об усталости выживать

в этот раз на приёме у бетси аарон долго молчит. это не удивительно: иногда тишина тянется весь час, нервная, напряженная, полная стука подошвы об пол и частого дыхания. собравшись, он выпаливает: — мы расстались с кейтлин, — и замолкает сразу же после, отвернувшись к стене и поднимая плечи. бетси моргает: — это было ваше общее решение? — в ее голосе нет намека, и именно поэтому он там есть, тошнотворно-осторожный, едва касающийся. аарон мгновенно взрывается: — она меня не бросала! — его голос потухает также быстро, и он снова отворачивается, стуча пальцами по столешнице, — это я ее бросил. — рывок головы к стене окончательный, дескать, тема закрыта. бетси кивает и молчит. минуты текут в тишине, пока аарон не выдерживает: — даже не спросите, почему? глаза у бетси очень спокойные, как у древнего бога: — а ты хочешь, чтобы я спросила? у миньярда дергается сжатый в тонкую линию рот. бетси такая мягкая, когда наконец говорит: — почему ты принял решение расстаться с кейтлин? спустя вечность и три секунды она добавляет: — во время прошлых сеансов ты много рассказывал о ней, как она помогала тебе справляться с кошмарами и во время судебного разбирательства. ты действительно старался, чтобы сохранить эти отношения. что поменялось? аарон цедит: — ничего. помолчав, он фыркает: — я мудак. когда бетси открывает рот, чтобы что-то сказать, он перебивает, и слова падают из его рта, рваные и сбитые в свалявшийся ком: — дело во мне. я ей так и сказал. она ведь действительно замечательная. мне иногда казалось, что она - это подарок за все двадцать лет полнейшего пиздеца. я хотел, чтобы меня любили, просто за то, что я это я, выражали эту любовь, говорили об этом, типа, по-нормальному, не как эндрю, не как... моя мать. и тут появляется кейт, и все хорошо, и она любит меня, а потом мы прощаемся, я говорю, что люблю её, и у меня слова застревают на языке. я привык к ней как к теплу, я не смогу без неё, но я не люблю её, и это такая хуйня. он делает глубокий вздох, поднимая ладонь в знак того, что еще не закончил. отдышавшись, он смотрит на обои, пока говорит: — она просто не заслужила этого. она замечательная, ее должны любить, и она должна найти это. я могу покупать ей кофе и целовать на прощание, но это не то, что она заслужила. бетси кивает, неизменно благожелательная вечность: — ты думаешь, что не заслуживаешь такого хорошего, по твоему мнению, человека, аарон? миньярд мотает головой: — нет! то есть да, но не в этом смысле. дело не в том, что я не могу принять, что меня можно любить, — он запинается, моргая, — или, может, и в этом, но речь о другом! я о том, что, — здесь пауза длиннее, — я о том, что я не умею любить по-нормальному. это так тупо: всю жизнь хотеть заботы, чтобы плюнуть и растоптать все, что получил, — он хмыкает, — в моем стиле. — если бы она орала на меня, игнорировала, делала любую другую идиотскую хрень, которую делают все, я бы никогда от нее не отлип. но она любит меня, а я не могу, — голос аарон падает и пропадает, когда он делает глубокий вдох, задирая подбородок выше и моргая. — когда мне было нельзя из-за эндрю, я мог — мне казалось, что я весь мир могу взорвать от того, как сильно люблю ее. а сейчас, когда нервотрёпка закончилась, когда не нужно больше сражаться и ругаться, я... мне скучно, — аарон выдыхает и трет руками лицо. — почему я такой испорченный? бетси мягко качает головой: — то, что ты не любишь кого-то, не значит, что ты испорчен. ты человек, а не механизм. ты думал о том, почему ты чувствуешь это? аарон кивает, почти деловито: — я думал. я думал, и это даже логично: моя мать, — он замолкает, продолжая словно чужими словами, — тильда, она... не умела воспитывать детей. ей не следовало этого делать. что-то внутри его горла ломается, когда он продолжает куда с большей искренностью: — но я любил ее, и эндрю может пойти нахуй с этим, потому что она была единственной, кому было хотя бы немного не плевать на то, что я существую. то есть, ладно, она била меня, она тратила все деньги на наркоту, но она гуляла со мной, когда я был маленьким, и... и рассказывала мне о рыбах, когда по телевизору показывали документалки, и... и я никогда, черт возьми, не узнаю, смогла ли бы она исправиться. под кивок бетси аарон яростно трет глаза: — и я привык, — он запинается, ненавидя себя за все эти микросрывы, — что любовь — это когда тебя не замечают большую часть времени. а потом пришёл эндрю. и я решил, что он меня ненавидит. я думал так, — он щурится, — до этого года, пожалуй. и, честно говоря, это было бы куда проще. потому что если стабильное презрение, злость, запреты и попытки испортить мне жизнь изощренным способом были заботой, то какого черта он посмел убить мою мать! чем он, блять, лучше? — он переходит на крик, ударяя сцепленными руками по столу. бетси осторожно придерживает свою чашку, наклоняя голову: — ты полагаешь, что отстраненность и насилие со стороны твоих самых близких людей сделали тебя неспособным принимать как любовь что-либо отличное от этого? аарон хмыкает: — вы здесь док, вы мне это скажите, — и продолжает после шумного выдоха, — просто... серьезно. кейтлин действительно заботилась обо мне, она постоянно интересовалась, как я себя чувствую, не беспокоят ли меня кошмары, что она можно сделать, висела часами на телефоне по ночам, когда я не мог уснуть! но проблема даже не в том, что я не умею это принять, просто она... не понимает. она спрашивает, что ей для меня сделать, а я не могу сказать — "залезь в мою ебанную голову и вымой с мылом остатки мозга, который сейчас взорвется от гнили и грязи". и я раздражаюсь, срываюсь на ней, и она говорит, что все понимает, но она ничерта не понимает, и от этого мне только хуже. и это отвратительно, я ужасный, неблагодарный человек, и, черт возьми, я должен был давно расстаться с ней, чтобы не ранить её, — аарон машет рукой в воздухе, символически обрубая концы. бетси смотрит на него из под чашки какао, глаза такие спокойные, как вода в стоячих заводях: — тебя не понимает только кейтлин? как ты думаешь, мог бы кто-то, так или иначе переживший нечто, похожее на твою ситуацию, понять тебя? аарон отрезает: — нет. и добавляет тише: — я не знаю. я дерьмо и я не могу принять заботу от ники, а он всю жизнь положил ради нас с эндрю. он ужасно раздражающий, и я не могу найти в себе силы быть благодарным в принципе, хотя у него свое дерьмо с дядей лютером. мы почти в одной лодке, но он живет так, словно все — пустяки. словно можно существовать как нормальный человек, смеяться, любить, шутить, как будто у тебя нет постоянного ощущения, что тебя рвет изнутри на части. и наверное, блять, поэтому, я его терпеть не могу. потому что он как-то может жить, а я нет. потому что я ебанный слабак. бетси крутит чашку, словно пытаясь гадать на остатках молока: — а кто-нибудь кроме твоего кузена? аарон фыркает: — а кто кроме ники? эндрю — извините, док, но нахуй эндрю, нахуй его за все, что он сделал. он пожертвовал всем ради меня, он пошел в команду ради меня, очень круто, спасибо, надеюсь, это помогает ему спать по ночам, с учетом, что его забота обеспечивает меня кошмарами каждую ночь. он никогда не понимал меня, как я не пойму его. он считает меня лжецом, слабаком, трусом, пользующимся им и бегущим от выполнения безумных обещаний, — аарон пожимает плечами, но они дрожат, — и... и да, я именно это и ничего больше. как будто... словно у меня был шанс стать кем-то другим, — конец предложения смазывается в невнятный вдох. помолчав, он продолжает язвительнее: — я не знаю, как он нашел джостена, у которого травмы подходят ему как пазл, но что ж, круто, супер, хоть кто-то, верно? сомневаюсь, что у меня будет так же. бетси спрашивает с легкой улыбкой: — а ты бы хотел, аарон? найти кого-то, как ты сказал, кто подходит тебе как половинка пазла? минтярд жмет плечами и ему даже не нужно изображать безразличие: — я не садист, чтоб желать человеку иметь такие проблемы с головой. и это все правда бессмысленно. — ну, любовь, отношения, — поясняет он, когда пауза затягивается. бетси смотрит на него, такая же внимательная, как час назад, и аарон не может не думать: что там, за спокойствием темных глаз? она его презирает? ей скучно? интересно? он барабанит пальцами по столу, гуляет взглядом по стеклянным безделушкам в шкафу, говорит подчеркнуто небрежно, словно между делом под конец сеанса: — я пришел сюда и думал "вот черт, я испортил жизнь замечательному человеку, я не умею любить, меня не полюбят снова, что мне делать", а сейчас я думаю: а зачем мне это? зачем мне забота, если я не умею ее принимать? если она бессмысленна? морщинка бежду бровей бетси давит без слов, и он не выдерживает патетическую паузу. — знаете, я просто очень давно думал, что я должен все это закончить.