impossible

      Сон уже давно выветрился, и я только притворяюсь спящbv. Мозг вовсю работает, пытаясь понять, как все так закрутилось. Ведь благодаря Чонгуку менее чем за неделю я стал совсем другим Тэхёном. Тэхёном, который умирает от любви и изнемогает от желания принадлежать Гуку ─ так я называю его про себя ─ каждую минуту жизни. Хоть уже и не сплю, из кокона его рук выбираться не тороплюсь. Они, кстати, гораздо мягче, футона, который заменяет кровать и ощущается как доска. Если бы не простыни, он бы расцарапывал кожу в кровь.       Так чувствуешь себя, когда начинаешь заболевать: голова тяжелая и ни о чем не хочется думать. Но это другая болезнь. Любовная горячка. Она облачком заволокла мозг, выбив все прочие мысли, кроме тех, что о нем. Я забыл о своей квартирке-мышеловке, дядюшке со скрипучим голосом и работе. Работе! Должно быть, я давным-давно опоздал.       Поворачиваю к себе массивный циферблат его наручных часов, которые так и остались на руке, что по-хозяйски покоится на моем бедре, и почти взвизгиваю, увидев, что уже перевалило за десять.       Пытаюсь тихонечко выскользнуть из-под горячей и тяжелой руки, но Чонгук только крепче прижимает меня к себе. Так крепко, что я чувствую бедром его утреннее возбуждение. Впервые я просыпаюсь рядом с альфой. Мой единственный бывший всегда смывался до десяти вечера.       ─ Ты куда? ─ сонно спрашивает Чон, уткнувшись носом мне в затылок и затянувшись так глубоко, словно я тортик или дорожка кокаина.       ─ Мне на работу нужно, ─ шепчу я чуть не плача: так не хочу уходить.       Реагирует он бурно и резко. Хватает меня, рывком перекатывает на спину и оседлывает, нависнув прекрасной мускулистой громадиной. Я смотрю в его темные глаза, в которые божественная рука закатала кусочки золота, и принимаюсь водить пальчиками по внушительным грудным мышцам. Мысленно прохожусь по волшебной дорожке, которая начинается от мужественного подбородка с красивой родинкой рядом с губой, пробегает между грудными мышцами, рассекает столбики кубиков пресса и медленно перетекает в лобок.       Подминает меня под себя и закидывает мои руки к изголовью. Оно напоминает обычную металлическую решетку, вмонтированную в стену.       ─ Зачем тебе туда? ─ спрашивает Чонгук и прикусывает мой сосок, который бесстыдно оголился, когда с груди соскользнула простыня.       ─ Так надо, ─ бормочу я в замешательстве. Так странно, когда взрослый альфа задает элементарные вопросы.       ─ А ты хочешь? ─ продолжает умело меня совращать, развлекаясь с моими сосками, которые все еще красные и чувствительные после того, что происходило почти всю ночь.       ─ Нет.       ─ Тогда оставайся здесь. Я отъеду на пару часиков, а потом вернусь и мы оттянемся на полную катушку.       ─ Гук, я очень хочу, но не могу, ─ вновь веду себя как заскриптованный бот. ─ Я Юнги подведу.       ─ Тэхён, ─ фиксирует мои скулы пальцами и вновь заставляет подпасть под гипноз шаманских глаз, ─ теперь имеет значение только мое слово. И твои желания. Мое слово! Понял? Ты клялся ночью, что будешь послушным мальчиком. Забыл?       Ночью я мог хоть на крови в этом поклясться, ведь тело мое умирало и возрождалось. То были безумные качели: я хныкал, изводимый медленным горячим томлением, а уже через пару секунд счастливо улыбалась, сгорая в очередном оргазмичном костре.       ─ Нет, ─ шепчу я.       Эмоции, которые я испытываю рядом с Чонгуком, такие яркие и такие контрастные. Когда он высекает искры из моего тела, я чувствую себя свободным и храбрым, но стоит ему убрать от меня руки, как я холодею и робею от его токсичного взгляда и темных ноток голоса.       ─ Ты любишь свою работу? ─ продолжает Чонгук допрос.       ─ Я ее ненавижу, ─ впервые в жизни я не боюсь быть категоричной и использовать сильные слова. Впервые в жизни меня не пугают звуки собственного голоса, который мне всегда запрещали повышать.       Жизнь. Такая короткая. Такая единственная. И такая утекающая сквозь пальцы. Что вспомнит мой папа, когда доживет оставшиеся двадцать-тридцать лет? Как проверял бесконечные тетрадки или полол грядки на даче летом? А отец? То, как он рыбачил или чеканил скучные лекции? А я? Буду вспоминать, как снова и снова проводила однотипные банковские операции? Я так не хочу. Не хочу и не буду! Философия Чонгука впиталась в меня сквозь кожу. Проникла с воздухом, который он вдохнул в мои легкие с поцелуем.       ─ Так забей на нее и наслаждайся мной, собой…Нами, ─ он опять превратился в адепта секты плоти и в подтверждение своих слов проводит пальцами по моим потайным складочкам.       ─ Не могу, ─ с сожалением отвечаю я, прикусив губу.       Я четко понимаю две вещи. И одна противоречит другой. Я не хочу тратить свою жизнь на работу в банке. Но и бросить ее не могу, потому что мне банально нужны деньги, чтоб не умереть с голоду и не жить в коробке под мостом.       ─ Почему? ─ продолжает пытать меня Чонгук.       Голос его заколачивает гвозди в мой мозг, а пальцы мягко ласкают плоть, увлажняя ее моей же смазкой. Кажется, проделывая с моим телом нечто такое, Чонгук может уговорить меня абсолютно на все.       ─ Потому что там мне платят, ─ бормочу, краснея, но уже не от возбуждения.       ─ То есть дело в бабках? ─ усмехается он. ─ И если бы ты в них не нуждался, то и на банк забил?       ─ Ага, ─ соглашаюсь, застонав и накрыв его пальцы своей ладошкой. Я умру, если Чонгук вдруг прекратит.       Не отрывая от меня руки, тянется к своему телефону, который лежит на полу, подхватывает его, уложив на ладонь, и просит:       ─ Карие глазки, продиктуй свой номер телефона, а то до сих пор не знаю.       Так как он уже добрался до трепещущего, вспухшего до болезненности «бутончика», мозг загружается медленно, как старый пентиум, и не сразу выдает нужные цифры. С большими паузами я все же выдаю их по одной.       Быстро тыкает пальцем по экрану, довольно ухмыляется и бросает телефон на подушку. На полу громко и долго вибрирует мой телефон. Чонгук поднимет его и держит так, чтоб я видела экран. Сообщение: «Поступил новый платеж от Чон Чонгука. 150.000$».       ─ Тебе хватит на шпильки на первое время? ─ спрашивает он и вталкивает в меня палец.       Волна удовольствия, сотрясающая тело, смешивается с неприятным послевкусием, появившимся после платежа. Чувствую себя шлюхой, которому только что заплатили за услуги.       ─ Зачем? ─ выдыхаю я, не в силах оттолкнуть его руку, хоть и хочется расплакаться от обиды.       ─ Чтоб ты расслабился и не запаривался больше по такой фигне.       Закрывает мне рот ладонью, вжимает в футон всей тяжестью тела и пальцем жестко эмитирует внутри моего тела движения члена, то вталкивая палец до самого основания, то почти извлекая его из меня. Подушечка же большого пальца находит простату и начинает медленно массировать, пронизывающие мое тело, и мягко прижимает чувствительное до болезненности местечко, а потом сразу ослабляет напор. По ощущениям это горячая ванна и ледяной душ в одном флаконе.       Оттого, что Чонгук лишил меня возможности двигаться и даже говорить, новый оргазм ощущается особенно ярко. Я выгибаюсь, пронзенный стрелами космического удовольствия, а он прижимает меня к себе, наполняя ритмом своего сердца.       ─ Тэхён, ты будешь теперь послушным? ─ спрашивает, убрав руку с моего рта.       ─ Да, ─ смиряюсь я.       Он меня купил. И дело даже не в деньгах. Я подсел на него, как на наркотик: Чонгук ─ игла в моей вене. И с нее уже не соскочить.       ─ Только сейчас все будет по-взрослому, ─ обещает он, до боли прикусив мочку уха. ─ Доверяешь мне?       ─ Да, ─ соглашаюсь я на любой прыжок веры.       ─ Будешь подчиняться?       ─ Да, ─ киваю я и тянусь к нему, чтоб поцеловать.       Чонгук вновь прижимает меня к матрасу, не позволяя себя коснуться. Его пальцы схватили мои запястья наручниками.       Пленение. Оно меня совсем не пугает. В нем есть нечто волнующее и заводящее. Не хочу сопротивляться. Должно быть, я идеальная жертва. Или просто чувствую, что Чонгук неспособен причинить мне вреда, хоть его глаза сейчас и демонически-черные. Желание коснуться его разгорается все жарче, но я только и могу, что умолять об этом взглядом.       ─ Еще рано, ─ громко осаживает меня Чонгук. ─ Я жду полного подчинения. И если ты нарушишь установленные мною правила, я тебя накажу.       ─ Накажешь? ─ переспрашиваю я, понимая, что на самом деле мне нравится слово «наказание», когда его произносит Чонгук. Звучит, как обещание чего-то очень волнующего и приятного.       ─ Ага. Хочу, чтоб ты был послушным мальчиком. И еще кое-что! В японском языке есть слово «мурасаки». Оно используется для обозначения фиолетового цвета, ─ замолкает, а потом добавляет с гордостью: ─ Это цвет война, самурая. Так что, если тебе будет очень уж больно или некомфортно, произнеси его, и я остановлюсь.       ─ Я не хочу, чтоб ты останавливался, ─ почти выкрикиваю я, готов на все и уверенный, что на каждом новом уровне будет только кайфовее.       ─ Молодец. Но стоп-слово тебе все же может понадобиться, ─ говорит строго, и от звуков его голоса у меня начинают дрожать ноги. ─ Произнеси его.       ─ Мурасаки, ─ повторяю нехотя, чувствуя жгучую ненависть ко всему фиолетовому.       ─ Мне пришлось уговаривать тебя остаться. Ты спорил со мной и была невыносимым. Явно заслужил наказание. Встань на четвереньки, ─ его голос поменялся и теперь заковывает в железо.       Его голос ведет меня за собой, и я послушно встаю на четвереньки. Сердце колотится, а подушечки пальцев стали мокрыми и холодными, будто их опустили в снег. Скребу ногтями уголок футона, с которого соскользнула простыня.       Чонгук затыкает мне за уши прядки волос, которые упали на лицо и лезут в глаза, а потом прикладывается теплыми, вибрирующими губами к моему лбу. Нежность его прикосновений никак не сочетается с тем, что я стою перед ним в позе послушной собаки. У меня внутри все сжимается, но не от страха, стыда или обиды. Низ живота словно колотят изнутри крошечными молоточками, и тягучая волна жара, разгоревшаяся из высекаемых искр, охватывает все мое существо. Вскидываю на него глаза, и мы сцепляемся взглядами.       Чонгук просвечивает меня рентгеном ─ только видит он не кости, а душу. Все ее слои. Снимает их по одному. Сначала верхний. Он мягкий, как трава, и делает меня послушной куколкой, которая готова по первому требованию встать на колени. Но там, под травой, которую легко помять и прижать, там, где никто не видит, настолько глубоко, что может достать только он, лежит каменное дно. И именно на холодном камне, словно на алтаре, ярким пламенем расцветает бешеное желание отдаться ему полностью ─ позволить все и самому же этим насладиться. Там живет маленький мальчик Тэтэ и он отчаянно хочет, чтобы пришел он, властный и сильный, и заставил трепетать от страха и желания.       Наконец, прекратив пытку взглядом, он заходит за бумажную ширму и возвращается с ошейником в руке. У нашей овчарки было нечто такое ─ родители запрещали мне выводить собаку на прогулку без него. Черный, широкий ─ такой скроет почти всю шею! ─ с массивным металлическим кольцом в центре.       Чонгук присаживается на корточки рядом со мной и проводит кончиками пальцев по моей щеке, а потом сразу отдергивает руку, прочертив между нами незримую черту. Он просто смотрит и молчит, и я чувствую, как невидимая рука вырезает мое сердце длинным, тонким лезвием ─ так сильно он отдалился за каких-то пять минут.       Задыхаюсь. Делаю отчаянно глубокий вдох, но его жесткий взгляд душит так, как неспособен ошейник, который позвякивает застежками, покачиваемый на пальцах. Я беспомощен. Не потому, что стою в коленно-локтевой позе, а оттого, что он владеет мной полностью ─ сердцем, разумом…По щеке кипятком скользит слезинка. Чонгук ловит ее подушечкой пальца и слизывает кончиком языка.       ─ Тэхён, что ты чувствуешь? ─ выдыхает он хриплым шепотом. ─ Тебе страшно?       ─ Да, ─ киваю я, не сводя с него глаз. Какой же он красивый в своей суровой каменности. И какой недоступный.       ─ Меня боишься? Или этого? ─ взглядом показывает на ошейник, зажатый в пальцах. Он сжимает его так сильно, что костяшки стали почти белыми.       ─ Боюсь тебя потерять.       ─ Тут все зависит от тебя, ─ шепчет в мои приоткрытые, сухие, как бумага, губы. ─ Ты должен решить сейчас. Этот ошейник ─ символ твоей верности и преданности. Пока он на тебе, ты не имеешь права мне перечить. Ты подчиняешься беспрекословно. Но я понимаю, что стать Сабой может не каждый. И если для тебя ─ это насилие, ты можешь уйти, но и наши отношения оборвутся. Мне нравится секс с тобой, но я не ванильный романтик, и мне мало обычных соитий.       ─ Надень его на меня, ─ умоляю я, чувствуя, как тело вибрирует от одних только мыслей о том, как его пальцы затягивают ремешки на моей шее.       Дело не в том, что я хочу стать для Чонгука ручным зверьком, просто я чувствую, что только так стану его. А он станет моим, хоть и будет повелевать.       ─ Давай по-честному, ─ шепчет у виска. Его шепот, как раскаленное дуло пистолета. ─ Тебя это заводит? Или ты просто влюбился в меня так сильно, что готов терпеть? Если в тебе этого не горит, то не получится быть со мной. Ты будешь только мучиться, а я хочу, чтоб ты кайфовал.       Я представляю, как поднимаюсь на ноги, натягиваю блузку и брюки, которые валяются у футона, обуваю скучные туфли с квадратными носами и, стараясь не смотреть на него, ухожу. Оказываюсь под проливным дождем, который больше походит на слезы, которыми небо оплакивает наши несостоявшиеся отношения. Я стою у подъезда, почти раздетый, дрожу и плачу, но слез невидно, потому что они смешиваются с дождем и уносятся в канализацию.       Уж лучше свобода в ошейнике, чем вечное рабство за пределами его квартиры.       ─ Умоляю тебя, подчини меня и сделай своим, ─ прошу я со слезами, навернувшимися на глаза.       Довольная улыбка искажает его чувственные губы, и Чонгук прикладывает ошейник к моей шее. Мне казалось, что кожа будет холодить, но она давно нагрелась от его рук. Ошейник мягкий и приятный, как и пальцы, которые прижимают к шее новый «аксессуар». Дрожь колючей волной прокатывается по моему абсолютно обнаженному телу. Все потаенные складочки набухают от прилившей крови, а мышцы сжимаются от мыслей, которые жгут разум каленым железом.       Он приподнимает мою голову вверх за подбородок и методично затягивает ряд тонких ремешков. Ошейник крепко схватывает шею ─ дает мне дышать, но не слишком глубоко. Чонгук продевает большой палец в призывно торчащее колечко, которое для этого и существует, и дергает вверх, вынуждая посмотреть на себя.       ─ Ошейник ─ не наказание, ─ разъясняет Чонгук. Это ─ символ твоей преданности.       ─ Что же будет наказанием? ─ спрашиваю я непривычно глухим голосом.       ─ Молчать! ─ прикрикивает он. Мой взгляд «прилип» к бешено пульсирующей синей жилке на мощной шее. ─ Ошейник на тебе, а это значит, что ты и звука не можешь издать без моего разрешения. Понял?       ─ Да, ─ киваю я.       Он поднимается на ноги, и я понимаю, что Чонгук так возбужден, что хватило бы нескольких движений для разрядки. Вот что его заводит. Одна-единственная команда возбудила Чонгука сильнее, чем долгие предварительные ласки. Я сглатываю, пытаясь прочувствовать ошейник, который трется о кожу и будто шепчет: «Теперь ты его омега. Очень послушный омега».       ─ И не смей меня трогать, пока не разрешу. Понял?       ─ Да, ─ бормочу я, умирая от звенящего металлом голоса, и, тут же возрождаясь от огненного взгляда, который скользит по моему телу.       Обходит меня и останавливается. Делаю попытку повернуть голову ─ меня ужасает, когда наш зрительный контакт прерывается, но Чонгук кладет мне руку на затылок и ошпаривает новым приказом:       ─ Я не хочу, чтобы ты на меня смотрел. Не смей оборачиваться.       Чонгук медленно протаскивает пальцы сквозь пряди моих волос. По коже головы бегут мурашки. Прикосновения такие нежные и трепетные, что мне начинает казаться, что ничего грубого уже и не будет, но… Он наматывает кончики моих волос на свой кулак. Тянет все сильнее. Так сильно, что, чтобы не вскрикнуть от боли, мне приходится запрокинуть голову назад и максимально поддаться напору. И когда я уже на грани, Чонгук прекращает тянуть ─ его костяшки упираются в затылок.       Я молча грызу собственные губы. Твердые, горячие пальцы властно пробегают вдоль позвоночника: от того места, где мои волосы зажаты в кулаке.       ─ Прогнись сильнее, ─ требует он.       Я послушно опускаюсь на локти и максимально прогибаюсь в пояснице, чувствуя себя «грязным» оттого, что с каждой новой командой теку все обильнее.