наступим в глину. Почему противно? Ладно… А вон река, пойдём же. Видишь, кто-то сделал спуск. Не смотри в никуда, не застывай, будь здесь, будь с нами. Мама делала то же самое. Иногда всем нужно побыть одним, и Маглор помнил ещё, как объяснял всё это Тьелко – тому-то жажда тишины была почти неведома – но есть же разница между отдыхом и застреванием непонятно где. И Маглор ведь тогда искал живую птицу, но не нашёл так сразу – чтобы и не боялась, и общительная, и, хм, договороспособная – поэтому принёс перо. Камешки, перья, мокрая земля, сорванные цветы, живые цветы. Смотри, смотри, живи. Нравится, как играют дети? Подойди, спроси у них. Давай, давай, не стой, не страшно. Ничего не станет хуже. А Майтимо, видно, показал что-то Финдекано, потому что тот нахмурился. «– Он правда таким был? – А ты не веришь? – Вы не боялись, что он перестанет отвечать? – А ты как думаешь». Фингон вздохнул, покачал головой и вдруг спросил совсем не о том: – К друзьям ладно, не отпустил, но в гости-то отпустишь? Ко мне. Могу пообещать, что мы не поздно ляжем спать. А хочешь – приходи тоже. «– Или, может, нам ускакать куда-нибудь? Доверите мне? Чтобы перед глазами было что-нибудь другое. – Майтимо сам решает, где ночует. Вовсе не нужно у меня его отпрашивать. Шутка затянулась. – Чтоб не вышло, что вы с Нерданель не знаете, где он, а он увлёкся и молчит, к примеру, вот я о чём». – Майтимо, – позвал Маглор, – хочешь с Финдекано? В поход или ещё куда. – А ты что, – спросил Майтимо, – совсем обиделся? Можно я лучше тут останусь? Пока что побуду тут, то есть. – Когда я выгонял тебя из дома? Нет, это невозможно, это попросту уже… Конечно, оставайся, будто я могу быть против! – И ты не будешь думать всякое печальное? – Ладно уж, постараюсь. Только из любви к тебе. – Вы так славно ругаетесь, – сказал Финдекано, – что мне аж завидно. Может… И замолчал. Смотрел в дверной проём. Майтимо тоже замер. Что такое? Со слухом часто глупо выходило. Одно дело – когда молчишь, когда нарочно. Когда только и делаешь, что слушаешь. Другое – когда вспоминаешь, разговариваешь и вот ещё пытаешься что-то там вышивать не пойми зачем. Он не услышал, как подошла мама, и это ладно бы, но на руках у мамы была рысь. Взрослая кошка, не котёнок никакой. – Мама, – сказал Майтимо, – рысь же тяжёлая. Ты что? – Мы ненадолго. Кто это тут отказался посмотреть котят? Мама медленно села на корточки и спустила рысь на пол. Та прижала было уши, но не шипела. Очень меланхоличная рысь. – Мам, а котята-то с кем? Майтимо уже тоже наклонился к рыси, но рук к ней пока не тянул, просто смотрел. Финдекано качал головой. – Она почти ручная, – объяснила мама, – а котята под присмотром. Рысь обнюхала протянутую ладонь Майтимо и принялась лизать. Чем бы теперь угостить… Майтимо сиял. Обернулся только на миг: – Кано, а что у нас есть? «– Мама. Ты тоже поняла, что с Майтимо не то? – Как бы могла я это не понять! – Как ты ответственно подошла к делу. – Да? Лучше котят? Они ещё малы, чтобы куда-то их носить». – Какая ты красивая, – похвалил Майтимо, – какая ты вальяжная… роскошная… певучая, ой, нет… ой, Кано, только вот не надо, я сам вспомню! Рысь легла на бок. Позволяла любоваться. Смотрела сверху вниз, как все коты умеют. – Мама, а как её зовут? Спасибо тебе! Трудно было донести? Или ты только от порога? Кано, ты видел хвост, Финьо, ты видел этот хвост? Вы что не гладите её? А что за кисточки! «Боюсь представить, кто заведётся у вас дома, когда Майтимо вспомнит ещё что-нибудь». – Что это ты шьёшь, Кано? Мама уселась на стул. Величавее рыси выглядела. Только на платье тут и там были шерстинки. – Нашёл, – показал маме вышивку с утёсами, – не пойму, чья. Ведь не твоя же? – Нет, – она помедлила почему-то, взяла пяльцы. – Нет, нет конечно. Что же ты? Это отцовская. И уж не Махтана она имела в виду.