***
Эл пришёл раньше всех, даже раньше тёщи с тестем. И, конечно же, не с пустыми руками — приволок огромную, упакованную в целлофан корзину экзотических фруктов (и где достал только?), чем поверг Майку сначала в жуткое смущение, потом в такой же восторг. Обнял Сергея и долго не хотел отпускать, от чувств чуть слезу не пустил. Чем был вызван этот приступ сентиментальности, Сергей мог только гадать, но и он очень обрадовался близнецу — не так часто они в последнее время виделись. Собственно, только на мальчишнике им и довелось последний раз нормально пообщаться. «Мальчишник!» — у Сергея перехватило дыхание. Не свадьба разделила его жизнь на «до» и «после», а эта дурацкая пьянка. Кто он? Что он? Чего и кого он на самом деле хочет? И что в реальности представляет из себя любовь? Раньше бы такие вопросы и в голову ему не пришли, а теперь они часть его жизни. — Я так рад тебя видеть, Серёжа!.. — Я тоже. — Знаешь, Майя молодец, что решила всех собрать — она понимает, что такое семья, — почти гипнотизируя его взглядом, признался Эл. — У меня никого нет ближе тебя, братик! — голос Эла дрогнул, и он снова упал Сергею в объятья. Едва уловимый запах табака долетел до Серёжиного носа, и Сергей невольно вспомнил о спрятанных в укромном уголке сигаретах — все последние дни ему отчаянно хотелось курить. «А как же тогда Макар?» — усилием воли отогнав неуместные мысли о куреве, чуть было не ляпнул вслух Сыроежкин. И тут же одумался: кровные узы для киборга были святы, наверное, даже святее, чем для обычного человека. Вот и сейчас Эл судорожно вздрагивал у него на плече, а рядом шмыгала носом растроганная умилительной картиной Майка. И всё же с Элом явно творилось что-то не то — последний раз с таким обожанием он смотрел на Сергея, наверное, ещё в школе, когда в самом начале их знакомства киборга похитили бандиты, и ему чудом удалось от них сбежать. Тогда же, вернувшись наконец домой, Эл в первый раз назвал его братом. И теперь это по-детски трогательное и в их возрасте немного нелепое «братик» звучало из его уст только во время приступов особой любви к Сергею. «И всё-таки нехорошо как-то, — вздохнул Сыроежкин и закусил в задумчивости губу, издали поглядывая на близнеца. Эл, уже полностью отошедший от недавних эмоций, в комнате помогал Майке со столом. — Он ко мне со всей душой, а я… с Гусём». Совесть, однако, мучила его несильно: трудно упрекать себя за то, что с удовольствием повторил бы ещё раз. Много раз! Как-то быстро и сразу подтянулись родители, в квартире стало шумно и весело, и Сергей даже на какое-то время успел забыть и про Макара, и про свои не самые чистые помыслы. Накатил с роднёй коньячку, сцепился языками с тестем на тему политики, как вдруг посреди застолья слово взяла трезвая как стёклышко Майка. — Дорогие мои! — встала, держа в руках бокал с соком, Майя. — Мы с Серёжей очень рады снова вас всех видеть! Когда семья в сборе, на сердце сразу становится легче, что бы вокруг ни происходило. И сейчас я хочу вам кое-что сообщить. То, что в первую очередь говорят только самым-самым близким людям. Итак… — Она сделала большой вдох и обвела взглядом гостей. — Примерно через полгода, если ничего плохого, тьфу-тьфу-тьфу, не произойдёт, наша семья увеличится ещё на одного человека. Сергей так и не донёс рюмку до рта. Многоголосый хор восторгов и поздравлений взорвался и тут же как будто притих, оставшись за незримой звукопоглощающей стеной. Сергей словно попал в вакуум. Глядел, беспомощно моргая, на окружающих и не понимал, что ему нужно делать, стоит ли что-то говорить, и если стоит, то что и кому? О чём вообще в таких случаях полагается думать? Что чувствовать? — Ну же, ты не хочешь меня обнять, дорогой? Каждое произнесённое Майкой в отдельности слово было понятно и знакомо ему, но общий смысл от Сергея ускользал. Он должен как-то отреагировать? Как? На что? Что она вообще от него хочет? К счастью, Майка поняла его состояние и обняла его сама. — О, боже, да он в шоке! Посмотрите на него! Бедный мальчик!.. Кажется, никак не может осознать. Ну, что, будущий папаша, выпьем?! Голоса доносились со всех сторон, его тормошили, хлопали по плечам, обнимали — от всего этого хотелось спрятаться, желательно к Гусю под крылышко. Но Макара тут, увы, не было. — Ты как, сынок, очухался? Не переживай, я примерно такой же сидел, когда мне мать о тебе сообщила! — отец слегка похлопал его по щеке, и Сергей с облегчением понял, что первый шок позади, и он вновь может нормально соображать. — Я так рад, Майя!.. — выдохнул он наконец и вполне осознанно обнял жену. — У нас будет ребёнок! Детей они действительно планировали, собственно, потому и поженились. Но Сергей почему-то не думал, что это случится так скоро. Безусловно, он был доволен новостью о Майкиной беременности, но радости от неё не испытал. Он растерялся. Стало страшно от сознания грядущей ответственности, от сомнений, что он справится с ролью отца семейства, сможет быть настоящей опорой для жены, не разочарует родителей и родных и будет достойным примером для своего будущего ребёнка. «Кто бы меня спрятал от всего этого и пожалел! — старательно улыбаясь всем вокруг, плакал про себя Сыроежкин. — Ненадолго, хотя бы на пару часиков! Мне только в себя прийти, с мыслью свыкнуться…» Он обнимал Майку, целовал её в макушку и представлял, что его самого обнимают сильные руки, крепко прижимают к груди, а темечка касаются теплые губы. И знакомый голос шепчет: «Всё хорошо, Серёжа, не бойся ничего, ты справишься! А я буду рядом». Занятый своими переживаниями, озабоченный тем, чтобы сохранить перед родными лицо, Сыроежкин не сразу заметил, что не только его одного повергло в шок радостное известие. Напротив них с Майкой, светясь от совершеннейшего счастья и ни капли при этом не стесняясь, хлюпал носом и промакивал салфеткой глаза Эл. «Вот это да!.. — только и подумал, глядя на киборга Сергей. — Как бездетная престарелая тётушка на свадьбе любимой племянницы. Брови домиком, слёзы ручьём, подбородок дрожит. Эл есть Эл, всю жизнь глаза на мокром месте, с того самого хоккейного матча. Сейчас ведь совсем разревётся!.. Даже жалко его». — Иди сюда, Элек! — едва слышно позвал его Сергей. Эл будто только этого и ждал — вскочил со своего места и кинулся к ним, обнял обоих сразу: — Как я рад!.. Майя, Серёжа, как я рад!.. Как рад!.. Хоть бы всё прошло хорошо, и ребёнок родился здоровым! Если нужна будет помощь… всё равно какая! Ты только скажи!.. Всё что угодно, мы всё что угодно сделаем! Сергей вздрогнул: «Вот ведь до какой степени проняло его, даже проговорился… Мы! Сделаем!» Он посмотрел на жену — Майка, похоже, ничего такого не заметила, кивнула, сказала: «Спасибо, Элек!» и всё. Со стороны, для не посвященных, развернувшаяся сцена выглядела, конечно, двусмысленно — брат будущего отца куда больше счастлив, чем он сам. «Ё-моё, не знал бы, решил бы, что это Эл Майке ребёнка заделал!» — тихо усмехнулся себе под нос Серёжа. Допустить такое всерьёз он, естественно, не мог, но реакция Эла его тем не менее озадачила. В итоге, со всеми этими разговорами, пожеланиями, воспоминаниями и прочей ерундой, какая обычно принята у родственников по всякому сентиментальному поводу, просидели до позднего вечера. Майка на законных основаниях давно пошла спать, а Сергей, утомившийся ролью хозяина не меньше супруги, мужественно изображал гостеприимство и налегал от стресса на коньяк. Пока Эл, не в силах дальше игнорировать его демонстративное клевание носом и заплетающийся язык, не предложил развезти всех по домам. «Подумать только, я стану отцом!» — зевнул во весь рот Сыроежкин, после тяжёлого дня, пристроившись наконец к Майке под бок. В кровати было хорошо и уютно; в голове, обгоняя и напрыгивая друг на друга, плясали обрывочные мысли, ни одну из которых никак толком ухватить не получалось — что-то об ответственности и долге, что-то о детях, что-то о работе и деньгах, что-то об интиме с женой, и даже что-то о том, хороший ли отец получился бы из Гуся. Причём здесь вообще Гусь?***
В понедельник неожиданно к телефону подошёл Гусев собственной персоной. Сергей уже и не надеялся его услышать — перед самым обеденным перерывом набрал номер, больше для очистки совести, чем действительно планируя разговор, приготовился попросить к телефону Макара Степановича, получить в ответ, что Макар Степанович занят и подойти ни в коем случае не может… И чуть было не потерял дар речи, когда в трубке раздался знакомый голос: — Гусев. Добрый день, слушаю вас! — Это я… Макар… — Серёжа? — Да… Нам надо поговорить! Давай встретимся? — Хорошо, — на удивление быстро согласился Гусев. — Ты ведь на машине? Подъезжай к проходной. В полседьмого устроит? — Да! Конечно! — Сергей ушам своим не поверил: чтобы вот так вот легко! — А Эл… как же? — Ну, Эл домой поедет, — как само собой разумеющееся, сказал Гусев. — Не волнуйся, Серёжа. Неужели передумал? У них снова это будет? А он же прямо с работы, не готов… Отпроситься опять с обеда или… Или пока не стоит бежать впереди паровоза? «Главное, я его увижу, это важнее, чем всё остальное!» — решил для себя в итоге Сыроежкин и постарался сосредоточиться на текущих делах — так время шло незаметней.***
— Куда поедем? — стараясь улыбаться не слишком счастливо, спросил Сергей, когда в назначенное время Макар сел на соседнее сиденье и захлопнул за собой дверь. — Мм… здесь тупик через два квартала, там тихо и мало кто ходит, — задумавшись на секунду, предложил Гусев. — Думаю, там нам никто не помешает. — Ладно, — голос предательски дрогнул: раз Макар хочет заниматься этим прямо в машине, да ещё центре города — пусть: ему всё равно где и как, лишь бы с ним. Когда доехали до указанного Гусевым места, Сыроежкин припарковался у полузаброшенного здания, заросшего по периметру высокими кустами, и посмотрел на Макара. «Может, на будущее стоит затонировать стёкла?» — подумалось ему. Сил ждать больше не было: Сергей потянулся рукой к его щеке — ещё секунда, и пальцы снова почувствуют тепло, по которому он так соскучился за эти недели. — Серёж… — Гусев перехватил его ладонь буквально в нескольких сантиметрах от своего лица, мягко, но уверенно опустил её вниз, прижав к обивке водительского сиденья. — Нам действительно нужно поговорить. Сергей медленно выдохнул — в животе противно скрутился холодный ком. Не так он представлял себе их разговор, совсем не так!.. — Я рассказал всё Элу. — Что?! Предчувствие его не обмануло — это свидание не предполагало никакой романтики. Единственный приятный момент здесь — то, что Макар рядом; в остальном, похоже, ничего хорошего ждать не приходится. — Зачем?! Зачем ты это сделал, Макар? Перед глазами на секунду поплыло, живот скрутило ещё сильней, и к горлу подступила тошнота, какая обычно бывает в приступе паники. Раньше такое случалось с ним исключительно на разного рода спортивных соревнованиях, когда в школе или в институте надо было бежать норматив на время или, когда он ещё занимался хоккеем, на льду складывалась ситуация требующая от него немедленных действий. Вот и сейчас Серёже захотелось зажмуриться, закричать что есть силы и броситься не разбирая дороги вперёд — всё что угодно, лишь бы преодолеть надвигающуюся катастрофу. Но бежать было некуда, а кричать бесполезно — от Сергея сейчас не зависело ничего. За него всё решил Макар. — Я не мог по-другому, — голос звучал уверенно, и это лишало Сергея всякой надежды. — Та неделя после нашего свидания, она стала для меня кошмаром. Серёж, я… ненавидел себя. И тебя тоже. И даже Эла. За то, что ему сделал. В глаза ему смотреть не мог, разговаривать с ним!.. Каждый раз, когда он ко мне прикасался... Для меня это как калёным железом было, понимаешь? — Н-нет… — Сергей лишь растерянно мотнул головой: сам он ничего подобного по отношению к Майке не испытывал, все его мысли были совершенно о другом. — Может, оно и к лучшему, что не понимаешь. Не знаю. Потому что это ад, Серёжа — жить так и чувствовать себя недостойным даже находиться рядом с человеком, который тебе дорог. Я себя убить был готов за эту измену, а тут ещё ты звонил каждый день!.. Я слышал твой голос, и у меня внутри всё замирало, потому что… — На секунду Макар опустил голову и горько усмехнулся. Потом опять поднял на него взгляд, уже больной и виноватый. — Двойная жизнь не для меня, Серёж. Пойми, мне всё равно пришлось бы сделать выбор. А правильный выбор тут только один. Помнишь, когда ты пришёл ко мне на работу? — Да. — Собственный голос показался Сергею чужим. — Наверное, это стало последней каплей. В тот же вечер я обо всём рассказал Элу. Прошла секунда или две, или даже три, прежде чем Сергей смог осознать. Да, Эл, его близнец, его брат, который как ни в чём не бывало позвонил ему на следующий день узнать как дела, а потом пришёл к ним в гости и плакал от радости у него на плече, он знал. Он всё это время знал. — Нет… — Сергей через силу выдохнул. — Нет… Эл, он… я не понимаю! Он же должен меня ненавидеть! А он… — Серёжа, он не может тебя ненавидеть. — Гусев укоризненно покачал головой. — Только не тебя. — Почему? Я ведь… предал его. Сергей впервые сказал это вслух и впервые же почувствовал нечто отдалённо напоминающее угрызения совести. — Я — его друг… нет, брат! Он же считает меня братом… А я переспал с… человеком, которого он… с его… — Сергей запнулся, не найдя подходящего слова. Язык не поворачивался произнести ни одного производного от «любви». — С его мужем, — пришёл на помощь Гусев. — Он считает меня своим мужем. А себя — моим. У нас тоже семья, Серёжа. — Да, — кивнул Сыроежкин. — Конечно. Мужем. — Это слово было самым нелепым и, откровенно говоря, самым отвратительным из всех возможных. Уж лучше «любовник». — Знаешь, я прибил бы Эла на месте, если бы только заподозрил его в связи с Майкой. — Ну а вот он не стал. — Но почему? Я правда не могу понять… Или мне теперь ждать его отложенной мести? Возмездия? Наказания? Чего?!. — О господи, Серёжа! — Гусев хлопнул себя рукой по лбу. — Столько лет, а ты совсем не знаешь своего близнеца?! Эл не способен ни на какую месть. Уж точно не по отношению к тебе! Неужели ты до сих пор не понял, что ты для него значишь? — Что… значу? Сергею стало неуютно в собственной машине, под гусевским взглядом он опять чувствовал себя облажавшимся школьником, на которого с осуждением смотрит весь класс, учителя, директриса и, самое главное, тот, перед кем он ни за что не хотел бы выглядеть глупо — его лучший друг. — Серёжа, ты его единственный родной человек на свете. Элек — твой клон. Его тело, напичканное всякой электроникой и чёрт знает какими механизмами, в своей основе — обычный человеческий организм, созданный из твоих клеток и тканей. Эл — часть тебя. По крайней мере так он считает всю свою жизнь. И именно эта мысль примиряет его с фактом своего искусственного происхождения! Серёжа, ты — то, что делает его человеком в собственных глазах. Теперь понятно?! — Но… это не так… Эл — человек сам по себе!.. Даже если б он был машиной, полностью… он всё равно человек, — неуверенно возразил Сыроежкин. До сих пор «человечность» Эла он считал очевидной, и просто не думал о том, что для этого нужны какие-то доказательства. И нужны не кому-нибудь, а самому Элу. — Тут дело не в том, что думаешь об этом ты или я. Важно то, что чувствует сам Эл, — словно вторя его мыслям, согласился Макар. — Ему нужно знать, ему нужны подтверждения, каждый день! Ты только представь: у Элека не было и нет родителей, у него никогда не будет детей — он полностью стерилен, у него есть только брат. Плоть от плоти, похожий как две капли воды. Тот, который одним своим существованием говорит ему: Элек Громов, ты — не машина нового поколения, ты — человек! И после всего этого, Серёжа, ты серьёзно думаешь, что есть хоть что-то, чего он не смог бы тебе простить?! Сергей бездумно изучал руль и приборную панель — в них не было ровным счётом ничего интересного. Зато это было легко, несравнимо легче, чем поднять голову и вновь посмотреть Макару в глаза. Странное чувство — вроде и стыдно, а сил признать, что дурак и очередной раз сел в лужу, нет. И, главное, не хочется. — Ну, а как же ты? — через минуту, собравшись наконец с духом, спросил Сергей. — Пусть я такой исключительный, и мне типа всё можно, но почему Эл простил тебя?.. Или не простил? — за последнюю мысль он ухватился. Ведь если Эл не простит Гуся, то… — Простил, — сказал Гусев. Сергею послышался тихий звон: так и не успевшая набрать высоту, его маленькая мечта разбилась о суровую реальность. — Элек меня простил. Откровенно говоря, я и сам не понимаю почему, — Гусев пожал плечами и растерянно улыбнулся. — Я же… Когда я признался, я был морально готов, что Эл укажет мне на дверь. Это ведь я живу в его квартире, не он — в моей. И к тому, что придётся искать новую работу — тоже. Если ты не знал, Серёжа, то та контора, в которую я так удачно попал к Элу, это всё по протекции Виктора Ивановича. Эл хотел, чтобы мы работали вместе. — И что бы ты тогда сделал? Если бы это произошло… — Сергей сам не понимал, зачем ему теперь это знать. Но знать хотелось. — Уехал бы, — просто сказал Макар. — Куда? Зачем?.. «А я… смог бы тоже?» — невольно спросил себя Сергей. Раньше он никогда не думал о переезде, но… Чисто теоретически? — Всё равно куда. Урал, Дальний восток… Подальше от Москвы. Я… не смог бы здесь оставаться, — нахмурился Гусев. — Понимаю, звучит глупо: Москва большая, тут вполне можно никогда не пересекаться… Но, если твоя жизнь, прости за пафос, рухнула, начинать всё заново морально легче где-нибудь в другом месте. Не там, где всё напоминает… — Чёрт тебя дери, Гусь! Сергей со всей дури ударил кулаком по рулю. Пронзительный гудок вспугнул стаю мирно пасущихся на помойке голубей и парочку ворон, с карканьем поднявшихся с соседних кустов. «Бред… какой же бред он несёт! — Сергей схватился за голову и зажмурил глаза. Чуть снова по клаксону не вдарил, на этот раз лбом — настолько его скрючило от гусевской ахинеи. — Уехать! Рухнула жизнь!.. И ведь на полном серьёзе эту чушь втирает. Сам верит! Придурок. Куда бы и что у тебя рухнуло, Гусь?! Эл не единственный человек на земле, который… Ещё я есть! Я! И я, тут, Макар, тут! С тобой…» — Серёжа?.. Теплая ладонь медленно прошлась по затылку, шее, плечам и замерла где-то между лопаток. Напряжение начало потихоньку отступать. — Серёжа? Посмотри на меня… пожалуйста. Он никогда не мог сопротивляться, когда Макар говорил с ним так. Мягко и ласково. Окрики или угрозы пугали, подколки и смешки — заставляли не уступать из принципа, рассудительные и спокойные слова со свистом пролетали мимо. И только нежность — в голосе, в словах, во взгляде Макара, полностью лишала Серёжу воли к борьбе. Всякий раз ему хотелось без боя сдаться на милость победителя, лишь бы только ещё раз услышать от него ласковое слово и почувствовать бережную теплоту его рук. — Серёженька… Злость растворилась без следа, Сергей поднял голову и опустил руки. — Макар… а… как же… я? Гусев успокаивающе поглаживал его спине, а в его глазах — Сыроежкин был в этом уверен! — была не только жалость. Что-то ещё, что он привык видеть с детства, и чему по своей обычной тупости до недавних пор не считал нужным придавать значение. И вот оно теперь стало для него важным. Жизненно важным. И, наверное, только благодаря этому так легко и естественно он смог сказать: — Что мне делать, Макар? Я ведь люблю тебя…