impossible

Склоняется над моим ухом и, щекоча его губами, шепчет: ─ Я сделаю с тобой то, в предвкушении чего ты весь дрожишь, но, если ты издашь хоть звук…неважно, что это будет. Стон, крик, мычание, мольба…, я сразу остановлюсь и накажу тебя уже по-настоящему. Ни звука. Понял, милый? Это совсем новый шепот. В нем нет больше пикантной хрипотцы или нежного шелеста ─ теперь звучат только морозные иголочки, которые щиплют изнутри, заставляя подчиниться закону. Его приказы ─ мой закон. ─ Да, ─ шепчу я, не имея возможности даже кивнуть. Его палец властно укладывается на мое сокровенное. Для меня ─ сокровенное, а для Чонгука ─ игрушка или своеобразный пульт управления, дающий полный контроль над моим телом. Трет чувствительный бугорок пульсирующей и чуть шершавой подушечкой и медленно тянет палец на себя, медленно водя вверх-вниз по моей выпуклости. Я позволяю себе судорожный вдох, но он «срезается» ошейником. Он плотно сдавливает шею и позволяет дышать только мелкими глоточками. Неспешно до мучительности начинает водит кончиком пальца вокруг входа в уже мокрую дырочку, и, когда я прибалдевший начинаю медленно раскачиваться, резко заталкивает палец внутрь и принимается поглаживать атласные, влажные стеночки. Прикусываю кончик языка в попытках сдержать стоны, которые разрывают грудь. ─ Молчать! ─ напоминает он давящим, словно гранитная плита, голосом. Буквально выдергивает палец, который покидает тело с громким хлюпающим звуком, и одаривает мою ягодицу звонким шлепком. Кожа загорается, но Чон тут же касается места, где, должно быть, отпечаталась его пятерня, губами. Убирает от меня и руки, и губы. Я затихаю в ожидании настоящего урагана. Прогибаюсь в пояснице так сильно, насколько позволяют натянутые волосы, которые он жестко держит. Входит в меня одним грубым толчком и сразу на всю глубину. В этой позе все настройки чувственности выкручены на максимум ─ с нервов снята оболочка, и они замыкаются все разом. Я свечусь, как новогодняя гирлянда, и искрю. Новый толчок ─ взрыв в голове и крик, который едва удается сдержать. Крик, который подавляется ошейником. Толчок ─ ошейник опять впивается в кожу, лишая половины кислорода и заставляя мозг пылать. Я впиваюсь пальцами в край футона и капаю на него слезами. Мне так хорошо, что остается только покрепче сцепить зубы, чтоб не вскрикнуть. Переносить такое удовольствие молча — это настоящее наказание. Пытка, но сладкая до помутнения рассудка. Чонгук освободил меня, заковав в ошейник, и я не готов расстаться с этим пьянящим, возбуждающим чувством. Грызу губы и прикусываю внутреннюю сторону щек ─ все, лишь бы соблюсти нашу договоренность. Так страстно, как сейчас, он меня еще не брал. Чон заводит контроль, а меня, вероятно, манит роль его Сабы. Или как я теперь зовусь? Неважно. Пусть зовет хоть Сабой, хоть рабом, лишь бы не останавливался. Еще пара микровзрывов до настоящего атомного всполоха… и я лажаю по-крупному ─ громкий и смачный стон срывается с моих губ и повисает в загустевшем от наших страстей воздухе. Останавливается и в ту же секунду покидает мое тело. Я так и сижу на четвереньках, вцепившись в колечко на ошейнике, но все-таки решаюсь повернуть голову и посмотреть на него. Чонгук рывком поднимается на ноги и натягивает брюки. На меня даже не смотрит, словно я всего лишь вещь, что забытый валяется на полу, и мы не были одним целым мгновение назад. Поднимаюсь на дрожащие, затекшие ноги и бросаюсь к нему так отчаянно, словно от этого зависит моя жизнь. Вцепляюсь пальцами в его запястье и кричу в отчаянии: ─ Чонгук, прости меня. Если ты хочешь, чтобы я молчал, я буду молчать. Прости. ─ На тебе ошейник. Еще раз повысишь в моем присутствии голос, никогда больше меня не увидишь, ─ чеканит он сквозь сжатые зубы. ─ Чонгук, что мне сделать, чтоб ты меня простил? ─ спрашиваю я, готовый упасть перед ним на колени. Ведь этого он хочет ─ чтобы я был на коленях у его ног. Молча стряхивает с себя мою руку и опять скрывается за красной ширмой. Возвращается быстро ─ еще до того, как я начинаю биться в истерике. Чонгук сжимает в руке очередное «приспособление». Я готов рыдать от счастья ─ пусть еще одно наказание, лишь бы не запрещал себя касаться. Лишь бы не бросил меня. Тем более, новая «игрушка» выглядит безобидно. Это кожаный витой шнур длиной несколько метров, на каждом конце которого закреплен маленький, но тяжелый навесной замочек. Продевает палец в кольцо на ошейнике и тащит меня к футону. Мне приходится расторопно перебирать дрожащими ногами, потому что иначе есть риск задохнуться. Чон относится ко мне как к вещи или животному. Нужно бы ужаснуться. Нужно бежать от такого со всех ног. Но… даже сейчас, когда он собирается посадить меня на поводок, я так возбужден, что интимные мышцы начинают дико мигать от одного только предвкушения наказания. Чонгук пристегивает один конец шнура к кольцу на ошейнике, а другой ─ к решетке, которая закреплена над футоном. Теперь я понимаю, почему изголовье такое странное и некрасивое. Что ж, он хотел, чтоб эта штуковина была функциональной, а не украшала интерьер. ─ Сядь в центре матраса, милый, ─ приказывает Чонгук. ─ Жди! Скрывается уже за черной ширмой, а я сижу, ожидая продолжения игры. Тереблю в руках кусок грубого шнура, который тянется от ошейника и ограничивает мою подвижность. Крупная дрожь сотрясает тело ─ аж зубы клацают. Он только что лишил меня дозы, не дав кончить. И я пойду на все, лишь бы ее получить. Ожидание в отлучении от него ─ худшее наказание, но я терплю. Молчу и почти не двигаюсь, только «прилипла» взглядом к ширме. Наконец Чонгук выныривает из-за нее. Он полностью собран ─ свежий светлый костюм оттеняет его инфернальную внешность, а волосы зализаны назад. Чувственные губы поджаты. Мой альфа почти на меня не смотрит. Берет мой телефон и без слов вкладывает мне в руку. Сжимает мои пальцы на корпусе и убирает руку. Я почти вскрикиваю, теряя его тепло. ─ Ты наказан, но я дам тебе выбор. Когда я уйду, ты можешь позвонить другу или еще кому. Не терпи, мальчик. Если ты не готов к такой жизни, то давай просто оставим то, что между нами было, приятным воспоминанием. Но есть и другой вариант… Дождись меня, и я сам тебя освобожу. Ты понял правила? Киваю и разжимаю дрожащие, пересохшие губы, чтоб умолять его остаться, но Чонгук разворачивается на сто восемьдесят градусов и идет к выходу. Распахивает дверь и выходит, оставив меня наедине с тем, чего я не понимаю, но чувствую кожей. Нечто такое, что меня зажигает. Огонь, который капает с кончиков его пальцев. Проникает в легкие с поцелуями. Горит в глазах и звучит в голосе. В полуметре от футона валяется его вчерашняя рубашка. Мне не холодно, но это вещь Чонгука, и я хочу завернуться в нее и представить себя в его объятиях. Еще пару дней назад я жаловался на заскриптованность своей жизни, а теперь мне нужно достать лут и не задушиться. Та еще задачка, а я далеко не нинзя. Я переползаю ближе к краю футона и тяну руку к рубашке. Придушиваю сам себя, закашливаюсь до слез и беру паузу. Вновь тянусь до темноты в глазах, будто то не рубашка, а спасательный круг. Почти отключившись, отползаю от края, и пока пытаюсь прийти в себя, стараюсь придумать способ получше. Когда-то я занимался спортивной гимнастикой и умею владеть телом. Ноги иногда полезнее рук. Сажусь максимально близко к краю и пытаюсь дотянуться до цели уже кончиками пальцев ног. Пару раз едва не придушиваюсь, но мне все же удается извернуться и подцепить самый краешек. А потом подтащить рубашку достаточно близко, чтобы уже приближать ее к себе увереннее. Медленно подтаскиваю рубашку к футону, сгибая ногу в колене. Наконец, хватаю тонкую ткань дрожащими пальцами, радуясь, как ребенок, что удалось выполнить непростой квест. Надеваю рубашку, запахиваю поплотнее и обнимаю себя руками поверх, чтобы хоть немного утешиться. Чонгук обещал, что вернется, так что это просто часть игры. Сейчас пройдет минут пятнадцать, и он придет, снимет с меня ошейник и нежно поцелует. Не может же он оставить меня здесь надолго. Это же жестоко. Смотрю на экран телефон снова и снова: проходит час за часом, и все множатся пропущенные вызовы от Юнги. Совершенно неожиданно я прекращаю гипнотизировать входную дверь, и во мне зажигается крупица его неистовства. Что Чон себе позволяет? Посадил меня на поводок из-за жалкого стона. Я ─ не собака. И не игрушка. Я ─ человек. Дышу часто и шумно. Обливаюсь потом. Дергаю шнур изо всех сил, пытаясь оторвать его от решетки. Без толку. Он слишком крепкий и только нарезал пальцы и ладони до пунцовых отметин. Тогда я ложусь на спину, упираюсь ступнями в края решетки и тяну снова, покрепче перехватив шнур у самого колечка. Тяну, отталкиваясь ногами и игнорируя саднящие руки, но только лишаю себя возможности полноценно дышать. Лежу и пытаюсь восстановить дыхание. От беспомощности остается только реветь, но вместо этого я издаю почти звериный рык и начинаю молотить кулаками футон ─ он такой жесткий, что я только сношу кожу на костяшках. Хватаю телефон и набираю Юнги. Я ему покажу! Чонгук вернется и не найдет меня здесь. И тогда он пожалеет о своем поступке. Пожалеет. ─ Наконец-то, ─ буквально через пару гудков раздается его взволнованный голос. ─ Ты в порядке? ─Да, ─ вру я, стараясь говорить нормально, что не так просто в ошейнике. ─ Прости, что не вышел на смену. Я проспал. ─ Ты где сейчас? ─ спрашивает он тоном папки. Ага, сейчас еще и Юнги подключится к моему воспитанию. ─ Я у Чонгука, ─ отвечаю я и вдруг понимаю, что мне расхотелось просить помощи. Вчерашнему Тэхёну было бы стыдно признаться, что он сидит на привязи в доме малознакомого альфы и, возможно, нуждается в помощи. Сегодняшний Тэхён не постеснялся бы заявить о таком, но проблема в том, что она каждой клеточкой своего существа тянется к «Хозяину» и хочет его дождаться. Решаю потерпеть еще пару часов, и только если он не появится, попросить друга о помощи. ─ Закрутилось у вас. Он хоть нормальный? ─ спрашивает он с недоверием. ─ Да, он огонь, ─ отвечаю я наскоро и пытаюсь «слиться»: ─ Прости, нужно идти. Я перезвоню попозже. Он продолжает говорить, но я сбрасываю вызов и бросаю телефон на пол. Мне хочется зашвырнуть его подальше, чтоб невозможно было достать, а, следовательно, и сбежать. Хорошо, что Чонгук не успел дать мне свой номер телефона, а то я бы уже позвонил и сделал только хуже своими мольбами, которые его не пронимают. Сворачиваюсь клубочком, чувствуя, как грубый футон терзает тело, и принимаюсь ждать. Трясусь не от холода, но оттого, что теряю его запах. Не могу оставить в покое ошейник. Поглаживаю теплую поверхность. Прохожусь пальчиками вдоль тех мест, где он плотно прилегает к коже и даже впивается в нее. Ведь это моя связь с Чонгуком. Интересно, носили ли его до меня? Или он купил новый? Ошейник пахнет чем-то особенным ─ это не просто его запах. Это запах страсти и вседозволенности, выраженной через пленение. Я уже даже не смотрю на телефон. Кажется, что время остановилось. О том, что минуты все так же летят, напоминает только стремительно наполняющийся мочевой пузырь. * * * Лязг ключей в замочной скважине ─ такой громкий, что звенит в ушах. Я приоткрываю глаза и тут же снова зажмуриваюсь, пытаясь вновь провалиться в сон. Бессмысленно вскакивать каждый раз, когда мерещится, что отпирается входная дверь. Я уже давно потерял надежду. Да и связь с реальностью тоже. За миг счастья я теперь плачу бесконечными муками ожидания. И дело не в ошейнике с поводком. Тяжелые шаги. Разрывают похоронную тишину и барабанным боем отдаются в пульсирующих висках. Садится рядом и кладет большую, давящую ладонь мне на лоб ─ льну к ней, молясь, чтобы это был не сон, который я вижу, дрейфуя между забытьем и реальностью. Чонгук собирает разметавшиеся вокруг моей жалкой, скрюченной фигурки волосы и аккуратно скручивает их в жгут, который укладывает на подушку. Пальцы пробегают по шее и ловко расстегивают ремни… До меня вдруг доходит, что вместо того, чтобы бороться с поводком, я могла просто расстегнуть застежки. Это было бы не сложнее, чем расцепить карабин на ожерелье. Разум заблокировал самое простое решение, внушив, что снять оковы могут только его руки. Или то было сердце? Я прижимаю ладонь к передней стороне ошейника. Не хочу от него освобождаться. Не знаю, конец ли это наказания или Чонгук просто решил, что я ему не подхожу. Перехватывает мои пальцы и легонько сжимает своими, как бы подтверждая, что я все сделал правильно, а второй рукой мягко «отклеивает» ошейник от моего тела. Он так приварился к коже, что оставил после себя саднящие, влажные полосы. Делаю пару непривычно глубоких вдохов и возрождаюсь к жизни не столько из-за притока кислорода, сколько от его улыбки, что ласкает солнечным светом, которого в этом дождливом городе все время недостает. Его глаза. Сейчас они непривычно светлые и прозрачные, будто кусочки янтаря, которые море вынесло на берег в пахнущий ультрафиолетом летный день. Я понимаю, почему терпел. Почему душилась и истязала собственный мочевой пузырь, который грозит лопнуть. Я хочу видеть это в его глазах снова и снова. Я хочу чувствовать его запах, наполняющий легкие. Я хочу, чтоб он принадлежал мне, даже если для этого нужно стать его вещью. Чонгук смотрит на меня, ввинчиваясь взглядом в душу, а зрачки расползаются, поглощая свет радужки. Черные дыры и те так не затягивают. Замечаю у него на лбу мелкие капельки пота, которых не должно быть в прохладной комнате. Альфа рывком распускает узел галстуки, продолжая пожирать меня глазами. Я облизываю пересохшие губы и поворачиваюсь на спину ─ болезненный спазм прокатывается по мочевому пузырю, напоминая, что уже давно пора пописать. Но встать я все же не решаюсь. ─ Встань, ─ поднимает он меня командой, но нежной, с отзвуками гордости. Чувствую себя словно смог сделать что-то нечеловеческое. ─ Чонгук, ─ шепчу я и встаю на колени рядом с ним ─ футон уже не впивается в костлявые коленки. Впервые за целую жизнь наши глаза на одном уровне. Впрочем, это неважно. Хоть ошейник и валяется у кровати, а слово «мальчик» больше не режет слух, Чонгук так и остается Верхним, подчиняя меня, Нижнюю, чье место отныне у его ног. Молча прижимает меня к груди, и я растворяюсь в ритме его сердца. Тихо плачу, пока он гладит меня по волосам и чуть покачивается, согревая меня, закоченевшую от одиночества, теплом своего тела. Тихое счастье, которое заставляет меня жалобно хныкать, резко обрывается ─ хватает меня за плечи и заставляет посмотреть на себя. Уголки губ, которых я так хочу коснуться поцелуем, ползут вверх, и меня накрывает улыбкой наркомана, который только что вкатил дозу. Его наркотик ─ мое подчинение. ─ Тише! Я знаю, что ты чувствуешь. Это первые твои настоящие эмоции. Я в тебе не ошибся. Теперь ты готов принять меня в новом статусе. Когда я вновь застегну ошейник на твоей шее, ты должен будешь обращаться ко мне только на «вы» и называть «Мастером». Тебе понятно, мой мальчик? ─ Да, Мастер! Я вас понял, ─ отзываюсь я, хотя от ошейника остались только потертости на коже. ─ Хороший мальчик. ─ Почему «Мастер», а не «Господин», как в фильмах? ─ спрашиваю я, вспомнив все, что видела на эту тему в кино. Морщится и обещает: ─ Узнаешь еще. Проводит пальцем по отметинам на шее. Немного больно, но эта та боль, от которой в животе начинает бить крылышками стайка бабочек. ─ Перестарался, ─ его тон такой извиняющийся, что сердце пропускает пару ударов. Перехватываю его руку ─ большую, властную, с идеально подпиленными и отполированными ногтями и принимаюсь исследовать ее пересохшими губами, пытаясь показать, что готов принять его сущность Доминанта. Лишь бы он продолжал принимать меня как наркотик. Обволакиваю внутренней поверхностью губ круглую косточку на стороне мизинца и, не отрываясь, скольжу вниз к пальцам. Прохожусь кончиком языка по ряду костяшек, ощущая волну дрожи, что прокатилась по его телу и отдалась вибрацией, которая иголочками впилась в губы. Безумно хочу посмотреть на его реакцию, заглянуть в манящие глаза, но что-то подсказывает, что голову лучше держать почтительно склоненной. Искупав в поцелуях каждый палец, отпускаю его руку. Берет меня за подбородок и мягко тянет его вверх, позволяя посмотреть на себя. Я смотрю. Мастер. Хозяин. Или бог. Владеет мною безгранично. Мне казалось, что он покорил лишь тело, но в действительности Чон Чонгук каким-то непостижимым образом стал контролировать мою душу. Его рука на моей щеке — кончиками пальцев поглаживает стянутую высохшими слезами кожу, поощряя за послушание и терпение. ─ Теперь я вижу в тебе гораздо больше, чем три дня назад. Отныне ты мой мальчик. Моя Саба! ─ Назови меня по имени, ─ умоляю я, желая вернуть хоть немного того, что было между нами до ошейника. ─ Тэхён, — шепчет так прочувственно, что на каждом звуке сердце пропускает удар. Чонгук приводит меня в порядок и приглаживает волосы ладонями. Обхватывает скулы пальцами и принимается увлажнять и ласкать мои губы ─ тщательно вылизывает их от краев к центру, а потом проводит кончиком языка по зубам, вынуждая их разжать. Я поддаюсь, и он, глухо постанывая, заталкивает язык в мой рот. Я смелею и запускаю пальцы в волосы, разрушая утреннюю укладку, которая прибавляет Чонгуку ненужной строгости. ─ Не бросай меня, ─ шепчу я, едва он оставляет мои пульсирующие от прилившей крови губы в покое. ─ Не брошу, ─ чеканит Чон, а потом отстраняется от меня, чтобы вновь напомнить, что я должен подчиняться, а не просить. ─ Я тебе кое-что купил. Пакеты в ванной! Пойди переоденься и поедем ужинать. Киваю и срываюсь с места. Запираюсь в ванной. Мне едва хватает терпения, чтобы добраться до унитаза. Опорожняю мочевой пузырь со слезами на глазах. Вот сижу и реву во всю мощь, пока он не слышит, и даже не могу понять почему. Потому что он снял с меня физические ограничения? Или потому, что избавил от эмоционального напряжения? Прощупываю себя и простукиваю на предмет глубинных пустот, где скрывается потаенное. Внезапно понимаю, что на самом деле плачу от счастья. Это подтверждает глупая улыбочка от уха до уха, которую я вижу в стеклянной двери душевой кабинки. Мое старое «я» отмерло за каких-то восемь часов, а потом пришел он и возродил меня уже в роли своего раба. Нет, не раба. Он называет меня «Сабой», что бы это ни значило. Моих родителей и дядю хватил бы удар, если бы они узнали, что меня затянуло в темный и волнующий мир Хозяев и их послушных фарфоровых куколок. Встаю и подхожу к зеркалу. Что ж, я не особо похож на омегу, который столько часов просидел на привязи. Если, конечно, не обращать внимания на кроваво-красные полосы, что повторяют очертания ошейника. Провожу по ним пальцами ─ начинаю дрожать, но не от боли, а просто потому, что это связь с ним, моим Мастером. На широкой мраморной столешнице, окружающей раковину, стоят пакеты с обновками. Сую нос в каждый и затягиваюсь ароматом изысканного парфюма ─ так пахнет дорогая одежда из брендовых магазинов. У меня сильнее разгораются щеки. Как славно почувствовать себя не мальчиком на поводке, а малышом, которого балуют. Сначала запускаю руку в маленький пакет и выуживаю невесомое нижнее белье, которое растекается по пальцам мягким красным кружевом. Я-то думал, что Чонгук предпочитает черную кожу с шипами, а тут кружевные оборки, хоть и алые. Надеваю ─ мало что прикрывает и выглядит очень контрастно на моей бледной коже. Кручусь перед зеркалом, ловя кайф от собственной дерзости и порочности. Вот она жизнь в затяг. И кто же знал, что путь в нее лежит через ошейник, который контролирует все, вплоть до дыхания. Из второго пакета достаю белый костюм, ультраобтягивающее брюки и рубашку с глубоким V-образным вырезом. Надеваю и вновь заглядываю в пакет, уверенный, что на дне прячется нечто очень пикантное. Тяну за тонкий ремешок и извлекаю портупею. Грубые черные ремни больше подходят на роль лошадиной упряжи, и я радуюсь, что под этой штуковиной на мне будет мягкий и нежный костюм. Затягиваю на себе ремни и окончательно теряюсь в бездне чувств, в которую он швырнул меня без предупреждения. Теперь моя жизнь состоит из блестящих черных полос запредельной жестокости и молочно-белых матовых прослоек перехватывающей дыхание нежности. Осталась только коробка с обувью, внутри которой меня ждут молочные лаковые туфли. Обуваюсь и принимаюсь нарезать круги по огромной ванной, потому что давным-давно забыла, каково это быть божественно красивым омегой. Или вообще никогда не помнил? Хватаю приличную порцию кислорода и выхожу в открытый космос. Чонгук стоит у барной стойки и задумчиво крутит в руках флакончик «Мирамистина». ─ Иди сюда, ─ манит пальцем. Я повинуюсь. Останавливаюсь, когда носы моих элегантных туфелек почти врезаются в его начищенные до блеска ботинки. Чонгук пропитывает ватный диск антисептиком и, убрав с шеи короткие волоски, аккуратно обрабатывает натертые участки. Прикладывает диск ─ отдергивает его ─ дует на место соприкосновения. Мне щекотно, и я то и дело хихикаю. ─ Все заживет, ─ обещает Чон. Я благодарно киваю, и он принимается лечить меня уже губами, покрывая шею густой вязью поцелуев. Я ничего не ел уже сутки, но и сейчас бы вместо еды предпочел его. Но у Чонгука другие планы: покончив с первой помощью, он берет с высокого стула пальто и галантно подает его мне.Накидывает пальто на плечи и бережно. И прежде чем я успеваю сделать хоть шаг, оплетает меня доспехом собственных рук и прижимает к себе. ─ Тебя папа не учил, что в наших краях пальто носят с лета? ─ Я же чужестранец, и папа мой далеко, ─ отвечаю я, поймав себя на мысли, что чужой я как раз в его мире, а не в городе. Пока чужой. ─ Ты уже свой, родной, красивый, мой милый! Нравится быть моим послушным мальчиком? ─ Да, ─ шепчу я, мечтая прорасти в него каждой клеточкой тела.