Семейная реальность и подлинный Дом

Снова пятница. Тускло светит люстра, не особо вместительный стол накрыт малым количеством блюд. Вновь еженедельный семейный ужин. Все члены семьи (её таковой вообще с натяжкой можно было провозгласить — от семьи остались разве что название да общая фамилия) расселись по своим местам, в ожидании стрелки на часах, которая уже была близка к отметке 19:00. Мрачные лица отца и младшего сына, отрешённое и безучастное — старшего, и старательно улыбающаяся мать, тщетно пытающаяся превратить их заседание из дьявольски-строго собрания по делу в по-настоящему тёплые дружелюбные посиделки. Жаль, никто ей ещё не сказал, что этого у неё не получится уже никогда и даже не потому, что она единственная женщина в этом доме. Чёрная короткая стрелочка наконец добежала свой часовой марафон, застывая на месте. Саске тут же оторвал от неё взгляд и схватился за вилку, принимаясь спешно есть свою порцию, чтобы поскорее уйти из угнетающей гостиной в свою спасительную комнату. Хотя он и так знал, что не сможет встать из-за стола, пока не прозвучит традиционный диалог. Точнее, монолог от лица их отца. Итачи ел в своём обычном темпе, не торопясь, но и не медля. Эта ситуация уже была частью жизни, поэтому к ней оставалось только привыкнуть и не сопротивляться. Пережить — и свобода. Тихое и неуверенное «приятного аппетита» от матери проигнорировали все, кроме отца, решившего удостоить её то ли благодарным, то ли ничего не выражающим взглядом. В его глазах в определённые моменты можно было уловить только гнев и разочарование, а остальные эмоции, если они вообще были, там не отражались. — Ну, Итачи, — прожевав первую ложку, начал Фугаку в своей манере строго, — какими достижениями можешь похвастаться на этой неделе? От цепкого взгляда карих глаз Фугаку не укрылось, как Саске с силой сомкнул пальцы на рукояти ложки, весь как-то сжавшись. Тому вообще сейчас не хотелось выслушивать расхваливания брата, когда у самого учёба катится вниз по наклонной. Радовало хотя бы то, что сначала результаты спрашивали с Итачи, а потом уже переходили к нему, и можно было оттянуть неприятный и до жути обидный момент подольше. Однако если посмотреть на это под другим углом, то выходило так, что Итачи опередил его даже в этом… Не зря говорят, что когда тебя ставят перед фактом, что у тебя есть две новости: хорошая и плохая, то ты делаешь выбор в сторону радующей, оставляя огорчающее напоследок. Возможно, их отец пользовался именно этим алгоритмом действий, чтобы не так сильно расстраиваться из-за тусклых на фоне достижений Итачи успехов Саске, если те были, что случалось не совсем редко, но, когда случалось, Фугаку обычно говорил больше, чем просто молчание. — А должен? — слово было произнесено нейтральным тоном, но Фугаку всё равно воспринял это как вызов. Карие глаза в момент сощурились, глядя на старшего сына с укором, желваки грозно заходили. Как вообще смеет дерзить отцу, малец!.. — Насколько я знаю, у тебя началась сессия, — решив не заострять пока внимание на выпаде сына, уточнил Фугаку, — Есть какие-нибудь результаты? — Есть, — загадочно ответил Итачи, кивнув головой. Саске с опаской посмотрел на него, зная, что такой тон голоса у его брата либо не предвещает ничего хорошего, либо тому просто захотелось поиграть с собеседниками. Судя по собеседникам, первый вариант всё-таки был ближе к правде, — У меня незачёт по одному предмету. На несколько секунд в гостиной установилась звенящая тишина, не нарушаемая даже скрежетом вилок по тарелке. Только Саске сглотнул кусочек помидора громче положенного, да Микото выронила из трясущихся пальцев столовый прибор, со страхом глядя на Фугаку. Она всегда радовалась высоким результатам Итачи. Но, скорее всего, не от того, что действительно была счастлива за него, а от того, что её муж оставался спокоен, когда хотя бы у одного его наследника всё идеально. Микото знала, каким Фугаку может быть в гневе, а потому облегчённо выдыхала при каждом новом успехе одного из сыновей (но значительно чаще Итачи, конечно). Удачи Итачи были удобными — не более. Теперь же, когда он преподнёс такую ошеломляющую весть, внутри что-то с треском разбилось, и она, затаив дыхание, испуганно переводила взгляд с мужа на сына. И ненавидела свою слабость, то, что никак не может ни повлиять, ни успокоить Фугаку, что получалось у неё плохо ещё с самого первого дня их знакомства. Наверное, тогда стоило внимать голосу разума, который твердил, что за такого выходить замуж как минимум нелогично, ведь тот всё же имеет над тобой неосознанную власть, а не зову сердца… Саске не испугался. Только насторожился. Потому что беседа явно к хорошему не вела. Он беспокоился. Не за Итачи, нет, Саске в такие моменты вообще испытывал лишь что-то сродни эгоистичному злорадству и удовлетворению в отмщении — почему-то именно на долю Итачи падали все необоснованные обвинения в том, что он всегда на десять шагов впереди. В данный момент волнение щекотало нервы глубоко и мелко, потому что Саске осознавал, что незачёт Итачи явно не лучшим образом скажется на Фугаку, а он попадёт потом под горячую руку отца, самому-то кроме четвёрок и одной тройки выдать больше нечего. Но о последней он, наверное, благоразумно умолчит, отец и так, вон, от стресса и разочарования в своём лучшем сыне весь измотался. — Что?.. — яростно прошептал Фугаку, выдохнув через ноздри. Итачи оставался равнодушен к происходящему, Микото втянула голову в плечи, утыкаясь взглядом в тарелку, а Саске попытался вернуться к трапезе, чтобы хоть чем-то себя занять. Но не дал ему этого сделать оглушительный удар кулака по столу, отчего пришлось невольно вздрогнуть и беззвучно жевать кусок картонной на вкус курицы. Фугаку сжимал правую ладонь в нескольких миллиметрах от тарелки Саске, но на него даже не взглянул, в упор взирая на старшего, — Как ты смеешь? Ты обязан был получить высшую отметку. — Да, извини, отец, — сухо промямлил Итачи, заталкивая в себя ложку риса, — Давай вернёмся к ужину. Не порть традицию. — Нет, ты меня, кажется, не понял. А ну встань и объяснись! — Фугаку вздёрнул сына за предплечье, заставляя подняться и выпрямиться, твёрдо глядя в глаза отца. Итачи едва успел проглотить несчастный рис, — Ты мало учишься? Плохие преподаватели? Или, может, мы с матерью мало денег вбухали в твоё обучение? Это ты вот так выражаешь свою благодарность, да? М-м-м, прекрасно… — Ты не так понял, отец, — начал Итачи, стараясь правильно подбирать слова. Это умение было важно в разговорах с отцом, — Я вовсе не хотел огорчать вас… — Не хотел бы огорчать — старался бы лучше, — уже тише сказал Фугаку и всё же сел за стол, беря вилку в руки. Итачи продолжал стоять, устало следя взглядом за секундной стрелкой на больших настенных часах, словно провинившийся ребёнок, хотя не испытывал ни капли раскаяния. Это было скорее чтобы отец поумерил свой пыл и не отыгрался потом на Саске, — Не хочу тебя ни видеть, ни слышать. В свою комнату — быстро. — Что ж, спасибо за ужин, мам, было очень вкусно, — Итачи задвинул стул и двинулся в свою обитель. Он едва заметно провёл кончиками пальцев по плечу Саске, выказывая свою безмолвную поддержку. Тот раздражённо повёл плечом, сбрасывая с себя чужую руку, но жест всё-таки принял, понимая, что теперь его очередь получать выговор или «мотивацию к стремлению стать лучше», как выражался часто Фугаку. Саске наконец продолжил есть, стараясь не концентрироваться на тяжёлом молчании, сдавливающим все органы внутри. Мать уныло ковырялась в тарелке, а отец открывал закупоренную бутыль красного вина. Саске немного передёрнуло, когда бордовая жидкость полилась в бокал. Видимо, сегодня ему достанется немного больше, чем всегда, ведь не полностью трезвый отец был куда более страшнее контролирующей и здравомыслящей версии себя. — Ну, Саске, — произнёс Фугаку чуть менее твёрдо, но также строго, на грани с праведным гневом. В такие моменты казалось, что семья Фугаку нужна была лишь для того, чтобы самоутвердиться за их счёт, чтобы его боялись, чтобы почувствовать власть над остальными. Из всех его боялась только Микото, а сыновья, вдоволь прочувствовавшие страх и обманчивое уважение перед ним в детстве, теперь лишь ненавидели его и, может, немного жалели мать, что она выбрала такого изверга, а не нормального отца. Сами-то уже научились с ним жить и смирились с тем, что никогда не осознают, что такое отцовская любовь. Саске, например, отца прекрасно заменял Итачи (только в детстве, сейчас же младший Учиха утверждал, что вырос из этого и брату больше не стоит так сильно гиперопекать его), а последний в этом совсем не нуждался. По крайней мере, это то, что видела публика. Публика, потому что Итачи когда-то ходил на занятия по актёрскому мастерству. Умения и знания сохранились, как сохранилось и ощущение, что все окружающие его люди — зрители, а он — актёр, — Может, хотя бы ты сегодня порадуешь нас с матерью? — Боюсь, что нет, — невинно и тихо проговорил Саске, заталкивая в себя побольше курицы. Подбирать слова тщательно, продумывая всевозможные реакции отца, стараться не провоцировать. Быть как брат, — На этой неделе не было каких-то серьёзных работ и… — Саске, — прошипел Фугаку, залпом осушая бокал. Микото дёрнулась сказать, что с алкоголем (особенно в его возрасте и в такие нервозные моменты) следовало быть аккуратнее, но вовремя себя остановила, поджав губы. Сделала по-умному, но, к сожалению, неправильно, потому что, конечно, пусть лучше сыновья за свои провалы же и отчитываются, а она посидит молчком, и ничего ей не достанется. Давно выученный образ жизни с Фугаку, — я спрашиваю тебя: какие оценки у тебя в школе на этой неделе? — Нет, никаких нет, отец… — казалось, что Саске склонил голову чуть ниже, даже перестав жевать, но это не от чувства вины или сожаления о том, что не старался лучше, чтобы получить пятёрки (на самом деле, это желание прошло ещё год назад; тогда случилось нечто вроде выгорания, как назвал это Итачи, когда враз расхотелось делать что-либо ради признания отца, на том хоть какое-то стремление доказать отцу, что он тоже что-то да значит, окончательно пропало, оставив только желание доказать себе, что он ни чем не хуже брата), а потому, что раздумывал — после какой фразы лучше уйти, чтобы отец всё-таки не успел заняться этим вечером рукоприкладством, — Но там нет ни одной плохой, только четвёрки!.. — а вот тут пришлось соврать, что отозвалось в сердце непонятным скрежетом прямо по главному органу. Лгать Саске не любил, даже если это был ненавистный отец. Особенно если это был ненавистный отец, ведь врать — значит бояться. Но Саске умело отводил эти мысли в сторону, так никогда к ним и не притрагиваясь. — А, ну да, ожидаемо, — вроде бы, Фугаку даже насмешливо ухмыльнулся и раздражённо повёл плечом, вновь наполняя свой бокал. И что он только спрашивал? Это же было очевидно, младший в последнее время не приносит никаких хороших новостей, так что на него рассчитывать вряд ли уже можно. Всё, испортился, непригоден, — Ты же у нас вообще, так сказать, разочарование семьи! Гордишься?.. Посмотри мне в глаза и скажи, — Саске продолжал утыкаться чуть ли не носом в тарелку, замечая, что особо длинные пряди уже касаются риса, — Гордишься, сука, спрашиваю?! — он грубо взял Саске за подбородок, сдавливая щёки и не позволяя дожевать курицу, — Хоть бы раз что-то показал, дал бы повод гордиться, в конце концов! И всё равно, сколько ни воспитывай — остался всё той же мямлей. Посмотри на себя, отродье… Ты ходишь по улицам, в школе и вот так позоришь нас с матерью, да? Результатов — никаких. Ты хоть учишься? Или так, ходишь в школу, чтоб за тебя мать потом на собрании краснела, да? Ах, конечно, тебе лишь бы всё назло сделать нам, твоим родителям. Это такая благодарность за то, что тебя вырастили, воспитали, выкормили, одели? Спасибо, Саске, очень приятно… А волосы какие отрастил!.. Как педик, чёрт тебя дери! Да на тебя уже смотреть противно, ты ещё давай, начни ресницы подкрашивать и ногти делать. Чтобы мы с матерью совсем опозорились. Ну же, давай! «А Итачи, между прочим, и так ногти красит…» — промелькнуло в голове у Саске, но тут же пропало, перекрытое более сильными чувствами. — Знаешь что? — почти выплюнул младший в лицо отцу, ничуть не смущаемый тем, что удача сейчас совершенно не на его стороне, — Я не обязан отчитываться перед тобой. Можешь успокоиться, ты не вызываешь у меня ни капли страха. А ведь ты стремился к противоположному… как жаль. Но всё, отец, я не буду больше поддаваться на твои манипуляции. Ищи себе другие способы самоудовлетворения, а если нет… то, ладно, как хочешь, но я дам тебе отпор. Я уже не тот маленький глупый шестилетний мальчик, которым можно было помыкать, как угодно. Всё, отец, твоя власть испарилась так, словно её и не бывало. Первое время после этой шокирующей тирады все отходили. Саске внезапно понял, что только что выдал против собственной воли. Захлестнувшая обида и давно таившаяся злость на отца сейчас торжествовали, празднуя свою победу, а под их ногами лежал растоптанный в мясо самоконтроль, которого так грязно унизили, что силы подняться отсутствовали напрочь. А ведь говорил Саске его внутренний голос лучше работать над ним и самодисциплиной. Эти навыки сейчас крайне пригодились бы. Микото рядом вся тряслась, стараясь не издавать ни звука. Она даже выпустила из парализованных пальцев вилку, чтобы ненароком не стукнуть металлом о керамическую тарелку, издав звонкий звук. Такая ссора в их доме происходила впервые, и что делать в такие моменты — неизвестно. Молчание — всегда твой верный спутник и помощник. Кажется, у Микото это было сродни девизу по жизни. Даже Итачи за углом притаился, насторожившись. Никогда ещё Саске не показывал таких ярких вспышек агрессии, тем более что это было как минимум безрассудно в сложившейся ситуации. Он бы даже сейчас выбежал из своего укрытия на защиту драгоценного младшего брата, однако проклятый интерес пресекал все попытки вырваться наружу. Снова, всё происходит как в театре, только теперь Итачи выступал в роли наблюдателя, а зрители — в роли актёров. И такая смена расклада ничуть не уменьшила чистый азарт. Звонкая пощёчина отрезвила всех участников и соучастников мероприятия. Шлепок отразился отзвуком по всей квартире, а на Саске он остался румяным красным следом с едва заметными маленькими ссадинами. Он грохнулся вниз, не удержавшись прямо, не совладав с ослабевшими вдруг ногами. Фугаку то сжимал, то разжимал порозовевшую ладонь и выглядел то ли удовлетворённым, то ли пока не осознающим всего своего действия. Итачи вышел в свет, отправив сообщение «Мы скоро будем, жди» абоненту, чат с которым был у него открыт, захватил с собой поясную сумку с деньгами и прочими подручными средствами, поднял Саске с пола за локоть, шепнув ему тихое: «Вставай, пойдём», и вышел с ним, шокированным и пребывающим в прострации, из квартиры, прихватив с вешалки куртки обоих. Микото в тот момент на них почти обиделась за то, что бросили её с разъярённым Фугаку один на один. Подъездная прохлада остудила голову, немного распутала клубок мыслей и втолкнула в реальность. Саске шумно выдохнул, выдёргивая руку из осторожного захвата, и провёл ладонью по лицу, стараясь не сильно морщиться от неприятного покалывания в левой скуле. Всё-таки отец и вправду не жалел на него сил, ударил с чувством, выплёскивая все накопившиеся эмоции. Наглядный пример семьи, в которой дети создавались для снятия стресса. — Накинь, — деланно-равнодушно посоветовал Итачи, протягивая Саске его джинсовую куртку. Тот посмотрел сначала с недоумением, а следом в его глазах что-то щёлкнуло, и он принял одежду из рук брата, просовывая руки в рукава, — Неслабо он тебя. — Угу, — угрюмо отозвался младший, уже спустившись на один лестничный пролёт. Не думать о произошедшем получалось с трудом и лишь потому, что Саске прикладывал к этому множество усилий. Самокопанием заниматься сейчас не улыбалось, потому что настроение и так упало ниже плинтуса, что Саске готов был срываться на каждом заговорившем с ним, поэтому ограничиваться приходилось короткими отрывистыми фразами. А вообще, Саске не знал, куда они направляются, но догадывался. И если он мыслит в правильном направлении, совсем скоро его настроение всё-таки поднимется и будет доходить до отметки «пойдёт, но придушу любого, кто сделает что-то не так», выше которой не поднималось никогда. — Ты как? — спросил Итачи, следя за тоном голоса, чтобы тот не дал и повода думать, что ему и правда интересно состояние брата. — Нормально, — сухо оповестил Саске. Такое удобное и универсальное слово, пригождается в большинстве случаев. Скажи его — и от тебя отстанут. Саске пользовался им ежедневно, потому что это был единственный способ отвязаться от людей, считающих своим долгом узнать его самочувствие. Делиться с кем-то такой информацией — равносильно предательству самого себя. На это есть множество причин, но ключевая — Саске просто до костей принципиальный человек. — Мы идём к Наруто, — сказал Итачи, поджимая тонкие губы. Дежурный ответ Саске немного царапнул какую-то чувствительную точку в груди, но Итачи в душе лишь грустно улыбнулся и замял это сжимающее ощущение. Стоило уже привыкнуть к очередной однообразной отмазке на свой чуть ли не сотый искренний вопрос, какие Итачи задаёт крайне редко. Уличные сгущающиеся сумерки успокоили суету внутри, окончательно прогнали неприятные мысли и, кажется, даже с гостеприимством встретили обоих. Темнота — друг молодёжи. — Нам некуда больше идти, это было очевидно, — раздражённо съязвил Саске, отрывисто выдыхая. Вот и его истинная сущность пробирается через выстроенные потом и кровью баррикады выдержки и напускного безразличия. Хотя, что уж говорить, главная крепость самоконтроля недавно позорно пала в битве с провоцирующим соперником, об остальных и говорить нечего, — Чёрт. Дай закурить, а? Итачи послушно достал из сумки помятую коробочку, выуживая оттуда две сигареты, одну подставляя ко рту Саске, чтобы тот схватил её своими розовыми губами, а вторую зажимая между своих губ. Огонёк зажигалки вспыхнул одним маленьким язычком и медленно подлетел ко рту старшего. Тот поджёг сначала свою сигарету, а потом наклонился к брату, оказываясь в чрезвычайно опасной близости, и прикурил ему прямо от кончика своей сигареты, не выпуская ту из плена своих очаровательных губ, заглядывая в сощурившиеся в презрении вперемешку с удовлетворением тёмные глаза. Итачи вынул пальцами никотиновую палочку из своего рта и неосторожно-расслабленно выдохнул ментоловый дым точно в лицо Саске, усмехнувшись: — Да уж, что же это я за старший брат такой. Вон, чему учу. Саске промолчал, лишь недовольно скривившись. Так всю остальную дорогу и провели: в комфортной и живительной тишине, созерцая темнеющее небо с россыпью звёзд на нём и выдыхая друг другу ядовитый дым в глаза, что те начинали слезиться, и пинали друг-другу попадающиеся по дороге камешки, практически играя в мини-футбол. Только вот ни имитированный мяч, ни горе-игроки для этого занятия не подходили. Их жизнь для футбола не подходила. Ведь смысл их жизни — быть гордостью отца. Но теперь смысл жизни был утерян, как и возможность когда-то стать «сыном своего отца». И, на самом деле, жить бессмысленно стало гораздо легче. Получилось хоть вдохнуть полной грудью. Кажется, это называют «свободой»?.. Коричневая пятиэтажка выросла незаметно, но так привычно для обоих. Её обшарпанные стены с облупленной в некоторых местах краской создавали в унылой обстановке души с крупной долей разрозненности комфорт и уют, зажигали некогда потухший очаг. Возле него грелись истерзанные сердца, находили пристанище насильно замороженные личности и просто любили заботливые одинокие сущности. В подъезде пахло чем-то отвратительным и стухшим, что рвотные позывы кружились на подходе, стены были разукрашены странными надписями, граффити, а то и просто вандализмом, металлические дверцы почтовых ящиков либо были жестоко помяты, либо и вовсе отсутствовали, на подъездном подоконнике одиноко лежит забытый кем-то из жильцов буклетик с заголовком «Наркотикам — нет!» Идиллия, ничего не скажешь. Потому что это старое загнившее место — единственное место, где комфортно находиться. Но здесь, скорее, из-за человека, который тут обитает. Палец аккурат лёг в маленькую чёрную кнопку звонка. За жёлто-деревянной дверью послышалась заливистая соловьиная трель (впрочем, весьма раздражающая, разъедающая последние оставшиеся нервные клетки), а вслед за ней и топот босых стоп о липкий ламинат с протяжным «Иду!» Саске сунул руки в карманы своей джинсовой куртки, потягиваясь на носочках от нетерпения. Итачи мельком взглянул на него, облегчённо улыбаясь, потому что видеть брата таким ребёнком (каким он и должен быть, соответствуя своим пятнадцатилетним годам, а не рано выросшим) — отрада для уставшей души. Из-за этого в районе левой грудины что-то приятно кололо и трепетно сжималось. На глаза, может, и наворачивалось бы что-то, кроме маниакального желания защитить и скрыть от всех бед в этой обветшалой однушке, если бы не давнишний запрет на слёзы от заботливого отца. Память, вероятно, благополучно забыла обо всём, но вот сердце помнит всё. Эта привычка остаётся с ним и по сей день — думай теперь, вредная ли, безобидная ли. Дверь со щелчком отворилась, и Наруто, напевающий себе какой-то неопределённый мотив под нос, раскрыл её нараспашку. — Воу-воу-воу, какие люди в Голливу!.. — не успел добить «каламбур» Узумаки, как темноволосая макушка безмолвно ткнулась ему в грудь. Саске вдыхал запах белой майки, постепенно успокаивая все свои бушующие внутренние миры, и конкретно расслаблялся. Ну, вот и всё, прибыли. Станция — Дом. Наруто сначала недоумённо похлопал глазами, а затем всё-таки осторожно примостил свою ладонь на мягкие волосы, хаотично почесал их и сложил подбородок на темечко, — Ну… это, самое, может всё-таки зайдёте внутрь?.. А то с порога как-то некрасиво. Узумаки попытался аккуратно посторониться вместе с всё также застывшим и молчащим Саске, чтобы Итачи было место пройти. Старший Учиха тепло, но еле заметно приподнял уголки своих розовых тонких губ и переступил порог — грань между суровой реальностью и скромной, живой на эмоции обителью, куда хочется возвращаться из раза в раз. Потому что здесь ты волен делать то, что считаешь нужным, а не то, что считают нужным окружающие тебя люди; потому что здесь ты в праве снять с себя напряжение, скинуть с плеч тяжёлый груз и заявить о том, что, как, кто и почему тебя изводят и не дают сосуществовать; потому что в этом месте тебе всегда рады и ждут твоего возвращения. — Чай, кофе?.. Танцевать уж не буду предлагать, — попытался отшутиться Наруто, но получалось слабо. Саске всё ещё согревал своим дыханием торс, руки Узумаки успокаивающе гладили по сутулой костлявой спине. Так, будто чувствовал саму проблему на подсознательном уровне, будто знал всё наперёд, будто был с Саске одним целым, что и слова не требовались вовсе. Круговые движения Наруто обладали удивительно-целительным эффектом, Учиха разомлел и унял свой зверино-агрессивный взор, — Или чего-нибудь покрепче? — Последний вариант, — хрипло промямлил Саске, упираясь теперь щекой, чтобы можно было видеть и брата, интеллигентно присевшего на край одноместной продавленной кровати. Старший Учиха иронично вскинул бровь, выражая скепсис насчёт этой идеи всем своим нутром, однако Саске лишь показал ему язык. — Замечательный выбор, прошу, присаживайтесь, — Наруто усадил Саске рядом с Итачи и вышел, напоследок грациозно поклонившись и проговорив слащавым голосом: — Ваш официант к вашим услугам. Ожидайте не более двух минут. Саске откинулся назад, ощущая головой мягкую прохладную ткань подушки. Мышцы обмякли, веки прикрылись, давая красным от перенапряжения глазам расслабиться. Мысль о сне в спокойной квартире приласкала, побуждая к действию. Уголки тонких губ расползлись в блаженной улыбке. Запах хозяина кровати отпечатывался в носу, даря незабываемое умиротворение. И что-то наподобие желания жить. — Саске, — едва слышно окликнул Итачи, не надеясь на ответ. Он в принципе и сам не знал, о чём хотел спросить, но такой непривычный вид брата, которого очень хотелось сравнить с расцветшим цветком в этот момент, приливал к сердцу нежность и душистую весну. Итачи был благодарен Наруто. И за себя, и за Саске, и за отдушину, что привносит в их жизни это место. — М-м-м, отвали, — наигранно-недовольно промычал младший. Устоявшуюся эйфорию нарушать не хотелось, позволить такое Саске мог только человеку, гремящему сейчас стаканами на крохотной кухне. Наруто влетел в спальню и поставил норовящие выпасть рюмки на прикроватную тумбочку. — Вот, водка… Из высших сортов пшеницы! — гордо продемонстрировал Узумаки и начал отковыривать клейкую плёнку, обмотанную вокруг крышки, но вдруг спохватился, — Только учти, Саске, тебе не больше двух рюмок! Не дорос ещё. — Не беспокойся, его уже с первой обычно везёт, — отмахнулся Итачи, усмехнувшись, и подначил брата. — Итачи! — нахмурился Саске, скривив презрительную гримасу. И, не жалея силы, пнул обоих пяткой по коленной чашечке: первого за напоминание о возрасте, а второго за явное дело. В следующий час стояло что-то странное, неописуемое, эмоциональное и с запахом перегара. Пил только Саске (Наруто не подключился к пьянке для того, чтобы точно знать где, когда и как надо будет помочь, а Итачи просто из принципа — комплекс старшего брата, обязывающий постоянно заботиться о своём младшем, в такие минуты «потери бдительности» особенно, сделал своё дело), растягивая положенные ему две рюмки на эти несчастные шестьдесят минут непрекращающегося потока слов, мата и хриплого срывающегося голоса. Сыграли почти детская, несколько лет вынашиваемая обида на отца, небезызвестный юношеский максимализм и высокий градус алкоголя. Редко бывали моменты, когда тебя реально слушали, внимали каждому твоему слову и смотрели с одобрением на все твои пьяные слабости, а потому стоило ловить шанс. Наруто опирался спиной о бортик кровати и перебирал тёмные волосы, в комнатном сумраке отливающие синим под светом уличных фонарей, всё также располагая макушку Саске у себя на тёплой (родной) груди, пока у того изо рта лилась невнятная ересь. Итачи расположился на постели (всё-таки сидеть на полу было ниже его достоинства, и он не мог позволить себе опуститься, хоть и не считал себя высокомерным человеком), время от времени зарываясь носом в светлый затылок, который находился точно напротив его лица. Испытывались чувства неземные, превосходные, трепещущие душу, невероятные, дающие возможность дышать свободно, а не скованно. Очередная тяжёлая рабочая неделя подошла к концу, а значит, они заслужили сделать передышку. Этот вечер открыл второе дыхание, позволяя двигаться дальше. Когда за окном окончательно стемнело, поднялся ночной северный ветер, цветные листья посыпались с полураздетых деревьев и кружились в свете высокого фонаря, а Саске уснул, обвив оккупированное тело Наруто всеми своими конечности, они перебрались на узкую одноместную кровать. Саске пришлось и вовсе закинуть на себя целиком. Размеренные поглаживания по расслабленной спине, кажется, усыпили его ещё больше, и он, сладко причмокивая, тыкался Узумаки в смуглую шею, которая покрывалась мелкими мурашками. Итачи подвинулся к стенке и, дождавшись, пока Наруто со своей ношей уляжется, заграбастал его ближайшую руку в свой плен, прижавшись к ней щекой и разминая её мышцы. Комфортная тишина укутывала в пуховое одеяло и напевала колыбельные. — Кажется, нам влетит от отца, когда мы вернёмся, — равнодушно оповестил Итачи, слушая два практически синхронных дыхания под ухом. — А вы не возвращайтесь тогда, — пожал плечами Наруто и внезапно беззаботно и совершенно задорно рассмеялся. Итачи согласно улыбнулся, в мыслях сразу отметая эту безумную идею, обещая себе никогда не задумываться над этим предложением, потому что, если задумается, отказаться от него уже не сможет. Он прикрыл глаза, засыпая под сладкий смех чуть выше. Ведь, как известно, утро вечера мудренее…