Зимнее утро

Снежинки причудливо кружились в воздухе, припорашивая шарфы и шапки, морозя покрасневшие носы и щёки и кусая колючим холодом кисти рук без варежек. Для Николая такая погода была весьма привычна и приятна, в его родном регионе было гораздо морозней. Поэтому небольшая поездка на научную конференцию к Володе, во Владивосток, не стала для него неприятным событием. Возможно, поездка была приятна ещё по некоторым причинам – например, сам Володя - но Новосибирск предпочитал не позволять этой мысли задерживаться надолго в голове. Он здесь исключительно по делу. Его сердце вовсе не забилось чаще при виде невысокого черноволосого юноши, больше похожего на несносное милое дитя, чем на столицу Дальневосточного Федерального округа. Яркий пуховик, объёмная шапка с помпоном на макушке и шарф, скрывающий нижнюю часть лица. Ну чем не северный хохлатый пингвин? Такого хотелось греть в своих объятьях и ни за что не выпускать из дома в зимнее утро. Сегодня у них целых две плановые встречи, между которыми есть часовой перерыв. И Новосибирск планировал заболтать Володю так, чтобы он и не думал оставлять его без своего внимания на этот час. Обсуждать что угодно – цветы, погоду, политику, искусство, пирожные из кофейни неподалёку – лишь бы Владивосток говорил с ним, слушал его. Николаю так сильно этого не хватало, и только рядом с Володей, который ловил каждое его слово и поддерживал беседу, ему было комфортно болтать без умолку, будучи уверенным, что от него не устанут. Владивосток в целом вызывал в нём целую палитру эмоций. Никогда раньше, до встречи с ним, он не думал, что ему захочется отношений – поцелуев, объятий и касаний, заботы и нежности. Он посвящал всего себя науке, был влюблён в неё. Но потом на совещание в Москву приехал Он – тихий, незаметный, но невероятно красивый и интересный. Володя тогда подошёл к нему первый и почему-то заговорил про цветы. Кажется, про подсолнухи. А теперь вот он, стоит в двух шагах от него и широко улыбается, одаривает своим теплом и позитивом. Коля всегда удивлялся, как от человека может пахнуть теплом и уютом, но обнимая Володю, он, едва ощутимо, утыкался носом ему в красный шарф и отчётливо ощущал его запах. *** Новосибирск его просто обнимает, а у Володи уже сердце заходится в быстром сбивчивом ритме. Наконец приехал. Наконец, на него можно насмотреться вживую, заглянуть в любимые глаза и в очередной раз осознать, как Коленька дорог и важен ему. И как же хочется обнять его в ответ, прижать к себе тесно-тесно и закружить в воздухе, в порыве нежной любви. У Володи так впервые, от этого-то ему так страшно дотронуться до Коли. А вдруг сделает что-то не так? А вдруг Новосибирску станет неприятно? Остаётся лишь незаметно касаться его свитера с оленями, смотреть так тепло и открыто влюблённо в надежде, что его поймут и поддержат в этих незнакомых, страшных, но таких приятных чувствах. Раньше это было легко, он делал все эти вещи без задней мысли, но теперь Владивосток всё чаще перебирал руки, хватал случайные предметы, вертел и поглаживал их поверхность подушечками пальцев: лишь бы не Колю, лишь бы не нарушить его личное пространство и не спугнуть. Пусть просто стоит рядом, на него даже просто смотреть, просто слышать – уже невероятно хорошо. Но Коля всё супился, морщил нос да отворачивался в сторону. И только покрасневшие, вероятно, от смущения кончики ушей выдавали его волнение и дарили Владивостоку очередную надежду. Может, он и был очень порывистым и активным юношей, но ждать нужного момента он умел. А ждать Коленьку и вовсе было приятно. И он ждал. Ждал момента, когда он, зайдя домой вместе с Колей и сняв перчатки, сможет взять его тёплое пальто из рук, будто бы случайно касаясь кончиками пальцев рук Новосибирска, и почувствовать (или это ему только показалось), как Коля не уходит от прикосновения дольше секунды, будто пытаясь продлить его. Володя не скрывает своего искреннего восторга и, как можно более легко и невесомо, проводит по тыльной стороне ладони, а после тихо и вкрадчиво спрашивает, пряча смущённый взгляд в пол: — Замёрз? Давай, может, какао сварю? — Лучше кофе. *** А Коле плохо и жарко, ему хочется вернуть отстранившееся тепло ладони и согреться в желанных руках. Нет, Новосибирск не мёрзнет в этом климате, он мёрзнет от одиночества, которое раньше не замечал. И к чёрту все споры с самим собой, ведь, сколько дискуссий с разумом не веди, а сердце он уже давно хочет вручить Владивостоку, не прося ничего взамен. «Ты только прими, больше ничего не нужно». Но теперь Новосибирску страшно, потому что всё это кажется нереальным - слишком велико сомнение, всё ли он правильно понимает. Вдруг он просто так сильно влюблён, что всё надумывает: и цветы, и уютную квартиру с запахом шоколада, и разговоры обо всём на свете. Вдруг Володя поймёт его чувства не так и сбежит, отгородится. Это страшно, ведь Коле так нравится, что кто-то искренне готов его слушать, понимать и поддерживать. Хотя, возможно, Коля впервые ловит себя на мысли, что он слишком много думает. И что думать нужно не всегда. Не с Володей. — С зефирками? — переодевшийся в домашнее Владивосток выглядит ещё милей. Вероятно, факт своей влюблённости в него, Новосибирску стоило принять давным-давно. — Если хочешь с зефирками, то будем с зефирками. Владивосток впервые видит Новосибирск таким открытым и свободным, будто его что-то наконец отпустило. И пусть теперь он смотрит с долей осторожности, но хотя бы больше не отворачивается от него и не прячет свой милый румянец. Такой результат сразу хочется закрепить, расположить к себе и дать понять, что всё в порядке: они движутся в правильном направлении. Володя увлекает его за собой на кухню, попутно начиная рассказывать то о новых выведенных сортах растений, то о последних просмотренных сериалах. Коле явно нужно дать время немного прийти в себя и расслабиться - привести мечущиеся мысли в порядок. Со временем он начинает понемногу вписываться в беседу, отвечать менее односложно и не дёргаться, как от огня, из-за случайных касаний. Приятных касаний. Свой кофе он допивает быстро и всё крутит-вертит чашку в руках, будто пытаясь занять чем-то руки из-за нервов. Сейчас они, кажется, говорят о планах по развитию своих регионов. Если честно, то Коля не уверен, потому что всё, о чём он может думать, смотря на домашнего Володю в бежевой вязанной кофте, с пушистыми растрёпанными волосами, спадающими на глаза, это отчаянно бьющая прямо по вискам мысль: «Так хочется его поцеловать». — У тебя дома холодно, я, кажется, снова замёрз. — Может принести тебе мою кофту? — Не стоит. Кажется, у тебя ещё остался какао… — Коля упирает взгляд в стол, набираясь смелости, чтобы продолжить фразу, — не поделишься, если оно тёплое? Володе кажется, что он глупый и совершенно не понимает. Или понимает всё слишком хорошо. Как он мог пропустить момент, когда Новосибирск открыто начал с ним флиртовать и намекать на такие вещи? Он так старался выглядеть уверенно перед возлюбленным, но сейчас ему хочется закрыть лицо руками, чтобы Коля не видел, как сильно его слова подействовали на него. Владивосток лишь молча пододвигает чашку к Новосибирску, прикрывая лицо одной рукой, потому что их действия ощущаются слишком неловко, а Коля выглядит совершенно уверенным в том, что говорит и делает. — Любимый… — тихий шёпот в широкую ладонь и быстрый-быстрый стук юношеского сердца. — Любимый что? — Какао - мой любимый, говорю… — Да-да, мой тоже… — смущённую улыбку и покрасневшие кончики ушей Коля спешит спрятать за отросшими волосами, отпивая еле тёплый напиток любимого, но вовсе не какао.