Поня: Военное дело

Феномен “беззаконных хвостов”

https://i.imgur.com/oJilrsB.jpeg Если взглянуть более пристально на общество безрогих пони, то мы сможем увидеть, что оно было не таким уж и единообразным. Основная часть понек была сосредоточенна в пределах бесклассовых табунов родов и племен – естественной форме варварского общества. „Бродячие хвосты“, как и прежде, были предоставлены сами себе и перемещались между табунами или обретались на бросовых землях, что было пережитком дикости. И были дружины, формировавшиеся по профессиональному признаку и управлявшиеся посредством военной демократии – фактически, самый настоящий класс, живший параллельно все еще варварскому обществу кобылок. Целому классу было тесно в рамках созданных родоплеменными отношениями, а потому „вольные хвосты“ частенько пытались выйти за эти рамки, наплевав на ценности табунных кобылок. Что делалось ими с легкостью, так как связывали дружинников с поселенками только вопросы продолжения рода и пропитания, но не осознанные узы родства или долга. Так и появился феномен „беззаконных хвостов“ – ватаг дружинников, отрицавших работу на род или племя и важность их ценностей, ищущих свой собственный, независимый от традиционных матриархальных семей путь в жизни. Начало пути — “дорожные братья” https://i.imgur.com/8uYbU61.jpeg Как того и следует ожидать, первоначально основы для возникновения этого феномена были экономические: участившиеся в период расцвета варварства войны подстегнули развитие института дружины и способствовали увеличению числа “вольных хвостов”, но, в то же время, резкий скачек в развитии совершили ремесла и пышным цветом расцвела торговля. На равнинах сформировалась очень интересная ситуация: 1) избыток профессиональных воинов без роду и племени, но с очень высокими запросами, 2) огромное число товаров, хранимых и перевозимых практически без защиты, 3) отсутствие контроля родов и племен над значительными пространствами бросовых земель и ничейными территориями, 4) наличие неразрешенных и весьма острых противоречий между многими соседствующими родами и племенами. Логичным исходом такой ситуации стало то, что ряд ватаг наиболее авантюрных “вольных хвостов” плюнули на службу племенам и, попросту, стали грабить торговок-кочевниц на ничейных землях и совершать налеты на слабоукрепленные перевалочные склады, лагеря ремонтниц, молодые поселения и прочие легкие, но богатые цели на окраинах племенных владений – формировались так называемые “дорожные братства”. Первоначально “дорожные братства” мало чем отличались от дружин, и представляли из себя ватаги из 6-20 “беззаконных хвостов” под управлением избранного членами ватаги вождя, чья власть держалась на признании его товарищей по оружию. Собственно, первые “дорожные братья” и были дружинниками, иногда “подхалтуривавшими” грабежами по приказу нанимательниц или по своей инициативе. Впрочем, и после оформления “дорожных братств” как явление, дружинники не бросили так иногда “подрабатывать” на дорогах, хотя больше уважали “законные” поборы с проезжих. Но с течением времени воины смекали, что грабить караванщиц и разорять склады гораздо выгоднее, чем служить табунам, и начинали шуровать на дорогах по-крупному, сначала прикрываясь своими нанимательницами, а потом, когда несущий финансовые и политические убытки от такого неизбирательного грабежа табун прогонял их, начинали действовать самостоятельно, на свой страх и риск. Конечно же, такое положение дел (нарушение обычаев племени и нанесение ущерба его табунам) категорически не нравилась табунчанкам, которые с ним всячески боролись: оповещали соседей о ситуации и о личностях бандитов, силами ополчения, дружины и различных доброхотов (за награду) организовывали наблюдение и охрану на торговых путях и в удаленных от основных поселений селениях и лагерях, устраивали облавы на бандюков и их наказание в пределах своего понячьего (довольно мягкого) нрава. И, конечно же, двери табунов племени закрывались для пошедших по кривой дорожке “беззаконных хвостов”. Тут, казалось бы, “дорожным братствам” должен прийти конец: ватаги в основном из взрослых жеребцов после нескольких недель в самом настоящем походе набили свои седельные сумки всяким разным добром, но не могут сунутся в поселения, чтобы обменять их на пищу, выпивку, снаряжение и пристанище, более того — им теперь отказано в дамском внимании! Кто же теперь повторит их путь? Если даже холостые “бродячие хвосты”, скитающиеся по незаселенным землям, имеют больше — надежду на благосклонность табунных кобылок и отсутствие награды за хвост (иногда, за отделенный от тела). А вот как бы не так! И из этой ситуации было сразу несколько выходов. Во-первых, многие банды “дорожных братьев” неспроста орудовали близь границ недружественных друг другу племен. Добычу можно было проматывать и менять на снаряжение в поселениях врагов ограбленных тобой. Там же можно было отсиживаться в случае, если в воздухе начинало пахнуть подпаленным хвостом. Да и средств добрые вожачки могут подкинуть “на развитие торговли этих наглых стерв”. Что же касается, хм, некоторых потребностей жеребцов, то… нет-нет! в узел завязывать не приходилось! — в этом плане вожачки относились к “нашим дискордовым детям” также, как и к простым “бродячим хвостам”: если твои жеребята в ее видинии будущего табуна вписываются, то будут тебе кобылки, а если нет — “шибко туго-то не затягивай, чай еще пригодится”. Но и насилие над ограбляемыми “дорожным братьям” приютившее их племя в вину не ставило — будто этих пропащих поней виной проймешь? (… да, в целом, оно и неплохо, что кто-то этих хитрющих торгашек/соседских стервозин пузом в грязи повозил...) Во-вторых, могли такие бандиты орудовать и в глуби племенных земель, так как уже появилось среди варварок такое явление как нищие табуны. Как уже говорилось в этой главе, с ростом понинаселения некоторые поньки от безысходности подались осваивать бросовые земли, так называемые “остатки”. Ничем хорошим для них это, конечно, не заканчивалось: сомнительное плодородие “остатков” еле-еле позволяло табунам сводить концы с концами, а более успешные семьи рода их еще за это и презирали (“тощехвостки”, “нищегривки” — это еще самые безобидные прозвища), заодно, не стесняясь эксплуатировать бедных родственниц. В общем, в роду они были изгоями, которых норовила пнуть каждая сопливка, а в амбарах гулял ветер. Потому, “тощехвосткам” и приходилось искать различные сторонние способы прокормиться: нищие кобылки нанимались в батрачки к своим более обеспеченным родственницам (когда у тех возникла нужда в дополнительной дешевой рабочей силе), многие кобылы-дружинницы происходили именно из таких табунов, а в землях зебр никто легче них не отпускал своих дочерей и сыновей в ковены. И вот на этой “замечательной” почве и происходило превращение “нищегривок” в союзниц “дорожных братьев”: товары же не скажут, что они ворованные — так зачем лишняя подозрительность? Особенно, когда на поле кролики забастовку против неурожая устраивают… Ну а род… а что род? — кобылы рода сами виноваты, что обращались со своими родственницами как с мусором и тем заставили пошатнуться их преданность. Вот так и превращались поселения бедных табунов в бандитские притоны, в которых “дорожные братья” сбывали награбленное добро, пьянствовали, “отдыхали” и, вообще, прожигали жизнь, как то и положено профессиональным рубакам. Стоит пару слов сказать и о том, как “нищегривки” предоставляли ватагам бандитов все эти услуги. С едой, спиртным, медикаментами и снаряжением все понятно — добыча, полученная у “дорожных братств”, выменивалась на нужные для поселения и бандитов товары самими табунными кобылками у своих более обеспеченных родственниц и торговок. Кстати, это было отнюдь не безопасно для “тощехвосток” — могли появиться разные подозрения. А бандитских подельниц племенные поньки не любили. Куда более интересным является то, как в таких поселениях удовлетворялась нужда “беззаконных хвостов” в продолжении рода. Как обычно обстояло это дело у бескрылых пони? Если подходить с торговой точки зрения, то выглядело это так: кобылки, жаждущие стать матерями, — клиент, жеребцы — поставщик услуг; оплата производилась удовлетворением потребности жеребца в чпоке и постоянном месте в табуне. Так дело обстоит в обычном табуне, который обеспечивает себя сам и еще производит какой-то прибавочный продукт, и с обычными “бродячими хвостами” (не с теми непоседами, что добровольно отказываются от табунов в пользу вольной жизни!), которые ничего или почти ничего не производят вне табуна. Но у табунов “тощехвосток” дела обстояли несколько по-другому: табун еле сводит концы с концами и ни о каком значимом прибавочном продукте речи не идет. “Дорожные братства” тоже не похожи на группки “бродячих хвостов”: братства “производят” весьма значительные богатства, но, при этом, характер этих богатств не дает возможности непосредственно ими удовлетворить потребности “дорожных братьев” (мешок овса или штабель досок не заменит кобылку под боком, ну, кроме как некоторым затейникам). В итоге, с точки зрения купли-продажи, табунчанки и нетабунная братия менялись местами: теперь уже жеребцы становились клиентами, оплачивающими услуги награбленным добром, а кобылки — их поставщиками, желающими за счет этого добра хоть маленько поднять свое благосостояние. И тут я оказываюсь в очень щекотливой ситуации с дачей характеристики этому явлению. С одной стороны, это большой шаг вперед в деле торговли: дала трещину половая детерминация сторон в торговых сделках. С другой же стороны, да, YAYни меня Луна! это же классическая проституция!!! В общем, определяйтесь с отношением к этому явлению сами. Хотя стоит заметить, что другие пони в массе своей относились к этому явлению весьма негативно: с точки зрения бескрылых пони-варваров, кобылкам, в отличии от жеребцов (пегасы с “полукрылками” это бы оспорили), дар продолжения рода дан не просто так, и использовать его бездумно или в корыстных целях аморально. Впрочем, лицемерия в этой позиции хоть отбавляй: отношения сексуального характера между кобылками, если они не мешали делу продолжения рода, не осуждались ни в каком виде — не некая “мораль” беспокоила древних кобылиц, а то, что жеребцы нашли лазейку для уходя из-под их власти. Хотя, по справедливости, значительное неравенство полов по численности создавала и создает пони уйму проблем, из которых приходится как-то выкручиваться. Также необходимо упомянуть, что нищие табуны, заодно, еще и являлись источником пополнения для банд “дорожных братьев”: насмотревшись на разгульную жизнь бандитов, многие молодые жеребчики и кобылки подавались к ним на правах “принеси-подай”, со временем становясь матерыми головорезами. Но не только взаимовыгодный обмен сближал “дорожных братьев” и “нищегривок”. В период распада родоплеменного строя стала все шире распространяться практика “отработки ущерба”, плавно приобретавшего черты самого обыкновенного рабства. Правда, даже в период окончательного развала варварских отношений на равнинах “отработчицы” все еще считались свободными пони, а не говорящими инструментами, а потому отпускались восвояси по отработке какого-то срока. И последнее имело один пикантный нюанс: число “отработчиц” нужно постоянно пополнять. Что было огромной проблемой для племен, активно практиковавших “отработку ущерба”. А раз есть спрос, то будет и предложение. На дельце “вербовки” новых работниц частенько стали подвязаться “дорожные братья”. И вот тут-то и оказалось, что “нищегривки” не такие уж и бедные — их самих можно было продать богатым табунчанкам! И защититься сами “тощехвостки” не имели ни малейшей возможности: нанять дружинников из-за бедности они не могли, а самостоятельно противостоять бандюганам слабый табун мог даже и не пытаться, да и надеяться на помощь рода было глупо — реагировали рода, в силу своей природы, изначально замедленно, а уж когда начали истончаться родовые связи... И в такой, казалось бы, безвыходной ситуации, вдруг, всплывали неожиданные защитники. “Дорожным братьям” могли противостоять другие “дорожные братья”, ведущие обмен с этим табуном бедных кобылок. Вот так и оказывались “нищегривки” просто в какой-то кабале у разного рода нечисти с большой дороги: даешь им то, что они хотят — получаешь какие-то крохи с их стола и защиту от таких же подонков, но бесчестишь себя и постоянно дрожишь от страха, что богатые родственники узнают о твоих делишках; не даешь им желаемого — тебя грабят и угоняют в плен их коллеги, да и сами вчерашние твои благодетели не будут гнушаться накинуть тебе же невольничью веревку на шею. В-третьих, а, ведь, можно быть “дорожным братом”, и не нарушать закон. Часть ватаг “дорожных братьев” пользовалась неспокойной обстановкой на дорогах варварского мира иначе: они начинали предоставлять табунным кобылкам услуги по избавлению их от всяких разбойников и проходимцев. Такие банды, по факту, охотников за головами, не связывая себя службой табунам, постоянно перемещались между селениями варварок, и, за соответствующую награду, избавляли их от различных проблемных явлений: разбойников, волчьих стай, выбравшихся из вечносвободных лесов чудовищ и прочего. Хотя, нужно заметить, сами варварки с трудом различали охотников за наградой и предметы их промысла. Виной всему было варварское сознание, намертво завязанное на родстве: “либо ты из числа моих родственников, либо ты служишь моим родственникам, либо ты – чужак”. Кстати, забавно, что именно с охотниками за головами связан популярный в эквестрийской культуре образ одинокого героя. Хотя, “беззаконные хвосты” никогда не действовали в одиночку. Как и для прочих пони, для них был характерен выраженный коллективизм. Небольшое отступление: Легенда об одиноком герое Редиске и ужасно прекрасном Хитче Траблблейзере https://ficbook.net/readfic/12819458/33318571#part_content “Речные братья” — альтернативный путь понячьего общества https://i.imgur.com/Bx4b77h.jpeg С развитием речного судоходства появились так называемые “речные братства”, грабившие торговцев на реках, перегораживая путь их лодкам и плотам или разбойничая со своих. Первоначально банды речных грабителей ничем не отличались от своих сухопутных коллег. Но со временем их далеко не такие покладистые жертвы и чрезмерная удаленность удобных для грабежа участков русел рек изменили их. “Речные братья” стали основывать долговременные лагеря в удобных для их промысла местах, а вместо небезопасных грабительских наскоков против речных торговцев они, попросту, принялись взимать дань с проходящих лодок и плотов, и, само собой, уже сами охранять торговцев от всякой лихой братии – теперь грабеж торговок бил уже по карману самих “речных братьев”. С течением времени к некоторым лагерям (часто расположенным чуть ли не в лесу и близко к выходам различных минералов, промытых рекой) приходили молодые табуны понек, желавших судьбы добытчиц, но под защитой сильного плеча. Селившиеся неподалеку добытчицы-земледелицы позволяли “речным братьям” теперь не покидать свой лагерь для обмена добычи и удовлетворения своей естественной мужской нужды. В то же время, поселенки получали защиту, доступ к очень удобной части реки, по которой со временем и начинали торговлю, и целое поселение неродственных друг другу жеребцов под боком. Но взаимоотношения между небедными табунами добытчиц и ватагами “речных братьев” не напоминали отношений между дорожными бандюками и поселениями “нищегривок”. Табуны были достаточно богаты обменом с торговками, своими защитниками и, чуть апосля, собственной торговлей. Их покровители тоже богатством обделены не были: сбор дани и собственная торговля с плывущими по реке давали неплохой доход. С другой стороны, сообщение в таких местах было преимущественно организованное (по реке) и всяких бродяжек почти не отмечалось. А это делало кобылок табуна и жеребцов “братств” зависимыми друг от друга: одним были нужны жеребята, а вторым – пополнение. Ни того, ни другого просто так в этой глухомани не получить (это была проблема вообще всех бескрылых жителей лесов и предгорий). А потому, таким разным соседям приходилось кооперироваться и в этом: жеребцы “братства” обязывались (хотя, ранее “братства” и создавались именно ради бегства от любых обязательств перед прекрасным полом) соблюдать обычаи и главенство кобылок в деле продолжения рода, а табунчанки, в свою очередь, давали обязательства не препятствовать пополнению “братства” своими жеребятами, в том числе и охочими до такой жизни кобылками. В итоге, формировались, фактически, рода новой, двутабунной, формации, которые состояли из традиционных матриархальных табунов, ведавших продолжением рода, и новых смешанных табунов, в которых царило равноправие полов, так как основной ценностью в них были личные качества и профессиональное мастерство, и которые выполняли функции защиты и источника свежей крови для рода (именно в табунах “братств” оседали различные пришлые личности). Причем, оба типа табунов были экономически вполне самостоятельны, а потому принимали равное участие в управлении молодым родом. Обычно такие рода довольно быстро росли, но территории свои расширяли не слишком интенсивно, так как вся их экономика была завязана на водной артерии: по ней велась собственная торговля рода, привозилась пища и другие товары в поселение, приплывали чужестранные торговцы, с которых взымалась дань и которые оставляли через покупки и свое обслуживание немалые средства в табунах. В итоге, такие рода (а потом и племена) более росли не вширь, а вглубь, все расширяя и улучшая свое первоначальное поселение и не очень удаленные от него сельскохозяйственные угодья. Таким образом, к концу эпохи варварства на удобных речных путях выросли родовые (а потом и племенные) торгово-ремесленные города-государства, которые одновременно и имели обширные торговые связи с другими пони (превратившись в партнеров-конкурентов речным торговым поселениям более традиционных поняшек и частенько налаживая торговые связи с табунными союзами горянок и лесных понек), и были отделены от равнинных племен расстоянием. Нерадикальные “беззаконные хвосты” https://i.imgur.com/lznLUCN.jpeg Появление и распространение “дорожных братств” положило началу временам “беззаконных хвостов”. Но это не означало, что все “беззаконные хвосты” по определению были нигилисты, напрочь отрицающие традиционное матриархальное общество поней. Многие из пони, желавших идти своим путем, тем не менее, не хотели отрицать все табунные обычаи (на которых они были воспитаны) без разбору. А потому, скользкая дорожка “дорожных братьев” их не прельщала. Но, с другой стороны, все более возрастающее число непристроенных лошадок (“лишних хвостов”) на старых землях множило и число потенциальных “беззаконных хвостов”, а все более обострявшаяся из-за этого ситуация на равнинах создавала экономические предпосылки для их пышного расцвета не только как “дорожных братьев”. Собственно, одной из таких предпосылок стали сами “дорожные братства”, грабившие торговок и поселенок и укрывавшиеся от справедливого возмездия на землях других племен. Взять их обычным способом на землях чужого племени, то есть облавой дружины и ополчения, было нельзя, а засады на своей земле против грабителей помогали не очень. Вот тут-то и оказывались очень к месту “беззаконные хвосты”: табунным кобылкам было достаточно объявить о награде за хвосты грабителей, как находилось немало бездельных рубак, желающих эту награду получить. Причем, не просто рубак, а рубак, могущих свободно перемещаться там, где дружинникам проход заказан. “Беззаконные хвосты” же никакому племени не служат, а то, что они чей-то хвост за награду разыскивают, у них на лбу не написано. Некоторые из ватаг “беззаконных хвостов” поднаторевали в этом деле и делали охоту за украшениями чужих крупов своим основным источником доходов. Вот так и возникло движение “охотников за хвостами”. Кстати, от занимавшейся ровно тем же части “дорожных братьев” их отличала та самая, важная для поней, но малопонятная нам табунная нерадикальность: в отличие от “дорожных братьев”, “охотники за хвостами” ни табунных порядков, ни кобыльего главенства не отрицали, в целом, отличаясь от нормальной дружины лишь отсутствием постоянного контракта с каким-нибудь из табунов/родов/племен. “Дорожные братья” создавали проблемы не только табунчанкам-земледелицам, но и кочевницам-торговкам, которых они грабили на бросовых землях племенных владений и, иногда, за их пределами. Защититься от профессиональных бойцов торговые кобылки сами, конечно же, не могли — не было у них ни должных навыков, ни нужной численности, ни, просто, способности удержать себя в копытах при виде выпрыгнувшего из кустов отряда вооруженных жеребцов. А товары как-то сохранить надо было… Наём дружины для торговок отпадал сразу же — хоть табуны торговых сговоров и могли себе позволить содержать достаточные для защиты ватаги “вольных хвостов”, но их поставщицы и клиентки отнюдь не собирались терпеть на своих землях какие-то непонятные армии: болтающаяся в поселении в поисках работы ватага “вольных хвостов” это одно, а вот она же, но на службе у торговок — это уже подозрительно… С другой стороны, если нанимать не дружину, со всеми обоюдными обязательствами, а скликать мающихся бездельем и отсутствием нанимательниц “вольных хвостов” и пообещать им гонорар за то, что они сопроводят твой караван воооон до того поселения, то на их боевую эффективность это повлияет не слишком сильно, а у поселенок не появится претензий — какая же это армия “на неделю” и без традиционных обязательств между жеребцами и кобылками? И для торговок это выйдет куда как дешевле: и платить наемничкам можно только за реальное время службы (доехали до места назначения, и адью), и в, хм, интимном плане с ними можно обращаться как с обычными “бродячими хвостами”, а не как с дружинниками — благодать! Да и самим “вольным хвостам” такая практика, приравнивавшая их к “беззаконным хвостам”, нравилась: попасть в нанятую поселенками дружину это как повезет, бывает, что и месяцами искать дружинничкам работодательниц приходится, а тут — какой-никакой заработок. Но находились и такие поня, которым подобные контракты без серьезных обязательств нравились даже больше дружинной жизни (в которой немало приходится считаться с кобылками). Вот такие вот товарищи делали охрану караванов своей профессией, сбивались в ватаги — на равнинах появились уже самые настоящие, привычные нам по собственной истории, наемники или “бродячие топоры”. Их так называли по аналогии с “бродячими хвостами”, так как традиционных обязательств между жеребцом и кобылкой они от нанимательниц не требовали. Довольно скоро после своего появления наемники стали востребованы не только торговками: их нанимали и “дорожные братства” (ну, а чего вы хотите? Деньги есть, а совести – не очень), и разнообразные охотники за наградой (а куда деваться?), и поселенки (наемники обходились дешевле дружины, хотя лояльность...), и, как ни странно, дружинники (а чем они хуже? Тем более, что морда не казенная – огребать по ней вовсе не хочется). Стоить отметить что границы между всеми этими нетабунными группами были весьма размыты и переход одного и того же поня между ними был скорее правилом, чем исключением. К примеру, 1) жеребец вполне мог смолоду податься в дружину, где ему запросто могли до Дискорда опротиветь постоянное кобыльи попреки и притязание на верховодство, после чего он мог 2) пустится в вольную жизнь “беззаконного хвоста”, подхалтуривая то тут, то там, то наемничеством, то охотой за наградой, а то и на большой дороге, что 3) никоим образом не мешало ему вдруг поумнеть (или поглупеть), и опять податься в дружину или торговое предприятие. Кстати, о последнем. Особняком среди “беззаконных хвостов” стояли так называемые “торговые дома”. Достаточно большое количество “беззаконных хвостов” (“речные братья”, наемники, кое-кто из “дорожных братьев”) имели очень плотный деловой контакт с кочевницами-торговками речных сговоров и поселенками-добытчицами, видя их занятие от и до. Какая-то часть этой вольной братии приходила к вполне логичному выводу: “А нафига мы будем работать на кобыл, если можем заняться торговлей сами?” Так как такие пони уже имели какой-то капиталец, заработанный их прежней профессией, то такие их мысли достаточно часто не расходились с делом: вскладчину покупался плот и товары, нанимались работнички (чаще всего такие же “беззаконные хвосты” или безродные кобылки), начиналась торговля. Конечно, цветами таких необычных конкурентов торговые поняши не встречали — новоявленным купцам на своей шкуре приходилось испытать все “прелести” подковерной торговой борьбы. Часть сдавалась и уходила обратно к своей прежней профессии, а часть приспосабливалась и становилась матерыми речными торговцами — формировался “торговый дом”. Так такие группки “беззаконных хвостов”-торговцев называли среди “речных братьев”, так как на берегу они предпочитали проживать всей бандой и вместе с товарами в одном доме-складе. Сам по себе “торговый дом” представлял из себя нечто вроде кооператива, совладельцем и соуправителем которого был каждый его член, сообща решавшие имущественные вопросы организации. А в походе и торге вся ответственность ложилась на “купца” — главаря шайки торговцев (“беззаконные хвосты” и не собирались отказываться от своих обычаев). На суше “дом” был либо частью “речного братства”, либо, если его основывал кто-то другой (а такое случалось не так уж и редко), был самостоятельной организацией и физически располагался в одном из речных поселений традиционных поняшек (все-таки, большую часть “дома” составляли жеребцы — у них был вполне конкретный резон базироваться поближе к противоположному полу), формируя в нем небольшой островок нетабунности. Во времени же существование “торгового дома” поддерживалось приходом новых членов, как это было и в других нетабунных организациях. И, да, все эти слова об организациях непоседливых безрогих жеребцов были сказаны не просто так. Выделение и становление “беззаконных хвостов” в обществе зебр и земнопони шло вовсе не изолировано от всех прочих пони. Дело в том, что появление института наемников и собственные активные попытки “беззаконных хвостов” влезть в устоявшуюся понячью торговлю привели к тому, что торговки-кочевницы утеряли монополию на владение знаниями о наличии путей между землями различных понитипов. Эти знания утекли к нетабунному миру “беззаконных хвостов”. А у вольных жеребцов не было никаких оснований и дальше хранить эти секреты, и, даже наоборот, была прямая заинтересованность распространять влияние своей культуры на новые земли — чем больше поняшек примут саму возможность существования нетабунного мускулинного общества безрогих, тем вольнее сильный пол пони будет себя чувствовать и тем лучше и свободнее жить. В общем, постепенно началось объединение пони, занявшее не одну сотню лет. Первым и наиболее доступным из ставших широко известными маршрутов был путь “из земнопони в единороги”, проходивший через один из крупных Вечносвободных лесов вдоль русел нескольких рек и соединявший земли земнопони и единорогов.