Зимнее утро

Ни разу за всю историю, никакие границы были не в силах удержать Евгения Дунайского. Он сам устанавливал необходимые границы как для себя, так и для тех, кто зависел от него. Ничто не могло ограничить или забрать у него свободу – он был вольным, грозным и смертоносным ветром, сносящим всё на своём пути. Никогда сам Женя не мог представить себе, чтобы он добровольно сложил оружие и усмирил свой нрав перед кем-то. До одного дня. До дня, пока в поле, куда сбежал отдохнуть Одесса, не появился казак – смуглый, кудрявый, пышущий живой горячей энергией. Такой человек сам по себе ощущался невероятно властным и сильным, а верхом на породистом скакуне показался Евгению мощной высокой стеной, способной выдержать его удалые порывы. Казаки на его территории - это верх наглости, а конкретно этот мужчина выглядел, как истинное воплощение бесстыдства и нахальства. Такого хотелось подчинить своей воле, чтобы лишний раз укрепить свою власть. Но смотря на то, как сильная уверенная фигура управляла лошадью, быстро пересекая раздольное поле, как на скаку дрожал голос, запевающий народный мотив, как утреннее солнце весело играло в тёмных кудрях, лаская их в своих лучах… Одессе самому впервые захотелось кому-то подчиниться. На этот раз казак пересёк территорию его владений вольно, не понеся заслуженного наказания, вероятно, даже не подозревая, что всё это время был на прицеле у самого Евгения Дунайского. Следующая их встреча произошла приблизительно через полвека, когда Алексей (да, Женя всё-таки не удержался и узнал его имя) снова вздумал испытывать судьбу и дерзить, самовольничая во владениях Одессы. Не было для Дунайского большего счастья, чем поймать Ростов в свои руки, обставить всё так, чтобы этот хитрый змей не смог вывернуться из железных пут его клетки. Уже направив револьвер в затылок донского казака, Евгений ликовал. Он избавится от единственной преграды на своём пути – от стены, что перекрывала ему свободное дыхание. И всё было бы хорошо, если бы Ростов не вздумал обернуться и поднять на Одессу взгляд шальных глаз. Эти блестящие озорные омуты, хранящие в себе целые леса, поля и зелёные степи, эти глаза искусителя, в которых Евгений мгновенно узрел свою погибель. Донской, даже в таком положении, вовсе не был напуган – явно наслаждался моментом, улыбался так ярко и открыто, однако, улыбка эта больше напоминала оскал дикого хищника. И Женя пропал в этой улыбке, в этих омутах. Он совершил крайне грубую ошибку – не выстрелил сразу, позволил себе допустить мысль, что это не он поймал, а его поймали. Заговорил, хотя точно не должен был. — Казачок ты мой, чего это ты решил за Доном погулять? Или, может, заплутал? — Жилистые руки вцепились в желанные кудри, стараясь, как можно больнее, оттянуть. Женя храбрился, смотрел дерзко, вызывающе и зеркалил зверский оскал Ростова. Они оба знали, что стоят друг друга с самой первой встречи, что могут спалить друг друга дотла на месте. Но обоим было интересно, что будет дальше. В конце концов, не такой уж Алексей и слепой, чтобы не замечать бегущую за ним светлую тень, прячущуюся в высоких колосьях. Они оба ходили по кругу и выжидали, когда же смогут подойти вплотную, но так, чтобы обошлось малым пожаром, а не масштабным огненным бедствием, что оставило бы за собой лишь пепелище. Что там Женя думал раньше? Что Алексей Донской – стойкая, непробиваемая стена? О нет, Алексей Донской – самый настоящий порох, исходящий искрами. — А кто мне запретит? Я, может, соскучился, вот и заглянул на огонёк. Признай, ты ведь тоже скучал, — Ростов подмигивает игриво и улыбка становится ещё шире, хотя Жене кажется, что шире невозможно. Дунайский всегда сносил все преграды на своём пути, но впервые случилось так, что он оказался бессилен перед единственным барьером, который всколыхнул все самые яркие чувства, в конце концов, умудряясь усмирить и приручить его.

***

Прозрачные стенки дорогого хрусталя омываются благородным красным вином подобно тому, как, почти охладевшая заражённая печалью и разочарованием кровь, омывает хрустальное треснувшее сердце. Вокруг сплошной гул светских бесед, поддерживаемый оркестром, исполняющим классическую музыку. Атмосфера мнимых силы и власти, подчёркнутая превознесением себя над другими. С высоты двадцатого этажа, возле витражных окон, прекрасно виден раскинувшийся внизу город, сияющий новогодними огнями. Снующие в спешке туда-сюда люди. Все они – его жители, его подопечные, но Евгению до них не было никакого дела. Откинувшись в мягком кресле и вращая в руке бокал с любимым напитком, он лишь безразлично и отрешённо поглядывал на наручные часы. Ещё час до Нового года и речи Киева для всех украинских городов. Одесса уже давно перестал считать, сколько лет он живёт: теперь, он отсчитывает годы с того дня, когда совершил самую непростительную ошибку – доверился Ростову. Закрывая глаза теперь, Дунайский видит лишь сильные широкие и горячие ладони, держащие его, ласкающие его. Руки, которые дарили незабываемые ощущения – чувство защищённости и комфорта. Он отчётливо видит и помнит, как ласково и влюблённо на него смотрели, как убирали упавшие на лицо пряди за ухо, лишь бы лучше видеть его серые мутные глаза. Как шептали на ухо слова любви или слова настолько грязные и пошлые, что признаться стыдно. А Женю тогда вело от всего этого. Это тогда он был порывистым Женей, готовым убить любого соперника, любого врага за своего мужчину. И он действительно убивал, губил без разбора так, что руки по локоть в крови. А Ростов всегда лишь смеялся и к себе прижимал, так крепко и надёжно, что у Одессы не оставалось ни малейшего сомнения в правильности подобной тирании. А потом появилась она. Нарине была не такой, как Женя. В ней не было и капли той безумной натуры, коей полнился Одесса. Она была нежным южным цветком, невероятной красавицей, никого не оставляющая равнодушным к своему обаянию. Не оставила и его донского казачка. Лёша нашёл для себя новое увлечение, новую любовь и оберегал её от каждого. Особенно от Жени. Взращивая рядом с собой палача, Ростов медленно подводил его к грани и в итоге сделал жестоким орудием убийства своих недоброжелателей. А потом оставил на произвол судьбы с сильнейшими искренними чувствами, утягивающими на самое дно. — Надо было его тогда убить, — тихий шёпот себе под нос. Евгений открывает глаза и привычным жестом откидывает нависшую на глаза чёлку. Так раньше делал Лёша. Теперь же он больше не Женя, он вырос над собой, научился на своих ошибках и больше никого и никогда не подпускал близко. Единственный близкий ему человек остался в прошлом. Сейчас никто не осмелится назвать его иначе, как Евгений Петрович, и это вполне его устраивало. Пусть в его глазах более не было того озорного блеска, как при Лёше, стальные устрашающие блики никуда не делись. Одессу должны были бояться. Время всё быстрей близилось к полуночи, а Евгений всё сидел и ждал чего-то. Сам не знал, чего хотел дождаться, но упорно продолжал пригублять вино и поглаживать большим пальцем металлический обруч на безымянном пальце – некогда парное кольцо с Ростовом в знак их вечной любви. Вечной? Хах, как же… Теперь эта вечность вызывала лишь едкую ухмылку и ядовитые мысли, отравляющие и разум, и сердце. Чего он здесь ждал? Слышится гул восторженных голосов, звон бокалов и сердечные поздравления, но для Одессы всё это, как сквозь толщу воды. На телефон приходит сообщение из прошлого: «С новым годом, конфетка!» «Ты же там не особо занят, да? Выйди – поболтаем, как в старые добрые.» Евгению хочется скинуть мобильный с двадцатого этажа, чтобы не видеть эти обжигающие душу строки. Этого не должно было случиться, Одесса больше не должен был как-либо быть связанным с Алексеем Донским. Но в окне диалога почему-то появляется его ответ:

«Год новый, разочарование старое. Я никуда идти не собираюсь.»

Вероятно, он пожалеет о том, что решил ответить призраку прошлого, но почему-то сейчас разбитое сердце вновь начало тихо биться, воскрешённое легким налётом некой надежды. «Тогда я приду к тебе». «Как и прежде». И вот он уже сидел перед ним, Одесса, кажется, только моргнуть и успел. Он заметно постарел, больше не напоминал молодого юношу в расцвете сил. Теперь Ростов был солидным взрослым мужчиной с идеальной осанкой и спокойным умным лицом. И только глаза выдавали в нём ту игривую натуру, которую он никогда не мог удержать в себе. Евгений правда скучал… Скучал так сильно, что хотелось поддаться порыву и упасть в родные руки прямо сейчас. Но было нельзя. Однажды Дунайский себе это позволил и теперь расхлёбывал плоды своих осечек. На лице столицы и мускул не дрогнул, в то время, как Донской улыбался открыто. И всё пытался наглядеться на своего драгоценного. Как же он перед ним виноват… — Это тебе, Женечка, — на стол, прямо перед Одессой, Ростов поставил деревянную расписную шкатулку с новым кольцом внутри. Повертев кольцо меж пальцев, Евгений заметил гравировку «Я тебе кохаю». А Лёша всё выжидающе молчал, наблюдал за действиями некогда своего мужчины. — Як химерно… — ложь, ведь кольцо понравилось. Но его не хотелось брать хотя бы из чистой вредности и обиды. — Женя, я признаю, что был неправ, натворил делов и сделал тебе больно. Но, видишь, я приехал к тебе, что не очень легко из-за Киева, между прочим. Я перед тобой – суди меня. Главное не отвергай сразу: давай поговорим. Как когда-то. Не прогоняй меня со своей территории. И Евгений, возможно, самую малость оттаивает. Однако обида и боль всё ещё царапают изнутри до кровоточащих ссадин, что ноют и зудят, не позволяя о себе забыть. Одесса по глазам видит, что тот искренен – эти глаза никогда не умели ему врать. Он молча встаёт из-за стола и направляется к выходу, на ходу надевая пиджак и пальто, пряча в нагрудный карман подаренное украшение. Впервые Ростов – криминальная столица России и, чуть ли не самый опасный человек, теряется и не знает, что ему делать. — Я тебя ждать не собираюсь, казачок. Но вот в его сторону снова веет тёплый летний бриз посреди холодной зимы. Его самый дорогой человек, его Женечка оборачивается посмотреть, следует ли Лёша за ним. Им предстоит многое обсудить: измену, побег, молчание и предательство. Но пока Одесса готов его выслушать, Алексей Донской в силах совершить любое новогоднее чудо.