Кингсланд. Семейные хроники

      В широко раскрытых от ужаса глазах с расширенными донельзя зрачками плескалось жидкое пламя. Когтистые лапы изо всех сил отталкивались от крепкой опоры, но неизбежно стреноженно путались в намокшей ткани. Короткая влажная шерсть встала дыбом на загривке, и из горла вырывались резкие ритмичные вопли. Растопыренные пальцы силились сжаться, выбраться из настойчивого захвата.       — Бля, да держи ты его крепче, — Хелейна отбросила со лба растрепанные, чуть отяжелевшие от пота пряди, и удобнее перехватила небольшой когтерез.       — Сама бы попробовала. Он такой же буйный, как его припизженный хозяин, — пожал плечами Эймонд, но все же стиснул в ладони длинные кошачьи ступни. Не привыкший к тщательному купанию Огонек по-змеиному изворачивался в полотенце, и каждый подстриженный коготь приходилось отлавливать на лапе ярко-рыжей молнии с маленьким боем. Очередной кошачий крик, почему-то напоминающий отчетливое "Я вернусь", прервался неловким кряхтением и попыткой укусить Эймонда за подбородок.       Невзирая на изобилие живности в доме, проявляли заботу о братьях меньших лишь они с Хелейной, ибо на брата надежд не было и в этом вопросе, а мать не касалась темы до тех пор, пока не находила в стакане молока шерстинки. Огонька Эйгон в один из дней притащил с какой-то помойки да так и оставил обшаривать жилплощадь, иногда довольно почесывая полудикого хулиганского зверя. Эймонд внутренне посетовал, что беспроблемной в их доме была разве что Дримси, на все манипуляции реагирующая с активностью подвисшей Хелейны.       Капли от блох и клещей втерлись в холку, и отпущенный с миром подсохший кот пулей слетел с колен юноши, наворачивая круги по полу и стенам первого этажа и иногда замирая для судорожного вылизывания.       — Ну что, переходим к самому сложному? — поправила Хелейна стянутые резинкой волнистые локоны. — Или хочешь вначале отдохнуть?       — Давай уже закончим, а после будем отдыхать, — тяжело вздохнул Эймонд с несчастным взором в сторону сестры. В их доме обитало существо гораздо более отбитое и капризное, нежели Огонек, и еще менее расположенное к купанию, нежели старший брат.       Впрочем, к чести Эйгона, в последнее время он заседал под душем не по разу в день и на довольно долгое время. И в целом вел себя странно даже по своим меркам.       Одна проблема решилась сама собой пару недель назад, когда Вхагар со всей дури шмякнулась в материнскую ванну и с булькающим воем забилась в сушильный шкаф на целый день. Но длиннющие когти, все еще крепкие и чертовски острые, и сбившиеся на кошачьих "штанишках" колтуны убрать все же стоило.       — Так, вон она лежит, — указала Хелейна на закуток возле камина. — Я зайду спереди, а ты накроешь полотенцем, когда рванет в сторону.       — В плане зоологии ты у нас босс, — согласился Эймонд и удобнее перехватил большое махровое полотенце.       С приближением тихих шагов и слабой тени желтые слезящиеся глаза в недовольстве приоткрылись, но заметив в руках Хелейны знакомый предмет, дряхлая хищница с неожиданной для старушки прытью припустила с насиженного места. Эймонд не успел вовремя среагировать, и с кренделеобразными пируэтами, которым позавидовала бы Мисти Коуленд, любимица упорно щемилась в какое-нибудь укрытие.       — Блядь, ну нет! Вхагар, нет! — в отчаянии вскричал он.       "Вхагар да", — словно отвечала ему мохнатая кошачья жопа, в спешке уползая под диван.       — Приехали. Хела, тащи швабру, — пробормотал Эймонд, склоняясь над полом в скрюченной позе. Из полутьмы поддиванья на него уставились бликующие круглые глазищи. Твердая пластиковая трубка улеглась в протянутую руку, и он зашарил по полу, однако кошка ловко перебиралась подальше от швабры на манер акробатки. Сидящая с другого края от дивана Хелейна сдавленно пискнула от боли.       — Аккуратнее! Глаза разуй, блин!       — Отвали, — буркнул сиплый безэмоциональный голос. Ввалившийся неотесанным йети в гостиную Эйгон деловито копошился в выдвижных ящиках под стереосистемой, и его знатно исхудавшая за последние месяцы фигура сгобилась над залежами всякой теоретически полезной всячины с жадностью Голлума.       Старший сын семейства Таргариен все лето умудрялся бить рекорды собственной долбанутости, и Эймонд порой ощущал нечто сродни беспокойству за бедового родственника. Немногим после возвращения с уикэнда, все еще помнившегося мимолетной сказкой, Эйгон пропал из дома на добрые три дня, и по возвращении его словно подменили. В исчезновении дурацких подколов и извечных приставаний с ерундой юноша находил определенный плюс, и подчас ему казалось, будто Эйгон перемещается по дому незаметной тенью, не пересекаясь ни с кем из членов семьи. Редкие односложные реплики грубо прерывали любые попытки выяснить причину такого разительного смена образа жизни: исчезли девицы на одну ночь, исчезла большая часть алкоголя, и с перерывами на короткий сон брат орал в своей комнате на своих дегенеративных стримах. Исчезли даже заказы некоторого дерьма с Амазона, и Эймонду все более казалось, что некоторое дерьмо видел сам Эйгон.       Они давно позабыли о том, как были близки в короткий период беззаботного детства, и ни за какие деньги Эймонд не согласился бы добровольно явиться к брату и потребовать объяснений, попробовать завести беседу по душам. Если, конечно, не хотел быть посланным ебать собак.       На деле Эймонду казалось, что старший братец попросту сменил разнообразный алкоголь на какую-нибудь забористую дурь и уничтожал организм так же, как обычно, но с гораздо меньшим вредом для окружающих. Наблюдая редкие вылазки Эйгона лично или через систему видеонаблюдения, глядя на все более явственно проступающую худобу, черноту кругов вокруг глаз и опасный яркий блеск в глубине зрачков, он не позволял себе погружаться в растущее сочувственное переживание.       Алисента с гордостью заявляла, что ее старший сын наконец-то встал на путь исправления, решил отказаться от порочного образа жизни и принять свет Семерых. Пухлую книжицу с учением материнской возлюбленной секты Эйгон действительно взял и битых шесть часов увлеченно разрисовывал страницы хуями при помощи набора офисных маркеров, а после сжег на заднем дворе вместе с изобилующими дисконтными предложениями из почтового ящика.       — И какую херню ты ищешь в этот раз, чучело? — устало поинтересовался оторвавшийся от пола Эймонд и скептично поджал тонкие напряженные губы.       Несколько дней подряд у брата окончательно съезжала крыша, и он шастал по дому парой-тройкой явлений за сутки, переворачивая все вверх дном. Каждый раз оправданием ему служил поиск некого предмета, обычно крайне неожиданного, и о существовании некоторых в отчих стенах Эймонд даже не подозревал. Сегодняшний рейд случился утром на кухне: Эйгон распотрошил холодильник и шкафы, перемял все апельсины в ящике, раздолбал о пол десяток яиц и напрочь вывел из себя шумными причитаниями: "Где, блядь, помело?" — и оставалось лишь порадоваться, что Алисента уехала на очередной архиважный сезонный фестиваль едва не с рассветом и не застала позорную истерику.       — Пипидастр, — отстраненно ответил брат и вытряхнул толстую стопку документов на ковер.       — Кончай все разбрасывать. Мы задолбались за тобой убирать, знаешь ли.       — Не ебет.       — Слушай, столько мудачества — даже для тебя слишком, — поднялся на ноги Эймонд и вплотную подошел к старшему, странно дернувшемуся всем телом. — Ты заначек наделал в доме?       — Даже если и наделал, что с того? — поднял глаза Эйгон, и на узорчатой серо-голубой радужке отпечаталась обреченная решимость. — Какое тебе дело?       — На сам факт мне насрать с высокой башни. Порядок наведи — и долби хоть до комы.       С демонстративным равнодушием Эйгон аккуратно собрал разлетевшиеся по полу листки, погрузил обратно в ящик и резким движением поднялся на ноги, с вызовом вглядываясь в младшего родственника.       — Мне нужен мой пипидастр, — негромко, с четко различимой угрозой отчеканил он. — Пипидастр, братишка. Такой пушистый и радужный, как ты. Пипидастр, сучье ты вымя, обыкновенный пипидастр, — у Эймонда напрочь сбилось внимание от обилия повторений, и даже высунувшая нос из-под дивана Вхагар, корча недовольные рожи, начала гудеть что-то подозрительно похожее на слово "пипидастр". — И я найду его, даже если для этого придется разнести все в щепки.       — Съебись из гостиной, пожалуйста. Поищешь потом, — указал на дверной проем Эймонд. Брат рвано тряхнул знатно отросшими кудрями и потопал в указанном направлении, показушно виляя объемным задом. Несмотря на серьезную потерю веса, именно эта часть тела вынуждала задумываться о родстве семейств Таргариен и Кардашьян.       Извечно старающаяся до предела абстрагироваться от конфликтов Хелейна баюкала на руках соизволившую показаться на свет Вхагар. Кошка довольно и расслабленно чмокала губами и высовывала кончик языка. Необходимые процедуры она пережила с необычным для себя спокойствием, если не считать паровозный гул из крепкого захвата и пинки задними лапами по запястьям и щекам Эймонда за достойное сопротивление. Впрочем, прищуренный взгляд явно сигналил о нежелании любимицы оставлять вопиющее неуважение без ответа.       День был в самом разгаре, выделенной до вечера доли работы оставалась еще целая гора, а Эймонд уже чувствовал себя неимоверно уставшим и замученным. Мысли то и дело путались в неровные клубки, теряли стройность, и не одну строчку в коде приходилось переписывать заново. Что-то упорно не желало укладываться в строгую систему, и он не был до конца уверен, выбивается из нее рабочая ошибка или творящаяся под крышей особняка смута.       Экспресс-диагностика не отыскала никаких огрех, но предпросмотр обреченно схлопывался. Эймонд устало потер живой глаз под линзой очков и, на время стянув с лица аксессуар, привычно взялся за небольшой флакончик, хранящийся у монитора. Антисептик объял ладони с привычным резким, быстро выветривающимся запахом, очищенные пальцы оттянули немного воспаленное веко. Капли лекарства мягкой прохладой улеглись на раздраженную кожу, и стерильная подушечка среднего пальца небрежно провернула протез в глазнице.       Судя по всему, ошибка содержалась не в его доле работы, и Эймонд уверенно поднялся из обтянутого плотным кожзамом кресла. Путь его лежал в другой конец коридора, в комнату сестры: старательным образом он выстраивал репутацию специалиста широкого профиля, но маленьким коварством его было упорное и сдельное спихивание фронтэнда на Хелейну.       — Хела, есть таск небольшой, поможешь? — прошел он в изобилие пастельных оттенков после ответного "войдите". Сестрица расплылась ленивой лужицей по ворсистому пледу в обнимку с Дримси, обложенная целым ворохом эскизов и зарисовок различных мастей и форм. — Там в очередном маркетплейсе... тебе чего?       На пороге комнаты застыл фигурой Слендермена уверенно собирающийся с силами Эйгон. С шепотом под нос "Я смогу, я смогу", сделав несколько размеренных вдохов и сжав руки в кулаки, он быстро прошел внутрь, стараясь не смотреть на занятые террариумами полки. Привычки входить к сестре и родителям без стука Эймонд не имел и всегда чувствовал невольный укол неприязни, когда этим бесстыдно занимался брат.       — Чего? Пипидастр ищу, — просто заявил Эйгон и заполз наполовину под кровать. Ничего интересного для себя не обнаружил и схватился за плед, бесцеремонно стряхивая на пол эскизы, кошку и Хелейну. Сестре, видимо, было вполне уютно и на полу, однако Эймонд спускать подобное поведение не собирался.       — С каких хуев ты решил его здесь искать?       — Откуда мне знать, вдруг она его себе забрала поиграться? По кровати ночью ползает, пизду щекочет, — огрызнулся Эйгон и едва не вырвал молнию наволочки с корнем. Исследованная подушка прилетела метким броском в лицо Хелейны, и сестра тихо ойкнула, прикрывая задетый уголком глаз. Крепкий захват руки младшего брата за шиворот приостановил хаотичную тягу разрушать вокруг себя пространство и убранство.       — Слушай сюда, гребаный торчок, — прошипел Эймонд в бледное лицо, выражение которого становилось все более загнанным. — Просить тебя извиняться бесполезно, поэтому я требую просто оставить нас в покое. Ты не портил нам жизнь почти три месяца, и если начнешь из-за своей долбежки причинять боль моей семье, я не дам тебе житья в этом доме. Отправишься в притон, из которого вылез, — резким толчком Эйгон отправился в направлении выхода. Потерев ладонью продавленную тканью линию на шее, он колко сверкнул глазами и вышел с громким хлопком двери, зыркнув в опаске на террариумный ряд.       — Как ты? — заботливо поинтересовался Эймонд. За короткое время Хелейна успела с энтузиазмом свить гнездо на полу и возлежала в нем, покусывая кончик карандаша.       — Нормально. Скидывай, я посмотрю, но чуть позже, через полчасика. Пойдет?       — Более чем. Заранее спасибо, сис, — ободряюще махнул он рукой и, неторопливо остывая, проследовал обратно в свою обитель.       Успокаиваться, впрочем, он поторопился: в недрах его рабочего стола увлеченно копался Эйгон. На звук открывшейся двери тот даже не обернулся.       — Я смотрю, ты в край охуел, — тихо и ровно, с предельно явственной злобой произнес он. — Жить надоело?       — Надоело бы — давно бы уже спрыгнул с Батл Хауса, — повернулся на голос Эйгон и нехорошо прищурился. Непривычной, чуждой была исходящая от брата ледяная тишина, но в подступающем к горлу гневе замечать эту подозрительную деталь не хотелось. В голове непрошенным гостем обосновалась картина медленного удушья Таргариенского горя, как от быстродействующего яда.       — Ты знаешь правила. Это моя комната.       — Знаю. А еще знаю твой маленький секрет, так что лучше тебе помочь мне в поисках.       — И какой же? — сложил Эймонд руки на груди.       — Я ведь не идиот, Эймс, — криво и зло усмехнулся Эйгон. — Можешь сколько угодно называть меня имбецилом, но не ты один в этой семье умеешь сопоставлять факты. Коробка из-под "Тоблерона" в мусорке, который твоя ханжеская фитнес-морда постоянно жопится самостоятельно покупать. Сохраненный плейлист с панкотой в стереосистеме. Необычный такой аккаунт в инсте, который тебя лайкает. Расхуяченность в джакузи после нашего приезда. Но все меркнет, — болезненный победоносный смешок вырвался из груди брата, — перед вот этой штукой. Узнаешь, братик?       От взгляда на зажатый в пальцах предмет Эймонд обмер. Дыхание перехватило на мгновения, крылья носа панически затрепетали, восстанавливая сбитый ритм. Мышцы лица предательски дрогнули, и ему стоило значительных усилий сохранить видимость спокойствия. Серебряный перстень с рубиновой инкрустацией в виде свернувшегося дракона он узнал бы из тысячи — и, как оказалось, не он один.       — Я столько лет шутил на тему твоей заднеприводности, — смаковал с ядовитым триумфом брат. — А ты действительно спишь с Деймоном. Или скажешь, он один в обконченной кладовке тусовался?       — И чего ты хочешь? — сглотнул Эймонд. Долгое время ему казалось, он учел все места, где раззадоренный дядя ухитрялся его поймать в жаркий плен своих объятий.       — Помоги найти пипидастр, — полоса белого металла ритмично прокручивалась между крепкими пальцами. — Это последняя заначка, и больше я вас не побеспокою. Ты же не хочешь, чтобы матушка узнала о твоей грязной тайне.       — Она хранит все для уборки в своей ванной, — после небольшой паузы сообщил он Эйгону, не отрывая взгляда от перстня. — Он наверняка там. Если его не сперла бригада, которую мы вызывали после твоего первого погрома.       — На кой хер вы вообще вызывали клининг, если потом все равно убирали сами? — прыснул старший Таргариен и потер вспотевшими ладонями о длинные широкие шорты. — Особенно мексиканцев. Ненавижу, блядь, мексиканцев.       — Кольцо отдай, — протянул руку Эймонд. Не получив реакции, резким порывом ступил ближе и схватил широкое запястье. Заострившиеся косточки впились в ладонь. Лицо Эйгона, находящееся чересчур близко к его собственному, враз осунулось и приняло загнанное болезненное выражение, и весь брат как-то сжался, поглядывая исподлобья с кричащей печалью.       Перстень со звонким стуком покатился по полу, и Эйгон едва не выбежал из комнаты, не потрудившись прикрыть за собой дверь. Эймонд медленно опустился на колени, нагретый чужими прикосновениями металл бережно лег во вздрагивающие ладони. Глаз укрылся под веками, взметнувшиеся тревоги захлестнули волной цунами и без того раздраконенную истекающим днем психику. С коротким вздохом он решился нарушить собственные принципы и, порывшись в шкафу, налил в прозрачный стакан на два пальца.       Пока у Деймона образовался сезонный завал, виделись они нечасто. Так неосмотрительно позабытый перстень можно было вернуть позже — возможно, отправить городской почтой.       Сквозь толщу шумного дыхания прорвался наружу слабый приглушенный стон. Длинные волосы разметались по подушкам, бедра сами собой дернулись вверх в поиске фантомной испепеляющей ласки. На тонкой, едва очерченной грани яви и сна Эймонд в глубоком тумане силился удержать фотографической точности картины, не пробудиться раньше, чем отступит снедающая жажда освобождения. В его сладострастной грезе Деймон вытворял с ним такое, что впору было спустить без единого прикосновения к каменно напряженным мышцам. Дрогнули веки здоровые и усеченные, завсегда прикрытые не до конца, скользнул язык меж приоткрытых губ. Метнувшаяся к паху ладонь нащупала вместо теплой плоти мягкость чужих прядей.       "Как он здесь оказался?" — скользнул в замутненном разуме пораженный вопрос, и стон повторился громче от пленительного ощущения припухлых губ, скользящих по члену. Сон безвозвратно испарился, и иллюзорное удовольствие сдалось на милость настоящему. В неторопливом пробуждении все более накатывала вместе с острым волновым удовольствием смута, а сжимающие чужую макушку пальцы нащупали явственные завитки кудрей.       Эймонд шокированно распахнул глаз и в состоянии глубочайшего охуевания наблюдал, как на твердую плоть насаживается хамской пастью его собственный брат.       — Ты... совсем больной? — слабо прошептал он, неспособный от шока и остаточной сонной неги поднять руку с уже сжимающимся кулаком.       Эйгон затормозил и, кажется, заглянул в его лицо из своего положения перед тем, как активнее задвигать головой.       — Я убью тебя, — надрывным, с нотками истерики шепотом проговорил он и с трудом отлепил от себя голову брата, с силой потянув за спутанные локоны. — Беги. Беги, сука.       Щелкнул тумблер маленького ночника, размещенного над кроватью. С налитых кровью губ Эйгона тонкими прозрачными нитями стекала на подбородок слюна, раскрасневшееся лицо тускло поблескивало на лбу и у граней надбровных дуг. Обгашенным в сопли, однако, брат не выглядел и, не обращая внимание на давление у затылка, продолжал смотреть со странной решимостью, почти не мигая.       — Здравствуй, братишка, — голос из раздраженного, полного застоявшейся мокроты горла звучал почти замогильно. — Ты засыпай, засыпай. Дай отсосать спокойно.       — Ты идиот?       — Могу я отсосать? — Эйгон придвинулся ближе, не обращая внимание на жалобно треснувшие в захвате корни волос, и лихорадочный блеск потемневших глаз приблизился к узкому лицу. Удар кулака прошелся по сомнамбулически тянущейся к паху ладони.       — Ты идиот, я тебя спрашиваю?       — Что, уже и отсосать нельзя?       — Идиот, — выдохнул Эймонд, чуть не выпуская горячий дым от разрывающей на части ярости. — Ты вообще понимаешь, до чего доторчался?       — Меня давно отпустило, неуч, — улыбнулся старший Таргариен, и в этой улыбке не было ни унции веселья. — И я нисколько не пьян.       — Тогда объясни, какие хуебесы в тебя вселились и какая у меня есть причина не отмудохать тебя до кровавых харчков, — обманчиво ласковым тоном потребовал юноша и на всякий случай набросил край одеяла на постепенно опадающий стояк.       Негромкий смех пронесся по тишине комнаты с легким эхом. Широкая улыбка уродливой раной расцвела на лице Эйгона, обращая его в безумную, постоянно сменяющуюся маску.       — Я бы объяснил, но ты не станешь меня слушать, — покачал он головой. Неровными ударами наотмашь расслабленная рука врезалась в окостеневшие мышцы предплечья. — Да отпусти ты уже, больно. На, прочти сам. Я не могу.       В грудь врезался с глухим шлепком брошенный айфон. На разблокированном экране белесо высветился почтовый ящик брата с единственным непрочитанным письмом из центра по контролю вирусных заболеваний. Со всхлестнувшейся бурей чудовищных догадок, немея внутри, Эймонд подрагивающими пальцами открыл сообщение. Лаконичная таблица однозначно показывала, что результат теста на ВИЧ...       — Отрицательный, — прочел он механическим голосом. — Получается, ты не знал. И все равно пришел ко мне.       — Я боялся открыть.       — Ты мог испоганить всю мою жизнь, чертов ублюдок, — не меняя тона, отчеканил Эймонд. — Ты мог погубить меня и мою семью. Мою будущую семью.       — Пожалуйста, постой! — умоляющий тон прервался звучным ударом кулака в окрашенное неровным румянцем лицо. Голова Эйгона мотнулась в сторону.       — Убирайся. Прочь из моей комнаты, — казалось, приказ так и не дошел до Эйгона, спрятавшего глаза за шириной крепкой ладони. Младший Таргариен приподнялся на колени в готовности вышвырнуть, пожалуй, самое ненавистное существо во всех Соединенных Штатах. Пальцы сжались на плече с намерением столкнуть свернувшееся крюком тело с кровати.       — Я не хотел падать на дно в одиночку, ясно? Думал, что еще остались те, кому не плевать на мою жизнь. А оказалось, таких никогда не было.       Голос Эйгона странно дрожал и срывался на частых выходах, а потом ладонь отнялась от глаз, и Эймонд пораженно замер, будучи не в силах пошевелиться от зрелища, которое полагалось им невозможным. Хватка на плече враз ослабла. Широко раскрытый глаз уперся в распахнутые чужие, подернутые пеленой, в окружении влажных слипшихся ресниц.       Брат никогда не проливал слез. Как минимум в чужом присутствии и как максимум — вообще, с далеких детских времен. Эймонду всю его осознанную жизнь, с тех моментов, когда только начали сохраняться отчетливые воспоминания, упорно казалось, что настолько обнаглевшее, вредное и безбашенное создание попросту не умеет плакать. В детстве Эйгон виделся еще и бесстрашным, способным на любые приключения, равнодушный даже к самой сильной боли. А позже хулиганская усмешка и скучающе искривленная морда заменили прочие эмоции, вытесняя благородный образ большого и разумного старшего брата. И наблюдать его сгорбленным, вздрагивающим от дыхательных спазмов, со стекающими по щекам без движения век влажными дорожками, с отмеченным глубокими тенями лицом было одновременно невероятно и жутко.       Эймонд опустил тяжелые, тянущие от недосыпа веки и медленно досчитал до десяти. Изобилие потрясений всех мастей вновь силилось пробудить в нем того монстра, что ежеминутно подчинялся закаленной воле, и сквозь трещины подрагивающей выдержки остервенело рвалось наружу первобытное, дикое, с привкусом меди на языке и густой теплой жидкостью на тонких пальцах. В хаосе и смятении он повторил счет от единицы до десятки, и еще раз, и еще. Эйгон уставился куда-то вниз и ронял на пододеяльник прозрачные солоноватые капли со скорбным изломом бровей.       Последний раз вздохнув и практически полностью обуздав деструктивные порывы, Эймонд поднялся с кровати и в сопровождении недоуменного рассеянного взгляда в спину открыл дверцу шкафа. Початый вечером скотч разлился по подарочным стаканам без очерченной меры. Когда Деймон вручал бутылку с довольным лицом, издевательски косясь на скуксившуюся Алисенту, на его девятнадцатый день рождения, зачем-то упомянул, что подобные вещицы в доме бывают очень кстати — и оказался прав.       — Рассказывай, — на протянутый наполовину пустой стакан Эйгон уставился, будто вместо крепкого пойла брат протягивал ему разозленную черную мамбу, и вопросительно покосился вбок. Эймонд сосредоточенно потер беспокойно пульсирующие виски. — С самого начала.       — С самого начала получится слишком долго, — грустно усмехнулся старший Таргариен, но стакан принял и крупным глотком влил в себя добрую половину. — Вкратце о последних месяцах — я очень крупно вляпался и вообще не представляю, как до сих пор держусь. Пиздец настал, когда мы вернулись от Веларионов.       — Это когда ты дня три шлялся непонятно где? — уточнил Эймонд.       — Верно мыслишь. Ты знаешь, я чертовски не люблю трахаться вне дома. Мало ли, в какой срани окажешься, добирайся еще потом с похмелья за рулем, — по неясной причине Эйгон упорно игнорировал тот факт, что возвращаться на машине в состоянии дохлого ламантина ему ничего не мешало. — А тут девчонка попалась, ну, из лиги повыше. Не как обычно сюда привожу. Там потусили, туда покатались — и как-то само вышло, что зависли у нее дома. А дома брат ее такой: "Давайте улетим", — и кокс достал. Ну, я так прикинул, раньше пробовал — было здорово, присоединился. Только либо кокс говно у него был, то ли еще какая херовина, но сплющило нас по полной программе, и как смог — отключился прямо там. Просыпаюсь к вечеру, а этот... — Эйгон прочистил горло и опустошил стакан до последних капель. — Короче, не помню точно, имя всратое, как твоя жрачка — Хортон, блин, или Лоракс, — этот пидор пристроился ко мне и, собственно, в жопу ебет.       Эймонд невольно присвистнул. От старшего брата можно было ожидать многого, и приключения его за годы разгульной жизни пестрели разнообразием, но подобных финтов раньше точно не выкручивал. Пальцы сами собой свернули пробку с горлышка бутылки, янтарная жидкость вновь наполнила стакан Эйгона.       — Хлебнул Кул-Эйда по полной, в общем. А ты не думал обратиться в полицию?       — Чтобы меня сразу загребли за кокс? Умнее ничего не придумал? — фыркнул Эйгон. — Я в целом-то и не жаловался, разве что поначалу. Но об этом позже. В общем, свалил я оттуда, когда этот Лоракс кон... закончил, и поехал развеяться. Бабу какую-то снял, ну, чтоб перебить эффект. А с утра нашел у нее в ванной препараты эти, которые спидозники каждый день жрут, чтобы ласты не склеить. Пошел сразу проверяться.       — И все равно чуть меня не подставил.       — Не перебивай, — шикнул старший Таргариен и пригубил виски. — Мне в центре выписали такую же шнягу. Пить приходилось строго по часам, и организм от них так шакалить стал, будто я ящик текилы залпом в себя запихивал — и нет, даже я столько за раз не осилю. Хреново было до жути, от любого бухла становилось еще хуже. Вот я и припомнил, как прикольно с порошка бывает. Ничего лишнего не чувствуешь. Не больно...       Голос брата приглушился и умолк, а Эймонд в глубокой задумчивости приложился к своему позабытому стакану. Горькая жидкость обожгла небо и внутреннюю поверхность щек, и он с непривычки закашлялся. Следующие аккуратные глотки прошли внутрь уже проще, в нос ударил ненавязчивый запах дубовых досок. Комментировать услышанное совсем не хотелось, и обилие информации укладывалось ровными слоями в мыслительную картотеку.       — История — полный пиздец, конечно, — пробормотал он. — Теперь поясни, что за прикол с заначками. Прикрылась лавочка?       — Эйми, — старое детское прозвище в сочетании с теплыми интонациями уютно легло в обостренный слух. — Единственное, что не может закончиться у нашей семьи — это всевозможные беды с башкой и наркота. Ты можешь хоть весь дом кокаином завалить и изображать Аль Пачино. Или ты правда такой болван, что не понял, чем занимается дед Корлис? — брат довольно хохотнул от все более шалеющего от информации Эймонда. Младшему казалось, привычный мир обернулся с ног на голову, и до сей ночи он селился в крошечном информационном вакууме. — Он так-то все порты на побережье держит, и мне достаточно заявиться в Мобил Бей, чтобы разжиться самым лучшим коксом на Юге.       — Все равно не понимаю, — сдвинулись нахмуренные брови, кончик языка слизнул съезжающие с края стакана капли. — Если все так доступно, зачем прятать было? Еще и в таких дебильных местах.       — А я запасливый. И конспирация, — состроил привычную за годы искривленную рожицу брат. — Поэтому и уничтожал — в себя, понятное дело. На днях попался новому помощнику шерифа, а этот скот ни договариваться не умеет, ни аргументов не слушает. Так что очень скоро в доме однозначно устроят обыск, и ни следа не должно остаться. Я-то не расколюсь — семья все-таки... а работники могут.       — Какая трогательная забота о семье, — ядовито заметил младший юноша, дерганым жестом обновляя скотч в тарах. — Что-то раньше за тобой не замечалась подобная преданность.       — Кто бы говорил, — в тон ему бросил Эйгон. — Учитывая, сколько лет тебе бесконечно дули в жопу, можно и чуть больше участия проявлять иногда, знаешь ли.       — Это мне в жопу дули? — задремавшая на время гневливость вновь заинтересованно поднимала голову. — Да с тобой возились столько, что нам с Хелейной пришлось учиться самостоятельно себя обслуживать с детских лет. Потому что Эйгон, скотина такая, опять что-то натворил и спиздил любую возможность поговорить с матерью и отцом!       — Много ты понимаешь, — скривился Эйгон, как от сильной боли, и вновь сгорбился со скрещенными руками в молчании, словно размышляя, стоит ли озвучивать крутящиеся на языке фразы. — Вас хотя бы планировали, ждали, желали. Меня — терпели, потому что наш гениальный папочка не учел, что трахать дочерей партнеров по бизнесу все-таки лучше в гандоне, — сплюнул он. — Альфа-версия, так сказать. Со мной возились, пока не появились вы двое, и меня выбросили, как надоевшую игрушку.       — Ну ты и кретин, — ироничный смешок сам собой слетел с губ, и раскованные крепким алкоголем давнишние мысли истекли естественным потоком. Будто обширные откровения брата предоставили ему карт бланш, раздразнили давно скованное, спрятанное желание делиться наболевшим — а может, то сыграла тяга обставить Эйгона на привычном поле брани. — Ты проводил с родителями уйму времени, получал от них защиту и ласку — внимание, черт тебя дери, на правах старшего! Дейрон — как младший, Хелейна — потому что девочка. А я? Обыкновенный, ничем не примечательный уродец.       — Не такой уж ты урод, — Эйгон пожал плечами и шумно отхлебнул виски. — Подумаешь, шрам на половину ебала и глаз придурочный.       — Не только об этом речь, — челюсть свело неожиданным спазмом, и его большая маленькая тайна о собственной натуре благополучно осталась неозвученной. — Но ты вспомни, что произошло, когда я без глаза остался. Отец в который раз пытался всех перемирить, а матери гораздо важнее было отстоять свою правоту. Вспомни, кто позвонил на линию ебучего девять один один.       — Ауч, — только и смог прокомментировать брат.       За окном на линии горизонта медленно отмечалась нечеткая линия светлеющего предрассветного неба. Приглушенный ночник уютно освещал широкую кровать и отбрасывал на стены неяркие блики. А беседа родичей все продолжалась, как в добрые времена, когда окружением им служил пригород Лондона, с той разницей, что горячий шоколад молодым мужчинам заменил горячительный односолодовый. Три четверти бутылки уже опустели, и непривычный к такому досугу Эймонд с удивлением отмечал, что может позволить искреннюю широкую улыбку не только перед возлюбленным, но и членом семьи, некогда потерянным для израненного сердца и вновь обретенным.       — Слушай, ну кончай ты уже обижаться, — хихикнул Эйгон и по-дружески ткнул брата в плечо. — Ты просто важный такой ходил, как профессор Гарварда, а приемыши ржали со всего и слушались приказов.       — Нашелся, блядь, король английский, — поддразнил его Эймонд, в очередной раз приникая к грани стакана. — Я тогда, между прочим, считал, что так стану таким же крутым, как мой невъебенный братец, и нас будут одинаково любить... а потом оно как-то в привычку вошло.       — А потом родился Дейрон, и до тебя начало доходить, — понимающий кивок растрепал и без того перепутанные вьющиеся пряди. — Я тоже не с пустого места тебя зачмырдячивал! Завидовал, наверное, или что-то вроде того.       — И чему? — Эймонд с интересом склонил голову набок.       — А хуй его помнит. Тебя хвалили постоянно, тоже так хотелось. Дейрону не завидовал, он сразу из роддома чмошником приехал, — братья дружно прыснули, сталкиваясь лбами и оттого начиная покатываться еще громче, чем рисковали разбудить домашних.       — О, помнишь, как мы влезли на ферму Аргуса Фрея? — оживился младший юноша, подогретый одним из самых дурацких совместных воспоминаний. — Ну, того, что говорил с глостерширским акцентом.       — Это когда я тебя в кучу дерьма окунул и сказал, что теперь это моя куча, потому что в ней частичка меня? Помню, — заулыбался Эйгон. — Да и вообще, много классных моментов у нас с тобой было, Эймс. Можно? — протянул он раскрытые объятья, и в глубине окосевших от выпитого глаз светилась заново порожденная надежда.       В теплых объятьях отяжелевшее от скотча тело неизбежно расслаблялось, и глаз начинал слипаться без осознанного на то желания хозяина. Эйгон уткнулся в широкое плечо брата и явно намеревался так задремать, но постоянно встряхивался и возил шумно сопящим носом по веснушчатой коже.       — Как думаешь, у нас получится подружиться, как раньше? — пробубнил он в направлении подмышки.       — Я скучал по тебе, Эгг, — ребра изможденного тела жалобно хрустнули под крепкими тисками.       — Спасибо.       Утопающий в кисельной пелене мозг Эймонда настойчиво подсказывал, что вот-вот за окном покажется солнечный круг, что виски закончился и что откинуться вдвоем на кровати в обнимку со стекляшкой — самая лучшая идея на свете. Однако неразрешенный вопрос до сих пор беспокойно скребся раздражающими коготками внутри черепной коробки.       — Эй, Эгг, — негромко позвал он и для верности поддал брату несильный подзатыльник. — Так все-таки зачем ты мне отсасывать полез?       — А, ты все об этом, — протер костяшками пальцев сонные глаза старший Таргариен. — В общем, после всей этой ситуации мне как-то с бабами не хочется. Хотел проверить, это психологическая травма или я в пидора превратился.       — Способ, конечно, выбрал просто гениальный в своем идиотизме. И в пидоров не превращаются, — вздохнул Эймонд. Многие разы он прокручивал в воображении, как постарается объяснить то же самое родителям, когда его предпочтения станут явными — точнее, одно конкретное предпочтение. — До меня совсем рано дошло, ну, примерно когда не насухую стал кончать, — признался он и пощелкал пальцами, выбирая подходящий пример. — Деймон говорил, тоже в школе сообразил. А тебе уже двадцать пять.       — А я поздно вылупившийся пидор, — с видом авторитетного специалиста заявил Эйгон. — Хрен его знает, Эймс, вроде и странно о таком думать, а вроде и зашло хлеще всяких там пезд, страпонов, виброяиц... Что? — недоуменно уставился он на поднятые едва не до уровня роста волос брови брата. — Ну, и чего скрывать: Деймону очень повезло с тобой, — пухлые губы в смущении поджались.       — Именно. Ему повезло, — твердое уточнение виделось необходимым, для перестраховки. Раз уж брат взялся активно исследовать свою просаженную в веренице ночных клубов сексуальность, стоило обезопаситься от нежеланных визитов. В случае Эйгона, впрочем, гарантий не мог предоставить никто, в том числе сам Эйгон.       — Да расслабься, больше не буду. Мне гораздо больше нравится разрывать тебе анус своими подколами, бро, — старший Таргариен с некоторым усилием поднялся на ноги и слегка пошатывающейся походкой завальсировал в направлении двери.       — О, я вспомнил! — воскликнул Эймонд в приступе озарения. Не дающая ему покоя добрые полночи мысль наконец-то оформилась. — Ты какого хрена в стрингах пришел, придурок?       — А что, геи так не делают? — покосился Эйгон через плечо, стоя в обнимку с дверной ручкой. — Ну... В общем, об этом тоже никому не говори.       — Честное слово, больше ни грамма в рот, — в очередной раз повторил Эйгон с кислой миной, лениво расковыривая вздрагивающими пальцами кожуру банана. — Это тебе не опиаты, при желании можно соскочить и самостоятельно. А я хочу: соскучился, знаешь ли, по старому доброму бухлу.       — Ты в этом уверен? — установил пристальный взгляд на помятом лице Эймонд. Все равно новая дядина история в инстаграме прогружалась слишком медленно, а изображений разнообразных предметов, никак между собой не связанных формами и размерами, хватило бы на полноценный фотоальбом. Что-то подсказывало юноше, что все эти предметы доктор Таргариен застал в телах многочисленных пациентов, пусть и не извлекал собственными руками.       Утро началось отвратительно — точнее сказать, в самый разгар дня. Голова нещадно гудела, тело сковала липкая неисчезающая слабость, и, несмотря на неоднократную прочистку желудка, его все равно страшно мутило. В подобный момент фактического бессилия он почти осознавал, по какой причине старший брат зачастую не собирался подниматься с постели, занимать себя чем-нибудь осмысленным и разговаривать с окружающими без хамства.       — Более чем, Раджетти, поверь моему опыту, — глубоко кивнул Эйгон. — Таблетки пить мне больше не нужно, и в честь этого я намерен как следует отходить кого-нибудь по жопе со всем причитающимся.       — А ты не засунул ничего, например, в свой завтрак? — вкрадчиво поинтересовался младший Таргариен. Слишком уж походил поиск бананов в холодильнике на вчерашний концерт с помело — при том, что фрукты его родич не слишком жаловал.       — Радуйся, что я не сделал наоборот, — фирменная семейная коварная ухмылка явственно давала понять, что на беспамятство брата надеяться не приходилось.       Самому же Эймонду все произошедшее казалось безумно далеким ирреальным сном, где происходило все, чего происходить в реальности не могло. Из событий истекшей ночи отчаянно хотелось вычеркнуть все, кроме хлипкого и наверняка недолгого примирения. Однако по выражению, с которым Эйгон по-варварски обхватил губами очищенный банан, становилось понятно, что в ближайшее время позабыть о произошедшем не получится при всем желании. Чуть сморщив прямой нос, он вернулся к пристальному рассматриванию экрана телефона. Искренняя радость на лице Деймона на фоне жестяной кружки и лампочки немного поднимала препоганое настроение.       — Ты все помнишь? Не выходи из комнаты, не совершай ошибок и вообще никак не подавай вида, что здесь было что-то запрещенное, усек? — сложил пальцы в замок Эйгон, становясь похожим на крайне помятого мафиози в пушистом халате в рыже-черную полоску.       — Поверь, Эгг, меньше всего мне хочется передвигаться по дому и что-либо говорить, — глухо отозвался Эймонд. — Я вообще надеюсь, что сегодня никто не придет.       — Знаешь о законе падающего бутерброда? С какой стороны ты бы ни намазал ореховое масло, он все равно ебнется на пол ебалом, — из похмельной философии самого старшего Таргариена выходил роскошный блог в твиттере, и Эйгон явно перенял от отца этот бесполезный талант на генетическом уровне. — Я почти на сто процентов уверен, что именно сегодня они и притащатся. И возьмут с собой этого, новенького. Рыщет вечно, за каждое слово цепляется, всех подозревает... еще и мексиканец. Ненавижу, блядь, мексиканцев!       — Ты вчера говорил, — с трудом поднявшийся из-за стола юноша неторопливо поковылял в сторону лестницы.       — И буду повторять каждый раз, когда в пределах забора окажется хотя бы один! — задорно крикнули ему вслед, но сшитого кое-как белыми нитками напускного оптимизма Эймонд не разделял: слишком уж звенело в многострадальной голове.       В безопасности собственной комнаты он небрежным жестом включил мониторы и запустил программу, о которой жителям дома, кроме Эйгона, знать было нежелательно, как и охранной компании, установившей в доме и на участке камеры слежения. Несколько дней возни с системами безопасности — и по первому требованию юного программиста, не имеющего даже законных прав на покупку банки пива, перед его глазом представала подробная и довольно четкая панорама фронтового и заднего дворов, а также практически всех комнат, кроме его собственной.       Подключился он как раз вовремя: к воротам неспешно подъехали две полицейские машины. На всякий случай, сугубо в целях конспирации, Эймонд открыл парочку случайных вкладок и готовился по щелчку дверной ручки и комбинации клавиш сменить изображение.       Слабый кивок готовности сопроводился нервным облизыванием губ: с пятеркой сержантов, шерифом и помощником притащили служебную собаку. И горе на белесую пустую башку Эйгона Таргариена, если завалялась в их доме хотя бы микрогранула запрещенных веществ. Не блюстители закона, так собственноручно младший брат отправит его в увлекательное путешествие в глубины измельчителя мусора.       — Вынужден просить вас разуться: в нашем доме не принято носить уличную обувь, — донеслось из заглушенных динамиков. Эйгон честно старался быть очаровательным, чем скорее подбрасывал дрова в их шутливый образ семейства Капоне.       Процесс обыска смотрелся в объективах камер вовсе не так увлекательно, как обычно демонстрировалось в сериалах и кино, коими Эймонд не то чтобы увлекался до умопомрачения. Действие скорее напоминало унылое топтание большей части сотрудников на месте с редким шуршанием на видных местах; судя по всему, на удивление спокойная и невозмутимая псинка исполняла всю основную работу. В его комнату также заглянули, но пробыли в общей сложности не более десяти минут.       Рядом с невинно расположившимся в гостиной Эйгоном бронзовым памятником замер смуглый темноволосый мужчина, немногим старше самого виновника торжества. Выражение лица брата и взгляд из-под отяжелевших век, которым он буравил помощника шерифа, были чертовски знакомы: как правило, они появлялись в момент, когда в извращенном и прямом, как ореховая палка, разуме рождалась какая-нибудь пакость. Риска конфликта, несмотря на громкие заявления о нелюбви к гостям с юга континента, Эймонд не наблюдал — наблюдал он зато с задушенным хохотом, как раздулась Вхагар от обилия посторонних и наличия в доме собаки. Изогнув косматую спину, кошка бочком подбиралась ближе к неровному ряду полицейских сапог.       В конце концов, не отыскав ничего подозрительного, сержанты покинули дом вместе со служебным псом, и в гостиной задержались только шериф с помощником. Эймонд предусмотрительно надел гарнитуру и выверенным оборотом увеличил громкость звуков.       — Только из уважения к твоему отцу и нашей с ним дружбе прошу тебя, парень: не нарывайся. Сам же знаешь, гиблое это дело, — усталая просьба шерифа Вестерлинга звучала не в первый раз. На каждом совместном ужине с Визерисом и Алисентой зрелый мужчина давал наставления шастающему туда-сюда, по своему обыкновению вечером, Эйгону — и каждый раз получал повинившийся кивок с не обещающим ничего хорошего "Ага". — Передавай привет Алисенте, когда она вернется. За мной, Коль.       — Я же говорил Вам, лейтенант Коль, что ни в чем не виновен, — довольно распластал конечности на диване Эйгон, когда дверь захлопнулась за Вестерлингом. — Вот, пожалуйста, убедились.       — Мне довелось изучить Ваше личное дело, мистер Таргариен, и поверьте, "ни в чем" — неподходящая характеристика, — с прикрытой официозом, но все же явственно читаемой опасностью прозвучал ответ помощника шерифа.       — Вы сами наблюдали результат, — мягко усмехнулся брат и лениво потянулся, расправляя полуприкрытые полами халата ноги.       Визуальная дуэль двоих мужчин от активных действий не прекращалась: практически немигающий, с затаившейся на короткое время ебаниной взгляд уперся в ясный, прожигающий, почти угольно-черный. Лейтенант Коль шагнул ближе, оказываясь меж разведенных бедер, стремительным жестом склонился и цепко ухватил небритый подбородок Эйгона. Сидящий у мониторов Эймонд слегка нахмурился.       — Везение не вечно, мистер Таргариен, как и сроки службы, — отчеканил он с легким испанским акцентом. — Имейте в виду, попадетесь в мои руки еще хоть раз — выбраться на свободу без последствий будет очень сложно.       Улыбка на лице Эйгона смягчилась еще больше и раздалась вширь, подчеркивая припухлость щек.       — И что же Вы сделаете со мной в своих руках, Коль? — с вызовом выдохнул брат, и Эймонд раздраженно застонал, прижав ладонь ко лбу. Что бы Эйгон ни придумал насчет своих влечений, вешаться на каждого встречного парнишку — верный способ отхватить по обнаглевшей порозовевшей роже. Как и само отношение к внезапно открывшейся тяге охотиться в ночи за хуями спящих людей не казалось юноше в должной степени адекватным.       Как ни странно, лейтенант Коль ничуть не возмутился подобным намекам, а лишь бегло оглядел сверху вниз расслабленного, медленно превращающегося в довольно лыбящееся желе Эйгона и поспешил к выходу с такой прытью, будто к нему прикрепили реактивный двигатель.       — Ты видел, как я его уделал? — с искренним восторгом, подкрепленным внутренним освобождением, воскликнул Эйгон, когда безмолвный наблюдатель всего перформанса спустился из комнаты на первый этаж.       — На твоем месте я бы порадовался, что в доме ничего не нашлось. И почему у тебя анализы не брали?       — А, Гарольд придумал, — отмахнулся старший Таргариен и униматься в своем злорадстве явно не собирался. — Но ты видел, как у него заполыхало? Держу пари, он уже несется в гомофобном ужасе, роняя цитрусовые.       — Я бы сказал, совсем наоборот, — многозначительный прищур немного осадил слишком быстро вернувшегося в привычную колею Эйгона. — Кстати, если хотел ему отомстить, это уже сделали за тебя. Это же его ковбойские сапоги были, уебищные такие?       — Вроде да.       — В них Вхагар нассала.       Братья синхронно глумливо усмехнулись. Чуткий слух Эймонда уловил, как подъезжает к калитке машина и раздается шорох объемных пакетов и коробок. Отправившейся в город за новым субстратом Хелейне повезло не пересечься с целой толпой стражей правопорядка.       — Я что подумал, Эймс, — задумчиво произнес Эйгон, с рассеянностью глядя в потолок. — Гарольд отцу привет не передал, будто его нет уже. Может, сгоняем к нему на неделе? Я даже разрешу тебе сесть в Санфаер.       — Согласен. А потом, с благословением отца, — уголки тонких губ хитро изогнулись, — ты отправишься на свидание с принцем в сомбреро?       — Очень может быть, только ты этого не увидишь через свои идиотские очки, — Эймонд ловко увернулся от тычка в бок и удовлетворенно оскалился. Все возвращалось в привычную, не исполненную беспокойством и неясностью колею. — Это очки вообще или просто стекляшки? О, нет, это самое настоящее очко! Самое раздроченное очко Кингсланда, Аманда, подумай над этим!       По неясной причине Эймонду все больше казалось, что неугомонный брат вознамерился занять первое место именно на этом пьедестале.