***
Река шампанского почти пересохла, превратившись в безобидный маленький ручеёк, тазики оливье и горы селёдки под шубой незаметно сменились лёгкими овощными салатами и запечёным рыбным филе с отварным рисом. Шёл пятый день новогодних праздников. Длинные зимние выходные Сергей всегда проводил с семьёй. Собственно, как и короткие выходные в любое время года, как и отпуск, который планировался всегда заранее и специально подгадывался так, чтобы совпасть у всех членов его большой дружной семьи. Новый год, например, принято было встречать у Эла. И следующие восемь или девять дней тоже оставаться у него: потому что за городом, потому что чистый воздух, потому что лыжи-санки-коньки и потому что большой дом. Который Эл изначально строил с расчётом на всё семейство Сыроежкиных. Сергей искренне полагал, что имеет полное право называть этот дом своим, как, собственно, и всех его обитателей. Эл — его брат, крёстный его троих детей, которыми с самого их рождения интересуется не меньше, чем сам Сергей. Майка доверяет Элу едва ли не больше, чем ему: вместе они ходили, а с младшим ходят до сих пор, на все школьные собрания, сопровождают экскурсии и даже оба состоят в родительском комитете. А ещё они заядлые собачники, любители высокого искусства и лучшие друг у друга друзья. Сергей бы ревновал свою жену к Элу, если бы точно не знал одного — в постели дорогому братику в первую очередь нужен крепкий мужской член. Впрочем, от прилагающейся к нему задницы он тоже никогда не отказывается. А подозревать в чём-то таком Майю Сергей и вовсе считал ниже своего (и её) достоинства. Да и Майя была первой, перед кем Эл много лет назад решил официально себя раскрыть. Их отношения с Макаром она приняла более чем благожелательно. И раз уж Эл, с полного одобрения Сергея, «присвоил» таким образом его детей и жену, то и сам Сергей имеет право на его «мужа». Никто не может его за это упрекнуть. Давно прошли те времена, когда Сергей мучился и страдал от безответной страсти к лучшему другу, бредил близостью с ним и даже — о, ужас! — в своих мечтах доходил иногда до крамольных мыслей о разводе и открытой борьбе за «любовь всей своей жизни». С годами его пыл поутих, и Сергей стал рассуждать здраво: бросать семью подло, Гусь от Эла тоже не уйдёт, и даже спать с ним больше не будет. Но жизнь-то одна, и от счастья отказываться глупо. Значит, действовать надо исходя из имеющихся условий. И Сергей перестал скрывать свои чувства. Сначала от самого Макара. Было очень смешно наблюдать, как на каждое сначала робкое, а потом всё более смелое и даже наглое его признание Гусев краснел, бледнел, не знал куда прятать глаза и одновременно как скрыть счастливую улыбку. Сергей, словно подросток, радовался и этим чувствам, которые Макар как ни старался, не мог в себе подавить, и своей над ним власти. Сколько бы не изображал из себя Гусев пушкинскую Татьяну, открытым текстом заявляя о своей верности Элу, а на деле ни разу его домогательства не пресёк. Хотя и последнюю черту тоже не переступил. «Любит он меня, — удовлетворённо вздыхал всякий раз Сергей, ловя на себе полный нежности и чего-то ещё, гораздо более опасного, взгляд Макара, слушая пробирающий до мурашек, с так и не исчезнувшим южнорусским говорком голос и наслаждаясь уютным теплом дружеских объятий. — Но трахаться не будет. Может, оно и правильно — зачем себе жизнь усложнять, совестью потом мучиться? Не, я-то мучиться не стал бы, у меня свои понятия, а вот Гусь точно бы себя съел. А если Майка, опять же, узнает? А дети?.. Не, ну нафиг! Что мне, спать, в самом деле, не с кем?!» И Сергей теснее прижимался к Макару и вполне счастливо прикрывал от удовольствия глаза. Бывало, это видела Майка. Видела и только добродушно посмеивалась: Сергей знал, ей нравится, что у её мужа есть такой близкий и преданный друг. И в том, что на его слова, о том, как он любит своего Гуся, она не подумает ничего дурного, он тоже был уверен. Если, к примеру, он говорил: «У Макара скоро День рождения, Май, мне нужно выбрать что-нибудь особенное. Любимому человеку всякую фигню ведь не подаришь», Майя только согласно кивала и начинала придумывать идеи для подарка. Ей и в голову не могло прийти, что это совсем не невинная фраза, и «любимый человек» любим по-настоящему, со всей страстью и силой чувств, на которую только был способен её муж. Третьей жертвой его откровенности ожидаемо стал Эл. Очередной раз, на каком-то семейном торжестве зацеловав и затискав у всех на виду Гуся за все «приличные места», Сергей потом, уже наедине, сказал Элу: «Не подумай ничего плохого, Эл, я с Макаром не сплю. Да он бы и по-любому со мной не стал. Ты знаешь, тот случай был единственным, с тех пор между нами ничего нет. И не будет. Если хочешь, могу поклясться, тут моя совесть чиста! Но… я люблю его. Ничего не могу с этим поделать. Прости». «Ну что ты, Серёж… — Эл, потупил взгляд и нервно дёрнул уголком губ. — Ты не должен передо мной ни в чём оправдываться. И я никогда не думаю о тебе плохо. Ты же мой брат… даже больше, чем брат. Я тебе полностью доверяю. И Макару… тоже». После этого Сергею стало совсем легко — теперь он мог быть с любимым человеком почти «официально»: ни от кого не прячась и не давая поводов себя упрекнуть. Разве что в их с Макаром любви не было секса… Впрочем, говорили они о нём часто. Как, например, сейчас. Лениво потягивая через трубочку приготовленный Макаром коктейль, Сергей лежал на диване в гостиной, головой у Макара на коленях, и благодушно посматривал в большое, практически во всю стену, панорамное окно за резвящимся, словно малыши, семейством. Дети с Майкой во главе, визжа и дурачась, запускали недалеко от наряженной ёлки петарды, Эл спокойно стоял рядом и следил, чтобы никто не нарушал технику безопасности. Иногда Сергею казалось, что Эл, посматривая между делом на них с Макаром, слышит также и их разговор. Чего, конечно же быть не могло — он и разглядеть-то их не мог: Сергей специально выключил в гостиной свет, чтобы лучше видеть улицу. А уж о звуке — через десять с лишним метров плюс двойной стеклопакет — и речи не шло. — Так значит, каждый раз, собираясь в командировку, ты заранее списываешься с кем-нибудь из того города, в который едешь? — спросил Макар, неторопливо перебирая его волосы и попутно массируя кожу головы. — Да… — Сергей едва не заурчал от удовольствия, как кот. — Здесь я, сам понимаешь, не могу, весь блуд только в командировках! Но зато там я отрываюсь по полной! — Поэтому так часто ездишь? — усмехнулся Макар. — Ну… я учитывал это обстоятельство, когда искал последний раз работу, — хмыкнул Сергей. — Почему ты не ревнуешь, Гусь?! — Может… потому что я не твоя жена? — Макар сжал волосы на его макушке в кулак и потянул вниз. Сергею пришлось выгнуться, чтобы уменьшить боль. — Да-да!.. Сделай так ещё! Обожаю, когда ты злишься! — даже и не думая сопротивляться, простонал он. — Прекрати паясничать, Сыроега! — Гусев отпустил его волосы и нежно погладил пострадавшее место. — Майка этого не заслужила. Неужели не можешь сдержаться? — Не могу, — Сергей охнул и хорошо проморгался — ему опять почудилось, что Эл смотрит прямо не него. — Я же столько раз это тебе объяснял: мне нужен мужик. Иногда. Я не гей, как ты, у меня должна быть нормальная семья — жена, дети… А не вот это вот всё, что у вас с Элом… — Не прилетай сюда Элека, Серёжа, — перебил его Гусев, очень серьёзно и очень строго, Сергей даже закатил глаза, чтобы увидеть его лицо — настолько этот тон не вязался с ласковой нежностью пальцев, хозяйничающих в его волосах. — Ладно… — опять вздохнул Сергей. — Я помню: Элек — это святое. — Да. — Но, в общем, я действительно не могу совсем без мужика. А ты же со мной не спишь… А вот спал бы, Гусь, я бы тогда и не снимал никого! Даже в командировках. Может даже поискал бы что-нибудь вообще без них, чтобы всё время дома быть, к тебе поближе. — Да уж куда ближе? — Макар улыбнулся и склонился над Серёжей. — Выходные вместе, праздники вместе, отпуска вместе… Да ты мне звонишь чуть ли не каждый вечер! — И ты мне тоже, — не смог не уточнить Сергей. Перезванивались они часто, а переписывались вообще постоянно. — А на счёт Майки ты не прав: дома я на сторону даже и не смотрю. Из уважения к ней в том числе. Все деньги в семью, свободное время тоже с ней… ну, с вами. Она у меня ничем не обделена. В командировках другое дело — там я так и так от семьи оторван. А деньги, которые я на эскортников трачу, я их экономлю перед этим, из своих личных… — От завтраков откладываешь, чтобы шлюху снять? — Ну, не от завтраков, конечно, но вот пиво лишний раз ради этого не попью. Особенно если в хорошем заведении-то! Да и не всегда я эскортниками-то пользуюсь. Парней, которые просто потрахаться хотят, знаешь сколько? — Не знаю, — Макар пожал плечами. — Я никогда никого не снимал. — Это хорошо! — Сергей, хоть и так это давно знал, только порадовался. — Эла я тебе, так уж и быть, прощаю, всё же он моя копия и замещает меня в твоей постели… — Прекрати! — Макар легко ударил его по щеке, и Сергей понял, что тут, пожалуй, зашёл слишком далеко. — Ладно, извини. Я просто хотел сказать, что Эл — мой брат, и в некотором смысле я готов тебя с ним делить. Но вот других я бы тебе не простил. — И что бы сделал? — голос Макара снова стал игривым и ласковым. — Ну… Не знаю. Может даже и побил бы. — Я всё ещё сильнее, Серёжа! — Макар шутя схватил его за нос и чуть-чуть помотал его голову. Такой разговор Сергею определённо нравился, и он, вспомнив одну свою давнюю фантазию, сказал: — Знаешь, если бы не Эл, я бы тебя похитил. И держал бы где-нибудь в подвале на цепи! Для этого не нужна сила, нужна хитрость и немного химии. Или пистолет! — Ого! Да ты маньяк, Сыроежкин! — рассмеялся Гусев. — Я тебя боюсь! — Правильно делаешь, между прочим! Потому что я держал бы тебя в этом подвале, где была бы куча камер, и я мог бы за тобой постоянно следить… — И дрочить? — Точно! — обрадовался Сергей. Макар включился в его игру, и это не на шутку заводило. — Но я бы регулярно приходил к тебе… — Покормить? — Да. Но не только… — Принести чистую одежду? И помыть меня! Ведь там же была бы вода? — Да, там совершенно точно была бы вода. И душ, и туалет… Даже ванна! Это был бы очень комфортабельный такой подвал. И я бы приходил очень часто, чтобы тебя мыть… — Я бы и сам мог. — Нет! Сам бы ты только по комнате на цепи ходил. Голый! — Я бы замёрз. — Не замёрз, Гусь, ты что! Отопление бы там точно было. И воздух свежий… Короче, там всё для жизни было бы. — Но ты бы всё равно приходил меня мыть и кормить. — И трахать, Гусь. Это самое главное! Я так часто трахал бы тебя, что внутри тебя всегда бы была моя сперма. И во рту, и в желудке, и в кишечнике… Везде! Может быть тебя бы ей даже тошнило. И в туалет бы ты тоже ей ходил. А уж сосал бы ты у меня вообще постоянно — это было бы твоё основное занятие там. Да, точно! Именно за это я бы тебя и кормил… ну, нормальной едой. И ещё ты бы по жизни ходил с пробкой в заднице, которую я вынимал бы только для того, чтобы тебе вставить… — Так всё, Серёг, прекрати! Хватит! — Макар подальше отпихнул его голову от своего паха и попытался сесть поудобнее. — Ну и фантазии у тебя! — Тебе они нравятся! — самодовольно заключил Сергей. Прежде чем Макар принял меры, его стояк успел упереться Сергею прямо в ухо. Собственный член тоже очень неудобно лежал в штанах, но поправить его Сергей не решился — с улицы на них опять смотрел Эл. — Чёрт, он опять курит!.. — от недавнего возбуждения в голосе Макара не осталось и следа — одно сожаление. — Ну ты посмотри, а! А ведь обещал, что бросит… Который уже раз. — Наверное, это у нас наследственное… Ну, тяга к табаку, — неуверенно возразил Сергей. — Я ж тоже курю. Эл всё ещё поглядывал в их с Макаром сторону, но теперь уже отошёл от Майки и детей подальше и, неловко пряча в вытянутой руке зажжённую сигарету, осторожно выпускал из носа струйку сизого дыма. — Эл — не ты, — слегка поморщился Макар. — Он же помешан на здоровом образе жизни. Спорт, танцы, правильное питание, алкоголь только по праздникам в малых дозах… Он со школы такой. Меня курить отучил, когда ещё! И ведь так долго продолжалось, лет десять, наверное. А потом… Не знаю, что потом. Эта история на него повлияла, что ли… — Да ладно! — Сергей гусевской теории не поверил. Макар же вечно всё усложняет, а Эл просто любит иногда покурить. Чего такого-то? — Мы же тогда со всем и разобрались. Ты перед ним покаялся, я потом тоже, он нас простил. И больше мы никаких поводов не давали. Ты вон меня за все двадцать лет в губы не поцеловал ни разу! И за зад себя потрогать не дал. Мы хорошие, Гусь. Уж ты-то точно! — Не знаю… — Макар тяжело вздохнул. — Мне всё равно это не нравится. А если ему плохо? — Где ему плохо? Смотри, затянулся, и хорошо стало! — фыркнул Сергей. Сел рядом с Макаром и обнял его за шею. — Не придумывай, Гусь. — Тогда зачем он от меня скрывает, что курит? — Макар явно занервничал. — Ну… не сейчас, а вообще. Я обычно только по запаху понимаю. А ведь мы всё время вместе! — Так ты его небось пилишь за сигареты, вот он и прячется, когда может! — Сергей с сомнением посмотрел на Макара: на него такие очевидные истины почему-то никакого впечатления не произвели. — Серёг, пойми, у меня дед от рака лёгких помер, дымил всю жизнь как паровоз. Я боюсь, что Элек тоже… — Гусь, хватит себя накручивать! — Сергей даже на него прикрикнул. — Эл — киборг, в конце концов. Ничего ему не будет. За меня же ты так не трясёшься! — Во-первых, трясусь, просто ты меня не слушаешь, — Макар как будто обиделся. — Во-вторых, ты всё же меньше куришь, мне Майка рассказывала. А в-третьих… Киборг — это прежде всего человек. И я действительно боюсь, что Элека что-то мучает. Вдруг, это я виноват? Вдруг ему на самом деле плохо со мной? Я же не переживу, Серёж, я так его люблю… — Как меня? Его вопрос, особенно в этих обстоятельствах, звучал на редкость эгоистично и нагло, Сергей это прекрасно понимал. Но и Гусь был не лучше. Столько лет бояться произнести три простых слова, не признавать очевидные вещи — это надо уметь! Ведь себя же он всё равно не обманет, а уж его тем более! Но эта тупая и бесполезная упёртость бесила до невозможности. Сергей силой развернул к себе голову Макара и спросил ещё раз: — Ты любишь его так же сильно, как меня? Скажи хоть раз правду, Гусь!***
Эл и сам не знал, зачем он вышел на воздух — дома было куда уютней, а Майя со старшими вполне справились бы с уничтожением остатков пиротехники и без него. Но его позвали, и он пошёл — Эл не привык отказывать близким. А вот Серёжа остался в доме, Эл в этом и не сомневался — после того как Макар сказал, что посмотрит всё «шоу» с дивана, по-другому и быть не могло. Они под любым предлогом всегда оставались вместе и, желательно, наедине — бороться с этим не было никакой возможности. Впрочем, за много лет Эл уже убедился — дальше фривольных тисканий и похабных разговоров их общение не зайдёт. Не потому что Серёжа всякий раз клялся, что с Макаром они просто друзья — Элу бы и в голову не пришло на слово верить близнецу. И не потому что Макар, один раз решившись на измену, на всю оставшуюся жизнь зарёкся его обманывать — как бы ни доверял мужу Эл, а гарантировать, что тот однажды не сорвётся вновь, не мог никто. Всё было гораздо проще — вот уже больше десятка лет, с самого начала постройки, их дом был нашпигован жучками и скрытыми камерами. О, да, в бытовом шпионаже Эл разбирался хорошо! А началось всё гораздо раньше, когда они ещё жили на старой квартире. В ту ночь, когда он простил Макара, после тяжёлого разговора и слёз с обеих сторон, после нежного и страстного примирения, он так и не смог заснуть. Эл принудительно отключил свой электронный процессор и полностью доверился обычному человеческому мозгу. Возможно, в чём-то более слабому и менее развитому, чем у полностью биологических людей, но для него гораздо более ценному, чем дорогая электроника и затейливые высокотехнологичные механизмы, которыми под завязку был напичкан его организм, и которые, на первый взгляд, давали Элу так много преимуществ перед обычными людьми. И в этом мозгу крутилась одна единственная мысль: случилось то, что должно было случиться. Это было неизбежно, это было закономерно и это было… правильно. Макар наконец соединился с человеком, которого так долго и так отчаянно любил, и… который имел полное право пользоваться этой любовью. И даже — верить в это Эл не хотел до последнего — ответить на его чувства. С той ночи Эл только и жил ожиданием, что вот-вот всё повторится снова. Каждый раз, когда Макар был вне поля его зрения, и Эл не мог с точностью сказать, где он и чем занимается, ему казалось, что Макар с Серёжей. И остановить их не сможет ни сам он, ни Майя, ни будущий Серёжин ребёнок. Честный и простоватый Макар не сможет долго скрывать эту связь и жить на два фронта; настанет, возможно очень скоро, день, когда он соберёт свои вещи, положит на стол директору заявление и уйдет навсегда. Жизнь Эла рухнет, и даже обвинить в этом ему будет некого. Кроме себя. Ждать в неизвестности начала конца невыносимо, у Эла не было на это никаких моральных сил. И раз предотвратить надвигающуюся катастрофу возможности он не имел, то постараться хотя бы подготовиться к ней, мог. И Эл, проконсультировавшись с нужными людьми и изучив некоторое количество специальной зарубежной и отечественной литературы, воспользовался доступной ему по работе элементной базой и сделал несколько маленьких подслушивающих устройств. А вот приёмник ему был не нужен — «родная» электроника позволяла слушать их напрямую. Время, тем не менее, шло, прогресс не стоял на месте, и у Макара появился сначала пейджер, а потом и сотовый телефон. Необходимость в жучках в одежде и личных вещах отпала — Эл слушал его разговоры, читал переписку и на всякий случай следил за ним дома. А уж когда в телефонах появились камеры, а жизнь рядового обывателя заполнили соцсети, информации у Эла стало ещё больше. Строительством частного дома Электрон Викторович, фактический владелец фирмы отошедшего от дел профессора Громова, занялся сразу с учётом того, что жить там будут не только они с Макаром, но и вся большая Серёжина семья. Потому что сблизились они к этому времени с Сыроежкиными настолько, что Эл и сам порой не знал, кто же кому кем приходится. Серёжа часто бывал в разъездах, Майе одной с детьми было тяжело, а Эл мог периодически позволить себе удалёнку — благо Макара, как своего заместителя, он подготовил хорошо. В большом коттедже, где частенько куролесят маленькие и не очень дети, камеры бывают только на пользу. Но, устанавливая скрытую систему видеонаблюдения и прослушки, Эл себе не лгал — присмотр за детьми не основная её функция. Главные объекты наблюдения — его собственный любимый муж и не менее обожаемый дорогой брат. Как два разнополярных магнита, притягивающихся друг к другу при каждой встрече. В принципе, закончить со своей слежкой Эл мог давным-давно — за всё время Макар и Серёжа так и не позволили себе ничего лишнего. В основном Макар не позволял — Серёжа его откровенно домогался. «Пытается взять своё», — вздыхал про себя Эл и с мазохистским упорством продолжал наблюдение. На брата он не злился, он вообще на него злиться не мог — плоть от плоти, кровь от крови, единственный родственник на земле, наряду с профессором подаривший Элу человеческую жизнь. Но ему было больно. Якобы дружеское воркование любимого брата и не менее любимого мужа, их постоянные заигрывания, взаимные, на грани приличия, поглаживания и объятия, а иногда и откровенно непристойные, в основном с Серёжиной стороны, разговоры, заставляли дыхание Эла сбиваться, руки — дрожать, а пульс — разгоняться до предельных значений. И тогда Эл тянулся за очередной сигаретой, ругал себя за дурной пример Макару, сам себе обещал, что эта последняя, как и его навязчивый сталкинг, и наконец затягивался. Дрожь постепенно проходила, пульс падал, и дышать, парадоксально, становилось легче. Впервые закурил Эл двадцать лет назад — когда узнал, об измене Макара. Не понимал, чем это ему может помочь, но Серёжа всегда курил, когда нервничал. Да многие, что уж говорить, так делали, та же Маша с сигаретой практически не расставалась, а уж когда на работе были проблемы, дымила не переставая. Эл, однако, заядлым курильщиком не стал — дурная привычка брала над ним верх только в определённые моменты, когда жизнь, казалось, готова повернуться к нему не самой своей привлекательной стороной. А попросту, когда его накрывало ревностью. Настраивать свою электронную систему на звук в гостиной Элек сначала не собирался. Врубил до максимума «ночное зрение» просто чтобы убедиться, что ничего ужасного в доме не происходит, и Макар с Серёжей действительно сидят и смотрят за ними с дивана. И на первый взгляд так оно и было — оба в вальяжной и донельзя интимной позе устроились перед окном и наблюдали за запуском фейерверков и далее своих обычных тисканий не заходили. Но что-то в их взаимодействии было не так. Эл присмотрелся внимательней: — Макар тянул Серёжу за волосы, и было видно, что это не совсем игра, сколько бы сам Серёжа не старался изобразить обратное. Значит, что-то ему не понравилось, чем-то его Серёжа задел. И Эл не стал больше ждать: совсем чуть-чуть мучаясь совестью, задействовал вторую из своих технических возможностей, о наличии у него которых предпочитал не распространяться даже семье. Он подключил звук. Разговор ему не понравился сразу — Серёжа опять распинался о своих командировочных похождениях. В эту часть его жизни был посвящён только Макар, что лишний раз подчеркивало особый интимный статус их отношений, Эл же, сколько ни пытался, так ни разу и не смог вывести брата на откровенность в этом вопросе. А объяснить ему, что то, что он делает, мягко говоря нехорошо, Эл хотел сильно. Майя была его лучшим другом, хорошим и честным человеком и, объективно, такой несправедливости в свой адрес не заслуживала. Впрочем, не факт, что Серёжа его послушал бы — на слова Макара о том же самом он плевал. Потом «дружеская» беседа ожидаемо скатилась к откровенной похабщине, и Эл, очередной раз отругав себя за нездоровое любопытство и неспособность прекратить прослушку, достал резервную пачку Данхилла. И даже, вопреки обыкновению, пришёл к выводу, что закурил в этот раз он не зря — Макар, увидев в его руках сигарету, забеспокоился и их с Серёжей непристойную беседу сразу же прекратил. А вот дальше случилось интересное. Серёжа вдруг заговорил о любви. Не в шутку, без заигрывания и пошлости, избегая любых намёков и возможности увильнуть от ответа, спросил Макара: «Ты любишь его так же сильно, как меня? Скажи хоть раз правду, Гусь!» На памяти Эла так откровенно он не интересовался этим ни разу. Макар молчал. Эл жалел, что не имеет возможности детально разглядеть его лицо — на такое даже его электронная система не рассчитана. Оставалась надежда только на звук: по голосу Макара, по его интонации он поймет, где правда, а где ложь, и вся ли правда действительно будет сказана. За столько лет Эл хорошо научился чувствовать своего партнёра, и сейчас надвигающийся момент истины заставил всё его существо обратиться в слух. Что даст ему это новое знание? Ощущение собственной ценности или признание того факта, что подделка, пусть даже такая совершенная как он, это всего лишь копия, и ей никогда не сравниться с оригиналом, настоящим человеком? Уверенность и спокойствие или новый приступ так никуда и не исчезнувшей с годами несмотря на все усилия ревности к тому, кого он ценит едва ли больше собственной жизни? К тому, чьё место в сердце и в жизни Макара он когда-то просто взял и украл, воспользовавшись подходящим случаем, и кого вопреки всякой логики и здравому смыслу сам же за это и не простил? Нет, он не хотел никому зла, его намерения были чисты и благородны. Ну, так, по крайней мере Эл привык это себе объяснять. Просто однажды, ещё будучи школьником, из самых лучших побуждений Эл решил, что сможет заменить своего названного брата. Пусть и в отношениях только с одним человеком, но он займёт его место и будет до конца играть его роль. Потому что это спасёт Макару жизнь, потому что это принесёт удовольствие самому Элу… Да просто потому что так он наконец забудет, что он — всего лишь созданный группой экспериментаторов-энтузиастов не очень удачный клон настоящего мальчика Серёжи Сыроежкина, который пришлось доводить до ума с помощью электроники и высоких технологий. Как бы то ни было, но для Макара он станет единственным и неповторимым — его любовью, его другом, его коллегой и верным товарищем. Короче — всем. Однако, начинались их отношения не так уж и радужно.~~~
Формально они дружили втроём — Сыроежкин, Электроник, Гусев. Конечно, были и другие приятели в их компании, а у Серёжи плюс к тому ещё и Майя, но… основной костяк был именно такой. И всё бы ничего, но Эл чувствовал себя не то чтобы лишним, но на вторых ролях. И это было очень обидно, хотя вроде бы никто из друзей им и не пренебрегал в открытую. Просто у Макара на первом месте всегда был Серёжа, а у Серёжи — Макар. Эла такое положение дел решительно не устраивало. Как стать номером один для близнеца, Эл, как ни старался, не придумал: брат относился к нему хорошо, но с проблемами в первую очередь бежал к Макару, а во вторую — к Майе. А вот с Макаром вышло интереснее. Внимательный Эл быстро заметил, что с Гусевым стало происходить что-то не то — он не только съехал в учёбе, он сам сделался немного другим, странным. Задумчивым и, когда был уверен, что никто его не видит, грустным. Даже если рядом был Серёжа, в его взгляде, позе, жестах нет-нет да и проскальзывало что-то новое, тоскливое и неуверенное. Это новое одновременно тревожило и привлекало Эла. Загадку хотелось обязательно разгадать — и из любопытства, и из сострадания к другу, и ради собственной корысти: стать таким образом самым для него нужным и полезным. Но Макар близко к себе не подпускал и душу перед Элом выворачивать не спешил. Зато согласился, чтобы Эл помог ему с учёбой. Это была маленькая победа, которая, впрочем, быстро разочаровала Эла — стоило ему только выйти за рамки учебной программы и попытаться вызвать друга на откровенный разговор, тот сразу же начинал злиться, а то и вовсе норовил поругаться с ним окончательно и бесповоротно. Они и ругались — Эл свои попытки причинить Гусеву добро путём выяснения у него истинных причин его хандры прекращать не собирался. А все угрозы Макара пропускал мимо ушей: понятно же, раз человек страдает, относиться к нему следует снисходительно. Но тот роковой день, когда после очередной ссоры, повинуясь тому, что люди называют интуицией, Эл плюнул на слова Макара о том, что тот больше не хочет его знать, и буквально вломился в его квартиру, всё расставил по своим местам. — Зачем ты это сделал, Макар? — всё ещё будучи в ужасе от увиденного, сам едва сдерживая слёзы, спросил Эл. В первый раз Элу действительно пригодились его энциклопедические знания — он вовремя распознал степень отравления и смог правильно промыть Макару желудок. До приезда скорой оставалось минут пятнадцать или двадцать, и Эл, уложив Макара обратно на диван, сам сел рядом и зачем-то схватил его за обе руки, словно боялся, что тот опять с собой что-нибудь сделает. — Я… не хочу умирать, Эл, — вместо ответа прошептал Макар. — Это страшно… — Но ты и не умрёшь! — воскликнул Эл и крепче сжал его ладони. — Всё вышло, все эти таблетки, я считал, они почти не успели раствориться! Макар на это ничего не сказал, посмотрел устало и закрыл глаза. Эл увидел, как из-под его опущенных ресниц медленно катится к виску крупная капля, и расплакался сам. — Ну ты-то чего ревёшь, а, спаситель? — шмыгнув носом, совсем не весело поддел его Макар. — Ты хороший, Эл, правильный… Человека вот спас… Не то, что я… Педик несчастный. — Что? — Эл сразу перестал плакать. Кажется, вот оно, то, чего так долго он добивался от друга. — То… — устало вздохнул Макар. — Ты спрашивал, зачем я это сделал? Вот, я тебе говорю: затем, что я сраный педик, Эл… Педик, который по уши втрескался в лучшего друга и не может без него жить. — Как?.. — Эл замолчал, пытаясь хоть как-то осмыслить новую информацию, и невольно отпустил его руки. Макар, однако, истолковал этот жест по-своему: — Что, уже и прикасаться ко мне противно, Эл? Ну, я не осуждаю… Я и сам… не стал бы. Но ты спросил, я ответил. — Нет! Совсем нет! — Эл двумя руками схватил его руку и в порыве чувств прижал её к своей груди. У него только что созрел план: — Это ведь Серёжа? Скажи, Макар, ты любишь Серёжу? Твой лучший друг он! Это не может быть кто-то другой. — Серёжа… — Макар кивнул и отвернулся, уставившись в спинку дивана. — Кто же ещё?.. — Он любит Майю и не интересуется парнями, — Эл очень волновался, говоря это, ведь от точности формулировок зависел успех всей его затеи. — И ты, когда понял, что он никогда не ответит на твои чувства, решил, что… что… — дальше сказать у него почему-то не получилось, комок подступил к горлу. — Что мне нет смысла жить дальше. Потом что это очень больно, Эл, — закончил за него Макар. — Я тебе помогу! — выпалил наконец Эл. — Что? Как? Ты шутишь, Эл? — Макар недоверчиво усмехнулся и привстал на локтях. И всё же, маленькая искра надежды мелькнула в его глазах, за которую тут же и ухватился Эл: — Я знаю как. Ты будешь со мной, Макар. Я тебя буду любить! — Эл, ты спятил?! — Макар окончательно сел и смотрел теперь на него совсем не как на спасителя, как на обычного идиота. — Я люблю Серёжу. Не тебя. — Неважно. Это пока. В душе Эл сам не верил в ту чушь, которую с такой уверенностью нёс, ему было даже смешно: что будет, если так оно и случится?! Но его охватил азарт и странное, никогда до этих пор не испытанное чувство зарождающейся власти над человеком, чувство собственной исключительности и незаменимости. Если только всё и дальше пойдет по его плану. — Мы с Серёжей идентичны внешне, а это значит, что физически я не могу быть противен тебе. Значит… ты вполне сможешь… сможешь делать со мной всё то, что хотел бы делать с ним. Соглашайся, Макар! Это лучше, чем быть одному. — А ты…знаешь, что я хотел бы с ним делать? — Макар склонил голову на бок и внимательно на него посмотрел. — Догадываюсь, — Эл улыбнулся: похоже, Макар всерьёз заинтересовался его предложением. — У меня обширная база знаний. — Эл… я не знаю, но для тебя это может быть совсем неприятно, — нахмурился Макар. — Даже больно. Зачем это тебе? Просто чтобы я снова что-нибудь с собой не сделал? Чёрт, я здорово пересрался, пока подыхал тут, Эл! На такое я точно больше не пойду! — Мне это нужно… потому что я сам такой. Я такой же как ты, Макар. В первую секунду Эл был в шоке — ещё ни разу в жизни ему не удавалось соврать. Как бы он порой ни хотел этого, сколько бы усилий ни прилагал — сказать заведомую ложь он не мог. Таков был программный модуль, позволяющий беспрепятственно пользоваться установленной базой знаний, обойти его и пользоваться этими данными дальше не представлялось возможным. Но вот Эл солгал, а база всё так же была ему доступна… «Значит, правда!..» — Эл удивился, но не сильно. Часть жизни, на которую он раньше привык не обращать внимания, сама заявила о себе. Ведь чем-то же должен был объясняться его болезненный интерес к друзьям и полное равнодушие к девочкам? — Чёрт, Эл! — Макар схватился за голову. — Чёрт, я правда не знаю, но… может нам действительно попробовать, раз так? Ты мне нравишься, и если я тебе тоже… И на хрен эту любовь, без неё обойдёмся! Не обошлись. Где-то через полгода, шатаясь во время каникул по городскому парку, Макар вдруг остановился прямо посреди дороги, повернулся к Элу и сказал: — В будущем, когда мы вырастем и станем совсем взрослыми, я хочу, чтобы ты и дальше оставался со мной. — Почему ты сейчас об этом говоришь?.. — от неожиданности Эл немного растерялся: до этого они обсуждали марки мотоциклов. — Потому что я только сейчас это понял, — сказал Макар. — Я люблю тебя. Хотя «любовь» — дурацкое слово. То, что я чувствую, оно больше — и любви, и вообще всего… Короче, ты мне нужен, Эл, очень сильно, и я думаю, что навсегда. Сразу Эл не смог ничего ответить — его распирало от счастья, и всё, на что он был способен, просто стоять и молча улыбаться. А потом он сказал: — Значит, я для тебя самый важный и незаменимый человек на свете? — Да. Без тебя я не смогу… — Тогда тебе не о чем переживать — пока это так, мы с тобой будем вместе! — Эл взял его за руку, и они пошли дальше.~~~
И вот теперь, глядя на мужа и брата, опять воркующих как влюбленные голубки, Эл не мог не задаваться вопросом: всё так же ли он нужен Макару? Он всё ещё номер один в его жизни? Или с этого места его давно и незаметно вытеснил тот, кому оно всегда по праву и принадлежало? — Я, Серёжа, последние лет двадцать от тебя ничего не скрываю, — Макар тяжело вздохнул и сам приобнял Серёжу за плечи. — Я тебя люблю и всегда любил. Только что это между нами меняет? Хочешь непременно знать о моих чувствах к твоему брату? Так ведь и это я говорил: Элек, он, вся моя жизнь. И не только потому, что он однажды её спас. Можешь назвать это любовью, если хочешь, и я действительно его люблю, но, мне кажется, это не слишком подходящее слово… Просто подходящего я не знаю. Не придумали ещё. — Вечно ты всё усложняешь, Гусь!.. — усмехнулся, как показалось Элу, с облегчением Серёжа. — Впрочем, и Эл такой же. Два сапога — пара, блин! Но я тебя всё равно люблю. Да и Эла тоже. Эл ещё раз взглянул на огромное, почти абсолютно чёрное окно гостиной, в котором цветными искрами плясал всё никак до конца не приконченный Майкой и детьми фейерверк, и затушил истлевшую наполовину сигарету. Достал из кармана едва начатую пачку Данхилла и смял её в кулаке. Он только что бросил курить.