И я там был...

1. Дни потянулись один за другим, как тянется корень мандрагоры за пышной ботвой. Земли, берущие начало у каменоломен барр и простирающиеся на северо-восток Чагоса, представляли собой суровый и скупой край. Вместо плодородной земли родных лесов под ногами хрустел гравий. На смену деревьям пришли скалистые нагромождения, обтесанные ветром и песком. Сквозь дыры и полости в этих причудливых скалах свистел ветер – порой так страшно и громко, что Айри казалось, будто где-то рядом ворочается, просыпаясь ото сна, огромный дракон. Слушая рассказы Лисохвостов об этих краях, он представлял себе засушливый и мертвый край. Однако на деле оказалось, что пустошь кишит жизнью: просто жизнь эта была иная, непохожая на ту, что населяла зеленые леса близ рек и озер. Во время дневных переходов они часто видели на зернистом песке следы животных. Также часто встречались спрятанные в тени камней норы – в них обитали юркие коричневые создания, похожие на бурундуков-переростков, на которых охотились местные тонконогие чернобурки. Узловатые, иссохшие деревья, встречающиеся рядом с редкими источниками воды, служили насестом для угрюмого вида птиц. По ночам над головой с писком носились летучие мыши, а шакалы порой развлекали их своими песнями до самого рассвета. Один раз Айри заприметил гревшуюся на камне ящерицу воистину впечатляющих размеров. Изловчившись, он сумел поймать ее, и вприпрыжку бросился догонять Арра. «Гляди, кого встретил! Дядя твой? Давай, поздоровайся!» - потребовал он, тыча мордочку ящерицы Арру в лицо. Тот увернулся и попросил, чтобы Айри выпустил животное на свободу, однако Айри видел – видел! - что он с трудом удерживается от улыбки. Страшно воодушевленный, Айри еще долго тащил с собой несчастную ящерицу и упражнялся в остроумии. Этот случай открыл ему, что, сам того не зная, за долгие дни путешествия он стал гораздо лучше понимать Арра. Прежде казавшееся бесстрастным, едва не высеченным из камня, теперь чужое лицо стало для него целой палитрой разнообразных эмоций. Он научился узнавать в поджатом рте смущение – по неведомым причинам Арр до сих испытывал его, когда ошибался, употребляя не то чаагосское слово или неправильно выстраивая предложение. Улыбку без труда можно было рассмотреть в глазах, недовольство – заметить в повороте головы и очертаниях широкого рта, а также в нервных подергиваниях кончика хвоста. Но больше всего Айри нравилось выражение, которое иногда появлялось на лице ящера по вечерам, когда они валялись у костра, потягивая чай и отдыхая после долгого дневного перехода, а сам он трепал языком, рассказывая спутнику обо всяких глупостях. Тогда, в неверных отсветах пламени, лицо напротив цвело почти детским любопытством, интересом... и чем-то еще – чем-то теплым, почти жарким, от чего хотелось то ли рвануть ворот рубашки, чтобы свободнее было дышать, то ли влезть на самую высокую скалу и орать оттуда, выплескивая на волю распирающее ребра волнение. Было и выражение, видеть которое на лице Арра он ненавидел. Угрюмая, холодная замкнутость, которая без слов вещала: сегодня мне хуже, чем было вчера, а завтра станет хуже, чем сегодня. Я знаю это. Я чувствую это. Но я буду идти вперед, пока не достигну цели, или пока не упаду, неспособный больше подняться. В дни, когда лицо ящера было таким, Айри вдруг отчетливо ощущал, насколько он далеко от дома... насколько далеки от дома они оба. Насколько чужд им обоим этот мрачный, неприветливый край. От этого ему еще сильнее хотелось разговорить Арра, вцепиться в него, словно репей в штанину, пока холодная корка отчужденности не надломится и не пустит его внутрь, туда, где теплое, почти нежное, и – он знал – остро-чувствительное. Однако время научило его, что цепляться к Арру, когда он уходил в себя, было делом зряшным. После короткого разговора, произошедшего между ними в тот вечер, когда они покидали владения красного клана, ящер больше не противился попыткам Айри помочь его недугу. Отныне каждую ночь, перед тем, как завернуться в плащ и уснуть, он проводил долгое время, рассматривая протертости и упрямо отказывающиеся затягиваться раны на чужой чешуйчатой коже. Раз за разом он пробовал что-нибудь новое – водянистую плесенную вытяжку, настойку из гусиной слепоты, жирную пасту из светящихся в темноте ядовитых грибов, встречающихся столь же редко, как цветущий папоротник... Раз за разом поутру ничего не менялось. Болезнь, пожиравшая его спутника, не замечала человеческих попыток замедлить ее, как бредущий по лесу медведь не замечает на своем пути растянутой между кустами паутины. Арр ничем не показывал, что возлагает на зелья Лекреции какие-либо надежды, как и не выражал разочарования, когда те вновь и вновь оказывались бесполезными. В самом ли деле он был уверен, что люди не знают, не могут знать способа помочь ящерам с их недугом? Что ж, даже если и так, собственная правота вряд ли когда-либо казалась ему такой горькой. Словно в насмешку, сам Айри никогда еще не чувствовал себя лучше. Малая толика соли, которой он, по милости Арра, имел отныне возможность сдабривать еду, превращала даже самую скудную походную трапезу в поистине королевский пир. И дело было вовсе не во вкусе, хоть Айри первым признал бы, что с сей диковинной приправой даже черствый сухарь становился настоящим лакомством. Дело было... совы, до чего же странным было это новое ощущение. Он чувствовал себя так, будто его тело, до этого работавшее лишь вполовину силы, внезапно получило подпитку, которая всегда была ему необходима. Словно тщательно политый дождем молодой побег, он процветал. Ему было свободнее дышать, легче идти, а его сон, раньше часто прерывистый и тревожный, отныне стал глубоким и спокойным. Лишь изредка обострившиеся инстинкты пронзали сознание холодной иглой. В такие мгновения ему казалось, что за ним кто-то следит. Однако обереги молчали, а охранные круги поутру оставались такими же неразрывными, как и накануне вечером. И Айри спешил забыть об этой неясной тревоге, списывая ее на кристально-чистую остроту сознания, незнакомую ему прежде. 2. Чем дальше они уходили в пустошь, тем скуднее становилась природа вокруг. Пучки чахлой рыжей травы и колючие кустарники удовлетворяли аппетитам Дуры, но лишь пока. Айри благодарил сов за то, что те надоумили его запасти в поход немного овса... и проклинал их же: неужели было трудно отсыпать ему хоть немного больше соображалки? Может, тогда он бы дважды подумал перед тем, как тащить за собой невесть куда ни в чем неповинное животное. Почему он не подумал о том, что в чужих землях Дуре, возможно, нечем будет питаться? Нечего пить? Пока что руна исправно находила воду, но что будет, если источники кончатся – или сделаются слишком ничтожными, чтобы напоить взрослую лошадь? Надо было оставить паршивицу у Лисохвостов! Все равно помимо сомнительного удовольствия от ее общества, пользы кобыла в походе приносила не больше, чем дождь в наводнение. По ночам в пустоши становилось ужасно холодно. В разгар дня, когда солнце припекало спину и плечи, было трудно поверить, что стоит лишь опуститься темени, как зубы сами собой начнут выбивать дробь, а плащ, такой тяжелый и теплый, вдруг покажется тонкой занавеской, неспособной удержать тепло. Айри не знал, чем объяснялись такие разительные перепады температуры, и лишь надеялся, что холодные ночные ветра не превратятся со временем в настоящие заморозки. Ему было очевидно, что Арр страдает от холода намного больше него. Он ничем этого не выказывал, однако Айри видел, с каким трудом он поднимается по утрам и как едва не рычит от боли, разминая затекшие от холода конечности. Чтобы уберечься от пронизывающих ночных ветров, они старались устраиваться на ночлег под защитой скал, а если повезет – и в укромных пещерах. Однажды, когда солнце еще стояло в зените, Арр указал на возвышающуюся на горизонте темную гряду: - Заночуем там. - Шутишь? Да мы ее к закату давно за спинами оставим. Ящер с сомнением покачал головой. - Не думаю. Очень большая. Далеко. Айри пожал плечами. Далеко так далеко, большая так большая. Экий глазастый! Пошуровав в кисете, он заложил под язык новую щепоть семян мандрагоры. Предложил и ящеру, но тот, как всегда, отказался. К тому времени, как солнце начало садиться, стало понятно, что ошиблись оба. Темнеющий впереди скальный массив не только не остался у них за спинами – он, казалось, почти не приблизился. Стало лишь заметно, что гряда выглядела странно: слишком ровными, слишком правильными были ее грани, чтобы оказаться природными. Они устроились на ночлег в низине, примыкающей к небольшому мутному озерцу, оставшемуся после шедших здесь когда-то дождей, а утром снова двинулись вперед. Чем ближе они подходили к загадочной скале, тем понятнее становилось, что никакая эта не скала, а покосившаяся, наполовину занесенная песком Руина. Руины не были в землях Чагоса редкостью. Они встречались тут и там: огромные, поросшие мхом обломки древних зданий, глубоко ушедшие в землю. Несколько таких красовались в лугах близ людских поселений. Дети играли между полуразрушенными колоннами и карабкались на отвесные каменные стены, цепляясь за увивавший их плющ. Руины остались от Бросивших, и, как и некоторые уцелевшие в беге времени артефакты, свидетельствовали о том, какими могущественными и развитыми были их вероломные предки. Айри даже представить себе не мог, каких стараний стоило возвести такие исполинские дома. Ведь Руины не были сложены из камней, скрепленных между собой глиной – придумка, только-только начавшаяся как следует приживаться в поселке, среди тамошних упрямых тугодумов, признающих в постройке жилищ лишь переложенное мхом и дерном дерево. Нет: у Руин не было швов. Они как будто были вытесаны из единого, цельного куска камня, причем вытесаны с воистину мастерскими точностью и прилежанием. А уж что говорить об орнаментах, украшавших исполинские колонны и редкие сохранившиеся окна! Малахитовые виноградные лозы, кружевные папоротники, диковинные цветы, в которых можно было разглядеть каждую прожилку... Трудно было поверить, что когда-то давно по той же земле, которую ныне топтали ноги его соплеменников, ходили люди, способные сотворить подобные вещи. Эта Руина, вне всяких сомнений, была самой огромной, какую Айри приходилось видеть. Неужели постройка, остов которой возвышался над ними, когда-то служил Бросившим жилищем? Нет... наверное, это было что поважнее. Общинный дом? А может, место, где они молились своим богам? В старых книгах часто упоминалось, что древние люди страсть как любили чествовать своих небесных покровителей. Деревенские, конечно, тоже мастерили да подвешивали в подворьях домишки для сов, а в зимнюю пору обязательно выставляли для птиц угощение. Но чтоб такое... Приблизившись к Руине, Айри оттер рукавом присыпанный песчаной пылью обломок стены. Серый камень с синеватыми прожилками. Холодный, и такой гладкий... - Это... Мрамор. Как... Ящер глядел на Руину с таким выражением лица, будто не мог поверить своим глазам. Хвост так и метался вправо-влево, задевая полы откинутого на спину плаща. Он явно был очень взволнован. - Как... такое... возможно? Что это? Что за место? Кто... построил? - Бросившие, - пожал плечами Айри. – Древний народ, который населял землю, когда совы были еще птенцами. Если хорошо поискать, таких развалин на Чагосе сыщется немало. Ящер принялся нарезать круги вокруг Руины. Он то присаживался на корточки, то высоко задирал голову, силясь разглядеть теряющиеся где-то в вышине остатки обвалившегося вечность назад потолка. Айри не мешал ему: он устроился на валуне поодаль и достал наполовину опустевший кисет. Дура недовольно всхрапнула у него над ухом и ткнула носом в плечо, требуя угощения. Пришлось снова вставать и рыться в седельных сумах в поисках старенького сморщенного яблока. Каждый раз, когда ему казалось, что он уже достаточно хорошо изучил своего спутника, тот снова удивлял его. При виде рунной магии Арр проявлял едва ли вежливое любопытство, а тут набрел на полуистлевшие развалины, которые сотни лет тут валяются и еще сотни пролежат – и, на тебе, изумлению нет предела! Странный малый, как ни гляди. - В ваших краях, что ли, Руин нет? – окрикнул его Айри. – Ты будто призрака увидел. Арр спрыгнул с осыпающегося под ногами торца на землю. - Я не думал... что они есть здесь, - ответил он. – Расскажи. Пожалуйста. Что твой народ знает. - Да рассказывать-то особо и нечего, - развел руками Айри. – Когда-то, много сотен лет назад, Чагос заселяли люди. Не так, как теперь – кучка тут, кучка там - а по-настоящему. Они эти каменные дворцы и построили. Книжка, которую ты в мешке таскаешь, тоже от них осталась, а дома у меня еще нож металлический – прочности невиданной, а как заточишь да начистишь, смотреться в него можно, как в гляденец. И наконечники для стрел еще, а у деревенского кузнеца – ржавые вилы и всякие мелочи бесполезные. - И что... с ними случилось? С... теми людьми? - Ушли. Переселились в другие края, а своих стариков, больных да калек оставили позади. Нынешние люди – потомки тех бедолаг. - Куда же они... ушли. Почему... бросили? И слабых. И мраморные дома. Айри пожал плечами. - Кто ж их разберет. Может, бежали от чего-то... А некоторые у нас считают, что, наоборот, к чему-то. Изумление ящера при виде Руин, поначалу показавшееся ему преувеличенным, обросло смыслом. Да-а-а, узнаешь, что ныне бесполезная земля, населенная горсткой деревенщин, которые до сих пор орудуют каменными топорами и пять минут назад познакомились с железной рудой, когда-то была домом для развитой и могущественной расы – и не так вытаращишься. Сам Айри не разделял ни восхищения Бросившими, испытываемого некоторыми людьми, ни ненависти к ним же. Это был народ, с которым его некогда отвергнутые и брошенные умирать потомки давно уже не имели ничего общего. Думать-гадать, где они ныне и чего делают? Много чести! На Чагосе их нет – того и довольно. Среди Лисохвостов встречались удальцы, посвящавшие всю свою жизнь охотой за сокровищами Бросивших. Правда, внезапных богатеев среди них пока не случалось. Находки, случавшиеся хорошо, если раз в год, обычно являли собой вещи непонятные и в повседневной жизни неприменимые. Вдвоем они тщательно исследовали Руину со всех сторон. Проникнув внутрь через зияющий проем на месте осыпавшейся стенки, они обнаружили, что останки древнего строения уже обрели нового хозяина: в гравии у одной из стен красовалось здоровенное углубление, окаймленное выбеленными временем костями крупных животных. Неподалеку наблюдался и помет. Судя по впечатляющим размерам оставленной кучи, развалины облюбовал тролль. Айри никогда не приходилось видеть черного песчаного тролля. Зеленый увалень, прирученный Лекрецией, немногим превосходил размерами взрослого медведя, однако черные, по слухам, вырастали в несколько раз больше своих лесных родственников. Айри попытался представить размеры исполинской зверюги, с удобством ночующей в эдаком огромном котловане. Совиный хвост! Счастье, что эти чудища настолько медлительны и неповоротливы, что в состоянии застать врасплох разве что вставший лед. Одна из покосившихся стен Руины оказалась достаточно удобной, чтобы взобраться по ней наверх, и спустя почти полчаса карабканья им удалось достигнуть небольшого горизонтального пятачка, высоко возвышающегося над землей. Вид, открывавшийся отсюда, захватывал дух. Айри понимал, что, будь вокруг такие же высокие сосны, как в лесах близ дома, он смотрел бы поверх их верхушек. От взгляда, кинутого вниз, закружилась голова, и он схватился за чешуйчатое плечо. Арр крепко взялся за рубашку у него на спине. Одежда хлопала на ветру, волосы хлестали по лицу, но страшно почему-то не было. Напоенный волнением и восторгом, Айри громко заорал в необъятное царство скал и камня, простирающееся вокруг, насколько хватало глаз. Крик унесся вдаль, подхваченный ветром, и рассеялся между небом и землей бесчисленными искорками отголосков. Он рассмеялся и принялся тыкать ящера в незащищенный чешуей бок, приглашая присоединиться. Тот некоторое время ломался, а потом вдруг, наполнив легкие воздухом, разразился громогласным трубным рычанием, исходившим, казалось, из самого нутра. Айри почувствовал, как приподнялись волоски на загривке, а по спине ухнул рой мурашек. Ни один человек не был способен издать подобного звука! Однако мощный рык оборвался, не закончившись: ящер согнулся в сильном приступе кашля. Айри ощутил себя так, будто на его глазах кто-то с размаху раздавил грязным сапогом первую пробившуюся сквозь снег сциллу. Двигаясь осторожно и стараясь не наступать на подозрительно пошатывающиеся обломки камня, они уселись на самом краю небольшого уступа. Было страшно и захватывающе вот так болтать ногами над разверзшейся внизу пропастью. - Смотри, - Айри тыкнул пальцем направо, туда, где далеко на горизонте темнела горная гряда. – Это – те горы, которые нам нужно преодолеть, да? За которыми начинаются торфяники. - По... хоже, - проговорил ящер осторожно, будто боясь, что голос снова подведет его. Подъем, а потом и приступ кашля, казалось, вынули из него все силы. – Я надеялся, они... ближе. И... ниже. Айри прекратил щуриться на горизонт и посмотрел на него. Увидел потухшие светлые глаза под разлетом обрамленных чешуей бровей. Посеревшее лицо и бесцветные губы. Язву на скуле, которую он вчера собственноручно смазывал зельем, и которая сегодня сделалась глубже. - Поскачем. - Нет, - ящер упрямо мотнул головой. – Ей... тяжело. Не нравится. - К Инграмед, что ей там нравится, а что нет! Лошади для того и существуют, чтобы возить на себе всадников. - Это не так. - Совиный потрох! Ты хочешь сдохнуть, не дойдя до Болот, потому что боишься обидеть лошадь?! Он пожалел о своих словах прежде, чем те слетели с языка, однако поделать было нечего. Однако Арр как будто и не заметил его грубости. - Воды мало. Будет бежать... трудно... ей не хватит. Я... не важнее, чем она. Айри открыл было рот, чтобы горячо возразить, но последняя фраза заставила его запнуться. Так камень, попавший под колесо, выбивает телегу из колеи. Ему вдруг в одночасье стало понятнее нежелание ящера отведать мяса песчаного зайца, которого Айри на днях удалось изловить с помощью самодельных силков и руны-обманки, наблажившую зверьку любимое лакомство. Ему хотелось поспорить, что жизнь загнанной лошади не повлечет за собой смерти множества больных, ожидающих спасения, однако он уже достаточно хорошо изучил это невероятное существо, чтобы предвидеть его ответ. - Я... не вынесу ей приговор, - проговорил Арр, повторяя его мысли. – Не имею права. Кто я? - Значит, ты дойдешь. – Айри повернулся к нему, подогнув под себя ногу. Он забыл о высоте, о захватывающей дух пропасти внизу. К горлу подкатило, и он призвал в голос всю твердость, всю наглость, которые имел. – Ты меня слышишь? Я не для того согласился отправиться с тобой, чтобы ты свалился замертво прежде, чем мы найдем этот твой проклятый женьшень. Больно мне надо возиться с твоими бренными останками! Нет уж, ты дойдешь и до гор, и до прохода меж ними, и до торфяных полей. А потом, когда нажрешься волшебной травы и выздоровеешь, мы... Он прервался, заметив, что ящер смотрит на него с едва заметной улыбкой. - Что? - «Согласился»? - А? - Я... тебя не звал. Айри собрался было оскорбиться, но передумал. - Я лишь немного поторопил события, - объяснил он терпеливо. - Ты тогда просто еще не знал, какой я замечательный и как со мной здорово. А если бы знал, то непременно позвал бы. Верно ведь? Арр не ответил, лишь продолжал смотреть на него, улыбаясь усталыми глазами и уголком потрескавшихся губ. Айри посетила мысль, что он запоминает его, и мысль эта, пускай и странно волнительная, абсолютно ему не понравилась. Спуск занял у них вдвое больше времени, чем подъем. Когда подошвы его сапог наконец коснулись земли, Айри вдруг снова посетило неуютное ощущение, будто кто-то за ним наблюдает. Он огляделся вокруг, чувствуя себя совсем маленьким рядом с огромной, возносящейся к самому небу Руиной. Пустошь простиралась вокруг, такая же коричнево-рыжая и пустынная, как и прежде. - Идем, - сказал он и свистнул Дуре. – Отправимся в путь, пока новый жилец этих развалин не вернулся и не решил, что из нас получится отличный ужин. Оставив Руину позади, они снова двинулись вперед. Туда, где в подернутом пылью мареве возвышались черные пики далеких, совы, таких далеких гор. Им нужно было спешить.