31.08.1999
Дожди начались ещё три недели назад, а я всё ещё никак не мог понять, что завтра надо было в школу. Со мной, как всегда шёл Саня. На меня тётя Люба нацепила шапку, а Саня был рыжий-рыжий, как осенние листики. — Я всегда хотел провести осень без школы. Как бы оно было? — Страшно, — мрачно ответил Саня, задумчиво водя носком резинового сапога по масляному пятну в луже, — если что-то идёт не так, как должно — всегда страшно. Даже если не так — это лучше, чем обычно. Я призадумался и посмотрел на солнце сквозь тучи. Мягкое и ещё будто бы жаркое, если выглянет. — Наверное. Когда тётя слишком добрая, это значит только то, что скоро она начнёт ворчать. Мы гуляли за железной дорогой, возле дома Саши. Там не было ничего интересного, кроме огромной кучи песка на месте будущего дома, в которой почему-то валялись поломанные размотанные видеокассеты. Мы собирали их и пытались чинить, но нести домой и проверять, удалось ли, не решались. — Сейчас по погоде осень, — Саня взволнованно-растерянно улыбнулся, — значит, считай, настоящая. — Это не то! Людей много. И они думают, что лето, потому что на календаре лето и в школу не ходишь. — Зато тут несолнечность. Как осенью. Мы посмотрели на небо. Пахнет сыростью, от которой волнуешься. Очень хотелось, чтобы закапал дождик — у Саши с собой был очень красивый прозрачный зонт с корабликами и мне нравилось смотреть сквозь него на капли. Дождик всё не капал и не капал. — Не люблю ждать, — вздохнул я и шлёпнул сапогом по луже, разбивая отражение какой-то кирпичной громадины. — А ты не думай, что ждёшь. Когда ждёшь — некогда жить. Я держал в руках синего плюшевого пингвина, его звали Лоло. Он был большим и довольно тяжелым, я очень любил его, почти так же сильно, как зайца Стёпку — пять из своих десяти лет. У Лоло были пожелтевшее от старости белое брюшко, чуть спутавшийся хохолок и твёрдый оранжевый клюв, который упирался мне в бок, когда я спал. Мы как-то странно молчали, как обычно нужно молчать на уроках. — А давай чтобы Лоло с нами в школу пошёл! — я поднял пингвина на вытянутых руках лицом к Саше. Тот улыбнулся так неловко, что мне стало страшно. Я машинально огляделся по сторонам и прижал к себе Лоло. Тётя Люба говорила, что уже тринадцатого января следующего года я буду уже не ребёнок, а младший подросток, и надо заканчивать играть в игрушки, и этого момента я ждал не как обычно дня рождения, а с большой-большой тревогой. Я, конечно, знал, что это не правда и я не стану в мгновение злым и заносчивым, и знал, что Саня тоже не станет, хоть он и был старше меня, но всё равно была большая-большая тревога. Бабушка же наоборот меня поддерживала и помогала мне сажать Лоло и Стёпку за стол, а ещё водила меня кормить деревянных ёжиков кашей из песка. Саня промолчал на мои слова. — Тогда… Тогда просто сделаем вид, что мы не ходим. Я решил, что Лоло нам поможет, потому что так не бывает всё равно. — Думаю мы будем так делать, когда станем взрослыми, — Саня подобрал жухлый листик и тут же его выбросил обратно. — Но отпуск же у всех летом, — я недоуменно нахмурился, искренне не понимая, зачем нужен был отпуск, кроме как ездить на море смотреть на цветные водяные горки. Культурно отдыхать можно было и на уроках истории, или за чтением журналов с картинами художников, или смотря канал «Культура», а тратить единственные принадлежащие полностью тебе три недели в году на простое созерцание глазами было просто глупостью. — Почему? Кто бы работал, если бы все разом пошли в отпуск летом? Я задумался и почти обиделся. Мне всегда было как-то не по себе, когда меня пытались назвать глупым, либо думали как о глупом, говоря то, что и так было ясно каждому дурачку. — Никто. Это те идут, кому не досталось! — Летом идут только те, у кого есть дети, потому что у них — ну, у нас — каникулы. Мне отец рассказывал. — А давай будто у нас не каникулы и мы из школы убежали! Надо только найти, где несолнечно. — Давай! Только если заиграемся — я взаправду перестану туда ходить и меня в «Заботу» заберут. — А мы поиграем, что тебя уже забрали. Саня как-то слишком весело засмеялся. Его отец был военным и за любую Сашину провинность всем им могло неплохо достаться от комиссариата. Майор Калистов не был строгим со своим сыном, занимаясь маленькой Изольдой, его сестрой, но Саня, как сознательный мальчик, никогда не творил ерунду, даже если был до слёз обижен или зол. Мне все наоборот говорили, что я неслух, несмотря на то, что в школе я никогда не хулиганил. Мы не заметили, как вышли из колодца единственных в городе девятиэтажек к проспекту. Тут было холодно, свежо и страшно, даже когда я ходил сюда с тётей или бабушкой. Один я тут был впервые и от этого едва не тряслись колени. — Ещё осенью гуляют те, кто младше. Пять, шесть лет… — …Давай сделаем вид, что нам четыре! — я подпрыгнул на месте и чуть не уронил Лоло, — а то в шесть я уже в школу пошёл. — Давай. Только я не помню, как, — Саня, похоже, растерялся. Он встряхнул рыжей чёлкой, почесал затылок и посмотрел мне через плечо на пешеходный переход. Мы стояли на самом краю тротуара, дальше было нельзя. — Главное не думать, что тебе четыре, а представить, что всё забыл и нет никакой школы. А ещё вспоминай, что тогда по телеку показывали. Там ещё какая-то девчонка с кудрями и страшными зубами что-то пела! — Но у меня нет телека! Вернее, он есть, но можно смотреть только вещание с военки и кассеты на магнитофоне. Вокруг ходили люди, не обращая на нас внимание, но мне стало так неуютно, что я убрал Лоло в пакет. Смеяться будут. — А ещё я осенью до школы во-о-он туда с бабушкой ходил, — я указал рукой на цветную парковую ограду, — и даже не замечал, что осень наступила. Просто холодное лето. — А зима была летом со снегом? — Нет, зима — это пыльный пенопласт и коробки. Мы подошли вплотную к переходу. Слева — памятник, сзади — голубятня. Впереди — водоканал без воды и парк с ёжиками. — Завтра в школу, — пробормотал Саня, выпутываясь из тесных вязаных перчаток. Я робко смотрел на колотый асфальт и не понимал, почему так страшно и сложно просто перейти дорогу. — Ну хватит! Это завтра, а не сейчас. — Вот ты рюкзак собрал? — Саня, похоже, тоже переживал. А я даже не понимал, почему я переживаю. Пойти и хотелось, и было страшно. — Нет. Мне бабушка собирает. Саня хотел что-то сказать, но только мотнул головой. Я прижал пакет с Лоло к груди. Может, тётя была права? — Ну, пойдём? — переживал я, глазами следя за снующими туда-сюда машинами, Тётя часто говорила о том, что время можно упустить. Что каждая осень может быть последней, что случайные встречи — это так горько, что лучше никогда не говорить с незнакомцами на улице. Я понимал, но не осознавал, а потому не чувствовал ничего, кроме лёгкой досады и волнения за ёжиков, если мы туда не пойдём, — Там совсем осень. Завтра такой не будет. Саня прищурился и замолчал. — Да нет. Нам и со своей несолнечностью хорошо.Несолнечность
10 ноября 2022 г. в 02:27