Одиночество

Когда Снежная королева забрала Герду, в большом городе никто не заметил этого. Когда исчезла Герда, никто не стал ухаживать за её маленьким садом, никто не слышал, как, срываясь со стеблей, разбивались о брусчатку заиндевевшие розовые лепестки. Когда ледяные сани Снежной королевы уносили сквозь метель Герду, никто не увидел, как стремительно те разрезали пелену метели и скрылись в черноте леса. Только сама Герда смогла разглядеть своё лицо в бликах оконных стёкол домов, исчезающих в глянцевых хлопьях вьюги. Герда помнила, как пусты глаза покойников, прячущихся в рыхлой земле, как безнадёжно сомкнуты их губы. Она помнила, как выглядела мама в тот вечер, когда её дом заполонили люди с молитвенниками в руках. Герде казалось, что она никогда раньше не была похожа на маму. Никогда, но сейчас она узнала в себе её. Не забыла Герда и Снежную королеву. Не забыла, как она была высока, стройна, ослепительна, как струились пышные меха по её острым плечам. — Тебе всё ещё холодно? — спрашивала та в их первую встречу, взъерошивая тёмные волосы на висках девушки болезненным поцелуем. Герде было очень холодно и не меньше ей было страшно, но разомкнуть эти объятия было ещё страшнее. Когда исчезла Герда, никто не отправился за ней. Город всё так же утопал в снегопаде, и только ореолы газовых фонарей во мраке служили для девушки воспоминаниями о прошлой жизни. Герда едва различала, как под санями мелькают колеи дорог. На перекрёстках ей казалось, что полозья отрывались от земли, и тогда она явственнее ощущала, как рука Снежной королевы сильнее сжимала её плечо. Было не больно, но лишь обидно от того, что в этом жесте не было ни заботы, ни бережности — только хладнокровная властность. Герда принимала это, хрупко лелея надежду, что скоро всё изменится. Герде не стало жутко, когда вой метели стал отступать перед стонами северного ветра, запутавшегося в оголённых ветках деревьев. Даже когда среди них начинали загораться прорехи ярких глаз, алкавших, жадно ловящих каждый взмах её обледеневших ресниц, она безразлично смотрела тьме в ответ. Разве есть что-то более пугающее, чем одиночество? — думала Герда, и ответ на её вопрос тут же отразился в едва различимой улыбке Снежной королевы. — Вечность, — протянула та, и Герде тут же захотелось возразить, но она не стала. Она не возражала и когда королева прикасалась к ней бледными руками, проводила льдистыми подушечками пальцев по шее, спускалась ниже, туда, где ещё теплилась жизнь. Герде хотелось этого. Она знала, что нужно стать холоднее, уподобиться той, которая не боялась одиночества, стать её десницей — столь же бесстрастной, но каждое утро понимала, что у неё ничего не выйдет. Когда Герда оказалась в замке, ей было тяжело дышать — мёрзлый воздух покалывал в лёгких, и каждый последующий вздох она делала, мучительно покрываясь стыдливым румянцем. — Ещё слишком жива, — равнодушно отворачивалась Снежная королева от алого лица Герды, и той хотелось закусить от обиды губы до крови. Каждый раз оставаясь в одиночестве, Герда принималась втирать в кожу горсти снега, надеясь стать ледяной, бесчувственной, совершенной. Каждый раз она разочарованно пыталась стереть окоченевшими ладонями своё отражение. — Недостаточно, — шептала она, заворожённо поглаживая в руках острые края зеркала. — Достаточно, — бесстрастно говорила Снежная королева, когда Герда в сотый раз без труда собирала из осколков слово Вечность. — Я не боюсь вечности, — оправдывалась она и растерянно смотрела в глаза королевы. — Боишься, просто ещё не осознаёшь этого. Когда Снежная королева целовала Герду, девушка чувствовала, что с каждым днём ей всё мучительнее прерывать эти поцелуи. И с каждым последующим Герда чувствовала, как жизнь покидает её. Не для смертных была эта снежная обитель, и она не станет пристанищем для Герды. Как опадающие лепестки роз, тихо срывались её слёзы на ледяной пол, оставляя в вечной мерзлоте маленькие воронки. Герда пыталась остановить слёзы, но не могла, да и не хотела, ведь эти воронки — всё, что останется после неё в покоях королевы. От этой мысли Герде становилось легче, но ещё больше — горестно. Когда Герда начала понимать, почему надо бояться вечности, она стала медленнее собирать из осколков любимое слово той, что восседает на ледяном троне. Она робко соединяла буквы, со скрипом сдвигая их в линию подальше от обжигающе-холодного взгляда. — Кажется, ты догадалась… — удовлетворённо улыбнувшись, королева приблизилась к Герде и приподняла край её подбородка. Так близко, что Герда перестала чувствовать своё сердцебиение. — Я хочу жить, — умоляюще повторяла Герда. Однако каждая произнесённая мольба терялась в тишине, пока озноб, порождённый морозными прикосновениями, спускался к её груди. — Я хочу жить с тобой, — повторяла она, в то время как дрожь охватывала тело Герды. — Никогда, — вторила ей вечность губами королевы. Когда перед рассветом Герда осталась одна, никто не услышал, как она разбила зеркало и собрала осколки. Когда горячая кровь окропила постель Снежной королевы, стены замка не дрогнули, не появилось трещин на её троне, не растаяли осколки с выцарапанными на них буквами. Когда исчезла Герда, никто не заметил этого, но ей самой точно так же не было до этого дела. Она лишь судорожнее прижималась к постели, в которой не было ни тепла, ни любви, но зато навечно останется она. С первыми лучами солнца Герда перестала бояться вечного одиночества.