Поня: Военное дело

Пегасы в ранний период эпохи варварства https://cdn.everypony.ru/storage/00/47/88/2016/02/18/7814941dae.png Все совершенствующееся сельское хозяйство вело жителей равнин от дикости к роду и племени, обещая в отдаленном будущем блага и страсти цивилизации. А что же в это время происходило в горах? Чем и как жили пегасы и их соседи грифоны? Путь крылатых пони к роду был совершенно другим, не таким как у их бескрылых собратьев. Впрочем, крылатые всегда шли своей дорогой. Пегасы освоили возделывание земли очень поздно, то ли переняв его у земледельцев предгорий на позднем этапе дикости, то ли изобретя сами, когда родовой строй дал им тот крохотный избыток ресурсов, который можно было использовать для удовлетворения своей любознательности. Но, вероятнее всего, оба эти пути имели место быть, на что указывает отсутствие единственного центра распространения сельскохозяйственных культур, возделываемых пегасами. Небольшое отступление: Легенды об открытии земледелия пегасами https://ficbook.net/readfic/12819458/33059079#part_content Как уже было сказано, путь пегасов к роду пролегал совсем иным путем, чем тот, по которому пошли жители равнин. А именно: он лежал через войну. Хотя, завоевание новых пастбищ было крайне сложным и рискованным предприятием для пегасов-дикарей, но, тем не менее, некоторые табуны умудрялись присоединять к своим владениям новые земли, на которых селилась их молодь. И связь между молодой семьей и материнским табуном вовсе не разрывалась: на то были веские причины. Во-первых, в горах всем и всюду нужны союзники – никто не способен прожить на Пикав в одиночку. Молодая же семья особенно уязвима. Разве 1-2 юных жеребца и несколько кобылок, у которых только-только материнское молоко на губах обсохло, смогут отстоять свою новую землю? Ответ очевиден: им бы следующую зиму как-то пережить, а не отбиваться от алчных соседей. И потому молодую семью временно поддерживал материнский табун. Но нет ничего более постоянного, чем временное: весьма скоро пегасы теряли представление о том, что этой новой семье надо начинать жить отдельно. Поняшки начинали воспринимать друг друга как членов одного большого табуна, помогая и поддерживая друг друга так, как будто и не было у их семей двух разных вожаков. Впрочем, и сами вожаки не устраивали безобразную дележку власти, сохраняя прежнюю иерархию и воспринимая себя членами одного, если так можно сказать, воинского братства, где все жеребцы подчинялись самым старшим и уважаемым. Такой порядок за прошедшие тысячелетия был вбит в пегасьи головы горами: разлад внутри жеребцового коллектива почти всегда означал то, что вскоре его табуну придется очень несладко. Во-вторых, родство пегасы в те времена, в отличие от бескрылых, считали по отцу. А потому кобылки в одном из двух, вроде бы, родственных табунов могли быть в достаточно дальнем генетическом родстве с жеребцами из второго табуна. О чем жеребцы обеих семей были прекрасно осведомлены (не стоит считать древних пони совсем уж примитивными – в том, что касается повседневной жизни, они соображали ничуть не хуже современных). Это позволяло реже производить разорительный мен кобылок с табунами пегасов-чужаков (хотя, время от времени это мероприятие было необходимо, дабы избежать вырождения). Что делало наличие по соседству родственного табуна, банально, выгодным. Ну и, в-третьих, земли молодняка и материнского табуна были впритык – не общаться со своими родственниками было попросту невозможно! То есть, кровные узы еще и подкреплялись регулярным общением родственников друг с другом. Что неизбежно вело к кооперации родственных табунов в хозяйственном плане. Вот так вот, через завоевание, и появилось у пегасов (и грифонов) восприятие себе не просто как членов отдельного табуна (или стаи), но и как неотъемлемой части общности всех своих кровных родичей – появилось понятие рода. При этом, что забавно, многие из этих нововозникших родов даже не были знакомы с понятием земледелия (грифоны же, как считается, вообще, не имели доварварских скотоводческих культур) – производящее хозяйство им только предстояло открыть, использовав для этого ту небольшую прибавку производимого продукта, что дала межсемейная кооперация. Осознание себя как рода привело и к осознанию общности своих интересов. Причем, в горах первейшим из них был интерес военный, так как, мучимые непреходящим страхом голода, крылатые стремились всеми известными им способами расширить свою кормовую базу. А известен им пока был лишь экстенсивный способ добиться желаемого: отобрать у соседа, самому сохранив то немногое, что позволяет тебе жить. Этот совсем не понячий императив и определил способ управления делами рода. Высшим органом управления был регулярно собиравшийся совет вожаков, который определял основную политику рода, вершил суд и занимался делами не требующими немедленного решения. Теми же делами, что не требуют отлагательства, ведал вождь рода — авторитетный жеребец избранный советом вожаков, который давал ему такой уровень полномочий, что ему обязан был подчиняться любой из табунных вожаков, а ответ он держал только перед их советом. На этом этапе, не отличающемся каким-то богатством или сытостью, эта система работала отлично: вождь быстро реагировал на возникающие угрозы, а поползновений узурпировать власть с его стороны можно было не опасаться – ему было нечего с этой власти поиметь, кроме проблем и беспокойства. Единое управление общими делами табунов в роду не только позволило им осуществлять общие фуражные и сельскохозяйственные работы (что чувствительно повысило продовольственную безопасность как рода в целом, так и каждого табуна в частности), но и дало возможность сконцентрировать силы всего рода в военных целях. А это уже дари возможность к дальнейшему расширению родовых владений за счет отдельных табунов дикарей. Таким образом, родовая система отношений достаточно быстро полностью вытеснила строго семейную. Проще говоря, варвары перебили дикарей, и заселили их земли. Вернее, не только перебили: не всех смогли. Тут стоит упомянуть о таком необычном явлении в Грифоньих горах, как Вторая Волна Варваризации. Дело в том, что возникнув и принявшись расширяться, новый пегасий или грифоний род делал это очень быстро. Можно даже сказать, что, в исторических масштабах, взрывообразно: за 2-3 поколения род, если не натыкался в своем движении на другой род или существенное препятствие иной природы, достигал в площади владений своих семей того предела, который, вообще, мог контролировать. Эти границы определялись эмпирически: когда новые дочерние табуны/стаи переставали признавать главенство рода, и принимались за создание собственных родов. После подобных событий род прекращал экспансию, “закукливался” и принимался заниматься своими внутренними делами, надолго теряя интерес к дальнейшему расширению. Вот только, все то время, пока варвары расширялись, они сгоняли с насиженных мест дикарей. Более того, это сейчас мы можем, в мягком кресле и с чашкой чего-нибудь горячего в руке, рассуждать о прогрессивности победного шествия варварских отношений по Грифоньим Горам. А вот для самих тогдашних обитателей Пиков варвары были чем-то сродни чумы для средневекового землянина. Мало того, что они расширялись невиданными доселе темпами, но от них не было житья и дикарям другого вида! Если род пегасов захватывал некие территории, то он не только сгонял с него других пегасов, но и, пользуясь своей невероятной численностью, прогонял и местных грифонов, так как крылатым лошадкам вовсе не были нужны в их землях те, кто на них же и охотится. Если же варварами были грифоны, то, турнув с земли сородичей, они принимались охотить местных пегасов. И, за счет лучшей организации, делали это настолько эффективно, что пони самим приходилось убираться с собственной земли, чтобы не быть поголовно съеденными. Такие изгнанники, как и раньше, подавались в непригодные для жизни земли, где и должны были постепенно сойти на нет от голода и суровых условий. Но тут стоит вспомнить о стремительности расширения варваров: всего 2-3 поколения на весь цикл. То есть, в отличие от прежних времен, одновременно изгнанников было не одна, а несколько семей. Причем, разных видов. Чаще всего, они конфликтовали между собой, борясь за скудные ресурсы незаселенных территорий, тем лишь ускоряя свой конец. Но иногда беглецы оказывались не столь глупы, и принимались кооперироваться между собой, пытаясь хоть так выжить на заведомо недостаточных ресурсах. Так на непригодных землях вынужденно формировались общности из разных семей и разных видов. Далее их судьба, как считают эквестрийские историки, могла развиваться одним из трех путей: 1) новая общность, все равно, не справлялась со слишком суровыми условиями, и вымирала, 2) новая пегасо-грифонья общность набирала достаточную силу для рывка в неизвестность, и подавалась в предгорья Грифоньих Гор, тем становясь каплей первой волны заселения Предгорий, и 3) новая общность в поисках способа выжить открывала для себя производящий способ хозяйствования, набиралась кое-каких сил и возвращалась обратно в пригодные для жизни крылатых земли. Так или иначе, но если новая пегасо-грифонья общность выживала, то вот просто так, как в незаселенных землях, она продолжать жить уже не могла: пони и охотникам требовалось объяснение того, что они теперь есть на самом деле. И, само собой, в те времена таким объяснением могло быть лишь родство: табуны и стаи, объединенные ранее лишь общим желанием выжить, теперь начинали считать себя родственниками друг другу – формировался новый род. Причем, род поливидовой: птицельвы и пегасы, нимало не сомневаясь, записывали в родню и друг друга, подводя под это, конечно, базу из мифов. И да, сейчас нам не известен ни один из таких родов, кто бы с древнейших времен проживал на пиках. В силу уже готового пегасо-грифоньего симбиоза и неприятия антагонизма между крылатыми Пиков, усилившегося после окончательного перехода к производящему хозяйству, все варвары второй волны, в конечном итоге, покинули Грифоньи Горы и принялись заселять Предгорья. Пегасы и сельское хозяйство https://cdn.everypony.ru/storage/00/47/88/2016/02/18/8a0cd7693f.png Одновременно или незначительно отстоя по времени от становления родовых отношений пегасы освоили новое для них сельское хозяйство. Стоит сказать, что земледелие пегасов довольно сильно отличалось от такового у остальных пони. Дело в том, что на Пиках с хорошей для посевов землей, мягко скажем, паршиво. Причем, лоскуты хоть сколько-либо пригодной для возделывания земли разбросаны во владениях крылатых пони то там, то сям. Возделывать этот кошмар земледельца обычными способами было невозможно, к тому же, высокопродуктивные культуры в Грифоньих Горах не приживались из-за тяжелых погодных условий и неоптимальных почв. Так что, пегасы, вместо более привычных бескрылому племени злаковых и овощных посадок, засаживали свои небольшие делянки горными плодовыми деревьями, кустарниками и вьющимися растениями, способными выжить и давать урожай в этих суровых условиях. Покрыть полностью потребности пегасов в пище эти посадки могли с трудом, а потому в хозяйстве горных лошадок собирательство, по-прежнему, занимало весьма важное место: там, где не могли расти плодовые деревья, могли расти дикие ягоды, корешки и съедобные травы. По этой же причине пегасами были приручены (хотя, скорее уж, переняты у грифонов) и некоторые травоядные птицы (именно благодаря Небесному Племени пони Эквестрии познакомились с птицеводством), способные питаться малосъедобными для самих крылатых лошадок растениями, перерабатывая их во вполне посильные для желудков Дневного Племени яйца. Необходимость ухода за посадками, разбросанными на значительной территории, привела к формированию у горных пегасов очень своеобразного полукочевого образа жизни. С одной стороны, новоявленные земледельцы были вынуждены кочевать между созревавшими в разное время посадками (часто дробя табун на части, дабыбы успеть обработать как можно больше земли). С другой стороны, табунные участки со времен дикости в размерах не изменились и, по-прежнему, были мизерными – особого раздолья для кочевников там не было, а давление со стороны соседей ощущалось постоянно: в любой момент на занятых работой пони могли налететь соседи, и ограбить. Это привело к тому, что у каждого табуна пегасов (и у каждой стаи грифонов) было собственное постоянное поселение, расположенное где-нибудь в труднодоступном месте их владений, в котором и хранились запасы продовольствия, семена и инструмент, а также постоянно находилась какая-то часть семьи (обычно это были те пони, которых нельзя было в данный конкретный момент задействовать на сельскохозяйственных работах). Пригодные же для полевых работ поняхи кочевали между обрабатываемыми лоскутами земли, возвращаясь в поселение только для отдыха и в межсезонье. В целом, переход к родовой организации и освоение сельского хозяйства весьма благоприятно сказались на жизни крылатых поняшек: размеры табунов выросли с 14-20 до 20-60 пони. Грифоны и сельское хозяйство https://cdn.everypony.ru/storage/00/47/88/2016/02/18/6d06722a51.jpg Одновременно с освоением пегасами земледелия происходили изменения и в способах хозяйствования грифонов: пернатые хищники осваивали животноводство. Происходило это в два этапа, из-за чего современные эквестрийские историки и считают, что приобщились грифоны к производящему хозяйству позже пегасов. Первоначально, на позднем этапе эпохи дикости, примерно в одно и то же время в нескольких местах разные стаи грифонов независимо друг от друга стали приручать различных горных травоядных. Приручение шло по принципу: “что под лапу попалось, то нашей скотинкой и будет”. Попадалось же, в основном, всякое такое, что сельскохозяйственных перспектив не имело (так как на Пиках любая живность была ориентирована на максимальную экономичность – плохо жили все, а не только пони с грифонами). Соответственно, продуктивность скотоводства первого этапа была низкой, а потому в это время у грифонов умудрялись сосуществовать бок о бок и присваивающий, и производящий способы ведения хозяйства, не вытесняя друг друга. Второй же этап, который сейчас и считается истинным началом грифоньего скотоводства, начался с контакта и попыток “приручения” грифонами овец, недавно пришедших на Пики. Небольшой экскурс в биологию: эквестрийские овцы (представители очень обширной группы кервиноидов, кстати), в отличии от земных тезок, обладают разумом, но их волевые способности ниже всякой критики – они не любят сами принимать решения или самостоятельно менять свою жизнь, с большой охотой соглашаясь перекладывать эту ответственность на чужие плечи, даже, если это очевидно идет во вред самим же овцам. В целом же, как и большинство эквестрийских кервиноидов (те же кервидерские олени или верблюды Нового Света), овцы оказались крайне успешным биологическим видом, и на какой-то момент времени в предгорьях Грифоньих Гор, где они сформировались, им стало тесно. При этом, овцы не смогли сами дойти до идеи земледелия, так что им остался лишь один выход: миграция. Увы, на тот момент времени примыкающие к Предгорьям части равнин уже были относительно плотно заселены бескрылыми пони-земледельцами, а потому этот путь миграции для диких овец был закрыт. Леса тоже не годились для пушистых переселенцев, чувствовавших себя в них гораздо хуже, чем ранее прошедшие этим путем протопегасы. Так что, оставался только путь на Пики. Причем, он не был нелогичен: овцы, в отличие от протопегасов, протогрифонов и их потомков, изначально были великолепно приспособлены для жизни в горах, а потому переселение ближе к снежным шапкам не только не вызывало проблем, но и, даже, не вело к снижению уровня жизни парнокопытных дикарей (так как, проблемы с поиском пищи компенсировались отсутствием проблем с драконами, оставшимися в Предгорьях). Это и сыграло с овцами злую шутку. Если в предгорьях чрезмерные овечья стадность и пугливость в купе с высокой скоростью воспроизводства позволяли им выживать даже не смотря на избыток зубастых летающих кочегарок по соседству, то, столкнувшись с предприимчивыми и хорошо организованными грифонами, овцы попали в крайне незавидное положение. Фактически, грифоны их поработили, превратив в легкоуправляемый и весьма мобильный самовоспроизводящийся источник мяса, шкур и шерсти. Высокая продуктивность этих “домашних животных” и способность питаться почти любой растительностью, что можно найти в горах, привели к полному вытеснению овцеводством других видов скотоводства и к полному исчезновению строго присваивающих методик ведения хозяйства. Именно это событие считается рубежом, после которого грифоны окончательно перешли к производящему хозяйству. Но кроме позитивного для грифонов эффекта, освоение овцеводства имело и негативную сторону: овцам нужна растительная пища, пегасам — тоже. Относительно мирному (когда не вырезают целенаправленно табун/стаю под ноль) сосуществованию горных пегасов и грифонов был положен конец — началась дележка земель с поголовным уничтожением целых родов. Но так было только на Пиках. Заселение Предгорий https://i.imgur.com/XB598UR.png До сих пор речь шла о пегасах и грифонах Пиков Грифоньих Гор, и у многих, наверняка, возник вопрос: “При чем тут они? Общеизвестно же, что самые значимые для Небесного Племени события происходили в Предгорьях.” Да, это так. Но длительное время предгорья грифоньих гор были свободны как от поняш, так и от охотников – там были свои обитатели: овцы и драконы. И вот последние-то и не давали крылатому племени высунуться куда-то со своих голодных снежных пиков. До какого-то момента. Жить в горах довольно тяжело для всех их обитателей, в том числе, и для таких “замечательных” существ, как драконы. Потому-то на Пиках они и не живут, предпочитая Предгорья. Во-первых, там достаточно много живой добычи, чтобы удовлетворить аппетиты этих грозных ящеров. Во-вторых, реки и ручьи, текущие с гор, открывают хоть какой-то доступ к драгоценным камНЯМ и металлам. А, ведь, драконы (как истинные, так и драконьи морские змеи) это одна из двух прогрессивных (вторая – кирины) групп драконоидов, которые решили избавиться от своей зависимости от свободной магии Вечносвободных лесов и им подобных аномалий. Если путь киринов это путь избавления от всего драконьего, делающий их как слабыми, подобно эквиноидам, кервиноидам и грифоноидам, так и столь же независимыми от наличия свободной магии вокруг (нет прожорливых органов манипуляции свободной магии – не нужна и сама свободная магия), то путь драконов это путь замены свободной магии на получаемые из разлагаемых “каменными железами” минералов чародейство и дефицитные материалы. Что и стало ключом для выхода Небесного Племени за пределы Пиков. Освоение сельского хозяйства позволило табунам и стаям увеличиться в размерах, а их объединение в роды – сконцентрировать усилия нескольких семей на достижении одной цели. У крылатых появилась возможность попытаться заселить Предгорья. Да, концентрация драконов в предгорьях Драконьих Гор, по-прежнему, оставалась такова, что любой табун или стая дикарей была бы съедена в считанные дни. Но! Теперь в горы переселялись варвары, которые могли выделить достаточно работников и организовать их труд так, чтобы род мог собрать столько драгоценных минералов, сколько нужно для того, чтобы откупиться от двух-трех драконов за раз. Драконы же жизненно нуждались в сокровищах земли, а потому были готовы не рассматривать приносящих столь необходимые им минералы поняш и грифонов как источник мяса (к тому же, для этого у чешуйчатых монстров были овцы). Теперь наиболее предприимчивые пегасьи и грифоньи рода могли начать осваивать гораздо более плодородные (хоть и драконоопасные) Предгорья. Где и состоялся первый, со времен разделения прапони, контакт между крылатыми и бескрылыми. Но об этом позже. Вернемся к Небесному Племени. Конечно же, даже в те времена пегасы и грифоны никак не могли начать освоение новых горизонтов в одиночку. В Предгорья могли заявиться уже готовые грифоно-пегасьи рода изгнанников, и с удовольствием обнаружить, что их невольно выбранный образ жизни прекрасно подходит к условиям их нового дома. Почти такие же (только одним родом себя не обзывали, предпочитая оставаться каждый при своем имени) объединения пегасов и грифонов прилетали из редких относительно благодатных, но, увы, хронически неспокойных областей Пиков. Или пегасы/грифоны, памятуя, что в горах без союзников нельзя, звали с собой своих клювастых/копытных соседей (“Они, конечно, подхвостники. Но этих подхвостников еще наши прадеды знали.”), а на месте с удивлением обнаруживали, что опасаться грифонов/охотиться на пегасов, в общем-то, и не надо – гораздо умнее и выгоднее кооперироваться с бывшими охотниками/добычей. Но бывало, что, памятуя о былых обидах, каждый перся на новые земли по отдельности, но, потеряв пару родственников в желудках огнедышащих чудовищ, решал, что объединиться с “травяными мешками/клювастыми отродьями” — не такая уж и плохая идея. И редчайшие исключения вроде родов Скай Фесзе и Квил только лишний подтверждают это правило: чтобы заселить Предгорья, пегасам и грифонам нужно было объединиться. Причем, дело даже не в том, что пегасы и грифоны вместе работают лучше, чем по отдельности: сказывалась разница в строении, когда слабые стороны пегаса/грифона дополнялись сильными сторонами его напарника – там, где пегасу не хватает единорожьего телекинеза, на помощь придет грифон с его ловкими пальцами, а где у грифона возникают проблемы в связи с его хрупкостью и размерами, там на помощь придет гораздо более крепкий и компактный пегас. Но и в том, что драконам присуща неумеренная жадность, время от времени толкающая их к неразумным поступкам. Потребовать неподъемную дань, к примеру. И тут крылатые вновь нуждались в помощи друг друга. Да, пегасы (как и перитоны) медлительны относительно всего прочего крылатого племени, а уж с драконами, способными развивать усилия не хуже аликорньих, их и сравнивать не стоит. И, да, понячья трусоватость, как бы ни пытались ее забороть сами пегасы, так же присуща крылатым лошадкам. Но! Пегасов много. И при них все еще остается их трусоватость, которая, будучи применена к грифонам, превращается в некий протез здравого смысла для разгоряченных кровью небесных охотников. И, да грифоны малочисленны, грифоны хрупки, грифоны фатально бесстрашны и склонны к гордыне и потере здравого смысла в охотничьем угаре. Но! Они прекрасно умеют убивать (в конце концов, грифоны – хищники! хотя, и посредственные, по сравнению с неразумной родней) и от природы наделены впечатляющим арсеналом для этого дела. Более того, организовывать и мотивировать (и не надо никаких шуточек: эквестрийские грифоны, действительно, умеют вдохновлять окружающих на свершения – природное приспособление к коллективной охоте) птицельвы так же умеют. Так что, организованные о обученные грифонами пегасы в союзе со сдерживаемыми пегасами грифонами вполне были способны на эмоциях разорвать зарвавшегося любителя драгоценностей на добрую сотню маленьких дракончиков. А это уже на пару десятилетий хорошая наука всей чешуйчатой братии бессовестных халявщиков в округе. В общем, в отличие от Пиков, в Предгорьях Небесное Племя могло жить только все вместе. А потому, разноцветным лошадкам и пернатым охотникам приходилось как-то улаживать вопросы размещения посадок и выпаса овец. Впрочем, куда большая плодородность предгорий и увеличившиеся размеры новоосвоенных наделов очень этому способствовали. Стоит так же отметить, что еще и постоянная угроза в виде внезапного приступа драконьего самодурства дополнительно сблизила предгорных грифонов и пони, сделав их отношения гораздо теснее, чем они были ранее: обычным стало проживание грифонов и пегасов в одном поселении, совместная трудовая деятельность превратилась в само собой разумеющуюся повседневность. Также возник обычай “союзных свадеб”, когда грифоньи и пегасьи семьи на какое-то время обменивались своими членами. Чаще всего, обменивались потомством, которое на 4-6 недель передавалось на воспитание союзникам, позволяя и самому потомству как-то дисциплинироваться/притушить фирменную грифонью гордыню, и их родителям прочувствовать все прелести житья-бытья копытных/когтистых соседей. И, да, “союзные свадьбы” в те времена практиковались также и в том виде, что под этим выражением понимают сейчас. Ни пегасы, ни грифоны не видели в этом ничего предосудительного, хотя их и расстраивало бесплодность таких связей. Кстати, что забавно: как показывают результаты поверхностного генетического анализа, проведенного биологической службой экспедиции, пони и разумные грифоноиды Эквестрии балансируют на самой границе совместимости – внесение изменений (не исключено, что ранее в истории этих двух родов существовавших) всего в один ген привело бы к возможности понях и небесных охотников заводить гибридное потомство. С учетом наличия целого спектра миров Эквестрии и хоть какой-то изученности лишь одного из них, совершенно нельзя исключить естественную совместимость между пони и грифонами в каком-нибудь мире по соседству с базовым. Но вернемся к начальным этапам варварства в Предгорьях. И тут следует сказать, что комплементарность предгорных пони и грифонов уже в самом начале заселения новых земель дошла до таких высот, что некоторые рода пони и грифонов начали признавать себя кровной родней друг другу и объединяться под одним родовым именем. Так отличным примером может служить пегасо-грифоний род Хуррикейн, нетипичным (с гипертрофией одних фамильных черт и почти полным отсутствием других: решительность, характерная для пони этого рода, у нее большую часть времени, похоже, принимает отрицательные значения) представителем которого является одна полюбившаяся многим желтая пегаска. И пегасы, и грифоны этого рода до сих пор считают себя кровными родичами друг другу и носят одно родовое имя на два биологических вида (при том, имя явно пегасье, а вот первоначальное название грифоньей части рода потерялось в веках). Сейчас, конечно, это выглядит забавно и не более, но в варварские времена, когда почти все жители Эквестрии мыслили в рамках религиозно-магической парадигмы, объединение под одним именем было шагом максимального доверия, более которого сделать в том же направлении было, попросто, невозможно – вы и так уже кровные родственники, объединенные на всех мыслимых и немыслимых уровнях. То есть, в Предгорьях впервые появилось то, что теперь мы знаем как Небесное/Крылатое Племя или Братство/сестринсто-по-Небу. Ну, и само собой, раз уж темой этого труда является военное дело, следует определиться с тем, что это объединение означало для марсова дела. А означало это то, что теперь мало-мальски серьезные военные предприятия оба вида вели вместе: если Небо было военным, то крылом к крылу с пегасами в нем обязательно летели грифоны. Что делало выходцев с Грифоньих Гор действительно опасным противником: пегасы компенсировали недостатки грифонов, а грифоны – пегасов, в итоге формируя силу, у которой не так то и легко было выявить слабое место. Небольшое отступление: Легенда о происхождении рода Миднайт https://ficbook.net/readfic/12819458/33059132#part_content Небольшое отступление: “Союзные свадьбы” сейчас и некоторые особенности близких контактов пони и грифонов (R34!!!) https://ficbook.net/readfic/12819458/33059387#part_content Изменения в арсенале крылатых https://cdn.everypony.ru/storage/00/47/88/2016/02/18/731dc69911.jpg Не стояло на месте и ремесло: крылатые пони гораздо лучше научились обрабатывать камень и кость (а позже и металл), что не преминуло сказаться на их арсенале. В нем, наконец-то, появился символ военного (и уголовного) дела крылатых пони — пегасий кортик. Первоначально это легендарное оружие представляло из себя просто заостренную с одного конца длинную кость, насаженную на палку и примотанную кожаным ремнем или волосяной веревкой к правой передней ноге пегаса. Позже кортик несколько усложнился. Во-первых, их стали изготовлять из различных материалов: кость, камень, медь. Во-вторых, появилось “держало” — специально отведенная под крепления часть кортика (обычно это было отдельно изготовленное деревянное древко, но иногда кортик мог быть и монолитным), снабженная кожаной, волосяной или шерстяной подушечкой (препятствовавшей стиранию пегасьей шкуры и улучшавшей удобство крепления кортика на ноге) и крепежными ремнями или тесемками. В-третьих, соединение клинка и “держала” стали укреплять волосяными веревками или кожаными ремнями, пропуская их сквозь специально высверленные в кортике отверстия (позже для этой же цели стали служить клепка мягкими металлами: золотом или медью), что уменьшало вероятность того, что клинок, застряв в теле противника, соскочит с древка. Сам по себе классический кортик пегаса-варвара представлял из себя 30-40 сантиметровый тонкий каменный или костяной клинок без лезвия, насаженный с укреплением на деревянное древко, к которому была прикреплена подложечная подушечка и крепежные ремни или тесемки, которыми кортик крепился с внешней стороны к путу и пястью. Кортик не был так уж прост в изготовлении для крылатых лошадок, и потому весьма ценился ими. Его высокая эффективность против пони и грифонов привела к исчезновению как архаичного “каменного копыта”, так и старых методик боя, где основным оружием была гравитация. Кортик не требовал тех опасных и малоэффективных маневров, которыми дерущиеся пегасы ранее пытались приложить друг друга о гостеприимную твердь: теперь было достаточно всадить острый клинок в тело противника, и вытащить его обратно – все остальное сделает сердце самой цели, исправно перекачав кровь в проделанную кортиком дырку. Само собой, изменились и приемы боя. Стали редкими распространенные ранее атаки на встречных курсах, так как, во-первых, нанести в лоб какой-то значимый ущерб пегасу или грифону можно только ударив в шею, глаза или загнав клинок врагу в глотку через открытый рот, а провернуть это против быстро движущегося крылатого воина очень и очень непросто, и, во-вторых, больше не было смысла набирать как можно большую скорость перед ударом, так как для успешной атаки колющим оружием большой силы и не требуется, но ее избыток может запросто сломать непрочный костяной/каменный клинок или сорвать его с древка. Вместо этого теперь пегасы предпочитали, подлетев к противнику справа, сверху или снизу, выровнять с ним скорость, и нанести удар в незащищенный живот или под ребра. Это делалось, во-первых, для того, чтобы уберечь хрупкий кортик. Во-вторых, при таких атаках клинок не встречал на своем пути ребер, а потому мог наносить очень глубокие и опасные раны. В-третьих, кортик обычно был прикреплен к правой передней ноге, а потому эффективно орудовать им пегас мог только перед собой и справа (кстати, поэтому же пегасы старались не подпускать противника с левой стороны). Впрочем, проткнуть кортиком бурно сопротивляющуюся этому поньку отнюдь не просто, а потому в ближнем бою по-прежнему активно применялись удары копытами и корпусом, призванные заставить врага открыться для удара клинком (а грифону можно было и крыло сломать). По этой причине более крупные и сильные жеребцы по-прежнему доминировали в бою. В целом же, высокая эффективность кортика привела к некоторому обеднению пегасьего арсенала приемов ближнего боя. Появление у пегасов такого грозного оружия, значительно увеличившего опасность крылатых лошадок, не могло остаться незамеченным небесными охотниками. Но ответить “травяным мешкам” симметрично грифоны не могли: они и так были вооружены лучше поняш – когтями и хищными клювами. Потому, ответ на эту угрозу был ассиметричен: птицельвы стали изготовлять налапники, позволявшие им активно отбивать удары кортика. Классический налапник горных варваров представлял собой простую ленту плотной кожи, обмотанную вокруг предплечья, на которую иногда могли нашивать кусочки кости или лоскуты более плотной кожи. Но таким он оставалься только на бедных ресурсами Пиках. В Предгорья же, где крылатые были не так стеснены в ресурсах, налапник постоянно совершенствовался, и в итоге, превратился в “холмовой налапник” - лоскут плотной кожи по форме предплечья, часто снабженный костяными или металлическими вставками по внешней поверхности, и крепившийся к передним ногам при помощи специальных ремней и петель. Вне зависимости от своей разновидности, все налапники предназначались для отведения в сторону удара пегасьего кортика, позволяя одновременно наносить ответные удары когтями. Конечно, на овладение умением пользоваться налапником было необходимо время. Но пожалевший его охотник рисковал закончить свои дни на чужом клинке – война была перманентным состоянием горных стай и весьма нередким занятием предгорных грифонов. Изменения характера войн https://i.imgur.com/V0UCztO.png На Пиках https://i.imgur.com/d6RehHX.jpg Переход горцев к производящим методам хозяйствования радикально изменил их подход к военному делу: теперь в ходу были тотальные завоевательно-истребительные войны, целью которых было не просто захватить себе кусок земли, а подчистую вывести на нем всех остальных более-менее крупных обитателей – и пегасов, и грифонов, и с кем еще из местной фауны справиться удастся. Это было обусловлено тем, что теперь крылатые претендовали сразу на несколько экологических ниш в очень бедном и непродуктивном биоме: и для пегасьих посадок, и для грифоньих отар требовались все доступные земли без остатка. И, да, земли, все-равно, не хватало – голод был обычным гостем у горцев. Что порождало непримиримую вражду среди крылатых, безнадежно разделив горных пегасов и грифонов, и заставляло многих из них бежать в Предгорья. В Предгорьях https://cdn.everypony.ru/storage/00/47/88/2016/02/18/486d69e9fb.png В Предгорьях ситуация была иной. Во-первых, с пригодными для возделывания землями горских проблем тут не было. А потому, пегасы и грифоны прекрасно уживались между собой, находя место и для пегасьих посадок, и для грифоньих выпасов, и для совместных фруктовых садов и виноградников. То есть, связи между двумя видами крылатых только крепли, превращая их в то самое Небесное Племя, что мы знаем сейчас. В военном плане это привело к тому, что все конфликты предгорные охотники и “травяные мешки” разрешали только вместе: если в некоем вооруженном предприятии участвовали пегасы, то неизбежно тут же обнаруживались и их плотоядные союзники. Во-вторых, наконец-то произошел контакт пегасов со своими бескрылыми родственниками. О чем подробнее будет сказано в следующей части этой главы. А сейчас лишь несколько общих слов. Чаще всего, контакт этот был, отнюдь, не мирным. Обосновавшиеся в предгорьях табуны земных и рогатых пони уже давно освоили земледелие и весьма неплохо научились изготовлять различные полезные предметы, при том будучи совершенно лишены способности летать. Не грабить “грязедавок” было нельзя! Уступая бескрылым пони как в умении драться на прочной тверди, так и численно (в связи с обычаями и талантливым ведением хозяйства), пегасы не могли рассчитывать на победу над “земляными” в прямом столкновении. С другой стороны, на владения бескрылых они и не претендовали: земли вокруг было еще полно. Но, с другой стороны, пожалуй, ни один другой понитип не умеет вести сельское хозяйство так же паршиво, как пегасы (у пернатых талант!). А потому, грабеж трудолюбивых земнопони и зебр или магически одаренных единорогов сулил крылатым бандитам куда больший (и легкий) урожай, чем если бы они обрабатывали эту землю сами. И, ведь, для этого у пегасов было все что нужно: крылья, дарившие им скорость, маневренность и безнаказанность, труднодостижимые для бескрылых “грязедавов” поселения и слабые понячьи нервишки и общая трусливость самих их жертв. Правда, сначала поселянок нужно хорошенько напугать. А грозный пегасий вид (как бы не засмеяли!) и привычный кортик для этого не годятся. Зато, для этого превосходно подходят грифоны (которых бескрылые пони боятся до икоты) и возможность крылатых наносить удары там и тогда, где ты сам того пожелаешь, терроризируя беспомощных огородниц. И вот об этом сейчас и пойдет речь. Пользоваться помощью своих когтистых союзников было легко и приятно, но не всегда возможно: помимо грабежа, у грифонов имелась еще куча неотложных дел - охота, выпас овец, ремесло, сбор драконьего оброка и так далее. К тому же, если грифоны слишком часто появлялись в поселении бескрылых, то те начинали привыкать к виду охотников и переставали их бояться. Так что, волей-неволей, основная работа по запугиванию “грязетоптателей” доставалась пегасам. Которые исполняли ее в лучших своих лихих и раздолбайских традициях: налетали на бескрылых поселенок где и когда могли, и всячески над ними издевались, избивая, оскорбляя, унижая и запугивая. В общем, вылавливали какую-нибудь отбившуюся кобылку бандой в два-три хвоста, и гоняли ее с гиканьем и свистом по всем окрестным холмам, в случае подхода к ней помощи сваливая в закат на своих крыльях. Повторялось подобное до достижения табуном бескрылых кондиции “забирайте-все-что-вы-хотите-только-не-издевайтесь-над-нами-больше!”. Правда, не стоит забывать, что мероприятием обычно ведали не грифоны, а пегасня, так что результат мог быть и обратным: “Сестры! Да сколько это можно?! Кастрируем крылатых сволочей!” А когда древние поньки берутся топоры, тогда древним же пернатым вымогателям никто халявного хабара больше не выставляет. При таком повороте событий дело, как правило, приходилось разгребать грифонам. И тут характер птицельвов мог сыграть как положительную роль (хищный нрав и гораздо более серьезное отношение грифонов к данному слову способствовали достижению договоренностей), так и усугубить ситуацию, заставив поняш ответить на угрозы небесных жителей жестко. При втором исходе между бескрылыми поселенками и крылатыми начиналась самая настоящая война. Целью такого конфликта для пернатых было добиться возобновление выплаты дани и пресечь саму возможность повторного бунта “земледавок” в будущем. И то, что вести его прежними методами теперь невозможно, небесные разбойники (по крайней мере, грифоны) прекрасно понимали: бескрылые готовы к противостоянию, а в правильном бою пегасы с охотниками против крепких и многочисленных земных или рогатых лошадок не сдюжат – навалившаяся толпа разозленных кобылиц, и правда, кастрировать может. Ну, или, хотя бы, изрядно потоптать, своей массой свалив даже от природы приспособленного к охоте грифона. Соответственно, в правильный бой крылатые не лезли, предпочитая ему методы террора. Для таких случаев у пегасов были припасены духовые трубки. Не известно, сами ли пегасы их изобрели или позаимствовали у зебр, но отличались они от оружия полосатых пони довольно сильно. Трубки делались из крупных трубчатых костей путем выдалбливания или высверливания в них широкого хода для дротика, а само оружие могло быть в длину до 40 сантиметров. Делавшиеся из кости стрелки пегасов, в отличие от полосатых аналогов, были довольно крупны и дополнительно утяжелялись глиной (позже, свинцом). Причем их оперение делалось либо из перьев, либо из кожаных полосок или шерстяных жгутов, что нивелировало помехи от воздушных потоков, создаваемых крыльями пегасов. Основным поражающим фактором стрелок был яд, который наносился на их зазубренный и ломкий заостренный конец перед боем. Яды пегасы, в отличии от зебр, использовали, в том числе, и летальные. Причем, в случае намерения убить яда подбирали так, чтобы смерть от него была как можно более мучительной и пугающей. На счастье “земледавов” (да и самих пегасов тоже – шанс на “ответочку” со стороны бескрылых никогда не был равен нулю), пегасогрифоньи рода, хорошо знакомые с зельеварением, на тот момент были редкостью, так что и доступ к летальных составам у крылатых был очень и очень ограничен. В бою пегас с духовым оружием, зависая над скоплением врагов на небольшой высоте и удерживая трубку копытокинезом, не столько выплевывал стрелки из своего оружия, сколько позволял им скатиться вниз под воздействием силы тяготения, используя саму трубку, по большей части, как простую направляющую для снаряда. Огонь же зебрианских духовых трубок для пегаса представлял весьма небольшую угрозу, так как его крылья создавали воздушные потоки достаточные для отклонения легких стрелок поселенок. Производство и самих трубок, и снарядов к ним, и яда было весьма затратно, а потому доверяли духовые трубки только наиболее проверенным воинам (чаще всего, старшим жеребцам). Яды же, если в пределах досягаемости крылатых были поселения полосатых, “заимствовали” у “земледавов”, если же зебр в округе не было, то готовили сами, что делало отраву совсем уж дефицитной. Но у холмовых пегасов было и другое оружие, позволяющее вселять страх в сердца “бескрылок” – дротик (он же “свистун”, он же “протыкалка”, он же “дырявка” и еще множество не менее “оригинальных” названий). Достоверно известно, что дротики были переняты пегасами у единорогов. Собственно, обычно это и были отобранные или полученные в качестве дани единорожьи дротики, которые дорабатывались пегасами лишь незначительно: утяжелялись глиной и высверливались/вытачивались “свистульки” (отверстия/борозды, производившие при полете дротика пронзительный свист). Применялись дротики довольно простым способом: пегас, прижимая передними ногами дротик к груди, пикировал на цель, при подлете к ней отпуская свой снаряд, после чего выходил из пике. Разогнанный силой тяготения дротик мог пробить атакованную поняшку насквозь, пригвоздив ее к земле (ясен пень, такая картина заставляла поселенок пересмотреть свои взгляды на приемлемость выплаты дани крылатым грабителям). Хотя атака из пике (а по другому пегас и не мог использовать дротик – рога-то нет) существенно уступала по точности атаки из положения “зависнув над врагом”, дротик обладал целым рядом преимуществ, делавших его серьезным конкурентом духовой трубке. Во-первых, он был достаточно дешев (зачастую, доставался даром). Во-вторых, дротиком не обязательно было даже попадать по поселенкам – пронзительный свист нескольких падающих дротиков заставлял понек разбегаться кто куда, а вожачку и ее “совет старейшин” — приползать к вожаку пегасов на брюхе и молить его снова взять поселение под “защиту”. В-третьих, дротиком, в отличии от отравленных стрелок, можно было атаковать укрывшихся в зданиях или под деревьями “грязедавок” – даже если оружие никого не задевало (что обычно и бывало), то проломивший соломенную крышу и наполовину вошедший в пол дрожащий деревянный стержень заставлял понек бежать к вожачке, и молить ее съесть перед жестокосердными “стервятниками” сколько грязи, сколько те захотят, но спасти их от такого ужаса. Понравились дротики и грифонам (благо, у тех были хватательные лапы, позволяющие этот дротик удобно держать). Правда, как оружие войны охотники дротик не расценивали. В первую очередь он стал для них инструментом пастуха, позволяющим как отгонять от отар предгорных хищников без вступления с ними в непосредственный контакт, так и управлять овцами при помощи легких ударов тупым концом, по факту, недлинной палки. Таким образом, дротик стал для грифонов точно таким же пастушеским символом, как посох для нас: грифон-пастух, опирающийся о дротик – обычный образ в изобразительном искусстве Грифоньей Империи. Второй областью, где птицельвы нашли применение дротикам, стала, конечно же, охота: очень удобно поражать дичь сверху, с дистанции, которую цель охоты даже и не думает расценивать как угрожающую. Единственные же упоминания грифоньего дротика тех времен как хоть какого-то оружия войны удается найти лишь в рамках пегасьего террора против табунов бескрылых: иногда грифоны присоединялись к “развлечениям” копытных союзников, и тоже метали в бескрылых поняш остро заточенные палки. Правда, судя по малой распространенности упоминаний, происходило подобное не часто – большинство охотников не считало достойным себя заниматься такой ерундой. Теперь, прежде чем переходить к четвертой, завершающей, части третьей главы, подведем итог. Во-первых, переход к родовой организации и земледелию позволил пегасам обжить ранее недоступные предгорья. Что разделило крылатых лошадок на горных и предгорных/холмовых, чьи пути развития военного дела стали развиваться независимо и по-разному. Во-вторых, горные пони и грифоны расширили идею завоевательно-истребительной войны с представителей своего вида на представителей неродственных им видов, тем дав предпосылки к формированию и процветания сойкой ксенофобии и, даже, ненависти к иным видам разумных в своей среде. В-третьих, началось культурное межвидовое слияние предгорных пегасов и грифонов, приведшее на этом этапе к строго совместному ведению ими хоть сколько либо значимой деятельности, включая войны. В-четвертых, пегасы предгорий, встретившись со своими бескрылыми родственниками, открыли для себя грабеж и практику обложения данью собственной бескрылой родни. В-пятых, был изобретен и окончательно завоевал себе место основного оружия воздушного боя пегасий кортик.