9. Первое расставание
Какаши расправил плечи и принялся ожесточать свое сердце. Он должен был сделать это; ради безопасности Ируки, ради своего собственного спокойствия, он должен был создать границы между ними. Провести линии. Оттолкнуть его как можно дальше. Опять? — раздался из глубины его сознания тоненький голосок, который, казалось, принадлежал маленькому мальчику, который просто хотел любить кого-то, просто хотел держать Рука-тян за руку, пока они медленно шли по задней части двора Умино, рассматривая высокие цветы и наслаждаясь солнечным светом. Да, опять. Взрослый Какаши был убежден в необходимости этого, потому он жестоко похоронил это воспоминание. Мир был опасным местом; вероятность того, что Какаши погибнет при исполнении служебного долга, была очень высока. Он просто… не хотел причинять боль Ируке, но ему придется это сделать, чтобы сохранить его в безопасности. Поэтому он должен отпустить их. Это было необходимо. Какаши мог выглядеть ленивым, хитрым человеком, который предпочел бы весь день читать «Ича Ича», чем заниматься управлением и защитой Конохи, но он очень серьезно относился к своим обязанностям. Он был очень удивлен тем, с какой легкостью Ирука подобрался к сердцу великого Шарингана Какаши. Это, мягко говоря, отвлекало. Он всегда любил Ируку; он знал это, это был один из его самых глубоких секретов, почти посторонняя истина, которая, казалось, жила между ними. Это заставляло Какаши внутренне сжиматься: что убийца может знать о любви? Казалось, Ируке было очень легко любить; чем больше он любил, тем больше любви ему приходилось отдавать. Посмотрите, как он относился к Наруто, со смесью поощрительной заботы и забавной гордости; Какаши считал это не иначе как чудом. Какаши, в свою очередь, обнаружил, что бережет свою любовь и дарит ее лишь по мелочам. Такова была его природа — быть таким самозащитником. Но он отдавал Ируке все, что мог, и сенсей знал это; Какаши не нужен был Шаринган, чтобы увидеть это в его глазах, и если Ирука пришел к такому выводу, то насколько трудно будет врагам Какаши сделать то же самое? Тогда Ирука станет очень легкой мишенью. Поэтому ему пришлось сделать выбор, как он всегда делал в бою; иногда необходимые решения причиняли боль. Но они были шиноби. Они переживут это. — Привет, — широко улыбнувшись, поприветствовал его Ирука, спрыгнув с дерева. Это было «их» место, уединенное, возле довольно широкого ручья, в нескольких кварталах от Конохи. Ирука уже расставил вокруг множество тонких чакра-проводов, на случай если кто-то подберется к ним слишком близко. В этой сети ловушек было только одно небольшое отверстие, о котором знал сам Какаши. — Как дела? Он снял рубашку, еще больше подрумянившись в теплый летний день; откинул назад голову и посмотрел в лицо Какаши, все еще широко улыбаясь. — Привет, — коротко ответил Какаши, игнорируя желание встать на колени и прижаться ртом ко рту Ируки, чтобы попробовать вкус ягод, которые тот с удовольствием ел из маленькой корзинки, стоящей у него под рукой. Какаши окинул взглядом бурлящий поток ручья и тоже стянул с себя рубашку. Он наверняка бы обгорел, а Ирука намазал бы его успокаивающим гелем и смеялся, пока умелые руки того гладили бы Какаши по лопаткам… Нет. Так не пойдет. — Что случилось? — Глаза Ируки были обеспокоены, когда Какаши коротко встретился с ними взглядом. — Какаши? — Жизнь шиноби сопряжена с большими трудностями, — серьезно начал Какаши, что было далеко от его обычного небрежного тона. Ему пришлось занять мысленную позицию, очень близкую к образу мышления АНБУ. Безжалостный; он должен быть безжалостным. — Никогда не знаешь, когда можешь потерять того, кого… — он прервался и поджал губы. — Кого-то важного для тебя. Поддерживать близкие связи не очень хорошо, потому что, хотя это и гарантирует твою преданность своей стране, это также забирает твои эмоции и… — Ты меня бросаешь? — Ирука невозмутимо прервал его и отправил в рот еще одну ягоду. Какаши моргнул и повернулся, чтобы посмотреть на него. Ирука смотрел на него ясными, невозмутимыми глазами. — Да. — Голос Какаши был тверд, и он снова отвел взгляд. Он не уступит, даже если Ирука будет умолять. Или даже заплачет… не то, чтобы Ирука плакал, он точно не позволит себе этого (хотя однажды он признался, что плакал из-за Наруто, но решил, что этому способствовал огромный сюрикен в его спине), но Какаши должен был приготовиться к любой эмоциональной реакции… даже если Ирука вел себя ужасно спокойно по отношению ко всему этому. — Хм-м. — Теперь Ирука хрустел яблоком. — Понятно. Крепкий. Сильный. Спокойный. Какаши решил быть всем этим и даже больше, это было необходимо; но это решение начало таять, как лед под летним солнцем: когда внезапно наступившая тишина затянулась, он бросил быстрый взгляд на Ируку, который склонил голову, скрыв лицо от взгляда Какаши; его пальцы угрюмо пощипывали несколько травинок. — Ирука. — Какаши в мгновение ока оказался рядом с ним, подперев подбородок рукой. — Иру… Ирука схватил его за запястье, и Какаши внезапно оказался летящим в воздухе; он приземлился в воду и был примерно на десять футов ниже поверхности, когда начал размышлять о том, как Ируке удалось заставить его потерять бдительность. Это было именно то, чего он пытался избежать, серьезно. Яркий солнечный свет, проникающий сквозь воду, затмил стройную фигуру Ируки, нырнувшего следом. Какаши с недоумением наблюдал за ним; Ирука плавал гораздо лучше, чем он, и только за то, что он бросил его в воду, Ируке пришлось бы его спасать; по-детски Какаши пожелал себе быть как можно тяжелее. Посмотрим, понравится ли ему это. Он продолжал задерживать дыхание и позволял себе тонуть, пока Ирука решительно плыл вниз к его позиции. Идиот, рычал на него Ирука, и как только приблизился, поцеловал его, пуская пузыри между губами. Какаши ответил на поцелуй, облизывая его язык и глотая много свежей воды. Ирука схватил его под мышки (Какаши извивался, он боялся щекотки) и сильными пинками поднял его на ноги. Как только они всплыли, Какаши выплеснул струю воды ему в лицо, и Ирука положил руки на голову Какаши, окуная его еще раз. — Ты идиот, — повторил он, пока они плыли по воде. — Я знаю о жизни шиноби. Не знаю, заметил ли ты, но я сам им являюсь. Не каждый может стать великим Копирующим ниндзя, но… близкие связи очень важны. Ты становишься сильнее, когда они у тебя есть, — закончил он почти неубедительно. Какаши, как всегда, завороженно смотрел на то, как вода капает с его волос и ресниц. — Я знаю об опасностях, — продолжал Ирука более твердым тоном и одарил его взглядом, который был очень эффективен на мелких нарушителях спокойствия, творящих свои гнусные обязанности. — Неужели ты думаешь, что я никогда не думал о них? Думаю, постоянно. И… и я все равно выбираю тебя. Ты сумасшедший, и я сам волнуюсь каждый раз, когда тебя нет, но если ты хочешь расстаться, я предлагаю тебе найти причины получше этих. Ты всегда был таким глупым, — закончил он со вздохом. — Если ты думаешь, что я позволю тебе продолжать, поскольку в тебе нет и толики здравого смысла, очевидно, ты не очень хорошо меня… — Пытаешься утопить меня, — заметил Какаши. — Это веская причина. — Он усмехнулся в ответ на жесткий взгляд Ируки, внезапно почувствовав себя довольно беззаботно. Ирука не отпустит его; что ж, придется смириться с этим, ведь Ирука был упрямее Акиты и мог попытаться вбить в Какаши немного ума. Хотя обычно он не стал бы ловить Какаши, чтобы сделать это, но он все равно приложил бы к этому весьма забавные попытки. Это был Ирука, в конце концов. — Ты застрял со мной, — заявил Ирука и поплыл к берегу. — Смирись с этим. — Хорошо, — сказал Какаши, глядя вслед удаляющейся фигуре. — Но ты должен закончить меня спасать, Ирука-сенсей!10. Первый Последний
Какаши пытался дышать, но раскаленный воздух обжигал легкие; друзья и соотечественники падали вокруг него во время битвы, а его Шаринган болезненно пульсировал. Через несколько мгновений он станет бесполезен, и один из врагов медленно проведет окровавленным мечом по его шее. Какаши сжал кулак, чувствуя, как молния мерцает на его пальцах. Пусть приходят. Шаринган Какаши, сын Белого Клыка, последний из клана Хатаке, возьмет их. Заберет их всех в ад. Он отвел взгляд в сторону, и молния затрещала в его ладони. — Нет, — застонал кто-то измученным, душераздирающим голосом, и Какаши понял, что это был он сам. Его концентрация ослабла, и чакра, казалось, вытекала прямо из тела, заставляя его пошатываться. Его Ирука лежал на земле, окровавленная грудь судорожно вздымалась, глаза были открыты и смотрели в пустоту. — Ирука. — Он не знал, как оказался на коленях рядом с Ирукой, руки перебирали его холодные пальцы. — Ирука. — Все в порядке, — прошептал Ирука, и кровь запузырилась у него на губах. — Все в порядке. — Нет. — Какаши наклонился, пытаясь согнуться и подхватить его на руки, но он был слаб. Ему удалось лишь прижаться лицом к остаткам жилета Ируки, чувствуя, как теплая кровь размазывается по щеке. — Я… я люблю тебя. — Я люблю тебя. — В голосе Ируки, казалось, прозвучала улыбка. — Какаши. Проснись. Какаши дернулся, но кто-то удержал его. Он полностью очнулся, оба глаза широко раскрылись, и он вцепился в руки Ируки. Шаринган жадно тянул его чакру, и что-то скользнуло по его лицу; он едва не сломал запястье Ируки, прежде чем понял, что это была маленькая повязка на глаз, купленная Ирукой для него, и которую он носил всякий раз, когда ложился спать. Должно быть, она соскользнула во время его метаний. — Хочешь воды? — спросил Ирука и, не дожидаясь ответа, выскользнул из постели. Какаши вытер лоб тыльной стороной ладони и поправил повязку, затем потратил несколько мгновений на то, чтобы переложить подушки, чтобы было прохладно. Когда Ирука вернулся, он был совершенно спокоен и с благодарным бормотанием принял стакан. — Ты хочешь поговорить о своем кошмаре? — спросил Ирука, укладываясь обратно в постель и натягивая легкую простыню на их тела. Была середина лета, и дневная жара не спадала до самой ночи. Какаши замешкался, прежде чем ответить, и поставил пустой стакан на пол рядом с футоном. — Была битва. Я видел, как ты умирал, — сказал он прямо и поджал губы. Ирука молчал долгое мгновение. — И это было ужасно для тебя. — Его голос был почти без эмоций. Какаши повернул голову на подушке и сосредоточился на бледных линиях его лица в темноте. — Да. Потому что это не невозможно. Что-то подобное может произойти. — Я знаю. Снова воцарилась тишина, на этот раз надолго, скользнув тяжелыми пальцами по сложенным кучкам их одежды, стопкам «Ича Ича» и справочников на узком письменном столе, который они делили. Какаши и не подозревал, что жить с кем-то может быть так просто. Конечно, некоторые люди по-прежнему провожали их долгими неодобрительными взглядами, потому что в скрытой деревне секретов не бывает. Однажды его вызвали в кабинет Хокаге из-за анонимной жалобы на их «неестественные отношения». Цунаде посмотрела на Какаши сердитыми золотистыми глазами и сказала: «Ты кому-нибудь причиняешь вред? Нет? Ты отказываешься от своих обязанностей? Нет? Тогда иди. У меня есть другие дела. Глупые люди, тратят мое время. Один из моих лучших шиноби, конечно же, он неестественный! Если они хотят увидеть сумасшедшего Хатаке, — проворчала она, — тогда, возможно, им стоит попробовать отобрать у тебя этого сенсея Академии. Это место, вероятно, взорвется или что-то в этом роде». — Она вдруг оказалась глубоко заинтригована такой перспективой. — «Хм-м. Возможно, это не такая уж плохая идея…». Но жить с Ирукой было хорошо. Какаши это нравилось. Они часто спорили (в основном Какаши начинал, потому что ему нравилось мириться), бывало, что один или оба были слишком усталыми или слишком искалеченными для секса, но ему это нравилось; в такой жизни, как его, нужно было брать все удобства, которые можно было получить, и он хватался за них обеими руками. Он почувствовал, как пальцы Ируки впились в его, и быстро сжал их. — Да, это может случиться. — Ирука говорил очень осторожно, и Какаши глубоко вдохнул и выдохнул. — Мы не можем сделать ничего, чтобы изменить эти возможности. Какаши снова сжал пальцы. Он не хотел думать об этом, но Ирука, вероятно, будет размышлять об этом всю ночь; это был его способ справиться с этими мыслями. — Ты сказал, что любишь меня, — пробормотал Ирука, и Какаши замер. Он… он произнес эти слова вслух? Ирука засмеялся, низким и восхищенным смехом. — Все в порядке. Я не буду использовать это против тебя. Во всяком случае, сейчас. — Я… — Расслабься. — Ирука отпустил его руку и прижался к его боку. Волосы щекотали нос Какаши, и он пригладил выбившиеся пряди, затем провел рукой по теплому плечу и руке Ируки. На мгновение он прижал ладонь к груди Ируки. Никакой крови. Только сильное биение сердца. Он испытал необъяснимое облегчение, хоть кошмар и закончился, и притянул Ируку еще ближе. — Любовь подобна кунаю, — абстрактно сказал Ирука. Что это вообще означало, задался вопросом Какаши. — Если я завтра умру, — продолжал Ирука очень мечтательным голосом, губы двигались напротив кожи Какаши. — Тогда я буду знать, что кунай всегда будет частью тебя, и ты сможешь его использовать. Верно? Использовать, чтобы выжить. Так же, как это сделал бы и я. — Только шиноби может использовать кунай как метафору любви, — полунасмешливо прошептал Какаши; тело Ируки прижалось к его, когда он засмеялся, а затем он, казалось, заснул с завидной быстротой. Какаши обнял его и сказал, прижавшись к его уху: — Твоя метафора действительно дерьмовая. Но я понял. — Хорошо, — внезапно пробормотал Ирука, испугав Какаши. — Теперь спи.