Закрытая Империя

Тео очнулся от ощущения, что вот-вот блеванёт. Стоило ему приподняться на локте и повернуться на бок — желудочный сок и кусочки еды, царапая горло, вырвались наружу и с отвратительным звуком растеклись вонючей лужей по полу. Но легче Тео не стало. Его снова рвало, выворачивало изнутри, и он задыхался, слыша назойливый звон в ушах. От мерзкого привкуса желчи тошнило только сильнее. Тело пробивал озноб, и окутывала слабость — и он, боясь свалиться в собственную блевотную лужу, крепче вцепился в жёсткий матрац кровати. Это не его кровать. И не его комната — здесь царила кромешная тьма. — Боже… Хватит… — глотая воздух, сипел Тео и снова, снова и снова обильно блевал, тщетно пытаясь закрыть рот рукой и только пачкая её в едкой слизи вперемешку с размякшими крошками еды. Блевал, пока не потерял сознание. Осенний ветер беспощадно хлестал холодом по лицу, толкал к краю, словно требовал прыгать, а свет уличных фонарей сливался в одно рыжее пятно и манил к себе. Душили обида и слёзы. Тео стоял на краю крыши, всё ещё чувствуя подбадривающие похлопывания Шейна по плечу, и вновь прокручивал его слова в памяти: — Всё, успокойся. Тут нет твоей вины или ошибки. Хватит. Нет, Тео виноват: он поспешил, не проверил всё ещё раз, не следил за медбратом, думал лишь об одном — чтобы его мать выжила, — и по итогу сам же её убил. Она умерла не от внутреннего кровотечения после аварии, а от заражения крови: один из инструментов оказался нестерилен. «Талантливый хирург не спас свою мать от смерти», — Тео уже так и слышал эти сплетни и косые взгляды кругом, но никто не посмеётся ему в лицо и не скажет, что он ошибся, только, как Штейн, сочувственно понурят голову. Какой в этом теперь смысл? Какой смысл в отличном завершении медицинского института, научных исследованиях? В чём смысл десятков сложных операций? В чём смысл «талантливости», если Тео так и не спас ту, ради которой и пошёл в медицину, ту, которой обещал, что не даст ей умереть? Никакого. Больше никакого. Теперь всё кончено — Тео больше не имел права быть хирургом… да и вряд ли теперь сможет. Он посмотрел вниз — даже с высоты пятого этажа всё сжималось в груди и замирало дыхание, — развернулся к краю спиной, отступил на шаг… Сорвался вниз, видя лишь чёрное небо. Широко распахнув глаза, Тео снова обильно проблевался. В этот раз у кровати стояло ведро и в комнате горел ослепительный свет, а когда желудок успокоился, Тео увидел его — стройный, но крепкий на вид мужчина вальяжно сидел в кресле напротив и наблюдал пристальным неподвижным взглядом. Ничего не ускользало от его глаз. Жутких глаз, тёмно-голубых, почти синих, безумных… — Вижу, ты себя прекрасно чувствуешь, — сказал незнакомец, вставая и беря в руки лакированную трость. Тео пробрали мурашки. Голос прозвучал громко, уверенно и вполне добродушно, но в каждом слове чувствовался зловещий подтекст, а эта ухмылка на лице незнакомца только подливала масла в огонь. — Считаешь, блевать без остановки — хорошо? — неосознанно съязвил Тео. Не в его стиле отвечать резкостью, но сейчас он не мог отделаться от мысли, что нужно защищаться и бежать. Запах кислоты и её вкус на языке заставляли морщиться, вздрагивать от омерзительного чувства, а неспешный стук каблуков незнакомца по деревянному полу сбивал биение сердца. Незнакомец усмехнулся. Прошёл через всю почти пустую комнату с ободранными стенами, прокручивая трость в ладонях, и, глухо стукнув ею об пол, остановился возле уже засыхающей рвоты. — В твоём случае да. Твоё тело так очищается от всего того мусора, который накопился за жизнь. — Что ты… — зашипел Тео, но замолк, вскочил с кровати, когда резко закрутило в животе, и, напрягаясь и зажимая рукой зад, уничижительно протараторил: — Мне нужно в туалет. Незнакомец вновь улыбнулся, словно этого и ждал, только в его улыбке не было ни капли радости. — Вон та дверь, — указал тростью куда-то позади Тео. Тео сорвался с места, побежал так быстро, насколько позволяла ситуация, молясь успеть закрыться и снять штаны, и стоило ему сесть на унитаз, крохотную комнатку заполнили новые звуки и запах. — Боже… — еле слышно прошептал Тео, одной рукой закрывая лицо, а другой — придерживая дверь, на которой не оказалось щеколды. Мысль, что лучше бы Тео ещё раз проблевался у незнакомца на глазах, чем позволил ему слышать всё то, что сейчас происходит в туалете, почти довела до слёз. Дверь резко дёрнули — дверная ручка выскользнула из ослабших пальцев, а на пороге появился незнакомец. С натянутой улыбкой поставил перед Тео ведро. — Чтобы очищаться с двух сторон, — пояснил он. — Удачи. И закрыл дверь. Тео не знал, как долго просидел на унитазе в темноте — каждая секунда казалась мучительной вечностью, — но у него уже затекали ноги, саднили анус и горло, а среди блевотины в ведре он отчётливо видел кровавые пятна. Вот-вот был готов свалиться от слабости. Его выворачивало изнутри, пробивал озноб, и с каждым вздохом душил зловонный запах. Упирался лбом в дверь и из последних сил молил бога, чтобы его мучения наконец закончились. Только это было невозможно. Всё только начиналось. Ещё при первом взгляде на незнакомца Тео подумалось, что он уже где-то видел эти безумные голубые глаза и слышал этот сильный повелительный голос. И вспомнил. В тот день на крыше больницы Тео посмотрел вниз, и у него закружилась голова. Тео испугался и отступил от края — в этот момент раздался голос: — Не спрыгнешь? Тот незнакомец стоял чуть поодаль и пристально следил за каждым его движением. Всё это казалось абсурдом. То, что сегодня умерла мать, что сам Тео пару секунд назад был готов спрыгнуть с крыши больницы, и то, что мужчина перед ним, одетый, словно призрак из прошлого — в чёрной визитке, цилиндре и с тростью в руках, — одним своим взглядом говорил, что хочет видеть, как тот разобьётся. Только Тео не спрыгнет. — Нет… — отрицательно покачал он головой, поджимая губы, — я не смогу… Я… такое ничтожество… — Согласен. Незнакомец подошёл вальяжно, — вблизи он оказался совсем малорослый и худой, — посмотрел снизу вверх, так, словно Тео ползал у него в ногах, и с издёвкой сказал: — Боишься, что если спрыгнешь, то не попадёшь в рай к своей матушке? Или ты просто трус? — Замолчи! — прошипел Тео сквозь зубы. — Ты ничего обо мне не знаешь. — И не собираюсь. Мне достаточно лишь того, что ты врач. Тео не сдержал отчаянно-истеричного смешка. — А вот и неправда, — тихо сказал он. — Я больше не врач и навсегда ухожу из медицины. — Что ж… — Незнакомец понурил голову. — Тогда тебе придётся задержаться. Тео вздрогнул. Вспомнил всё до мельчайших подробностей — это незнакомец столкнул его с крыши и теперь, закрыв здесь, оставил страдать. Этот человек сумасшедший! Но, если Тео упал с крыши, почему он не умер или не истекает кровью, а только блюёт и беспролазно сидит в туалете? О каком очищении говорил незнакомец? Что он сделал? И… что теперь будет с Тео?.. Постепенно тошнота и боль в желудке утихли, и, когда Тео стало значительно лучше, он с трудом встал, вышел на деревянных ногах из туалета — теперь комната не казалась такой яркой, как раньше, скорее полумрачной, и в углу её по-прежнему сидел незнакомец в кресле и пил что-то светло-красное из высокого стакана. — Следишь за мной? — съязвил Тео и запоздало прикрылся руками. Спущенные штаны наверняка были наименее унизительным моментом в его внешнем виде — ко лбу противно липли мокрые волосы, а от самого Тео разило потом, рвотой и фекалиями, — но у незнакомца не дрогнул ни один мускул и ни на секунду не промелькнуло на лице отвращение: он лишь отставил в сторону стакан и смерил Тео пристальным взглядом. Это пугало. — Всего лишь убеждаюсь, что с тобой всё в порядке. — Кто ты? Незнакомец встал и медленно направился к Тео. Стук его каблуков и трости по полу глухим эхом раздавался в такт каждому слову. — Я демон. Самое могущественное существо на этой жалкой планете, — незнакомец развёл руками. — Но можешь называть меня Макс. А ты… — Тео Малек. — Ещё один из семьи эмигрантов в Америку. — Макс выдержал недолгую паузу, а в его голубых глазах промелькнул нахальный блеск. — Ну и неплохой хирург в Рочестере. Здорово устроился: такой молодой, а уже врач и учёный… — Что тебе от меня нужно? — чуть ли не выкрикнул Тео, а Макс лишь усмехнулся, отчего липкий страх окутывал только сильнее. — Не пойми неправильно: ты не нужен мне как личность, ты нужен мне как врач, и не более этого. — Подошёл вплотную, приглушённо сказал: — То, что с тобой происходит, я видел у всех, кто пил мою кровь. Но, если говорить откровенно, я не знаю, что всё это значит, и мне как демону позорно не понимать, что именно происходит с моими подданными. Для этого ты здесь. Макс коснулся виска Тео, и тот дёрнулся, отстранился, но напрасно: Макс вцепился ему в шею и прошипел на ухо: — В твоих же интересах во всём разобраться. Ты теперь тоже мой подданный. — И, толкнув в плечо, отстранил. — А теперь будь послушным мальчиком и делай, что говорю. Макс развернулся на каблуках и, небрежно приказав идти за собой, провёл в ванную комнату, где Тео чуть не поперхнулся от неожиданности: эта комната выглядела гораздо богаче и уютнее, чем та комнатушка без обоев и с загаженным туалетом без щеколды. Здесь пол и стены покрывала плитка, стояло огромное зеркало в полный рост, на столе лежали мыльница с нетронутым мылом, махровые полотенца и в центре комнаты красовались большой таз и пара кувшинов с водой. Всё это умиротворение заставляло смотреть в оба. Благо вскоре хлопнула дверь — Тео остался один. Тут же облегчённо выдохнул. Этот Макс настоящий псих и фанатик, который наверняка чем-то отравил Тео, а теперь давит на него морально, заставляет поверить в демонов, кровь и подданных — это видно по одному лишь его взгляду. Нужно бежать отсюда, и как можно быстрее. В глазах темнело, пока ослабшими руками Тео стягивал с себя одежду, а когда взглянул в зеркало, вскрикнул от ужаса. В отражении на него смотрел живой труп: под выпученными глазами виднелись синяки, щёки впали, губы пересохли, побледнели и потрескались, кожа будто выцвела и посерела, и сам он изрядно потерял в весе. Всю свою жизнь Тео был полным и никак не мог похудеть, что бы ни делал, а теперь выглядел как анатомический скелет, обтянутый кожей, и эти тонкие руки, выпирающие рёбра и ключица делали его мертвецки болезненным. — Боже… Что ты со мной сделал?.. — еле слышно прошептал Тео. Ноги совсем не держали, и Тео опустошённо осел на пол. Этого не может быть… Это, должно быть, просто кошмарный сон или бред. Но… Тео не помнил ничего после того момента, как сорвался с крыши, и даже не представлял, где сейчас находился, а его состояние… Да, Тео ослаб и потерял много воды, пока блевал, но невозможно выглядеть настолько ужасно при обезвоживании. Его отравили? Вполне возможно, и единственное, на что Тео сейчас был способен, — попить. Он притянул один из кувшинов к себе и, не поднимая его, прильнул к воде губами. Зубы тут же свело от холода, но зато прошли сухость и привкус кислоты во рту, и Тео чувствовал, как ледяная вода течёт сквозь горло в желудок. Напившись вдоволь, Тео отстранился и утёр губы. Только легче не стало: желудок снова закрутило, а вверх по горлу поползло прежнее тошнотворное чувство, и Тео, склонившись над тазом для купания, снова обильно блеванул. — Боже… — отчаянно прохрипел, откашливаясь и дрожа. — Боже… Дверь резко открылась, и на полу выросла длинная серая тень. — Хватит зря тратить мою воду, — холодно скомандовал Макс. — Ты меня отравил… — Именно. А ещё столкнул с крыши и запер здесь, — с издёвкой в голосе перебил он. — И даже не надейся, что сможешь сбежать отсюда. Рядом с Тео упала газета, и тому даже не пришлось её разворачивать, чтобы увидеть свою фотографию и некролог: «16 сентября 1925 года скончался университетский врач Тео Малек, скоропостижно умерев после падения с крыши. В свои 25 лет он спас десятки жизней и подавал большие надежды в развитие медицины. Память о нём навсегда останется в наших сердцах». Тео схватил газету и перечитал всё ещё раз. Потом ещё раз. И ещё. — Это всё ложь! — воскликнул он, взглянув на Макса, на лице которого тут же расплылась усмешка. — Уверен? А ведь я был первым, кто увидел твой труп, наблюдал, как закапывают твой гроб на похоронах, и даже поговорил с твоими коллегами. — Макс наигранно-печально вздохнул и прокрутил трость в руках. — Всегда обидно, когда умирают юные дарования, так что я дал тебе своей крови и принёс сюда, в мою Империю для избранных, и ты даже не представляешь, какая удача повернулась к тебе лицом. — Ты сумасшедший, — просипел Тео, неосознанно сминая газету в руках. — Сумасшедший, лжец и убийца. Макс помрачнел, и в его взгляде промелькнули хладнокровная жестокость с презрением. Глухо сказал: — Ты не в том положении, чтобы делать такие громкие заявления. Ещё раз услышу что-то подобное в свой адрес, и ты пожалеешь, что вообще на этот свет родился. Макс развернулся, вышел из комнаты и хлопнул дверью, но тут же вернулся. — Ах да, я не выпущу тебя отсюда до тех пор, пока ты не помоешься, и даже не надейся, что я поменяю тебе таз или принесу тёплой воды. А если ещё раз мне здесь нагадишь, тобой же всё и уберу, — ядовито прибавил Макс и, натянуто улыбнувшись, закрыл дверь. Тео вновь взглянул на некролог. Всё и правда казалось абсурдом, но сейчас Тео попал в настоящий Ад, где никуда не деться от Макса и его бреда. Всё это неправда. Тео не хотел в это верить. Но это место, эта атмосфера, этот некролог в газете — особенно некролог — пугали, путали мысли, делали настолько беспомощным, что хотелось рыдать. Молиться, чтобы всё оказалось ложью, страшным сном… но в памяти назойливо всплывал день, когда умерла его мать, день, когда он стоял на краю крыши. Шестнадцатое сентября. Превозмогая себя, Тео отложил газету, полностью разделся и брезгливо залез в холодный таз с собственной жидкой рвотой, дрожащими руками поднял наполненный до краёв кувшин — ледяной поток воды брызнул слабой струёй, и Тео дёрнулся, отодвинулся к краю, тут же промёрзнув, но зато будто отрезвел и очистил разум. Облил плечи и живот, умыл лицо и прополоскал горло от кислотного привкуса, вылил остатки на спину, сгорбившись. Брызги попадали на волосы, заставляли глубоко и тяжело вздыхать от пробирающих мурашек, стискивать зубы и закрывать глаза, но Тео продолжал омываться. Всё это может быть умелой ложью. Этой газеты и рассказов о похоронах недостаточно для доказательств. Максу нельзя верить. Если бы Тео был по-настоящему мёртв, он бы не мог двигаться, видеть, слышать, дрожать от обжигающего холода, он был бы разлагающимся трупом, — нужно потребовать нечто более весомое, и тогда… тогда Тео будет знать, что ему делать дальше. Закончив с мытьём, Тео надел прежние вещи и робко выглянул через приоткрытую дверь. Так и знал — Макс ждал, когда тот выйдет. — Успокоился? — спросил он, отлепившись от стены, но явно не рассчитывал на ответ. Мотнул головой, указывая в сторону: — Пойдём. — Для начала, — неожиданно громко даже для себя заговорил Тео, но осёкся под тут же уставившимися на него голубыми глазами, — скажи, какое сейчас число? — Сейчас? Интонация Макса сквозила недовольством, но Тео решил не отступать, потому кивнул, как можно незаметней сглотнув подступившие слюни. Макс тяжело вздохнул, чуть ли не закатывая глаза. — Двадцать седьмое ноября тысяча девятьсот двадцать шестого года. Тео вытаращился на Макса, не в силах поверить ушам. Нет… Нет-нет-нет, этого точно не может быть!.. Макс насмешливо усмехнулся, переложил трость в другую руку. — Что, так непривычно узнать, что уже больше года мёртв? — прервал затянувшееся молчание. — Ты ещё быстро: некоторые только через пять-десять лет просыпаются. — Это неправда, — упирался Тео, пока на глазах собирались слёзы и начинало щекотать в носу. — Я отказываюсь верить, что… Вздрогнул от рыка Макса: — Значит, придётся! И не смей реветь, я не хочу видеть этот позор. Но Тео не мог ничего сделать: слёзы сами выступили на глазах, текли по щекам и подбородку. Горло мгновенно пересохло, и Тео сипло прошептал: — Докажи… докажи, что ты настоящий демон. Это был последний шанс зацепиться за реальность, понять, где правда, а где ложь, во всём разобраться и поймать Макса на вранье и манипуляции… только Макса эти слова не застали врасплох: он лишь испепеляюще взглянул на Тео и уже сам наблюдал за его нарастающей растерянностью. За считанные секунды кожа Макса посерела, отдавая тёмно-фиолетовым цветом, на вид стала каменной, неуязвимой, а на голове выросли огромные рога: вокруг основных рогов лианами обвивались рога поменьше, образуя две массивные колючие роговые косы, — и теперь на Тео смотрел не человек, а воистину демон с гипнотизирующими, неестественными ярко-синими глазами. Тео на мгновение забыл, как дышать. Ему точно не сбежать отсюда — из Ада не сбегают. Демон ухмыльнулся, оголяя крупные острые зубы — это были не человеческие зубы и даже не зубы плотоядных хищников, а несколько рядов чёрных, крупных зубцов, как у пилы, которые впиваются и кромсают плоть на ошмётки, — коснулся плеча Тео и самодовольно прохрипел на ухо: — Надеюсь, больше подобного я не услышу. Приказал следовать за собой, пока весь его зловещий, воистину дьявольский вид растворялся на глазах. Провёл через другую дверь. Теперь они шли по широкому коридору, поворачивали то вправо, то влево, и в каждом пролёте встречали закрытые на цепях и замках двери, а Тео всё никак не мог понять, где находится. Это точно не жилой дом или какое-либо здание. Здесь почти не было света — если бы не редкие керосиновые лампы на крюках, они бы шли в кромешной темноте, — на некоторых дверях виднелись мох и плесень, а промозглый, выложенный камнем пол был усыпан мокрым песком и мелкими острыми камнями, которые больно впивались в босые стопы и застревали между пальцев. По коридорам гулял гудящий сквозняк, и пахло сыростью. Они были под землёй. Неужели «империя» Макса — какие-то подземелья? Или же это тюрьма, где он держит подобных Тео врачей? Тео старался запоминать путь, но по итогу в отчаянии бросил это дело — они всё шли и шли, и уже начинало казаться, что Макс водит кругами, — покорно плёлся след в след, отставая лишь на шаг позади, пока Макс, наконец, не остановился возле одной из дверей. Единственной без цепей. — Считай, что это твой рабочий кабинет на ближайшее время, — сказал он, пропуская Тео внутрь. Его голос впервые прозвучал так сдавленно, а выражение лица на мгновение стало чересчур уж мрачным. Тео оказался в довольно просторной комнате без окон. Широкий дубовый стол с кипами бумаг, стул с бархатной мягкой обивкой и небольшой шкаф с книгами — Тео сразу заметил старые медицинские атласы и учебники, которые уже давно не публикуют, — а ещё высокую кровать у стены. В ней кто-то лежал. Подойдя ближе, Тео замер. Ребёнок. Точнее подросток, ещё нескладный, с длинными руками и хрупким нешироким телом, — он неподвижно лежал на спине, по пояс укрытый одеялом, и выглядел, как кукла. Макс продолжил всё тем же приглушённым голосом: — Он был первым, кого я обратил. Я сделал всё тоже, что и с тобой: дал своей крови и оставил ждать, но он так и не очнулся. Тео не ожидал такого откровения… хотя с интонацией Макса это было больше похоже на: «Раз ты доктор, то начинай лечить». Снова плевал на чувства и состояние Тео, а ведь прекрасно знал, что тот решил уйти из медицины. — И как долго он так лежит? — вздохнув, Тео коснулся холодного запястья мальчика, принялся считать пульс. — Уже больше двух веков. Тео замер. С каждой минутой всё меньше верил его словам и тем более своим ощущениям — он не чувствовал пульса. Искоса посмотрел на Макса, боясь прямо взглянуть ему в лицо и сказать, что эта злая шутка уже затянулась. — У тебя есть зеркальце? — вместо этого скомкано спросил он, для верности прощупав и сонную артерию мальчика. Макс отошёл к столу и, недолго порывшись в полках, молчаливо протянул Тео зеркальце, и тот поднёс его к губам мальчика, замер в исступлении, чувствуя, что вот-вот свалится от напряжения. Зеркало не запотевало — мальчик не дышал. — Он мёртв, — нервозно облизнув сухие губы, еле слышно, чуть ли не шёпотом сказал он. — Уверен? Тео на мгновение послышалась усмешка в интонации Макса, но его мрачное и даже обеспокоенное лицо убеждало в обратном. Тео выпрямился, сцепил руки в замок, не зная, куда деть зеркальце. — Мне очень жаль, но… у него нет пульса, и он совсем не дышит… Макс молчаливо забрал зеркальце, положил его на кровать и, засучив один из рукавов, протянул руку Тео. — А у меня есть? В замешательстве, Тео коснулся запястья Макса и принялся считать, — раз он живой, то, конечно же, есть, — но… как бы долго ни вслушивался, всё не мог нащупать пульс. Растерянно взглянул на неподвижного Макса. — Это какая-то ошибка… — Что именно? Что я живу без пульса или что твоё сердце тоже не бьётся? Хотелось отскочить, закричать во всё горло, позвать на помощь, но Тео не мог: он застыл на месте, вцепился в собственное запястье и, напрасно пытаясь почувствовать хоть малейший толчок крови, отчаянно бегал взглядом по комнате, искал укрытие и сипло бормотал: — Нет… Нет, это неправда… Человек не может жить с остановленным сердцем, не может дышать и смотреть, не может разговаривать и двигаться — почему Макс и сам Тео это могут? Это невозможно. — Как же я тогда дышу?.. — По привычке. Но тебе больше не нужны воздух, сон или еда. Пойми это. Ты — живой труп и должен изучать таких же, как ты, живых трупов. Тебе нет места в мире людей: теперь ты сам мертвец. Тео на одеревенелых ногах подошёл к стулу и грузно сел на него — мир вокруг поплыл, закружился и начал медленно сходить с ума. Мертвец. Живой труп. Падение с крыши, некролог в газете, демонический вид Макса… Неужели всё это правда? Тео смял в кулаке рубашку на груди, согнулся пополам и глотал воздух, не в силах закричать. Это всё абсурд!.. Тео сошёл с ума!.. — Думаешь, что ненавидишь меня? — раздражённо прошипел Макс, больно схватив за подбородок. — Думаешь, без меня бы ты зажил по-другому? — Макс закачал головой. — Нет. Ты бы закончил ничтожной смертью, и никто бы о тебе даже не вспомнил. А если так мерзко здесь находиться, то убей себя ещё раз. Последние слова Макс плюнул Тео в лицо и, небрежно выпустив его из рук, вышел из комнаты. Его быстрые шаги эхом раздавались по коридору. Тео запрокинул голову, уставился на тёмный потолок. Грусть. Обида. Злость. Всё перемешалось в сознании, и Тео уже не понимал, что творится с его жизнью. Да… ненавидел Макса. Он не имел никакого права убивать Тео и превращать без разрешения, обрывать его жизнь, потому что Тео бы не спрыгнул сам с крыши — он слишком слаб духом для такого, — и уж тем более не имел права снова провоцировать на самоубийство… Кто он вообще такой, чтобы плясать под его дудку? Тео утёр слёзы рукавом и огляделся. На столе лежали листы чистой и исписанной бумаги, стопка писем во вскрытых конвертах и заточенные карандаши — Тео взял один из них и покрутил в пальцах: древесина и грифель были грубо обтёсаны… словно их обрезали ножом. Тео судорожно разыскал в столе, роясь в бумагах, и в третьей же полке нашёл раскладной нож. Маленький, старомодный, на вид века девятнадцатого, с гладкой белой рукоятью и коротким узким и острым на вид лезвием, но Тео было достаточно и этого. Он не собирался потакать Максу. Собрал всю свою волю, чтобы навсегда остановить это безумие, дрожащей рукой засучил рукав и приложил холодное лезвие к коже. Глубоко выдохнул. Зажмурился, отвернувшись. Не хотел видеть свою кровь, не хотел думать о боли, лишь крепче сжимал выскальзывающую из ладони рукоять и силился надавить на лезвие и проткнуть кожу. Задержав дыхание, полоснул по руке. Не открывал глаз, чувствовал, как кровь лениво течёт вниз по ладони и пальцам, глубоко выдохнул. Осталось только подождать. Так странно… Раньше Тео это казалось страшным, но сейчас он не чувствовал ни боли, ни слабости, ни испуга. Его сердце не билось и не сводило с ума, грозясь выпрыгнуть из груди. Сейчас Тео будто окутывало умиротворение, а его тело парило в невесомости, стирая пространство и время. Смерть забирала его к себе… Тео очнулся, дёрнувшись. Слепо оглядывался по сторонам и ощупывал себя, пока не понял, что он всё ещё в комнате подземелья. Мёртвый, но всё ещё живой. Рубашка и брюки пропитались кровью, и в воздухе витал её удушливый запах, но рука оказалась целой и невредимой. Ни следа от раны. — Боже… Это невозможно… — еле шевеля губами, прошептал он. Звучно сглотнул, вновь схватившись за нож и теперь смотрел в оба, как лезвие рассекает кожу и из небольшой ранки обильно течёт кровь. Смотрел напряжённо, не моргал, следил минуту, две, три, пять, и когда уже потерял счёт времени, отвлёкся на мгновение, рана уже затянулась, будто её вовсе не было. Порезал себя ещё раз, ещё глубже, ещё сильнее, не только на руке, на ноге, на животе, для верности воткнул нож себе в грудь — вновь очнулся и был полностью невредим. Почему Тео не умирает? Почему его раны затягиваются без следа? Сколько крови в нём осталось и сколько он ещё должен потерять, чтобы всё это закончилось? Тео ранил себя раз за разом и чуть ли не выл от отчаяния, понимая, что не может умереть, как бы сильно теперь этого ни хотел. Нож выскользнул из пальцев, глухо упал на пол, а Тео закрыл лицо руками, глотая истеричные смешки. Это невозможно. Невозможно после такого жить — и невозможно умереть. Макс сделал его бессмертным. Тео обернулся, посмотрел на мальчика в кровати. Он такой же не живой и не мёртвый? Подошёл ближе. И правда, как кукла: кожа светлая, гладкая, без единого изъяна, пушистые и вьющиеся тёмные волосы, уже не совсем детское, но всё ещё не повзрослевшее лицо. Тео бы не сказал, что мальчик ангельски красив — выдающийся подбородок и пухлые губы плохо смотрелись на его лице, — но почему-то не сомневался, что под веками с густыми длинными чёрными ресницами прячутся невероятно большие и выразительные глаза. Такие же мертвые, как и этот ребёнок. Как и сам Тео. — Раз ты пролежал так два века, то тоже бессмертный? — обречённо сказал в пустоту. Он должен был это проверить. Поставил стул к кровати, поднял с пола нож и, притянув к себе ближе руку мальчика, сделал небольшой надрез на его предплечье. Снова лениво потекла кровь, впитывалась в белоснежную простыню и растекалась красным уродливым пятном. Тео ждал, опустошенно следил, как медленно затягивается рана. Да, он тоже… И наверняка его разрешения тоже никто не спрашивал. Скрипнула дверь, но Тео не обернулся, словно знал, что в комнату зайдёт именно Макс. — Я думал, ты решишь сбежать, — как-то виновато сказал он, и это после всего того, что сделал. — Я теперь бессмертен? — блёкло спросил Тео. Макс вздохнул, подошёл к изножью кровати и наверняка мрачно посмотрел на постель в красных пятнах, потому что напряжённо и недовольно спросил: — Что ты тут делал? Но Тео это не волновало. — Он не умрёт так же, как не умру и я. — Ошибаешься. Здесь очень легко умереть, если сойдёшь с ума. Многие умирают, даже полностью не очистившись, а это лишь половина обращения. — Макс отошёл к столу и достал из самой нижней полки пожелтевшие от времени бумаги. — Или очищались, но всё равно умирали в страшных муках. Гнили заживо. — Заботливо расправил помявшиеся углы и протянул бумаги Тео. — Это записи, которые я иногда делал. Хрупкую пожелтевшую бумагу испещряли десятки мелких слов с размашистыми завитками, и Тео с трудом разбирал одновременно родной и незнакомый язык. Граф Блеквел умер в первую же ночь. Его сердце остановилось. Его же дочь Мария пережила очищение, но сошла с ума и выколола себе глаза. Я закрыл её в погребе. Мария сбежала и напала на людей. Её прилюдно казнили на площади. Марсель предлагает бежать в Париж. Генрих начал гнить. Полди всё ещё не проснулся. Я не знаю, что делать. — Сначала я думал, что делаю что-то не так, — продолжал Макс, — но понял, что проблема не во мне, а в людях: не все достойны принять мою кровь и впитать её силу. Я понял это, когда смог обратить первого подданного. С тех пор меня не печалят чужие смерти, я просто продолжаю делать то, что делал всегда, но он… — Макс мельком посмотрел на ребёнка и тут же отвёл взгляд, — и другие обращённые, они не умирают и не просыпаются, и я всё ещё сомневаюсь, как поступить. — Почему именно я? — Тео развёл руками. — Зачем ты даёшь мне эти бумаги и всё это рассказываешь? Зачем показываешь этого мальчика? Он что, твой родственник? Былая мрачность тут же сошла с лица Макса, и он выпрямился, надменно хмыкнул и снова стал смотреть на Тео свысока. — С чего бы? — Вновь прокрутил трость в руках и стукнул ею об пол. — Он всего лишь малолетняя проститутка, в своё время популярная в высоких кругах. Я мог бы на нём неплохо заработать, но никакой выгоды он мне так и не принёс. — Тогда почему ты от него просто не избавился? Меня столкнул с крыши, а на него духу не хватило? Макс звучно выдохнул через нос и, исподлобья уставившись на Тео, приглушённо сказал: — Я не приводил тебя именно к нему: он один из многих спящих обращённых и ничем от них не отличается. — Но я сижу именно перед этим мальчиком, — упирался Тео, — а не кем-либо е… — Ты сидишь здесь, потому что тут твоё рабочее место! — рявкнул Макс, заставив Тео неосознанно вздрогнуть и прикусить язык. — И тебя не должно волновать, что я делаю и почему. Делай своё дело молча. Тео хмыкнул. Мысль, что его теперь почти не убить, опустошила и выжала все эмоции, но в то же время придала сил, и теперь угрозы Макса уже не казались такими ужасными, как пару часов назад. — Тогда дай мне оборудование, инструменты и бумагу. Тео встал со стула, перенёс его к столу, краем глаза замечая, как испепеляюще смотрел на него Макс и наверняка думал про него всякое, только Тео это уже мало заботило. Раз уж Макс хочет себе врача-подданного, то он его получит. И… раз уж эта комната теперь кабинет Тео, то здесь всё должно быть по его правилам. Макс согласился, пообещал, что принесёт всё в ближайшее время, и ушёл прочь, а Тео положил перед собой чистый листок, взял заточенный карандаш и вывел на бумаге круглые цифры и буквы: (отчёт 1) 27 ноября 1926 Я очнулся мёртвым.