Совсем немного

– Я собирался, – сказал Курво и стряхнул с рукава пылинку. Получилось так себе, потому что песка во дворе было сейчас явно больше, чем пыли, и тот песок витал повсюду. – Я собирался обойти всех, кто бы имел претензии к Дому. Всё обсудить. Перед кем-то извиниться. Позволить высказаться. Закрыть, так сказать, долги. – У тебя кот неровный. – Можно подумать, у тебя лисица образец всего! – Тут и лисицу, и кота легко исправить, вы же почти уже всё сделали. Просто вот тут тогда получится побольше шерсти, и… – Ой, Майтимо, ну и где ты так научился? – Кто смазал мою рыбу?! Дети возились в песке. Рисовали в нём. Высыпать светлый приморский песок на старые противни и подносы придумал Курво, и теперь, кажется, придумке не был рад. Мама слушала молча. Держала в руке стакан с лимонадом, но не пила. Сам Маглор пил, поглядывал на детей – и тоже слушал. – И вместо этого, – продолжил Курво, и голос у него даже не дрогнул, – я вынужден… – Скажи ещё: «я застаю»… – Я застаю… Нет, я не то хотел сказать! Чтоб тебя, Кано. Вот зачем ты передразниваешь? Новый брат Майтимо – они все так и говорили, «новый брат», как будто Курво только что родился, – новый брат Майтимо затмил даже козлёнка. Рыси, наверное, он бы всё-таки проиграл, но рысь нынче в основном общалась с мамой и без нужды их дом не посещала. – А Майтимо говорит, – Айвен восстала из песка, отряхнула ладони о штаны и устремилась прямо к Курво, и тот вздрогнул. Не бойся, брат, это воспитанные дети, и на колени к тебе никто не станет карабкаться. Пока, по крайней мере. – Майтимо говорит, ты что хочешь руками можешь сделать. Курво отставил лимонад на всякий случай. На самом деле, у них с Майтимо вышло так себе, на что-то тот уже успел обидеться, и надо бы с ним поговорить, но это нужно остаться вдвоём, да ещё чтобы Майтимо решился рассказать. Мда. И всё равно отстаивает честь семьи. Вот же упрямый всё-таки. – Ну, – усомнился Курво, – наверное, всё-таки не что угодно. Но что-то могу. У тебя есть какое-то желание, как я вижу? Майтимо бросил свою птицу, или рыбу, или кто там у него был, и принялся смотреть на Курво тоже. Именно принялся – со всем старанием. Как если бы ему сказали, мол, послушай-ка, если ты будешь вот на этого глядеть достаточно сурово, он станет делать всё, что скажешь. Сосредоточился изо всех сил. «Чего ты?» «Не мешай». «Да не обидит Курво твою подругу, честное слово». «Ты вот это точно знаешь?» «Он тебе нагрубил? Так это от смущения». «Не извинился тоже от него же?» Ох, Майтимо. И как же вас теперь свести. Думалось же – если появится кто-то ещё, то можно будет разделить с ним… А не что это он вдруг всех разделит. – А ты бы мог так починить мою застёжку, чтобы я её больше не сломала? – А что ты с ней такое делаешь? – Да мало ли что бывает. Застёжка эта, насколько Маглор знал, уже втыкалась в шторы и скрепляла подушки при строительстве комнатных убежищ, или ещё к застёжке можно привязать верёвку, а саму застёжку воткнуть хоть в дерево, хоть в стену попытаться, хоть куда. Заслуженная была застёжка. Часто выручала. Вот бы ещё Курво оценил важность момента, а то с него бы сталось сейчас… Мыслям он пока не открылся, и это тоже многое усложняло. И он так много пропустил. Не то что здешнего, а ведь и тамошнего. Мало знал, отрывками – мол, ничего-то у вас хорошо не кончилось. Тут только, среди песка и листьев мяты в лимонаде, на ярком солнце Маглор понял: Курво же не знал про Майтимо. Не знал пока, чем там закончилось. Ладно сам Маглор, его можно не беречь, но Майтимо-то. «Не обижай его, – вот иногда так хочешь донести мысль, что другой приоткроется просто по привычке, – ему и так… в общем, это огромное везение, что он так вышел». «Везение?!» «А ты бы предпочёл, чтоб он там оставался до конца времён?..» – Я починю твою застёжку, – сказал Курво вслух, – только тебе тогда придётся на время с ней расстаться. Это ничего? – Но ведь так-то я ей вообще не пользуюсь. Я думаю, ты починишь всё как надо. Вот, – Айвен вытащила из кармана застёжку в виде лука и стрелы, причём стрела теперь была отдельно. – Вот, держи. Курво кивнул так торжественно, как будто договор скреплял. Маглор опять не выдержал: «Ничего, ничего, меня они заставили играть, потом сами и плакали. Тебе ещё везёт». *** Дому как будто тоже тревожно было, что в нём есть кто-то ещё. Кто-то, кого дом позабыл. Или это уже Майтимо приписывал своё целому дому. Но вот про Кано Майтимо всё знал: тот пел один и с Финдарато, и играл один и с Хармо и ещё теми девами, и учил новое, всё, что пропустил, и этим всем тоже показывал, что они там пропустили. Очень занят был. Ещё играл для него, Майтимо, и говорил про братьев, только теперь как будто глупо стало про них говорить, когда один из них был через две стены. Ходил туда-сюда, Майтимо слышал. Все вещи из той комнаты уже забрал – все тарелки, и книжки, и новое покрывало, мама нашила по цветку в каждом углу, и все картинки, и все карты, и все рисунки. Зато у него в комнате как будто сделалось ещё уютней. Наверное. Кано, конечно, так не думал. – Майтимо! – Кано замер на пороге и всплеснул руками. – Ты, что ли, хочешь, чтоб тут было вовсе не пройти? Тогда, конечно, к цели ты всё ближе. – Это всё важные листы. – Я уже понял. – И важные рисунки. И важное всё. – Хорошо, хорошо. Чего ты сразу. Просто пока оно всё так нагромождается, что как будто и непонятно, чем ты дорожишь. – Я потом систематизирую, – пообещал Майтимо невыполнимое. – Ты что хотел? – Что у вас вышло с Курво? Да не хочу я сейчас об этом. И вообще хочу забыть. Когда был младше, было удобнее – все быстрее отставали. – Я ничего не прочитал, ничего не вспомнил и ничего не сделаю ужасного. Всё? – Да я совсем не проверять тебя пришёл, – вздохнул Кано. – И не мирить ни с кем. И не уговаривать. Я вообще думал рассказать тебе секрет. – Я чего-то ещё не знаю? – Этого, по-моему, нет. Вот удивительно. Кано говорил так, будто Майтимо вышел только что, будто бы ничего вообще не знал, а всё равно почему-то это не было обидно, а наоборот. А ведь успел уже подумать – если этот только вышел, и по нему сильнее все скучали, значит, Майтимо теперь должен как-то сам. А Кано будто и не думал ни о чём таком – вот же, сел рядышком, расчистив место от бумаг. – Может, на стены это всё? И будет летопись. – Не знаю. Я всё не пойму, как выстроить. А что за секрет? – Очень сложный секрет. Не проболтаешься? Нет, ну уж настолько маленьким Майтимо был совсем давно. Что-то Кано перестарался. – Ладно, ладно. Это даже не мой секрет – чужой тебе выдаю. – Мамин? – Нет, не мамин пока. Куруфин… Курво тебя старше, но он очень боится. Больше, чем ты раньше. – Я не боялся! – Не боится. Беспокоится. Помнишь, когда тебе ещё всякое снилось, и ты ко мне ночью приходил? Болтали обо всём. – Ему-то что бояться? Он всё помнит же. – Ну? Именно поэтому. Помнит, и думает, что никто-то его не ждёт тут, ну, может, кроме мамы, и ещё ты… он же боится сделать что-нибудь не то. Ты его просто плохо помнишь, а он пока с тобой и незнаком. – Так вы же сами говорите, что неважно, сколько мне лет. – Но мы тебя и видим не второй день. – Он к Элронду пришёл сначала. И был весь… тебя оса когда-нибудь кусала? – Разумеется. – Вот, а его всего истыкали. А он не плакал даже. Он вообще Элронду сказал, что не за этим. – Но тот не дал красиво пострадать, да? – Вообще-то это было некрасиво. – Но тот не дал неэстетично пострадать? – Ой, Кано, ну вот всё тебе смешно! Конечно, он не дал. И там такие были осы… даже я почувствовал. – Ты тоже? – Ага! Всё чешется и болит. Ну ты же помнишь, да? Тут или в ледяную воду, или мазь, ну или Элронд вот. А этот будто и не чувствовал. Ты что смеёшься, Кано? – А вот помнишь, у тебя Элронд сначала тоже «этим» был? – Думаешь, с этим тоже подружились бы? – А почему бы нет? Сейчас он выдохнет… – И перестанет раздуваться как лягушка. – Почему сразу как лягушка? Может, как птенец. Только ему это не скажи. – Птенец… Да ну. Я пойду подышу? Не в гости. Голова болит. – Да? Надо же. Иди, конечно, что ты здесь среди бумаги. И вот что «надо же», и что они все снова? Никак не понять. Ну, по крайней мере, мама всё так же крепко обнимала, и этот новый брат не поругался с Айвен, а остальное, может, можно по чуть-чуть. Как Финдарато учил. Думать про хорошее. *** Проснулся от чужих шагов. Кано, когда хотел, так тихо двигался, что хоть специально сторожи – упустишь всё равно. А тут кто-то всё-таки шумел, хоть и немного. Шаги, к тому же, направлялись именно к Майтимо. Ага, то есть как в комнату этого – так никогда нельзя, а как ему в ночи в чужую… Майтимо бы не удивился, если бы этот и спал бы в праздничной одежде, но нет, тот был в сорочке и в халате. Красивый халат, кстати, тоже чёрный с узорами. Майтимо не специально это всё рассматривал, он просто иногда папин светильник оставлял сиять на целую ночь, и в этом-то тёплом свете – пусть голубой считается холодным, это неважно – и в этом-то любимом свете можно было всё-всё видеть. – О, – этот замер у двери. Растрёпанный, надо же, как будто и не он сегодня еле-еле цедил слова. Ну, только с Айвен хорошо поговорил, хоть и боялся её почему-то. Этот заправил прядь за ухо. Совсем рассеянный. Все крепости и горные проходы, и погони, и хохот вдруг показались такими далёкими. Все водопады и ущелья, все споры и доводы. Всё это вдруг стало таким маленьким, – только бы не забыть опять совсем! Майтимо сел в постели. – Ты чего здесь? – О, извини. Я просто… а, привычка. – Чего, какая? Ты же не мог одновременно тут и там жить? – Нет, нет, ну что ты. Эта комната твоя. То есть не совсем твоя, а… ладно, не знаю, как тут говорить. – Ты что, надеялся, я за ночь вырос или что? Ну правда же. То они хором говорят, что нет, тебя достаточно, то этому подавай взрослого или никакого. Ну и что, что он птенец! Птенцы, вообще-то, честно пищат, когда им что-то нужно, а не стоят на пороге чужой спальни, как будто сами не поймут, куда пришли. – Нет, нет, – этот ещё и улыбнулся. Кано, когда улыбался – словно обнимал, а этот наоборот будто отступал, выставив ладони. – Нет, я совсем… Ну, как же это странно, когда вдруг ночью кто-то стоит на пороге, и ни туда, ни сюда. – Да заходи уже! И дверь прикрой, а то ещё Кано разбудим. Кано или уже проснулся, или не станет просыпаться до утра, смотря что там у него сегодня было с музыкой, но этому-то откуда знать такие тонкости. – Садись, – Майтимо подвинулся на своей же кровати. До чего же она была огромная и до чего же длинная. Тут даже Маглор мог бы растянуться во весь рост, и ещё оставалось место. Сколько раз уже Майтимо тут спал, а всё дивился иногда. – Садись. Ты что без всего? У тебя лампы, что ли, нету? – Есть у меня лампа. И всё-таки этот сел, запахнув халат. Покосился на Майтимо, скривился, вздохнул: – Ну что ж, спасибо за гостеприимство. – Ты сейчас смеёшься, что ли? Тебе пить ночью захотелось или что ты ходишь тут? Вот Маглор, если ему плохо, или замолкал, или уж честно утешался, а этот каков? Ни туда, ни сюда. Ещё косился так, как будто собирался вот-вот начать гладить по голове или ещё какая глупость в этом роде. Всему свой миг, и час, и не всем можно! – Не знаю, помнишь ли ты, – сказал этот задумчиво, – но когда мы все были младше… Мы – это те, кто рос после тебя и Кано, я имею в виду. Так вот, когда мы были младше, мы сюда часто ночью прибегали за утешением. То есть не то чтобы совсем часто, но периодически… – А к отцу что же? – И к отцу, и к матери, и к Кано, и к тебе. Вообще-то из них всех именно ты меньше всего расспрашивал, когда не нужно было. – А что вам снилось? В тот-то раз семья была большая! – В тот раз… так вот как у тебя. Ерунда снилась, но тогда казалось – важная. – Ты меня тоже не захочешь звать по имени? – А ты обидишься, если я буду, но не сразу? – Даже Маглор не сразу. Только мама. А Финдекано вовсе путается. – Правда? Гм, ладно, эти никогда не отличались… Чего это ты опять вскочил? – Да потому что. Сам ты ничем не отличаешься. Что ты смеёшься опять? Этот так и не ответил.