Кошмарный сон и кошмар наяву

Джон и наручники - вещи несовместимые. Шерлок убедился в этом окончательно, обнаружив в своей постели доктора, пристёгнутого наручниками к изголовью. Ватсон был бы прекрасен, распластанный по кровати, с разметавшимися по подушке светлыми волосами и сведёнными над головой руками, если бы не многочисленные побои, покрывавшие его тело. С сожалением посмотрев на Джона, потерявшего сознание, Холмс взял с прикроватной тумбочки записку. "Будь осторожнее, Холмс" гласили тонкие буквы, и детектив невольно поморщился, глядя на игривое сердечко вместо точки в конце предложения. По почерку можно было легко определить, кто написал записку, но Шерлок просто отложил листок и присел на кровать рядом с доктором, отводя от его лица прилипшие пряди волос. Джон даже не почувствовал прикосновения, всё ещё прибывая в бессознательном состоянии, и Холмс, коснувшись сначала холодной пряжки чужого ремня, скользнул пальцами вверх. Задранный и испачканный в крови тёплый свитер, незагорелое тело с удивительно нежной кожей всё в синяках и ссадинах и царапины на груди, складывающиеся в смайлик с издевательской улыбкой и заставляющие детектива злиться ещё больше. Лицо Ватсона тоже не обошли стороной. Кровь из рассечённой брови стекала на левый глаз, губа была разбита, на левой скуле багровел след от удара, а короткие светлые волосы торчали в разные стороны, будто Джона за них упорно дёргали, дабы ударить ещё раз. Бледные запястья рук пестрели царапинами и синяками от наручников, завершая образ беззащитного Ватсона. К тому времени, как Шерлок коснулся взъерошенных волос, его уже трясло от ярости и страха одновременно. Детектив хотел сейчас же найти тех ублюдков, которые посмели коснуться его доктора, сотворить с ним ТАКОЕ, с ЕГО Джоном. В то же время он боялся за жизнь единственного человека в своей жизни, который смог подчинить его себе, подчинить мягко, но твёрдо,привязав к себе настолько, что Холмс уже не мог прожить ни дня, чтобы не видеть Ватсона, его тёплой улыбки, не слышать его успокаивающего голоса, не чувствовать робких прикосновений. Склонившись над доктором, Шерлок вскрыл скрепкой замок на наручниках и осторожно освободил руки мужчины. Недолго думая, детектив коснулся губами запястья, целуя нежную кожу. Ватсон был слишком прекрасен для такого обращения: нежный, спокойный, готовый всегда придти на помощь, но при этом твёрдый и отважный, как и полагается человеку, прошедшему войну. Холмсу часто было интересно, как Джон чувствовал себя на военных действиях, но никогда не спрашивал, понимая, что этот разговор может взбудоражить ненужные воспоминания. Джон даже не знал тех людей, ради счастья которых он отправился на войну. А вот сам детектив знал точно, что он начинает эту кровавую войну ради благополучия своего самого близкого человека.