Принцесса выбирает дракона

Таня, подхватившая под руки сгорбленную Верину фигурку, первым делом помогла ей дойти до ванной и умыться. Пока Вера бестолково всхлипывала, содрогаясь от рыданий на холодном бортике ванны, она зачерпывала ладонью чуть тёплую — чтобы нежную кожу не обжечь — воду и растирала Верино лицо. Та позволяла Тане все эти манипуляции проводить, словно трёхлетка принимая заботу взрослого как неотвратимое и должное: опустив безвольно руки и подставляя ей лицо, не прерывая хлюпаний носом. – Кто ж тебя так разукрасил? Не ототрёшь, – причитала себе под нос Таня, смывая разводы от теней и туши, смешавшихся с солью слёз. Вера потянулась к баночке импортного средства для умывания и молча протянула Тане. – Хос-споди, – буркнула та, близоруко прищурившись и тщетно пытаясь вчитаться в английские надписи на этикетке. – Давай лучше мылом, сейчас как мигом всё… Вера капризно сморщила носик, совсем не воодушевлённая перспективой растирать лицо, словно наждаком, щиплющим глаза мылом, после которого бархатистую кожу стянет трескающаяся сухость. Вера вытащила из тумбочки под раковиной пару ватных тампонов и, забрав у Тани бутылочку, принялась не глядя в зеркало стирать косметику. Слёзы продолжали бежать по лицу, застилая взор. Глаза царапали комочки ссохшейся туши и подводки — даром, что дорогих иностранных брендов, а веки песок скребёт совсем как после дешёвенькой «Ленинградской», — и Вере стало вмиг так тяжко и обидно, что разрыдалась ещё горше, роняя голову на ладони. – Ну, всё-всё, – Таня порывисто обняла её за плечи, поглаживая мягкой ладонью по голове. – Ну чего ты, Верушка? — и столько в её голосе было какого-то материнского сострадания, что в сердце Вере точно спицу раскалённую вонзили, провернули безжалостно, старый едва затянувшийся рубец по шву вспарывая. Вера уткнулась ей лицом куда-то в мягкий живот, закутываясь в ласковое тепло объятий. Вдохнула смесь ароматов порошка, выпечки и неизменной Таниной «Красной Москвы». Таня приговаривала ещё какую-то бессмысленную успокаивающую чушь, гладила Верины волосы и позволяла выплакать всё наболевшее — и спроси Веру кто, о чём плакала сейчас, сама она потерялась бы с ответом: обо всём и ни о чём конкретном. И мир для Веры сузился внезапно до пределов этой тесной ванной комнаты. Здесь, окутанная Таниной заботой, сгорбившись под гнётом пережитого за слишком долгий день, Вера могла наружу выпустить собственную уязвимость, которую и без того уже давно боялась нечаянно расплескать. Этой уязвимостью на самом деле полнилось всё Верино существо под тонким льдом показной выдержки. И штормило это море человеческой слабости внутри иногда так, что под сокрушительными волнами рисковали разбиться хрустальные стены и без того тяжело давшегося самоконтроля. – Пойдём, поспишь, утро-то вечера мудренее, – аккуратно вытирая Верино лицо полотенцем и стараясь не задеть ссадину на щеке, позвала Таня. – Леонид Георгиевич вспылил, он у тебя человек тяжёлый, Верочка… А вы завтра просто поговорите спокойно, и всё пройдёт. Вера её слова не убеждали и убедить не могли; она скептически поморщилась и отвела взгляд в сторону. Тане (во всяком случае пока, потому что осведомлённость домработницы — вопрос короткого времени) неведомо, каков на самом деле истинный расклад ситуации. – Ну, сбежала ты погулять, – продолжила увещевать Таня, опустив ей на плечо ладонь и заглядывая в лицо. – С кем не бывает-то? Молодость-глупость… Вера подняла на неё обречённый взгляд и потрясла головой. Сейчас, в это же самое время, пока они сидят в ванной, отец со слов встрявшего, как кость в горле, Пчёлкина узнаёт, что Вера совсем не просто сбежала погулять. Она заслонила рукой лоб. Забылась в беспокойном сне только под утро. То и дело просыпалась: тяжёлая голова трещала, от бессовестно просачивающегося сквозь занавеску дневного света резало в глазах. Проснувшись в очередной раз и бросив бестолковые попытки снова погрузиться в сон, Вера открыла глаза, уставившись в потолок. Утро за окном стояло седое, белёсое, тонувшее в поволоке плотного тумана. Хмурое утро; за такие осень принято не любить. Сырость почти могильная до костей пробирает, и ни просыпаться не хочется, ни окунаться лицом в уличную промозглость. Только оно, это утро, всё равно берёт тебя за шкирку и швыряет с размаха в бесконечную рутину — шевелись, мол. За окном послышался ровный звук мотора отъезжающей машины. Вера обессилено поднялась и глянула на улицу: машина отца, шурша гравием, ползла по подъездной дорожке прочь от дома. Тяжко вздохнула, когда воспоминания прошлой ночи всей своей неотвратимостью обрушились на неё. Опустилась на стул возле рабочего стола и уронила лоб на холодные ладони. Мама на фотографии задорно смеялась, не подозревая, что произошло несколько часов назад. Отец уехал — это хорошо. По крайней мере, можно спуститься вниз и хотя бы позавтракать: со вчерашнего дня ничего во рту не держала. А ещё нужно позвонить Лизе – неизвестно, знает ли та вообще, где Вера. На кухне суетилась Таня, которая, обеспокоенным взглядом окинув появившуюся Веру, поставила перед ней чашку с горячим чаем и парой бутербродов. Вера схватилась за тёплые стенки фарфора, будто хотела замерзающие пальцы отогреть. – Спасибо, – охрипшим голосом тихо поблагодарила, отпивая глоток тёплой жидкости. В глаза будто песка насыпали; она с силой пару раз моргнула. Не помогло. Таня осторожно опустилась на стул напротив. Вера оглядела её: светлые волосы с проседью забраны в тугой строгий пучок, бледно-голубые, какие-то застиранные глаза, обрамлённые морщинами, смотрят на Веру с прежней тревогой. Тане за пятьдесят — Вера точного её возраста не знала — и последние десять ли она работала у них. – Леонид Георгиевич приказал никуда тебя не отпускать… – начала виновато, заламывая узловатые пальцы на руках. Вера растянула губы в понимающей ухмылке и кивнула: ничего другого и не ожидала. – Универ всё равно уже проспала, – успокоила она Таню. Та качнула головой, теребя в руках белоснежную салфетку. – Он даже спать сегодня не ложился, Верочка, – выдавила Таня полным сострадания голосом, повертев головой. – Виктор Павлович тоже уехал только под утро… Вера с ноткой удивления подняла брови, разглядывая до блеска натёртую поверхность стола. Поколебалась секунду, прежде чем задать вопрос, с ночи не покидавший мысли. – Ты Женю видела? – возвращая взгляд к лицу Тани, без особой надежды спросила и замерла. – Вчера вместе со мной… — губы дёрнулись непроизвольно, — …привезли. Таня глаза опустила, будто что-то постыдное услышала и сосредоточенно принялась комкать салфетку в кулаке. – Вроде бы на улице с ним сначала… – она запнулась, на мгновение вскинув на Веру вороватый взгляд и возвращая его к салфетке, – … говорили. Там, на заднем дворе. Таня дёрнула подбородком в сторону, и Вера покосилась на большое окно кухни, за которым не было ничего, кроме ровного газона и глухой стены желтеющего леса. Она зарылась пятернёй в копну спутанных волос. – Потом увезли, – закончила Таня тихо, с опаской глядя на Веру. Вера закрыла лицо руками, с отвращением вернув на тарелку только что взятый бутерброд: голод после её слов резко отступил. Повисла напряжённая пауза, наполненная недосказанными, но обеим понятными догадками; и только щёлканье секундной стрелки часов набатом отдавалось в голове. Она отсчитывала мгновения – непонятно только, что должно случиться, когда время истечёт. – Отец очень уж за тебя переживает, – Таня прервала молчание и потянулась к Вере через стол, накрыв своей ладонью её руку. Сменила тему, и тон её голоса снова стал увещевающим. Вера безмолвно взглянула в её встревоженное лицо. Губы растянулись в горькой недо-улыбке: переживает. Конечно, переживает. Легче что ли от этого? – Я говорить не хотела… да и он не велел, – Таня чуть сжала пальцы на Вериной коже. – Сдал он сильно в последнее время. Пока тебя не было, в Швейцарию летал к врачу, да только, видно, без толку, … – плечи её осунулись, и вся Таня будто поникла под тяжёлым Вериным взглядом. – Болеет очень, Верочка… – Чем? – исподлобья глядя, нахмурилась Вера. Таня принялась растирать ладонью правое запястье, пожав в неведении плечами. Но лицо её стало вдруг мрачнее тучи. Дело, должно быть, совсем плохо. Вера обессилено опустила веки, откидывая голову назад. Чувства после пережитой ночи притупились, и она толком даже не понимала, какие эмоции вызывает в ней известие о болезни отца. Сморщилась только, за данность принимая ещё одно неприятное обстоятельство, свалившееся в общую груду к остальным. – За тебя потому и волнуется, вдруг… – Таня не решилась закончить фразу, озвучивая свои опасения. Вера шумно втянула воздух, блуждающим взглядом обводя кухню. Не даёт ему покоя, значит, что с ней будет, если сам преждевременно покинет этот мир. Да, теперь в его слишком настойчивых попытках подсунуть Вере Пчёлкина стала проглядывать понятная логика. В курсе ли сам Пчёлкин? Может, отец даже поделился с ним своими «планами», а тот, не будь дурак, рассчитал, какую выгоду ему может принести союз с дочерью Профессора, и не преминул закинуть удочку тогда, в ресторане. Вера поморщилась. Может, и вчера за неё вписался, чтобы перед отцом выслужиться, показать, что на него в таком вопросе можно положиться. Пчёлкин к Вере всегда проявлял внимание чуть более вежливо-дозволенного: то руки коснётся ненароком, то отпустит слишком интимный комментарий, сделает невзначай комплимент на грани приличного. Эти заигрывания Вера старалась принимать холодно и сдержанно, не давая повода считать, что Пчёлкину в её отношении вообще есть на что надеяться. Хотя её, не особенно опытную в отношениях с мужчинами, его наглые попытки ухаживать порой вгоняли в краску, заставляя что-то внутри замереть в трепетном замешательстве. Но призрачных красных линий Пчёлкин прежде не пересекал, оставался в рамках одних только туманных намёков. То, как он вёл себя в ресторане, в эту парадигму совсем не вписывалось. Это нечто из ряда вон, на грани фола, попытка перепрыгнуть пропасть без разбега — а у подобной смены поведения должны быть причины. И упрямый внутренний голос подсказывал Вере, что кроются они совсем не во вспыхнувшем нежданно-негаданно пламени страсти. Эти его долгие засиживания допоздна в кабинете отца, их тесное партнёрство, которое, видимо, за год Вериного отсутствия стало только плотнее, да ещё и болезнь отца, которая, судя по всему, хватку его в обозримой перспективе ослабит — это всё складывалось в ясную, как Божий день, картину. Пчёлкин, словно акула, каплю крови учуявшая за десяток километров, получил полный карт-бланш на свою агрессивную атаку. Вера отпила чуть остывшего чая. Чашка с тихим стуком опустилась на фарфоровое блюдце. – Когда он вернётся, не сказал? – задала вопрос затихшей Тане. Та неопределённо пожала плечами. – Ты бы поела, Верочка, – вместо ответа попросила, пододвигая ближе к ней тарелку с бутербродами. – Или хочешь, что-нибудь другое приготовлю? Вера потрясла головой. После Таниных слов о Жене есть совсем перехотелось.

***

Вернулся отец только к позднему вечеру, и не один: Вера, встревоженная рокотом мотора, в окне заметила помимо машины отца чёрный Мерседес. Пчёлкин, ну конечно. Она с тяжёлым вздохом закатила глаза, гадая мрачно, зачем отец снова его притащил. Минуты через три в комнату к Вере постучалась Таня, тихо её окликнув. – Леонид Георгиевич просит зайти к нему в кабинет, – оповестила Веру, просунув голову в приоткрытую дверь. – Пчёлкин тоже там? – спросила она, скривившись. Таня кивнула. – Сейчас буду. Вера прошлась рукой по волосам, оглядывая в отражении уставшее лицо с залёгшими под глазами тенями и потрескавшимися губами. Накинула на плечи тяжёлую вязаную кофту, доставшуюся от мамы. Укуталась, будто пыталась спрятаться. Спустилась вниз. Ровно десять обречённых шагов до дубовой двери кабинета отца в кромешной тишине. Всего лишь десять, показавшихся дорогой в тысячу километров – окаменевшие ноги не хотели слушаться. Напряжение под рёбрами завязывалось в тугой узел. Собравшись с мыслями, постучала и надавила на ручку, ступая внутрь. Мрачные взгляды отца и Пчёлкина обратились к ней. У обоих в руках стаканы с тёмно-янтарной жидкостью. Отец в кожаном кресле за столом, Пчёлкин в привычно-вальяжной позе раскинулся на диване поодаль, возле стены. Обняв себя за плечи, Вера прошла вглубь кабинета под испытывающими взглядами мужчин. Воздух от напряжения только что не искрил — хоть ножом его режь. – Объяснишься? – прервал повисшее молчание отец, отставив стакан в сторону. Спросил обыденно, без злости, будто бы и не случилось ничего серьёзного. Глядя в его теперь уже спокойное лицо, Вера потёрла рукой щёку, синяк на которой снова загорелся пламенем. Кресло напротив стола отца скрипнуло, приняв тяжесть веса её тела. Вера откинулась на спинку, поддерживая отцовскую игру в беспечность. Пожала плечами, переводя взгляд исподлобья на хмуро наблюдавшего за Верой Пчёлкина. – Тебе уже всё наверняка рассказали, – ответила равнодушно. – Мы теперь всегда в таком составе семейные дела обсуждаем? — сощурилась озабоченно, между бровей пролегла глубокая бороздка. Пчёлкин усмехнулся с неясной иронией, почесав щёку и сверкнув перстнем, пригубил алкоголя. В глаза он Вере, однако, не смотрел. Она вернула прищуренный взгляд к отцу, сжавшему в напряжении челюсть. Её вопрос он оставил без внимания. – У тебя есть шанс объяснить, зачем ты это всё устроила, – уставился на Веру в упор, даже бровью на её дерзость не поведя. Она презрительно скривилась, поджав губы. – А непонятно? – в голосе звенящий холод. Отец не ответил, продолжив прожигать в ней дыру взглядом. – Надоело, пап, – протянула непринуждённо, склонившись в его сторону, локтем опираясь на подлокотник кресла. – Эти твои «пойдёшь туда», «сделаешь так», «я тебя пристроил», – голос звучал почти миролюбиво. – Надоело, – развела руками. – Я хочу жить своей собственной жизнью. – Тогда ты имела все шансы её вчера закончить, – оборвал отец. – Если бы не Виктор… – О! – усмехнулась она, переводя взгляд на Пчёлкина и прижала ладонь к груди в притворной благодарности. – Спасибо большое! – склонила голову, уставившись в его непроницаемое лицо. – Куда уж мы без таких помощников. Пчёлкин только щекой дёрнул враждебно, мышцы вокруг его глаз напряглись на секунду. Не понравилась ему эта Верина плевком брошенная в лицо благодарность. Отец раздражённо выдохнул, наблюдая за её паясничеством с угрюмым хладнокровием. – Брось, пап. Ты же прекрасно знаешь, что меня, профессорскую дочку, никто бы не тронул, – прощебетала Вера, широко улыбнувшись. – И без рыцарей без страха и упрёка обошлось бы. Обошлось бы или нет, она не знала, конечно; да и сейчас уже было совсем неважно. Сейчас бы только к минимуму свести вклад Пчёлкина в Верино спасение, потому что иначе — сердце чуяло — он сам эту карту разыграет совсем не в её пользу. Оптимизма Веры отец, судя по хмурому выражению лица, не разделял. Он лишь горько усмехнулся, помотав головой. – Я просил тебя только об одном, Вера, – с холодным упрёком обратился к ней. – Просил ни во что политическое не лезть. Хочешь — в журнал этот свой иди, хочешь — на телевидение. Что угодно, Вера, – он заслонил пальцами глаза в усталом жесте. – Но ты не придумала ничего лучше, чем сломя голову броситься рисковать собственной жизнью. Вера с досадой поморщилась. Манипуляция. Вкрадчивая, аккуратная, тонкая — но манипуляция. То, что он дал ей, — всего лишь выбор без выбора, видимость и иллюзия. Узкий коридор возможностей, сделать шаг за пределы которого — значит не угодить его воле, значит в конечном итоге изменить решение на более для отца предпочтительное. – Если самой себя не жалко, могла подумать хоть обо мне, – предпринял отец следующий заход, давя на чувство вины. – Если бы тебя… От его слов внутри поднялась холодная волна гнева. – Тебе не в первой, ты бы справился, – не дав ему закончить, Вера бросила в иступлённой попытке уязвить. – По маме ты не сильно горевал. Краем глаза отметила, как Пчёлкин на этих её словах резким поворотом головы кинул на Веру испытывающий взгляд поверх стакана. Отец, замолчавший на полуслове, перевёл похолодевшие вмиг глаза с её лица на лежавшие перед ним бумаги. Облизнув кончиком языка губы, взял пачку листов за уголок и равнодушно протянул Вере. – Ознакомься, – коротко бросил. Вера, сильнее кутаясь в мамину кофту, потянулась за бумажками. Скользнув глазами по тексту, ощутила, как брови сами собой ползут вверх. Она медленно подняла взгляд на Пчёлкина, сидевшего напротив и молча уставившегося на неё. Сузила глаза, скривив лицо в презрительной усмешке. Мысли озарило внезапное понимание, зачем здесь он. Черты лица Пчёлкина, взгляда от Веры не отрывавшего, оставались непроницаемыми. Он ждал её реакции — и наверняка, уже точно предугадал, какой она будет. – Брачный договор? – протянула с издёвкой в голосе, – между Верой Леонидовной Черкасовой и… – она, расширив глаза в фальшивом изумлении, задумчиво нахмурила брови, – …дайте-ка посмотреть… – снова пробежалась глазами по строкам, перечитывая имя. – Надо же, тут написано: «Пчёлкин Виктор Павлович», – оттолкнула бумажки от себя и в упор уставилась на Пчёлкина. – Правда. Сам прочти, если не веришь. Может, тёзка твой? В ответ на ядовитое Верино ёрничание уголок губ Пчёлкина искривила мрачная ухмылка. Читать документ ему, конечно, не было никакой необходимости: сам прекрасно знал его содержание. Наверняка даже принимал активное участие в составлении. Склонив голову к плечу, Вера разочарованно вздохнула. – Жаль вас расстраивать, но я не согласна, – беззаботным тоном пропела она. – Ничего личного, – обращаясь к Пчёлкину сочившимся фальшью голосом, всплеснула она руками, – Просто на дворе давно не пятнадцатый век. Пчёлкин, по-прежнему невесело ухмыляясь, перевёл взгляд на Вериного отца, отставляя опустевший стакан. – Я же говорил, – протянул лениво, глядя на отца из-под полуопущенных век. – Это решённый вопрос, а не предложение, – обрубил отец, глотнув виски. – Мне всё равно, решённый, не решённый… – закатила Вера глаза. – Замуж я не собираюсь. Тем более за твоих братков. Отец улыбнулся как будто с пониманием и побарабанил пальцами по столу. – Оставь нас, пожалуйста, – приказал Пчёлкину, даже не взглянув на него. Тот молча поднялся, скривив уголок губ в насмешке. С нарочитой медлительностью плеснул в свой стакан новую порцию виски и дружески отсалютовал Вере. – Значит, не собираешься, – протянул отец, когда за Пчёлкиным закрылась дверь. Он выдвинул ящик стола, доставая ещё один лист, не отрывая от него внимательного взгляда. – Тип, который с тобой вчера был, – спросил как бы походя, возвращаясь глазами к Вере, – у тебя с ним что-то есть? Вера сглотнула внезапно образовавшийся в горле ком. – Нет, – односложно выдохнула сквозь сжатые зубы. Отец сощурил глаза, пристально на неё глядя. Едва заметно кивнул головой, делая для себя неизвестный Вере вывод. – Но тебе будет неприятно знать, что с ним что-то случилось из-за тебя? – резюмировал он коротко, передавая Вере лист с фотографией. На снимок Вера глянула только мельком: избитый Женя, морщась то ли от вспышки, то ли от боли, смотрел куда-то в сторону. Вера со злостью откинула фотографию от себя. Уставилась на отца, будто пыталась просверлить в нём взглядом дыру. – Что с ним? – спросила, почти не разжимая губ. – Жив и относительно здоров, – ласково улыбнулся отец. – Пока. Его самочувствие зависит от тебя. Он снова подвинул к ней бумаги с брачным договором, не отводя взгляда. – Не будешь упрямиться – всё у него будет хорошо, – отец склонился к Вере, локтями оперевшись на стол. – Всё в твоих руках, – дружелюбно улыбнулся, хлопнув в ладоши и сцепляя их в замок. Уставился испытывающе, ожидая её решения. Вера потёрла лицо ладонью, словно пыталась смахнуть усталость. – Давно это всё придумали? – спросила с нажимом, дёрнув головой в сторону двери, недавно закрывшейся за Пчёлкиным. – Вон даже бумажки успели подготовить. Дело небыстрое. – У меня всегда есть план на любой случай, ты же знаешь, – просто пожал плечами отец. – Если бы не твоя вчерашняя выходка, этого бы, – отец указал глазами на договор, – не потребовалось. – Дал бы мне отсрочку в пару лет? – горько усмехнулась Вера. Отец отвечать не спешил. Она всё правильно поняла: это был лишь вопрос времени, когда отец поставил бы перед ней ультиматум, как сейчас. И видимо, в свете открывшейся информации о болезни, вопрос короткого времени. – Может, не пришлось бы тебя заставлять, – равнодушно произнёс он. – То есть: вопрос уже решённый, – отчеканила Вера, передразнив его же собственные слова и брезгливо глянув на договор. Отец потёр подбородок пальцами, откидываясь на спинку кресла. Хмуро глядя на Веру, он глубоко вдохнул. – Я болею, Вера, – он вытащил из нагрудного кармана пиджака блистер с таблетками, демонстрируя Вере. – Мне нужно успеть передать дела. И тебя пристроить, чтобы ты была под защитой. Юридически и не только, – посмотрев на дверь, добавил он. – А ты внезапно решила лезть в какие-то разборки. – Не надо меня никуда пристраивать, – повысила Вера голос. – Переживаешь за состояние – так отдай ему всё. Бизнес, деньги, хоть дом этот дурацкий, жалеть не буду… – тряхнула она головой. – Я в этой вашей сделке на кой чёрт? Сама справлюсь. – Как? Снова полезешь куда-нибудь своей головой рисковать? – прикрикнул он на Веру. – Так не пойдёт. Он обеспечивает твою безопасность, – ткнул пальцем в договор, – это главное условие, по которому он становится наследником основных долей в моём бизнесе. – Так я тоже твоё имущество? – констатировала Вера, схватив бумаги и пихнула их в отца. – Так и написано: отдаю дом, землю, бизнес, дачу – и дочь в придачу? Как кобылу. Только кормить не забывайте. – Ты меня услышала, – не обращая внимания на её возмущение, осадил отец. – Обсуждений больше не будет. Вера выдохнула, раздражённо про себя чертыхнувшись. Откинулась на спинку кресла, бессильно закрывая глаза ладонью. Выхода она не видела. Понимала, что расплывчатые угрозы навредить Жене – не пустой звук. Сто́ит Вере проявить непокорность, он обязательно воплотит их в жизнь – и самое паршивое, что ситуацию это абсолютно никак не изменит. Своего отец добьётся. И Пчёлкин шанса не упустит. Она, вскочив, сжала в пальцах бумажки и уставилась на отца сверху вниз. – Я ведь тебе не прощу, – выплюнула сквозь зубы. – Совет да любовь, – равнодушно пожелал он на прощание, когда Вера уже шагала к двери. Из кабинета отца Вера вылетела, громко хлопнув дверью. Проходя мимо гостиной, заметила беззаботно беседующего с Таней Пчёлкина. – Не-ет, в ресторанах таких пирогов не готовят, – льстиво улыбался он ей, кивая на тарелку перед собой. – Бросьте, Виктор Павлович, – пряча смущённую улыбку, пробормотала ему в ответ Таня, всплеснув руками. Наблюдая эту идиллию, Вера хмуро прислонилась к дверному косяку, складывая на груди руки. В пальцах шуршала пачка бумаг. – Приданое оцениваешь? – прервала она беседу, тряхнув головой в сторону Тани. – Зря. Пироги и домработницы в контракт не входят, – она помахала перед ним бумажками. Таня в замешательстве посмотрела на Веру. – Вера Леонидовна, давайте я вам тоже пирога вынесу, вы ничего весь день не ели… – начала она. – Оставь нас, – прервала Вера, не удостоив Таню взглядом. Та поспешила ретироваться, оставляя их один на один. Вера вздёрнула упрямо подбородок, царственной походкой вышагивая в сторону Пчёлкина с надменной улыбкой на губах. Пчёлкин наблюдал молча, любовался её выдержанными движениями; а в глазах плясала самодовольная усмешка. – Привыкла ты распоряжения отдавать, принцесса, – оглядев её с ног до головы, протянул с масляной улыбкой. – Даже красиво получается. – Доволен собой? – оставляя его колкость без внимания, спросила она. – Добился своего. По всем статьям в выигрыше. Он свободно откинулся на спинку стула, вытянув руки на столе. – Идея не моя, если хочешь знать, – пожал он плечами, цокнув языком. – Ты просто не нашёл в себе сил отказаться, – пропела Вера, сладко улыбаясь. Пчёлкин лениво взмахнул ладонью. – Не видел причин, – подытожил он и нахмурил брови, будто раздумывая. – По-моему, все в выигрыше. – А мне-то какая выгода? – спросила равнодушно, опуская ладони на спинку пустого стула напротив Пчёлкина. – Тебе бизнес, отцу – наследник… – вздёрнула на этом слове брезгливо губу. – Я тут просто… – она побродила взглядом по комнате в поисках подходящих слов, – …залог. – А у тебя всё просто будет хорошо, – широко улыбнулся он, глядя Вере в лицо. – Обещаю, принцесса. – Самому не противно? – скривилась она, глядя в его довольное лицо. – Что, денег всё мало? Надо ещё больше? – вскинула бровь в презрении. – Или в шестёрках надоело бегать то у Белого, то у отца? Ухмылка медленно, но всё-таки сползла с его лица. Прищуренный взгляд ожесточился – Вера попала по больному. Ладонь с золотым перстнем сжалась в кулак, костяшки пальцев побелели. Он поднялся из-за стола и неспешно его обошёл, оказавшись рядом с Верой. Закусил уголок нижней губы, внимательно осматривая её. Она напряжённо сглотнула, следя за ним исподлобья. – Не нравлюсь тебе? – спросил, голову склонив к плечу. Вера не отвечала, неотрывно вглядываясь в его лицо. – Неподходящая партия для избалованной профессорской дочки? – протянул с издёвкой, глядя куда-то вбок. Вернул к ней пронизывающий до костей взгляд. Вера повернулась к нему всем телом, пытаясь угадать плещущиеся где-то за глубиной оледеневших голубых глаз мысли. Наверное, её холодность он принимал за банальный снобизм. В том, как намеренно она не замечала его попыток сблизиться или как вежливо-равнодушно улыбалась на граничащие с неприличием комплименты, видел надменность дочери высокопоставленного советского чиновника. Только вот сама Вера точно знала, что ни с гордыней, ни с высокомерием её подчёркнутое равнодушие к Пчёлкину ничего общего не имело. Ей не подходил ни этот человек, ни род его занятий, ни мировоззрение – меньше всего Вера хотела видеть рядом с собой такого, как он. И не важно, звали бы его Виктор Павлович Пчёлкин или как угодно ещё. Зато ему, очевидно, теперь представился неплохой шанс за всё её унизительное равнодушие отыграться. Не просто отыграться, а получить намного больше, чем просто её благосклонность – пускай и вынужденную. – Я же тебя всю жизнь буду ненавидеть, – в бессильной злобе выплюнула она ему в лицо, понимая, что ничем серьёзней задеть она Пчёлкина не сможет. Он невесело ухмыльнулся. – Переживу как-нибудь. Замолчал и перевёл взгляд куда-то чуть ниже её глаз. Тыльной стороной пальцев коснулся оставшегося после пощёчины отца синяка, слегка погладив щёку, задумчиво рассматривая тёмное пятно. – Только драму не устраивай, – предупредил тихо, когда Вера, наконец, отдёрнула лицо от его руки. – Если б не твоя выходка, всё было бы по-другому. Она усмехнулась с горечью. – Как? – прямо взглянула ему в глаза. – Приличней, – дёрнул он одним плечом, – может, доехали бы всё-таки до Парижа, – улыбнулся ей по-мальчишески. Вера устало закатила глаза, вяло качнув головой. – Рецепт всё-таки возьми, – кивнул Пчёлкин на тарелку с недоеденным пирогом, кусочек отщипнул пальцами и отправил в рот, причмокнув. – Приготовишь мне как-нибудь, – подмигнув напоследок, он удалился из гостиной, оставляя Веру наедине с тиканьем секундой стрелки часов, отсчитывающей минуты её жизни. Она сорвалась с места, догоняя Пчёлкина в прихожей. С силой швырнула ему в спину договор, разлетевшиеся шуршащим ворохом страниц. – Бумажки эти ебучие в трубочку сверни и в жопу себе засунь, – с обжигающе ледяной ненавистью выплюнула ему в лицо сквозь сжатые зубы, когда Пчёлкин обернулся. Черты его лица замерли в холодной невозмутимости. Он упёрся в Веру немигающим прищуром, от которого слова у неё застряли где-то в горле. Широкая улыбка собственного превосходства тронула губы Пчёлкина, но в снисходительном взгляде не отразилась. Да, он определённо был рад отыграться за все те годы, что она из раза в раз жалила его шипами ледяного высокомерия. Наклонил к ней лицо так, что она ощутила на губах отдающее алкоголем дыхание. – За языком следи, – он крепко обхватил её подбородок ладонью, поднимая Верино лицо ближе к себе. – Тебе не идёт так выражаться. Она оскалилась с отвращением, уязвлённая собственным бессилием и неспособностью противопоставить хоть что-то его над ней превосходству. – Пошёл вон, – презрительно вздёрнув верхнюю губу, бросила Вера. – Как прикажете, – с лаской в тихом голосе улыбнулся он, и лёд в синих глазах, окружённых лучиками тонких морщинок улыбки, тронулся, оттаяв.