Кингсланд. Семейные хроники

      Духовка привлекла внимание назойливым тонким писком сработавшего таймера. Руки Эймонда с почти унявшейся нервозной дрожью, укрытые защитой плотной прихватки, бережно вытащили из обжигающих бледную кожу парами недр форму веселой салатовой расцветки. Несмотря на изобилие готовой пищи и полуфабрикатов в морозильной камере, регулярная кухонная возня была для него чем-то привычным и умиротворяющим, приводила в порядок вскипающие спутанные мысли и отсылала к смутным картинам уютного прошлого на английских просторах. Взгляд прищуренного глаза придирчиво окинул результат, деревянная шпажка погрузилась в пропекшееся темное тесто. По обширной территории кухни-столовой расползался чарующий запах сладкой выпечки и подплавленного шоколада, и глубокие вдохи поглощали его, расслабляя скованные мышцы и даруя медитативный покой.       — О, жрачка, — неслышно подкравшийся со спины Эйгон с присущей наглостью протянул загребущую лапу и, чертыхаясь от температуры, тотчас вытянул один из кексов из формы. Выпечка тут же отправилась в рот, и старший Таргариен недовольно замычал с опущенной челюстью, корча болезненные гримасы.       — Подождать, пока остынет, видимо, не судьба, — фыркнул Эймонд и принялся аккуратно, стараясь не опалить подушечки пальцев, перекладывать кексы в миску. Успевший немного унять глотком холодного пива пожар во рту брат перестал наворачивать круги у плиты и уставился с нечитаемым выражением, будто ответ был предельно очевидным.       — Ты со своими аппетитами их минут за десять сожрешь, а твоя антистрессовая пекарня развонялась на весь дом. Мы с Хелой вообще-то тоже хотим, — приглушенный голос Эйгона перебивался грохотом кастрюль в шкафчике и стал почти неразличим, когда мощная струя воды хлынула в выбранную тару. — Только что-нибудь другое, эти кексы дурацкие.       — Так тебе и надо, гребаный гоблин, — с толикой любопытства Эймонд наблюдал за возней брата, настолько непривычной и чуждой его натуре, что вставал закономерный вопрос, не передается ли безумие их нежеланного соседа воздушно-капельным путем. Досадливое кряхтение над ручками плиты начинало веселить, и предлагать свою помощь, тем самым прерывая неожиданный перфоманс, ему не хотелось. — Решил прекратить гадить по всему дому и попробовать мой способ расслабиться?       — В пизду твою готовку, я не умею, — отмахнулся Эйгон и, разобравшись наконец со включением конфорки, торжественно водрузил кастрюлю в нужное место. Шуршание переместилось к полкам холодильника. — Где эти ебучие кальмары... Нет, Эймс, я тут кое-что вычитал, попробовать хочу.       — Я, блядь, даже знать не желаю, что за отбитая идея у тебя возникла на этот раз, — тонкие губы скептически поджались, когда мороженые белые тушки без очистки отправились в воду. — Ты хоть знаешь, как их правильно варить? Чтобы получились мягкими?       — Понятия не имею. Мягкие мне нахрена — развалятся. В рецепте указано, что двадцать минут.       — Они за это время станут гребаной резиной, разжевать будет невозможно.       — Ну, так я и не собираюсь их в рот совать, — округлил глаза Эйгон. — Я, может, и похотливый, но не совсем тупой.       В теплом воздухе кухни повисла неловкая пауза. Хрупкое, едва оформленное умиротворение Эймонда треснуло в основании и обреченно разрушилось, когда понимание, что именно пожелал сотворить брат, проникло в его голову.       — Чт... Ну ты и придурок, — ладонь заняла привычное в их диалогах место на разгоряченном, чуть влажном от витающих паров лбу. — Какая мерзость! Ты превзошел сам себя, Эгг.       — А что такого? — с деланной невинностью пожал плечами старший Таргариен. — Зато больше не заляпаю ручку твоей комнаты, тебе же лучше. Кроме того, он теплый, мягкий, пахнет женщиной. Ну, и после процесса его действительно можно съесть.       — Если не прекратишь, я отправлю твою тушку в довесок к этим кальмарам, — шипением Эймонда можно было нарезать масло. — Для таких целей придумали девайсы, если ты не в курсе. Купи себе игрушку и успокойся уже, осеменитель херов.       — Так я заказал, вот, посылку жду. Кстати, давай покажу, — с энтузиазмом шагнул навстречу младшему Эйгон и, глядя, как тот отшатнулся от протянутого телефона, глумливо заржал. — Понимаю, твоя глубоко радужная натура слишком чувствительна для подобных штуковин.       — Я всего лишь не желаю знать, какую дрянь ты собрался запихивать себе в задницу, — автоматически сложил руки на груди Эймонд в перенятом жесте, и запоздалая тоска хлестко задела скучающее сердце. Отодвигаемый небрежным движением колена стул заскрежетал ножками по выложенному плиткой полу, и он примостился на краю, чуть ссутулив плечи, на которые в последние три дня свалились оползни и бурные течения Большого Каньона.       — Каждый выживает, как может, — присел рядом Эйгон и разделил вкушение уже остывших кексов с братом, почему-то продолжая запивать глубокий шоколадный вкус теста привычным полуденным лагером. — Ты от плиты не отходишь и обжираешься, я спускаю пар своими методами. Между прочим, тоже соскучился по веселому пиздорезу и человеческому теплу, но хуй кого приведешь, пока здесь... этот.       Эймонд понимающе вздохнул и кивнул в безмолвном согласии. Близилась середина сентября, вожделенное предвкушение наступающего на пятки дня совершеннолетия перемешалось с легкой обидой и понимающим принятием в адрес, казалось, совсем утонувшего в рабочих буднях Деймона. Восстановление отца, хоть и стабильное, откровенно затягивалось, и футуристический особняк из смеси модернизма и чего-то романского едва сохранял память о своем хозяине и проектировщике. За воротами зачастила полицейская машина, из которой подозрительно зыркал черными глазами лейтенант Коль — создавалось впечатление, что копу нечем заняться в немаленьком городе, раз его интерес в поиске компромата на Эйгона не подумал угаснуть. И именно в этот непростой период Алисента не придумала ничего лучше, чем привезти на отчаянно затянутое гостевание своего спятившего ко всем матушкиным Семерым папашу.       Сколько Эймонд себя помнил, дедушка Отто вызывал в нем чувство неприятной скованности и неловкости. Под пристальностью цепкого взгляда удерживать бесстрастное выражение приходилось с удвоенной силой, и мышцы лица в итоге каменели, обращаясь в недвижимую маску. От статного родственника и вице-президента отцовской корпорации веяло чем-то пронизывающе неуютным: от них явственно ожидали неких конкретных действий и решений, — и троица потомков Визериса невольно держалась вблизи друг друга, едва не сбиваясь в кучу, как оробевшие щенки. Даже Эйгон непривычно затихал от вкрадчивых чопорных обращений.       Но время не пощадило не только отца, и нынешний мистер Хайтауэр, будучи нелепой тенью себя прошлого, вызывал скорее раздражение и желание засунуть говорящую утварь куда подальше. К примеру, в его же бункер, куда он перебрался пятью годами ранее и где нынче жил в окружении многочисленных консервных запасов. Эймонд не имел понятия, отвечает ли Отто кукуруза или мешок гороха, но глядя на бесоебские финты деда в их доме, не сомневался, что тот очень старался до них докричаться. Впрочем, к бесоебским финтам он как раз привык, учитывая соседство с придурочной семьей, а вот принять нелепые попытки удерживать родичей в былом властном ключе юношу неимоверно иррационально злили, и не его одного — и каждый впрямь переживал непростые напряженные будни по-своему. Если Хелейна практически забаррикадировалась в комнате, а Эймонд выпускал пар в выпечке и в целом держался, как истинный стоик, не знакомый с трудами Зенона Китийского Эйгон с каждым днем все больше нервничал и держался за стояк.       — Я тебе сейчас пизды дам, дрочило шарообразное, — в кухню влетела разгневанной взъерошенной фурией Хелейна, и ее голос, отличный от привычного спокойного полушепота, выдавал крайнюю степень недовольства. — Ты что в ванной устроил?!       — А что я устроил? — деловито повернулся к ней Эйгон и подпер ладонью мягко сплющившуюся щеку.       — Это наша общая ванная! Какого хера немытого ты там оставил это блядство в стакане?       — Просто губки и перчатка, ничего необычного, — с желчным довольством хихикнул старший брат. — И ты бы потише такие выражения выхуяривала. А если мама узнает, что ее невинная дочурка матерится, как... как я, например?       — Я ей в любом случае расскажу, как ты всех уже задрал со своей дрочкой по углам, — резким поворотом головы взметнулись светлые косы разной толщины и стукнули девушку по спине и плечам.       Не успела Хелейна открыть рот для следующей обвинительной тирады, в кухню, словно по ее мысленному зову, едва не вбежала Алисента в простом домашнем платье, отчего-то запорошенном пылью. На моложавом лице женщины отпечаталась крайняя озабоченность вкупе с непониманием и отголосками паники.       — Мам, а Эйгон...       — Мам, а Хелейна опять тостер засрала! — перебил ее брат громогласным криком и так красочно ткнул пальцем в кухонную стойку, что Эймонд невольно перестал жевать и уставился в указанном направлении. Кажется, это был уже третий безнадежно изничтоженный тостер, и никакие увещевания не помогали Хелейне перестать засовывать в него "Поп тарт" — как, впрочем, и матери осознать, что классический агрегат в их случае не будет лучшим решением.       — Дорогая, сколько уже разговоров было. Приведи его в порядок как можно скорее, — досадливо выдохнула Алисента, едва обращая внимание на перепалку детей. С недовольным лицом Хелейна зыркнула в сторону взбудораженного Эйгона и одними губами прошептала свое коронное: "Ебну". — Мальчики, мне потребуется ваша помощь. С дедушкой случилась небольшая, кхм, неприятность.       — Он наконец-то встретился с прадедушкой? — в издевательской надежде поинтересовался Эймонд.       — Нет, — каштановые брови чуть сдвинулись, и материнский страх все более стирался недовольством. — Он для чего-то влез на смотровую площадку и запер дверь. Хвала Кузнецу, с замком я снаружи справлюсь, но стоит подойти к двери, он грозится спрыгнуть.       Нисколько не покривив душой, Эймонд пожелал бы благочестивому сэру мягкую посадку чуть в стороне от газона, где ровной полосой, вровень стреловидному возвышению над входной дверью, змеилась гравийная дорожка, или же сразу на заезде в гараж. Увы, в сложившихся реалиях он мог лишь предложить сэру пройти и мягко присесть на диванчик.       — А от нас ты что хочешь?       — Проследите, чтобы он не отвлекался на дверь, займите чем-нибудь, — наказала Алисента. — В общем, сделайте все, чтобы с дедушкой ничего не стряслось.       — При всем уважении, матушка, пока он на крыше, нарядить его в смирительную рубашку не получится, — поднялся юноша из-за стола и скорбно взглянул на одинокий кекс в миске, манящий небольшими запекшимися вкраплениями шоколада на темно-коричневой макушке.       Финальный аккорд его кухонной возни оказался безнадежно схвачен длинными, хранящими следы карандашного грифеля пальцами сестры, и мать утащила Хелейну под локоть, старательно разъясняя что-то об устройстве подъемной лестницы на чердак. Собрав в единый плотный узел все остатки самообладания и решимости, Эймонд двинулся к выходу, где его нагнал Эйгон с лотком яиц в руках.       — Будем его от края отгонять, если развыебывается, — пояснил брат свой нестандартный выбор оружия. — С его чистоплюйством должно сработать.       Жаркое солнце ослепляло без того нечеткое зрение, и Эймонд приложил сложенную ладонь козырьком ко лбу. На фигурной покатой крыше с небольшой горизонтальной площадкой, где примостились невысокие деревья в горшках, лавки витого литья и отцовский телескоп, действительно виднелся смазанный силуэт пожилого мужчины. Кажется, Отто что-то упорно выискивал и, стиснув ограждения парапета, всматривался в горизонт.       — Дед, пиздуй вниз по лестнице, — прикрикнул Эйгон с нагловатым насмешливым весельем, также задрав голову повыше, и взвесил в ладони картонный лоток. Вместо ответа силуэт чуть пригнулся, и в следующую секунду в опасной близости от белесой кудрявой головы пролетел нешуточных размеров камень.       — Иди в другой двор, дьяволов комиссионер! — проскрежетали сверху.       — Нихера себе шуточки, — присвистнул старший Таргариен и пораженно оглянулся в сторону не менее ошалевшего брата. — Дед, мы твои внуки, Эйгон и Эймонд! Не узнаешь, что ли?       — Нет у меня никаких внуков, и покупать я у вас ничего не буду!       — Совсем пизданулся, — заключил вывод Эймонд и на всякий случай отошел подальше от особняка. — Откуда у него там камни, как думаешь?       — В душе не ебу, с собой взял, — Эйгон сплюнул и недобро оскалился. Неожиданная оборона дедушки слишком явственно бросала ему вызов и вздымала на поверхность скопившееся раздражение. — Если надумает бросить еще раз, я же отвечу.       — А я помогу спрятать труп, — пробормотал юноша и, кратко прикинув возможную траекторию полета, сделал еще несколько шагов назад. Задача изрядно усложнялась прямым ударом лучей в сосредоточенное лицо: он запоздало посетовал на лежащие в комнате солнцезащитные очки. — Дедушка Отто, отойди от края, это опасно.       — Опасно? Опасно было в годы Карибского кризиса, сосунки! — уточнять, что в упомянутые годы сам Отто еще не родился, Эймонд не стал, потому что брошенный следом камень ударился о газон за его спиной и прокатился с гулким стуком. Ни возраст, ни принимающий форму голландского сыра мозг деда не убавляли силу лощеных рук.       — Эгг, сгони его оттуда. Не зря же ты яйца тащил, — хмурое выражение временно ослепленного, с разъедающим внутренним ощущением позора младшего Таргариена едва не пропахало яростной гримасой.       Сам он было потянулся к яичному лотку, но Эйгон опередил его и, зажав снаряд в широкой ладони, голодным тигром ходил из стороны в сторону, прикидывая удачный ракурс. Короткий замах — и ошметки скорлупы вперемешку с белком и желтком осели на благородной серой обшивке стены. Эймонд устало покачал головой: спортсмен из брата был еще худший, чем из нынешнего деда — образец адекватности, и единственная нагрузка, на которую тот был способен, ограничивалась скоростной беготней за девицами и от стражей порядка, а также поднятие собственных гениталий в несколько подходов в день.       — Дай я попробую, — сделал он было шаг, как осекся и напряженно замер. Очередной камень с необычайной меткостью угодил с точностью в картонную тару. Безнадежно разбитые яйца брызнули во все стороны, а Эйгон с болезненным вскриком схватился за отбитые пальцы.       — Я его сейчас переебашу так, что ни один дом престарелых не примет к себе фарш! — воскликнул старший Таргариен и порывисто схватил камень здоровой рукой, прижимая поврежденную к груди. — Отойди, Эймс, не мешай целиться.       — Говорю же, давай я, ты не добросишь, — отнял тяжелое орудие из братской руки Эймонд. Теплая нагретая поверхность декоративного, но от того не менее тяжелого куска гальки измазалась в прозрачной склизкой яичной смеси. Щурясь до неразличимых очертаний перед собой и чертыхаясь, он попытался сориентироваться на звук: дед что-то недовольно бурчал о надоевших школьниках с тележками, телемагазинах и вьетнамских солдатах.       — В голову меть, в голову! Только сейчас понял, — со стороны брата послышался очередной смешок. — Мало того, что одноглазый, так еще и камнями бросаешься — точно циклоп.       — Не будешь мешать — в семье на одного инвалида по зрению станет больше, — проигнорировал остроту он и снова приноровился, сжимая камень в уверенно воздетой кисти.       Стук чердачной двери, вопросительные потерянные возгласы Отто и успокоительные воркующие интонации матери заставили его с толикой облегчения выдохнуть, но не уняли напряжения и сковавшей жилистые конечности сосредоточенной злобы. Чередой недолгого отсчета он сделал несколько глубоких заборов воздуха, и рука со все еще зажатым камнем медленно опустилась вниз.       — Мальчики, вы что, бросались в дедушку камнями? — возмущенно крикнула Алисента с крыши, приобнимая успокоившегося и переставшего нести околесицу отца. — Как у вас вообще на подобное хватило совести и мозгов! Семеро, да сохранятся эти неразумные души под вашим очистительным светом.       — Это он в нас камнями бросался, мам! — попытался оправдаться Эйгон, но мать уже утратила интерес к своим посрамленным отпрыскам, всецело занявшись нежным и уверенным спуском Отто в глубины дома. — Ну охуеть теперь, мы помогли, нас чуть не пришибли, теперь еще и виноваты, — хмыкнул он брату и попытался вынуть гальку из опоясанной спазмом руки, но наткнулся на предупредительный, сочащийся едва не физической яростью взор.       Эймонд с превеликим трудом сдерживался от разрывающих на множество маленьких Эймондов гневных порывов. Их многочисленные когти впивались в его нутро, обращали заиндевевшие посреди жары ткани в лоскуты. Все еще хранимое, убаюканное судорогой пальцев орудие отчаянно желалось опустить на чье-нибудь лицо, любое, что так неосторожно попадется на его сокрушительном пути. Пусть даже это будет лицо брата, что с ноткой озабоченности отступил назад, явно уловив недоразвитым чувством самосохранения возможные риски.       — Эйгон, — сглотнул он перехваченным удушьем горлом и наконец размял освобожденные от ноши пальцы. — Хоть на люстре дрочи, хоть заедь в гостиную на Санфаере, хоть оргию закатывай на заднем дворе — до моего дня рождения дед должен отсюда уехать.       В мрачной готовности брат исподлобья глянул на леденящий душу убийственный ореол младшего юноши и уверенно кивнул.       Пусть уязвленный, наполовину урезанный полжизни назад, взгляд Эймонда сконцентрировался в единой точке и, словно усиленный своеобразной лупой из горлышка совершенно излишнего вытянутого графина, силился прожечь в дедушке сквозную дыру. В набухших венах свинцом отбивался ритм все более отчетливо утрачиваемого контроля, и, слышали бы его траханные материнские Семеро, он искренне опасался, что давно позабытые срывы с такой концентрацией хаоса в ежедневной кутерьме вернутся в любой, даже самый неподходящий для того момент. Отто также не прикрывал глаз для звучащей как сквозь мокрую вату молитвы, разместившись во главе стола, аккурат напротив тихо полыхающего внука, словно пытался захватить хлипкую власть в давно ставшей чуждой семье. Взгляд его, изрядно прояснившийся от приема лекарств часами назад, насмешливо сверлил фигуру юноши и выискивал что-то, известное и понятное разве что самому деду.       — Что ты предпочтешь сегодня, отец: свинину или курицу? — любезно спросила его Алисента. На губах матери блуждала подобострастная и блаженная улыбка, столь иллюзорная и натянутая, что Эймонда невольно скорчило, уголок поджатых губ дернулся в попытке злой усмешки.       — Свинину. И я все еще не понимаю, для чего на столе два вида мяса. Это расточительно, а балованных здесь не наблюдаю, — в учтивом тоне слишком неприкрыто засквозили снисходительность и высокомерие.       — Мы с Эймондом не едим такое мясо, — отозвалась Хелейна и попыталась искренне улыбнуться дедушке. Рука под столом нервно стискивала ткань юбки, но в распахнутых голубых глазах сияла искренняя попытка любезного примирения. Единственной дочери семейства Таргариен распри и сложившееся напряжение сулили очередной нейроперекос, и в попытке избежать длительного отключения от сети и привнести крупицу мира она даже соизволила вылезти из индифферентного анабиоза. — Нам от него нехорошо.       — Могу лишь сказать, что мать с отцом изрядно избаловали вас обоих, — голова девушки склонилась почти сразу под давлением пристального взора темных, неясного смазанного оттенка глаз. — А может, вы предали традиции Семиконечной Звезды и приняли ислам?       Эймонд стремительно оглядел складывающуюся за столом обстановку. Мать и сестра с поникшим видом меланхолично ковырялись в гарнире, Эйгон в непривычной сосредоточенной задумчивости обжевывал кусок сочной отбивной. Положение стоило спасать, и сам юноша начинал сомневаться, что сможет выручить домашних, если Отто перейдет условные границы.       — Уверяю, дедушка, мы не принимали других религий и просто заботимся о своем здоровье, — если ранее улыбки за обеденным столом можно было назвать пластмассовыми, то Эймондова скорее походила на массу переработанного пластика. Однако отвлечение сработало, и Отто переключился на внука напротив, оставляя Хелейну переводить дух и спешно поглощать гороховую горку с тарелки.       — Хоть в ком-то в этом доме заметно достойное воспитание, помимо тебя, дочка, — заключил Отто. — Юноше с его манерами давно пора найти достойную работу.       — Папа, Эймонд как раз заканчивает колледж и уже вовсю подрабатывает по специальности, — оживилась Алисента и суетливо потерла пальцами ручку столового ножа. В негромком голосе отчетливо читались нити гордости за среднего сына, и завуалированное участие немного унимало клокот недовольства в гладко причесанной голове.       — Алисента, неужели ты позабыла все уроки, что я давал тебе в течение жизни? Похоже, эта страна влияет на тебя слишком дурно, если ты так легко соглашаешься на безделье и прозябание сыновей. Вместо того, чтобы перенимать наш с Визерисом опыт и присоединиться к грандиозной компании, что мы создали, они маются какой-то ерундой, — рыжевато-каштановые, с проседью усы деда удовлетворенно зашевелились, будто гнет и желчь напитывали его слабеющие с годами члены. — Конечно, выглядеть им для серьезной работы стоило бы поприличнее, но это поправимо.       — Программист — это нормальная профессия, сэр, — с вызовом повысил голос Эймонд, замечая неровный стыдливый румянец на материнских щеках. — Она оплачивается более чем достойно, и за высокими технологиями я вижу будущее.       — В ясности конкретно твоего зрения, внук, я сильно сомневаюсь, — отмахнулся Отто, и юноша, действительно теряя четкость картинки перед собой, несдержанно поднялся с места. Ножки стула отчаянно скрипнули по полу от резкого движения.       Напряженность, злоба, обида и ярость сковали его черты непроницаемым полотном, уложенные на столешницу руки сами собой сжались в кулаки. Крылья тонкого носа предупредительно расширились, и шумное дыхание острием кинжала вспарывало повисшую на кухне тишину. Замерший и даже переставший жевать Эйгон, просящий взгляд Хелейны и почти вопящее в мольбе выражение матери заставили наконец взять себя в руки. Предупредительно медленно, не отрываясь остекленевшим взглядом от вздернувшего нос деда, Эймонд опустился за обеденный стол и пригубил сок из стакана.       — А что плохого в компьютерах, дедушка? — робко подала голос Хелейна, и враз растерявший часть чопорности и плесневелого лоска Отто обернулся к ней всем корпусом. Черные зрачки нехорошо заблестели в предвкушении.       Справившийся наконец с отбивной Эйгон стянул с блюда в тарелку кусок курицы и, лениво почесав подбородок, принялся драконить ее с невнимательным остервенением, обратившись в слух. Эймонду более не лезло ни единого кусочка пищи: живот скрутило спазмом от ярких продолжительных вспышек позабытых, выпущенных на свободу эмоций.       — В вычислительных машинах — ничего, но этот ваш интернет — это гибель здешней нации, нашей и всех прочих! — торжественно заявил Отто. — Его спутники окружили нас, его вышки повсюду, и он воздействует на микрочипы в наших телах таким образом, чтобы население становилось более послушным и легковерным. Никакого критического мышления, лишь слепое движение по мановению руки тайного мирового правительства. Уж ты-то должна знать, ты ведь одна из них?! — сухой узловатый палец ткнул в сторону висящих на мочках ушей Хелейны сережек в форме треугольного символа Даров Смерти.       — Из кого? — слабо пропищала девушка, часто моргая.       — Масонов! Коварных иезуитов с их растлевающими псевдонаучными секретами! Из-за них ты до сих пор не замужем! Смотри, — дед подвинулся ближе и схватился за украшение, вынуждая Хелейну пригнуть голову. — Круг означает человеческий мозг, пересекающая его черта — игла, через которую вводят микрочип через прививание младенцев, а все это заключено в треугольник — пирамидальную структуру, что есть генератор и прибор для управления. Все вместе составляет глаз, всевидящее око, наблюдающее за каждым нашим шагом!       Восклицания Хайтауэра запнулись, не видя должной реакции, Отто взвинченно окинул взглядом других потенциальных слушателей. Хелейна замерла над столешницей в полусогнутом состоянии с совершенно диким, несвойственным ей выражением лица, и не шевелилась.       — Мам, Хела опять зависла, — кивнул головой Эймонд. — Может, мне отнести ее в комнату и помочь?       — Ей сейчас лучше всех, как по мне, — Эйгон вытащил изо рта бережно обгладываемую куриную кость и коротко заржал.       — Эйгон, перестань, — шикнула на него мать с недовольством. — Папа, у тебя горошек закончился, давай положу еще.       — Лучше всего сейчас Дейрону, — скривился в слабо различимой гримасе средний юноша.       — Кто такой Дейрон? — деловито поинтересовался Отто, и его узкое породистое лицо еще больше вытянулось от внезапного осознания. — У тебя что, еще один ребенок родился?       Пока брат в очередной раз прыснул в ладонь, а сестра блаженно перезагружала систему, Эймонд демонстративно вытащил из кармана смартфон и уставился в экран. Сквозь попытки абстрагироваться от потока чистейшего старческого бреда то и дело прорывались обрывки невинных вроде бы фраз — хоть беседа с Алисентой, по всей видимости, успокаивала деда, действие таблеток явно подходило к концу. Что угрожало не только раздраженной, измученной событиями последних дней психике, но и стройности разума, все более мутнеющего под флюидами теории заговора.       Иконка инстаграма маячила рядом обновлений, и подушечка тонкого пальца надавила на экран. В ленте высветилась невинная только на первый взгляд фотография. Если Эймонд предпочитал наблюдать, а не демонстрировать, и выкладывал разве что редкие пейзажи и пару-тройку снимков Вхагар в умилительных позах, то страничка Эйгона создавалась явно не для трезвых умов. Периодически там появлялись истории с крупными планами смазанной морды, полутемные фотографии с бокалами всего на свете из клубов и баров, а также случайные предметы с идиотскими подписями. Последний пост как раз относился к третьему типу, но Эймонда привлекла не сама фотография корнишона, а развернувшийся под ней диалог.       2eggsman : смотрите это хуй дяди       therogueprince : я действительно вижу это?       2eggsman: да-да дядя ты все правильно понял       therogueprince: парень, это не лучшая платформа для показа своего прибора. тебе больше подойдет OnlyFans.       Юноша не удержался от короткого смешка. На губах неосознанно расцвела легкая мечтательная улыбка, пальцы запорхали над экранной клавиатурой, добавляя в перепалку между любимым дядей и бесячим братом сочную остроту.       frostmourneholder : Эйгон, фу. @lostnegativetype, тебе тут дядюшка опять свой хер рекламирует.       Ответ пришел на удивление оперативно.       lostnegativetype : Что? в каком смысле опять?       2eggsman: а при чем тут Джейк       frostmourneholder: Я не забыл, как ты в 14 всех подбил мериться письками и в итоге стоял без штанов один.       lostnegativetype: а, точно, помню! Весело было :Р       2eggsman: да идите вы все на хуй       Заглянувший украдкой в телефон Эйгон показал из-под стола кулак. Так же, под защитой подстолья, Эймонд ответил ему вытянутым средним пальцем и коварно усмехнулся. Привычные шутливые и дурацкие перепалки, в обычное время изрядно раздражающие и нарушающие размеренный покой, нынче явились глотком свежего воздуха и кувшином ледяной воды в пустыне.       therogueprince: не вижу проблемы в обнаженных телах. было бы что показывать.       Неожиданное продолжение диалога заставило чуть дрогнуть пальцы заигравшегося, абстрагировавшегося от реальности Эймонда. Точеные скулы обожгло сухим жаром и наверняка окрасило слабым румянцем, когда брат с похабным оскалом жестами изобразил дрочку и съемку гениталий на телефон. В голову невольно закралась шаловливая мысль: понравилось ли бы Деймону получить что-нибудь подобное? Сам он подобным не промышлял, и вроде знакомых девушек снимки такого рода отвращали, но с дядей все рамки расширялись до неразличимости, а привычные представления о сути вещей переворачивались с ног на голову. Острая кромка зубов в задумчивости прикусила кожу нижней губы с внутренней стороны.       Он представил, как Деймон, восседая в полумраке кабинета, отвлекается на сообщение с откровенным содержанием, на мгновение замирает и жадно оглядывает знакомое в деталях тело. Как запирает дверь и нетерпеливо оглаживает себя, всматриваясь в фотографию, и как яростно беснуется от отвлекающих настойчивых стуков в дверь. При всем уважении к чужому труду, уязвленная потребность во внимании требовала отмщения, и такого рода маленькая пакость идеально подходила в качестве его орудия.       — ...двадцать восемь ударов ножом! Он действовал наверняка, о, да, — из умиротворения будоражащих картин его грубо вырвал, как акушер младенца при кесаревом сечении, каркающий возглас деда. Слегка поморщившись, Эймонд спрятал телефон в карман, предупредительно сложил руки на груди и откинулся на спинку стула. — Я знаю, о чем говорю, я прошел шесть горячих точек!       — Клируотер, Пенсакола, Оушен-Сити... — начал перечислять Эйгон, загибая пальцы.       — Тебе слова не давали, сопляк. Если бы не ты, моя дочь была бы гораздо счастливее, — под пораженный вздох Алисенты на лбу Эйгона залегли морщины, и бравада в мгновение слетела с потемневшего лица. — Я прошел афганскую войну, мальчик. И я желаю всем мужчинам, особенно вам двоим, пройти ее. Мужчина определяется делом, а не словом, вы же только языком молоть горазды. И если я ношу бороду, это не значит, что я мужчина или раввин!       — Дед, иди прими таблетки, — глухо пробормотал старший Таргариен. — Или получишь по жопе.       — Что-что ты сказал? — с трудом поднялся с места Отто, уничижительно вглядываясь в первого своего внука, и как грозно ни шевелились бы топорщащиеся усы, все явственнее проступала слабость иссыхающего мозга.       — Жопа. Хуй. Блядина. Ельцин, — со смаком отчеканил Эйгон и демонстративно отвернулся от довлеющей фигуры.       Эймонд подавился воздухом от красочного набора лексики, а пораженный до глубины души дед картинно схватился за сердце. Бросив уничижительный и вместе с тем извиняющийся взгляд на детей, Алисента подхватила отца под руку и поспешила увести его в гостевую комнату с нелепыми мягкими причитаниями: "Пусть Старица осветит тебя своей мудростью, не гневись на них, пора баиньки". Старший Таргариен в ответ скорчил одну из самых противных своих рож вслед уходящему родственнику.       — Я заебался, пойду выпущу пар. Тебе тоже советую все-таки передернуть на Деймонов елдак. Ну, если он больше того огурчика, — покачал головой Эйгон.       — Пиздуй уже к своим кальмарам, — отмахнулся Эймонд и потряс за плечо гипнотизирующую ошметки курицы Хелейну, приглашая ее разгрузиться размеренной укладкой тарелок в посудомоечную машину.       Часами позже, когда на город опустилась глубокая ночная тьма, он в сотый раз перевернулся с бока на бок и в назойливом нетерпении выпрямил уставшую спину. Щелкнул тумблер ночника над кроватью, и Эймонд досадливо выдохнул спертый тяжелый воздух. Из приоткрытого окна тянуло непривычным даже для теплого сентября снедающим жаром, кожа словно подернулась тонкой пленкой испарины, а отчетливые шумные мысли не позволяли провалиться в глубокий сон и отзывались легкой щекоткой внизу живота. Идея подразнить дядю становилась навязчивой.       Первый десяток снимков он безжалостно удалил, чертыхаясь и сетуя на собственное неумение позировать: чувствовать себя свободно перед камерой, где требовалось показать лицо, он так и не научился. Но в конечном итоге портрет с полуприкрытым глазом, сияющим хитрецой, и раскрасневшимися от покусываний губами отправился в директ с короткой припиской: "Спишь?"       therogueprince: нет, только приехал со смены. а что?       Слегка раззадоренный, с ощущением, будто происходит нечто запретное, постыдное и немного противозаконное, но оттого еще более завораживающее, Эймонд приспустил тонкую простынь, служащую ему одеялом. Край ее задержался на границе плоского подтянутого живота и паха, едва проглядывающая белизна завитков сливалась с тканью, и ладонь распласталась по прессу, словно охотясь, предвосхищая касания ниже. Следующая фотография отправилась в массовую графическую атаку на мужчину, находящегося сейчас так близко и далеко, всего — в целых — нескольких кварталах от него.       frostmourneholder: Я соскучился.       therogueprince: оу. неожиданно. племянник желает поэкспериментировать?       Тонкие губы в довольстве растянулись, и Эймонд невольно прикрыл глаз, чувствуя едва заметные фантомные касания чужих рук на распаленной коже живота. Фантазия разыгралась не на шутку, подбрасывая то один, то другой образ, который стоило запечатлеть. Простынь решительно отбросилась в сторону резким уверенным движением, юноша поймал в объектив согнутые в коленях ноги и чуть развел в стороны узкие бедра, оглаживая с той же истомой, что и ранее пресс. Кажется, он начинал входить во вкус.       frostmourneholder: Возможно.       Теплые воздушные тиски обнимали его со всех сторон, любое, даже самое мельчайшее прикосновение к ставшей предельно чувствительной коже посылало искры удовольствия к паху. Все более шалея от развязности ситуации, Эймонд обхватил слегка напрягшийся член и провел твердым жестом от основания к головке и обратно, оттягивая бархатистую кожу. Из приоткрытого рта вырвалось чуть хриплое на грани слышимости дыхание. Умелыми движениями эрекция затвердела за несколько секунд, и оголодавшие, охочие до прикосновений мышцы с легким подрагиванием идеально ложились в гладкую ладонь. Глубоко вздохнув, Эймонд распрямил набухший орган и, придерживая у основания пальцами, нажал на кнопку фотосъемки.       frostmourneholder: Но гораздо больше я желаю тебя.       therogueprince: все, доигрался.       Погас экран отложенного телефона, и юноша в порыве запретного смущения юркнул под простынь. Искренняя довольная улыбка не сходила с его лица, когда рука сама потянулась к паху. Хватило ошеломительных в своей четкости картин, где Деймон в шоке приоткрывает губы, как темнеет неземного оттенка радужка, как в досадливой решительности, скрываясь от домашних, он ласкает себя широкой сильной ладонью, шипя про себя имя племянника, и нескольких движений собственной руки, чтобы напряжение долгих тягостных дней исторглось из него на поджавшийся живот. Шумное дыхание сквозь стиснутые зубы вторило изливающемуся ритмичными толчками семени.       С особой тщательностью очистив кожу влажной салфеткой и отправив ее в мусорное ведро, Эймонд выключил подсветку ночника, с небывалым подолгу спокойствием расслабился в окружении подушек и прикрыл зудящие веки. Долгожданная пелена сна окутала его и отливала жемчугом стянутых на макушке прядей. Где-то в глубине дома слышались громыхание пяток, замогильный вой Вхагар и восклицание "Заебал дед!". Но Эймонду, плывущему в невесомых волнах счастливых воспоминаний о дяде, было уже все равно.       Собственническим жестом огладилась и чуть сжалась беззащитно подставленная шея, кончики пальцев впились в выемку ключицы, всеобъемлющий плотный жест опустился по мерно вздымающемуся торсу. Длинные локоны убрали с умиротворенного лица, и высокого лба юноши коснулся короткий, почти невинный поцелуй. Его подбородок чуть сжали и медленно обернули голову в сторону, обжигающий шепот проник меж разомкнутых губ. Кажется, о него терлись кончиком носа, тонкая кожа невесомо скользила вдоль линии челюсти, обвела круговым движением скулу, заклеймила пылкой печатью щеку. Чуткий сон Эймонда разрушался от чужого присутствия, и когда поцелуй опасно приблизился к полураскрытой глазнице, он не глядя выбросил руку вперед и сжал на шее ночного гостя, кем бы тот ни оказался. Но знакомое ощущение ребристого ожога отрезвило его, пальцы оторопело разжались, а здоровый глаз моментально распахнулся.       Перед ним на постели сидел дядя собственной персоной.       — Деймон, что ты здесь делаешь? — зашептал он, приподнимаясь на локтях, но уверенный жест мужчины опрокинул его обратно на мягкую упругость матраса. — Ты как сюда попал?       — Через окно, — просто и лаконично ответил дядя ему в тон. — Говорил же, ты доигрался, родной. Думаешь, после твоих фотографий я мог бы спокойно уснуть?       — Но зачем...       — Сам я слишком устал на сегодня, но оставлять тебя заведенным не намерен, — в спокойной уверенности отправилась на другой конец кровати простынь, и кровать прогнулась под весом еще одного тела. — Такой жаждущий, горячий, отчаянный — и правда соскучился, — едва поблескивающие в темноте глаза источали яростное, неудержимое желание, непререкаемым жестом развелись в сторону худые колени.       — Деймон, да я уже сам... а-ах, — шепот Эймонда прервался от невыносимо жаркого, влажного поцелуя на внутренней стороне бедра.       От талантливых, сочащихся опытом и страстью прикосновений ноги сами раздавались шире. Гладкие подушечки очерчивали знакомую траекторию венозной сеточки, проступающей сквозь шелковистую белизну, кончик языка вторил неторопливому скольжению губ, вырисовывая обжигающие символы. Ноздри с шумной силой втянули воздух, полнящийся тягучим ароматом возбуждения, и точеный нос уткнулся в нежную кожу мошонки. Эймонда пробило крупной дрожью, и взметнувшийся вверх таз удержал тяжелый, почти приказной давящий жест.       — Извини, что мучил тебя так долго, — в мареве подплывающего удовольствия юноша коротко вздохнул и нетерпеливо заерзал на сбитой простыни. Фраза сопровождалась невесомыми касаниями губ основания члена, и широкое движение языка по напряженной плоти вырвало из глубин горла постыдный скулеж. Затуманенный и распаленный, Деймон обхватил чуть влажную от выступившей смазки головку, мост языка прошелся точно по натянутой уздечке.       Стянутые резинкой волосы безнадежно растрепались под давлением руки, сомнамбулически прижимающей голову ближе к паху, вынуждающей вбирать глубже. Другой же ладонью Эймонд сжал плотно сомкнутые губы в попытке заглушить рвущиеся наружу сладострастные стоны, в груди остро щемило от нехватки воздуха и изничтожающего жара, что рвался изнутри и обнимал ноющее естество чертовски ярко, идеально, правильно — как мечталось долгими одинокими ночами. Член скользил по изобилию слюны в расслабленное горло, и объятья мягких поджатых щек вплетались контрастом в тугое ощущение сжимающейся от глотания глубины. Веки его плотно сомкнулись, и на лбу залегла вертикальная складка, когда теплые пальцы обхватили его яички, легко сжимали и отпускали в опьяняющей ритмичности.       Когда расслабленного входа коснулись покрытые согретой смазкой подушечки, дразня и оглаживая круговыми движениями до болезненной остроты чувствительную кожу, Эймонд не сдержал громкого, неудержимого ладонью стона, и светлые брови изломало в невербальной мольбе. Он рвано толкнулся навстречу терзающему рту и подался чуть ниже в попытке усилить прикосновение, насадиться на твердость мужских пальцев. Узкая голень улеглась на пораженное ожогом плечо Деймона, притягивая ближе, раскрываясь в бесстыдном доверии. Крайние фаланги раздвинули собой мышечное кольцо, до мучительного медленно и осторожно, успокаивающим скольжением разминали непокорные отвыкшие стенки, и от одуряющего чувства заполненности перед прикрытым глазом юноши вспыхивали лазурные беспокойные звезды.       Руки свело резкой сладостной судорогой, и полный отчаянного восхищения вскрик вырвался из его груди, когда пальцы внутри него согнулись и, спустя недолгие секунды поиска, надавили на бугорок простаты. Эймонд вцепился зубами в кулак, едва сдерживая мелодичность голосовых стонов, стройное тело содрогалось в испепеляющей пытке. Голова Деймона задвигалась быстрее, в такт давлению кончиков пальцев внутри, свободная ладонь обхватила основание, приспуская складки крайней плоти. Распирающее давление внутренних мышц, экстатичный жар, с которым жаждущий рот поглощал его плоть, трение слегка шершавого языка о тонкую кожу головки наваливались гидравлическим прессом, удушали, стирали последние остатки разума. Пряди на затылке сжались в предупреждении и попытались отстранить, но дядя не подумал замедлиться и, казалось, вобрал в себя член практически до основания. Не в силах более сдерживаться, Эймонд с задушенным всхлипом излился в узкое горло, вздрагивающие бедра тисками сжали с обеих сторон светлую голову.       Деймон не отстранялся, пока волна спазмов не завершилась расслабленным покоем, мягкие касания языка прошлись по стволу и крепко сжатым у основания пальцам, собирая солоноватую влагу. Кончик его игриво ткнулся в уретру, вызывая в Эймонде посторгазменное сокращение мышц, что прошибало электрическим разрядом изнеженного юношу. Ленивым жестом мужчина потерся щекой о гладкость внутренней стороны бедра, припал в умиротворяющей ласке к натянутому сухожилию у границ паха, закопался носом в светлые, пахнущие молодым телом пушистые волосы на лобке. Коснулся губами напряженного низа живота и, огладив ладонями бока, припал лбом к неровно вздымающемуся от загнанного дыхания торсу.       — А как же ты? — негромко спросил Эймонд, когда туман удовольствия в голове окончательно развеялся. Тонкие пальцы юноши в неосознанной задумчивости перебирали взъерошенные пряди на склоненной голове.       — Мне не хочется. Хватило твоего оргазма, разделил его с тобой, — с сытым довольством пробормотали снизу, и мокрый поцелуй распухших губ опустился на кожу под пупком.       — Спасибо, что пришел, — расслабленно прошептал он, потирая сонный глаз. — Без тебя и так тоскливо, а с дедом в доме и вовсе невыносимо.       Деймон замер на мгновение и враз оторвался от желанного тела племянника. Мышцы широких плеч явственно напряглись, пристальный и наверняка немигающий взгляд уперся в невинное вопросительное лицо.       — Здесь Отто? Как хорошо, что ты предупредил, дорогой племянник, — понизившийся тон голоса прорезали ядовитые нотки, а сомкнутые ладони в предвкушении потерлись. — Давно стоило навестить мистера Хайтауэра лично.       — Дядя, прошу тебя, не надо, — сел на кровати юноша и обеспокоенно коснулся твердого предплечья, более опасаясь за риск раскрытия и благополучие изрядно уставшей матери. Невзирая на практически полный, без единого прямого источника света мрак, по одной интонации и исходящим вовне хаотичным волнам он понимал, в каком состоянии находился Деймон. Любимый дядя славился среди родичей умением наводить суету и разжигать смуту, и переубеждать его в такие моменты было бесполезно, а остановить — невозможно.       — Надо, Эймонд. Надо, — со стальной убежденностью кивнул Деймон большей частью себе самому. — Не думай, будто этот старый мудак избавится от меня, находясь в границах города. Сколько бы он ни вещал в своем маразме о теориях заговора, именно я останусь для него самым главным кошмаром.       — Если это поможет поскорее отправить его восвояси, я не возражаю, — пожал плечами Эймонд и придвинулся ближе. — Он в гостевой комнате, той, что ближе к террасе. Но за эту информацию с тебя поцелуй.       — Мог бы и не торговаться, — хмыкнул Деймон, сгребая юношу в пылкие объятия. Чувственный и нежный, полный затаенного внутреннего голода и отголосков вкуса семени поцелуй углубился в любезно приоткрытый дерзкий рот, языки столкнулись в шутливой борьбе. — Надеюсь, скоро мой аврал закончится, и мы сможем видеться чаще, — осипший шепот оседал на горделивом изгибе абриса ухмылки.       — Если не закончится, мне придется чем-нибудь заболеть, чтобы ты взял меня прямо в палате, — пошутил Эймонд, заключая крепкую фигуру в прощальный, едва не до реберного хруста обхват.       Сквозь густоту тьмы, он знал, Деймон в одобрении и извечном коварстве улыбается ему. Тыльная сторона ладони невесомо огладила щеку, и юноша невольно подался навстречу незатейливой ласке.       — Только не забудь подправить записи камер, как и в прошлые разы. Мы же не хотим, чтобы твоя святейшая мамаша о чем-нибудь догадалась, — напомнил мужчина перед тем, как практически неслышно скрыться за дверью.       С покорным принятием и изрядной долей предвкушающего злорадства Эймонд натянул на себя сброшенное вечером белье и на ватных ногах проследовал к компьютеру. Расслабленные мышцы сладко заныли, когда он опустился на упругую сидушку кресла, и чуткий слух приготовился улавливать с нижнего этажа отголоски шоу. Пожалуй, отрывки записей он сохранит после монтажа для личного пользования и пополнения исторической коллекции Деймоновых проделок.       Полный инфернального ужаса и агонии вопль пронзил ночную тишину, послышался грохот и слабо различимые молитвенные причитания напополам с рычанием и боевым кличем, почему-то подразделения "Морские котики" . С беззвучным смехом Эймонд наблюдал, как неуловимым змеем вступает дядин силуэт в область уличной подсветки и ловко перебирается через высокую каменную ограду, как включается в коридоре свет и выбегает переполошенная мать в наскоро наброшенном на ночную рубашку халате.       Несложный монтаж почти завершился, и для охранной компании практически не оставалось улик. На втором мониторе Отто на грани паники пытался доказать заспанной дочери, что Деймон стоял над ним и неприятно смеялся, а Алисента тщетно убеждала его, что никаких Деймонов в доме нет, и то был всего лишь сон. В одном она была права: волшебство текущей ночи действительно казалось Эймонду ирреальным, невозможным согревающим сном.       Свежее дыхание прохлады раннего утра пестрело нотками морского бриза и скошенной газонной травы. Эймонд довольно потянулся и повел плечами, оправляя края благоухающей кондиционером борцовки, оглядел по-хозяйски практически идеальный порядок подступов к дому. Строгое убранство фасада и угловатые геометрические формы ласкали его сознание и напитывали умиротворенное ночными событиями нутро. Слабый, еще не испепеляющий свет ложился на открытые участки кожи блестящим покрывалом, и он позволил себе короткую улыбку навстречу миру, пока шорох негромких шагов по забетонированным подступам к гаражу не сместил его покой к приземленному вниманию.       Отто двигался вдоль стен особняка с практически боевой готовностью, на подогнутых ногах, и для полной картины безумия не хватало разве что случайно избранного оружия. Но проясненный взгляд и выражение сухого лица походили на стыдливые и рисовали сбивающую с толку иллюзию осознанности.       — Доброго утра, Эймонд, — подал он голос, и юноша невольно расправил плечи перед оборотом к собеседнику. — Я убежден, твое понимание ситуации не уступает материнскому, и вынужден прояснить возникшую между нами неловкость. Прошу не винить меня за вчерашние выпады в твой адрес, как и за поведение в целом.       — Все в порядке, дедушка, — без крупицы явных эмоций отозвался Эймонд и сделал вид, будто крепко затянутые кроссовки нуждаются в оправке шнурков. — Подобное может случиться с каждым.       — И, на сколько хватит моего разума, я буду проклинать провидение, что подобная участь меня постигла, — опущенной в покаянии, изрядно тронутой сединой голове он давно не верил. С тех пор, как болезнь начала обращать былого тирана в неразумного ребенка, при всем отсутствии религиозных иллюзий, ему все более виделось бескомпромиссное влияние фатума. Слишком многих этот человек сломал в попытке возвыситься, взойти на платформу социального лифта, и слишком многие сердца пронзил — в своем показном равнодушии Эймонд мог признаться, что не приветствовал причинение боли не его руками.       — Тебе стоило бы извиняться не передо мной и не за это, — отметил он в искреннем спокойствии, выпрямляясь и теряя интерес к бессмысленному разговору. Любой провал, любой якорь из далекого прошлого обращал адекватного человека в неудобного, невыносимого монстра, от которого юноша предпочел бы избавиться с концами, без вынужденного продления мирной жизни.       Отто понимающе кивнул и принялся шарить руками возле фундамента, периодически срываясь на шероховатость ровного газона и выискивая одному ему понятные объекты.       — Что-то потерял, дедушка Отто?       — В этот дом прошлой ночью проник Деймон! — в несломимой убежденности поднял голову от травы дед. — Алисента не верит мне, о, она никогда не верит, а теперь и подчиняться перестала, — резкое фырканье поколебало аристократичные морщинистые черты. — Я найду для нее доказательства, и она поймет, что истина в моих словах не исчезла. Этот человек слишком опасен, и я прошу тебя, Эймонд, не иметь с ним ничего общего. Его работа на советские спецслужбы доведет нас до абсолютного краха! Почему ты так на него похож? — подозрительный, вновь затуманенный пугающе неожиданными фазами взгляд уперся в тройные полосы темных спортивных шорт.       — Советский Союз давно распался, если ты не в курсе, — пренебрежительно бросил Эймонд и, не обращая внимания на причитания за спиной, направился твердой походкой к калитке.       Мерное прикосновение подошв к ровной поверхности асфальта вкупе с отмеченными интервалами дыхания и ритмом движения бодрили и напитывали силой расслабленную сном мышечную негу. Равномерное скольжение легкого ветра касалось разгоряченных подушкой щек и освежало не слабее капель предстоящего душа. Город вокруг него оживал и рационально выстраивался по знакомым схемам, пестрел яркими красками ранней осени и благословлял наступающий день. В который раз юноша поблагодарил мысленно дядю за давнешнюю привычку к спорту, срабатывающему гораздо лучше туманящих разум препаратов — хотя бы потому, что от его недуга лучшим препаратом считался эталонный самоконтроль.       Приглушенные тона домов в их квартале резко контрастировали с цветущими клумбами и ядовитой зеленью трав, и Эймонд сосредоточенно моргал, стараясь не отвлекаться на убогое рефлекторное движение травмированных век. Отмеренные им километры подходили к концу, обрекая на скорое столкновение с концентрированным хаосом, приумноженным дедовыми сказками о ядерном оружии и тайных химикатах в арахисовом масле.       Привычная в это время суток пустота холла встретила его яркостью пробивающихся сквозь окон гостиной и кухни осколков солнечных лучей, чистотой, порядком и дракой обиженного Огонька с напрочь задолбавшейся от внимания самца Вхагар. Хлопком кроссовки по полу он отогнал обнаглевшего домогатора, и рыжий кот замер в недоумении, напрочь игнорируя ворчание и поднятую лапу старой кошки. Привычный уклад деликатными волнами согревал Эймонда изнутри, однако стоило ему двинуться вглубь дома, грузной кучей в него врезалась подозрительно бодрая тушка брата.       — Эймс, ты не поверишь, что сейчас случилось! Я подрочил в окно! — цветущее в буйной радости лицо Эйгона опасно приблизилось, и извечный нарушитель спокойствия в кричаще контрастном пушистом халате начал едва не пританцовывать на месте.       — И ты всерьез подумал, что эта информация — то, что мне нужно знать с самого утра и в принципе? — ошалело приподнял брови Эймонд и на всякий случай отступил на шаг назад.       — Ты не понял. Я передергивал в окно, как обычно, ну, чтоб освежиться, ты в курсе, как это бывает, — Эймонд ни черта не понимал в логике старшего брата, а попытки разобраться оставил еще в далеком детстве. — Спустил, значит, и слышу, как кто-то снизу кряхтит, пердит и жалуется. Смотрю — а там дед ходит! Точно в голову попал! После такого он однозначно захочет убраться восвояси.       — Он и после ночного эпизода мог свалить в свой гребаный бункер, — хмыкнул юноша. От откровений брата изнутри распирало безудержным смехом, но он изо всех сил пытался удержать пригретое тренировкой спокойствие. — Но при всей своей бесполезности ты в кои-то веки сделал что-то для общего блага.       — А что было ночью? — серо-голубые глаза заинтересованно блеснули. Оранжевое, в черную полоску пятно вприпрыжку переместилось к холодильнику и выцепило с полок упаковку сосисок и бутылку горчицы. — Я спал, как убитый.       — Деду Деймон приснился, и он на уши всех поставил. По крайней мере, попытался. Вот, теперь ходит и ищет улики. Я больше удивлен, что ты в такое время не спишь.       — Теперь понятно, с каких хуев ты такой спокойный, а он еще более ебнутый, — хитро подмигнул брат. — А придерживаться благородного тусовочного режима, пока в доме этот долбоеб, проблематично, между прочим, — объемный зад задвигался в бодром ритме, и Эйгон ускакал вверх по лестнице, в глубины своей комнаты. Эймонд искренне надеялся, что сосиски и горчица послужат брату завтраком, а не антистрессовым досугом.       Тепло спадающих с высоты душевых капель и непередаваемое ощущение чистоты следовали за ним, завернутым в плотный саван банного халата, в ослепляюще светлую просторную столовую. Алисента отложила краешек несъеденного тоста на тарелку и выжидающе уперла взгляд в недоумевающего разморенного сына. Эймонд кивнул матери с горделивым выражением и приложился к сладковато благоухающему хлебу на полке в холодильнике.       — Дорогой, ты сегодня хорошо спал? Я заметила, с тобой не все в порядке в последние дни, — моложавая женщина прочистила горло и, нервно сжимая светлую древесную ручку прибора, обернулась к сыну с благочестивой улыбкой. — Возможно, стоит возобновить твои визиты к мистеру Дэнсу?       Эймонд невольно закатил резко запульсировавший глаз и глубоко вздохнул. Пальцы судорожно сжались на гладкой поверхности бутыли кокосового молока. Умом он отчетливо подметил, насколько терапия была бы эффективна, но по-детски противился ей, словно сам факт нахождения его в кабинете врача оставлял горящую пощечину его способности совладать с пагубными веяниями.       — Уверяю, матушка, я прекрасно держу себя в руках, — фальшь вынужденной улыбки отозвалась в одеревеневших в привычном положении мышцах лица ноющей болью. Алисента лишь неторопливо, ожидающе моргнула в ответ. — Конечно, излишнее внимание раздражает меня, но не настолько, чтобы произошло что-нибудь из ряда вон выходящее.       — Да будет Воин свидетелем, что все действительно так, — женщина отвернулась с невольным смирением, приговаривая остатки завтрака. Напряженных висков коснулись холеные пальцы с идеальным неброским маникюром. — Понимаю, с дедушкой Отто непросто, но все же я вынуждена просить вашей помощи. Меня сегодня не будет до вечера: ваш отец способен принимать гостей, и я намерена провести с ним время, пока в больницу не заявилась ваша сводная сестра, — завсегда опущенные уголки губ вытянулись еще ниже в брезгливой гримасе. — И сегодня же должна прийти дедушкина посылка из аптеки. И на послеобеденной службе необходимо быть вовремя... Как бы все успеть?       Демонстративно придержав пальцами циферблат старомодных наручных часов, Алисента вопросительно оглядела среднего сына, и усталый скепсис занял привычное место в глубинах округлых черт от вида перекошенного лица. Отпечаток мученичества Эймонд не смел проявлять, но изможденность с язвительным вызовом были гораздо красноречивее.       — Тебя я не прошу, Эймонд, потому что, ну, ты знаешь, — деликатно уточнила мать. — Об Эйгоне я сегодня даже заговаривать не желаю, после его омерзительных поступков. Хелейна, доченька, может, ты примешь посылку? Ничего особенного, просто забрать коробку и поставить в документе подпись, — обратилась она к сидящей на полу девушке. Хелейна с концентрированным интересом вглядывалась, как Дримси с шумным чавканьем поглощала влажный корм из пакетика.       — Без проблем, мам.       — Хвалу возношу Деве за нежность ее и чистоту, — пробормотала Алисента под нос, и Эймонд недовольно хмыкнул в наполненный белой жидкостью стакан. Сектантский фанатизм матери порой раздражал гораздо хлеще неудачного сложения событий, выкрутасов Эйгона или необходимых, но нерабочих по чужой вине строк кода. — А к тебе, Эймонд, будет просьба другого рода. Не мог бы ты не вступать в ссоры с дедушкой до вечера? Позанимайтесь чем-нибудь с братом, ну, без приключений.       — Предлагаешь следить за Эйгоном, как за маленьким ребенком? Это не ему бы пригодилось, — с легким презрением фыркнул юноша. — Пусть наш домашний рукоблуд занимается, чем угодно, а я — работать.       Испачканный стакан отправился в посудомоечную машину четким уверенным жестом, с легким стуком завершая разговор, стянутые резинкой в низкий хвост длинные пряди хлестнули по спине при развороте. "Кажется, дедушку пора отвозить домой", — услышал он тихое бормотание за спиной, и то был редкий случай, когда он полностью согласился с мнением матери.       Без деловитого шуршания Алисенты в разных углах особняка и идиотских скачков и возгласов Эйгона дом по обыкновению превращался в обитель тишины и покоя, теплого, вязкого и почти медитативного отдыха тела с сиянием чистого разума. Казалось, даже время замедляло свой ход и сочилось неторопливой капелью сквозь ширину панорамных окон, и за монитором протекали часы, дни и недели — пока небрежно брошенный взгляд на экран телефона не отмечал, что пролетело минут пятнадцать, не более. Подобный темп нравился Эймонду, и даже попытки деда отомстить за утреннюю диверсию окну по другую сторону особняка почти не отвлекали от погружения в любимое дело.       Изредка он выбирался из комнаты и ловил на себе подозрительный взгляд из-за угла на кошачий манер. Эймонд не был уверен, до какой степени маразма должен дойти Отто Хайтауэр, чтобы перестало учитываться его желание при размещении в доме престарелых, но вполне мог предугадать мгновения, за которые дед способен задолбать многое повидавших сотрудников. Ожидаемая Хелейной посылка с лекарствами лишь оттягивала неизбежное и на короткое время затормаживала процесс, но не могла избавить неприятного родственника от столь же неприятного конца.       Во время очередной вылазки на кухню за парой сэндвичей с тунцом Эймонд слегка вздрогнул от резкого неожиданного звука. Неприятная трель охранной системы настойчиво вопила о визитере у ворот. По всей видимости, наконец прибыл аптечный курьер.       — Хелейна, — громко позвал он сестру в холле и завертел головой, заглянул мельком в гостиную. Где бы та ни скрывалась, выходить на звук явно не собиралась, и Эймонд, коротко пожав плечами, вышел за порог. В конце концов, его основная задача заключалась в мирном нахождении в комнате, а раз курьер навряд ли был способен за минуту вызвать в нем безудержный гнев, выполнить порученное Хелейне несложно и самому.       Со скучающим видом юноша подошел к калитке и отворил металлическую решетчатую дверь. Темноволосый мальчишка, вчерашний школьник, с не менее равнодушным лицом протянул Эймонду небольшую запакованную коробку и путевой лист с шариковой ручкой.       — Добрый день. Посылка для мистера Хайтауэра. Меня предупредили, — неуверенно начал курьер, — что получателем выступит женщина.       — Моя сестра. Она занята, без разницы, — отозвался Эймонд, сосредоточенно вырисовывая подпись едва не на весу, напротив печати фармацепции и загогулины сотрудника "П.Пейн". — Все оплачено, насколько мне известно. Что-нибудь еще нужно?       — Нет, сэр, больше ничего. Удачного дня! — кивнул мальчишка и попятился к курьерскому фургону, поправив козырек зелено-белой форменной кепки.       Эймонд направился обратно в дом, со скуки вертя в руках посылку, и едва не столкнулся с устроившейся на главной лестнице сестрой: та расселась прямо посреди его привычного маршрута и ласково почесывала волосатую спину Вхагар. Мохнатая лапа с растопыренными когтистыми пальцами то и дело подергивалась, но ворчливая кошка слишком удобно разлеглась на ступенях и вместо агрессивной обороны лишь кривила морду. Девушку, кажется, ничего не смущало, даже подсунутая едва не под нос коробка.       — Хела, вообще-то это была твоя задача. Если бы я не заметил случайно, что курьер прибыл, посылку вполне могли отправить обратно.       — Мне не совсем ясно, о чем ты, братик, — подняла она недоуменно поблескивающие глаза. — Ты про посылку для дедушки Отто?       — Да, именно про нее, — с легким раздражением произнес Эймонд. — Про ту посылку с логотипом аптеки, которую я держу в своих, черт побери, руках!       — Не ебу в душе, знаешь ли, как так получилось, — светлые брови девушки нахмурились в еще большем непонимании, раскрытые ладони абстрактно указали в пустоту. — Ты обвиняешь меня в том, что я пропустила получение, однако посылку и какой-то агрегат в пакете я отнесла дедушке минут десять назад. Не надо так!       — Что значит... О, нет, — замер на мгновение юноша, здоровый глаз округлился в холодном ужасе. Ситуация быстро сложилась в его голове в единую неутешительную картину, включающую окна, вареные кальмары и губки в стаканах. Аптечное лого с привычными для подобных изгибами Кадуцея сомнений не вызывало, и ни мать, ни они с Хелейной почты не ожидали, отданная сестрой коробка могла быть только для... — Блядь, блядь! — воскликнул он, едва не пулей бросаясь по скользким плитам пола в направлении гостевой комнаты.       Посылку из всей семьи, если не считать Отто, ожидал только Эйгон.       Дед обнаружился сидящим на кровати, абсолютно потерянным и безнадежным, в тихом и беспомощном шоке. Невидящий взгляд уперся в одну точку, дрожащие сухие губы приоткрылись, и в целом вид мистера Хайтауэра явственно выдавал, что совсем недавно он видел некоторое дерьмо. Будучи не совсем бесчувственным, Эймонд невольно ощутил укол соболезнования нежелательному родственнику: все же вкусы Эйгона, только начавшие оформляться по новой манере, оказались слишком необычны, и вряд ли адекватный человек смог бы их понять. Распаковать все товары Отто не успел, и возле коробки, из которой угрожающе торчали полупрозрачные упаковки с чем-то разноцветным и разноразмерным, валялся только веселенькой желтой расцветки вибратор с драконьей головой на конце и едва ли не бидон анальной смазки.       — Скажи мне, внук, я, видимо, не совсем понял, — надломленный голос приглушенно и замогильно прозвучал в звенящей тишине комнаты. — Куда это пить?       — Не нужно это пить, — с нервным смешком Эймонд всунул в безвольно сложенные руки нужную посылку и торопливо бросил распакованные товары в стоящую рядом коробку. — Произошла ошибка, кхм, вот твои лекарства. Прими как можно скорее, если разберешься, что нужно.       — Я? А, да, разберусь, — словно в замедленной съемке кивнул дед и в крайней задумчивости повернул лицо к пылающим румянцем щекам Эймонда. Крышка упорно не желала закрываться, и юноша отчаянно пыхтел, силясь упрятать силиконовый содомический Клондайк. — Зачем тебе все это? Неужели ты так меня ненавидишь, что решил пытать?       — Что... Это вообще не мне! — воскликнул Эймонд с ноткой истерики и столь же резво, как вбежал, ретировался из гостевой комнаты, не забыв прихватить нечто вытянутое в плотном непроницаемом полиэтилене. И он был готов поклясться перед Конгрессом, возложив руку на конституцию, что никоим образом не желал знать, какая шизофазичная дрянь притаилась внутри.       Брат обнаружился в гостиной на диване, обычно занимаемом Эймондом, и едва мог усидеть на месте, чуть ли не приплясывая и довольно потирая чудом не содранные за последние несколько дней ладони. При виде коробки в руках юноши Эйгон засиял, как рождественские гирлянды, и неровно шмякнулся на диванную спинку.       — Наконец-то приехали! Больше никаких заменителей, только высококачественный продукт! — возопил Эйгон и с силой вытянул коробку из протянутых рук младшего брата. Победное урчание перекрывало шуршание упаковок, и с коротким глухим хрустом дилдо падали из коробки и с сидушек на тускло поблескивающий пол. — И все же хорошо, что они приехали с небольшим опозданием. Без задержек мой план пошел бы, эм, да хоть ко всем этим хуям.       — И в чем заключался этот план? Сделать так, чтобы в доме никто больше не ел сосиски из-за психологических травм? — хмыкнул Эймонд.       — Избавиться от нежелательных гостей, бро, — очерченные губы сложились в издевательскую усмешку, и хитрый прищур впился во вспыхнувший пониманием братский здоровый глаз — который, как бы там ни было, уже начинало нервозно подергивать. — После таких потрясений, уверяю, он точно захочет вернуться в свой тихий уютный бункер с консервированным говном. Не благодари, Эймс, и можешь сообщить маме, что пора выносить из дома овощи.       Бегло оглядев виновато улыбающуюся Хелейну в окружении кошек и старшего Таргариена, с детским непосредственным восторгом разворачивающего черный полиэтилен, Эймонд саркастично вздохнул и поспешил в спасительный покой комнаты. К убаюкивающим строчкам кода, порядку и остывшим остаткам чая, что так успешно превращали в уравновешенность клокочующее паническое бешенство.       — Ебать меня через крышу, Аманда, ты только посмотри, какая хуйня! — сокрушительный гогот все же заставил его обернуться, и Эймонд тут же пожалел о содеянном. В отдельном пакете, прилагающемся к посылке, оказался колоссальных размеров — не менее трех футов в длину и четырех дюймов в диаметре — член. Эйгон крепко ухватился за основание с круглой присоской и размахивал им над головой, как флагом.       — За каким хреном ты такой конченный, — узкая ладонь укрыла горящее от неуютного, чуждого смущения и мерзко одергивающего хаоса лицо. — Зачем тебе эта дрянь? Он в тебе даже не поместится!       — Он, конечно, не два енота и конфетка "Джолли Ранчер" , но брался не для этих целей, — Эйгон оценивающе потискал объемную латексную булаву. — Может, в бейсбол с тобой сыграем, а может, над дверью повешу. Будет лупить тебя залупой прямо в хлебальник.       — Над кроватью повесь — будильник получится, — огрызнулся Эймонд и, в последний раз глянув на хихикающих брата и сестру, скрылся в комнате с оглушительным хлопком двери.       В голове слегка звенело от громких возгласов и скорости, с которой события сменяли друг друга. Эймонд сцепил пальцы в замок и медленно досчитал до десяти, контролируя равномерное дыхание. Беспорядочность действий пробуждала в нем смуту, и в кошмарном ее сочетании с накопившейся злобой он начинал сомневаться, сумеет ли выровнять пошатнувшуюся невозмутимость самостоятельно. Неотвратимо скорый отъезд Отто, безусловно, радовал, однако нахождение тут и там разноцветных членов он наверняка не выдержит: обычно чуждый стеснительности, он ловил себя на подсознательном беспокойстве рядом с этими предметами, будто изнутри прорывалась вбитая кузнечным молотом в воспитание благочестивость.       Палец устало настукивал на экранной клавиатуре текст смс-сообщения. Отчего-то Алисента не признавала мессенджеры и социальные сети, упорно продолжая использовать только базовый функционал мобильного телефона.       "Матушка, сегодня деду лучше уехать домой. Я тут не при чем."       И, чуть поразмыслив, добавил:       "Эйгон просил купить по дороге "Джолли Ранчер", захвати, пожалуйста."