Варварство: расцвет и разложение родоплеменного строя.
Земнопони и зебры в период расцвета и разложения родоплеменного строя
https://i.imgur.com/NWlwD.jpeg Описанный в предыдущей главе переход равнинных пони к родовому строю повлек за собой множество последствий. Одним из таковых было начало табунами ведения общих родовых сельскохозяйственных работ и строительство общих же гидротехнических сооружений с их последующим поддержание в рабочем состоянии силами всего рода. Эти преобразования резко (в разы) повысили производительность труда земледелиц, и, соответственно, привели к очередному демографическому взрыву среди понек. К сожалению, к этому времени лимит хорошей для возделывания земли в непосредственной близости от родовых владений был уже выбран, что привело как к значительному увеличению частоты и интенсивности войн на равнинах, так и к поиску других способов решения проблемы “лишней” молоди в табунах. Первым из этих способов был полузабытый земледелицами поиск новых земель вдали от владений рода. Кое-кому удавалось найти хорошие для возделывания участки и основать преуспевающее поселение, а кому-то доставалась земля похужей или даже приходилось подаваться на побережье моря или к опушкам лесов. Но, так или иначе, пустившийся в странствия молодой табун окончательно и бесповоротно рвал свои связи с родом, оставаясь один на один с окружающим миром. Вторым способом было освоение ранее никому ненужных малоплодородных земель во владениях рода. Но молодые табунчанки, отважившиеся на это, могли уже не рассчитывать на то, что они или их жеребята когда-то достигнут того уровня жизни, что был у них до ухода из материнской семьи. Так что, бросовые земли заселялись неохотно. Те табуны, которые, все-таки, отваживались на освоение малоплодородных “остатков”, жили гораздо хуже остальных своих родственников, и оказывались в значительной зависимости от них. Ближе к концу периода варварства табуны этих пони становились полуподневольны своим более обеспеченным родственницам и рассматривались ими как отбросы рода, что в немалой степени способствовало распаду родовых отношений. Третьим способом было “уплотнение” заселения освоенных земель, что не требовало от табунчан каких-то особых усилий: избыточный сельскохозяйственный продукт теперь был достаточен для подобного маневра. И такой подход к проблеме “лишних хвостов” давал свои результаты: постоянная численность табунов опять резко подскочила (до 200-400 пони в табуне, в редких случаях достигая полутысячи поньков), а монотабунные поселения стали редкостью – теперь бок-о-бок жило 2-3 понячьи семьи. Но это в свою очередь породило ряд очень серьезных проблем, решение которых и привело как к повышению уровня организации родового строя, так и к его последующему разрушению (ибо привело к имущественному расслоению). Немного о проблемах, порожденных третьим путем решения вопроса “лишних хвостов” и последствиях уже их решения древними понями Во-первых, вожачка и ее “совет старейшин” более просто не могли справляться со всеми делами разросшегося табуна (хотя, степень родства своих родственниц им все еще удавалось более-менее точно отслеживать). Для того, чтобы табун не свалился в анархию, его верхушка оказывалась вынуждена передавать часть своих полномочий матерям, которые теперь были сами обязаны отвечать за всех своих дочерей и их приплод и, соответственно, получили не только материнскую властью над ними. Сами же старшие кобылы-матери теперь держали ответ перед “советом старейшин” и вожачкой. В итоге, внутри одного табуна формировалось несколько групп ближайших родственниц по материнской линии, имевших относительно автономные самоуправление и хозяйство. То есть, табун перестал быть семьей. Вместо него оной у Земного Племени стал относительно компактный “кобылий табунок”, по современной классификации – небольшое однополое объединение родственниц по материнской линии. Уже одной только смены типа семьи хватило бы для запуска целой лавины изменений среди безрого-бескрылого племени. Но! Как то обычно и бывает, это был лишь один из камешков лавины. Одновременно бурно происходило развитие ремесел: гончарного, текстильного и портняжного, плотницкого и столярного, кузнечества и прочих. Это привело к тому, что ряд табунков уже могли, занимаясь ремеслами, не так уж и сильно зависеть от прочих родственниц-земледелиц внутри большого табуна. Более того, их родственницы сами были в этом заинтересованы: наличие квалифицированных кузнецов или гончаров было жизненно важно для всего рода и очень выгодно для самого табунка, где эти ценные мастеровые жили. То есть, трудовая специализация ремесленных табунков поощрялась прочими поньками поселений, что вело к все большей экономической обособленности умелых понек. А это создавало материальное расслоение уже не только между поньками разных табунов внутри рода, но между различными материнскими линиями внутри табунов. Причем, со временем имущественное расслоение только нарастало, став наиболее заметным в период становления государственности. Что, в общем-то, и привело к краху родоплеменного строя. Во-вторых, увеличение понинаселения на уже заселенных землях привело к временной нехватки продовольствия. Нет, пони не голодали – просто, стали жить чуть хуже, чем их предки. Впрочем, решение проблемы лежало в ней же самой: появление в поселениях дополнительных рабочих копыт позволило значительно поднять уровень обработки и ирригации ближайших к поселениям земель. Но! Это, хотя и решало проблему с прокормом поселений, но открывало перед пони другую: лошадки-земледелицы осознавали, что используют свою землю они неэффективно. А жить поняшам-варваркам, как и современным, хотелось как можно лучше: вставал вопрос организации орошение всех возделываемых земель. Технически вопрос был вполне по силам безрогим. Но обширные приграничные территории обрабатывались на том же уровне, что и раньше — на поддержание удаленных гидротехнических сооружений, банально, не хватало ни работников, ни организации, ни снабжения инструментами и припасами. Решение этой задачи пришло, как это ни странно, от луговых поняш, ранее ничем особым не выделявшихся. Со временем полностью задействовав в сельском хозяйстве заливные луга на своей территории, луговые поняшки стали прокладывать ирригационные сети на более сухие земли своих владений. Так как, доступ к воде у них был очень широк, то и оросительные сети у них оказывались раскинуты на весьма немалые площади, хоть и уходили от рек и озер не очень далеко. И потому, луговушек постоянно преследовала проблема их ремонта и обновления, с которой ни отдельные табуны, ни целые рода так окончательно справиться и не могли. Особенно велики были проблемы на границах родов, где из-за отсутствия общей организации часто возникали различные споры и ссоры между неродственными ремонтницами. Но общая полноценная сеть каналов и дамб обеспечивала на этих землях куда большие урожаи, чем раздельные эрзац-канавки и небольшие запруды. В связи с этим, пограничные табуны дружественных родов луговых лошадок часто кооперировались, и выделяли для ремонта общего гидротехнического хозяйства группы кобылок под межродовым управлением, которые, следя за состоянием оросительной системы, длительное время жили вместе и, даже, селились в поселениях другого рода. В итоге, как формировалось некоторое ощущение близости между родами, так и происходило понимание практической полезности кооперации с неродственными поняшами. В итоге, советы вожачек провозглашали “вечные союзы” между своими родами, а рядовые поньки начинали воспринимать союзных соседей как “своих”, хотя и не родственников — формировался родовой союз, он же племя. Теперь уже поняшки, получив в свое распоряжение как ресурсы нескольких родов, так и единое управление этими ресурсами, могли заняться орошением и полноценным возделыванием удаленных от первоначальных поселений земель. Понятное дело, что подобное полезное нововведение вскоре стало обычным делом на равнинах. https://i.imgur.com/rk9OQ.jpeg Племя, не только будучи больше по численности, чем род, но и имея куда более сложные внутренние взаимоотношения между малородственными и неродственными табунами, требовало новых органов управления. Наиболее простым из таких органов был общеплеменной совет вожачек, представлявший из себя регулярное собрание вожачек всех табунов союзных родов, решавшее общеплеменные вопросы. Правда, принятие решений общим собранием вожачек было довольно громоздким и долгим делом – даже сам его сбор, зачастую, требовал месяцев. Так что, более распространенной была представительская система, когда вопросы политики племени решались в узком кругу “матерей родов” — избранных советами вожачек из своего круга представительницами, отстаивавшими интересы своего рода на общеплеменном совете. В случае наступления какой-то чрезвычайной ситуации и при той, и при другой, и при смешанной системе управления племенем особые полномочия могли делегироваться единственной пони, избиравшейся на какой-то определенный срок. Причем, в силу участившихся военных конфликтов, часто эти полномочия могли быть выше полномочий племенного совета, который на время чрезвычайных событий оставлял за собой инструменты удержания диктатора в узде — права “veto”, досрочного отзыва чрезвычайных полномочий или еще чего-нибудь подобного. При этом, не стоит забывать о том, что в общественной жизни земнопони и зебр в период варварства очень важную роль играли дружины “вольных хвостов”, состоявших, в основном, из жеребцов, а потому не подчинявшихся напрямую ни совету рода, ни совету племени, а только своим нанимателям. Управление дружинами, нанятыми разными табунами, уже в пределах рода было довольно сложным делом. В пределах же племени, где не было таких теплых взаимоотношений между малородственными /неродственными кобылками, какое-то управление дружинниками при прежне системе найма становилось, вообще, невозможным. С другой стороны, благосостояние земледелиц, за счет более рационального управления племенными ресурсами, выросло. Так что, хотя табуны, по-прежнему, в инициативном порядке нанимали ватаги “вольных хвостов”, но появилась и практика их централизованного найма. Часто общеплеменной совет выделял круг особо доверенных пони (“военный совет/совет топоров/беспокойный совет” и т.п.), которым вверялись найм и дальнейшее ведение дел с дружинниками от имени всего племени, а также пополнение военной казны через сбор военных с табунов. Данный способ ведения дел давал немалые экономические выгоды племени: кобылки могли четко отследить то, на что тратятся средства. Но негативно сказывался на военной эффективности племенной дружины. Все-таки, члены “военных советов” были землепашицами, а не профессиональными воительницами – они, как правило, плохо представляли себе военное ремесло. Другим, не менее распространенным, способом взаимодействия с племенной дружиной был найм князя — особо уважаемого “вольного хвоста”, который и занимался от имени племени наймом отрядов понячьих “диких гусей”. Для чего князю доверяли военную казну и право ее пополнения. Наемный руководитель куда сноровистее табунчанок обращался с бойцами и ставил военное дело племенной дружины, но его взгляды, как профессионального воина, на рациональную трату казенных средств часто не совпадали с точкой зрения его работодательниц. Если князь не устраивал племенную сестрию, то его могли, попросту, выгнать со службы, перепоручив обязанности другому уважаемому дружинному вождю. Правда, такая опала могла вызвать массовый демарш со стороны дружинников, четко отделявших себя от табунчанок и державшихся друг за друга. Так что, племенная верхушка зачастую предпочитала терпеть некоторые излишества в жизни дружинников и мелкое воровство со стороны князя, чем лишиться в один день львиной доли своих военных сил. Кстати, иллюстрацией для этого может послужить дошедшее до нас описание конфликта между племенными кобылками и нанятым ими князем по имени Рэстлес Хувс. Согласно летописи племени Матюр Вит, на праздник Летнего Солнцестояния князь племени раздал своим дружинникам по бочке крепкого яблочного сидра на морду, что возмутило племенную верхушку. Рассерженные таким мотовством вожачки Матюр Вит призвали к себе главу войска, и, не услышав от него веских, с их точки зрения, причин для столь щедрых жестов, тут же прогнали Хувса с князей. В ответ на это, дружинники, побросав свою службу, устроили бунд: разломали курятник, утащили с собой кумир Молестии и ушли в поля пьянствовать. Оставшиеся, фактически, без защиты, племенные кобылки перетрусили, и отправили к взбунтовавшимся “вольным хвостам” переговорщиц для возвращения их на службу. В ответ, пьяные дружинники довольно бесцеремонно отчпокали посланниц (летописица, вообще, не уверена, что вояки поняли то, что с ними кто-то пытался вести переговоры), и вернули поруганных переговорщиц племени, но на службу возвращаться не стали. Повторно пытаться договариваться с бухим войском у вожачек уже не хватило духу. Так что, они, опасаясь того, как бы вояки с перепоя вскоре не полезли с полей в столичное поселение племени, попытались договориться уже с прогнанным ими же Рэстлес Хувсом. Тот встал в позу, заявляя, что дружина будет слушать только князя, а не какого-то простого жеребца. Наглость жеребца, судя по языку летописицы, возмутила не только вожачек племени, но и почти всех его кобылиц. Правда, деваться тем было некуда – с полей уже звучали предложения типа “Что-то скучно сидим… Айда к кобылочкам!”. Так что, Хувсу было предложено возвращаться на княжеский пост. Но тот отказался, мотивируя это тем, что, раз его прогнали, то княжить он не достоин. Полные унижения племенных вожачек переговоры длились около двух дней, и завершились тем, что Рэстлес Хувс с неохотой согласился сделать кобылицам одолжение, и повторно принять княжеский титул, но с парой оговорок: во-первых, слабый пол больше не сует свой нос в то, как он тратит “топорную казну”, во-вторых, Матюр Вит вот прямо сейчас предоставляют ему три дюжины кобылиц посмазливее – для умиротворения войска. Поняхи согласились на все: “веселая” дружина, подняв идол Молестии как штандарт, уже ломала стены столицы. Так что, когда Рэстлес Хувс в сопровождении симпатичных кобылок, катящих перед собой бочки с сидром, вышел к бундующим войскам, дружина бурно приветствовала нового-старого князя, который в течении пары часов привел вояк в безопасный для нанимательниц вид, попутно отобрав и вернув жрице идол любвеобильной богини. В конце описания инцидента летописица сетует на жеребцовую глупость, приведшая племя Матюр Вит к столь значительным тратам и поруганию некоторых его членов. https://i.imgur.com/VYMqkau.png С организацией родов в племена также значительно расширились строительные работы ведомые земледелицами. В первую очередь, это были земляные работы по прокладке и поддержанию оросительной системы, а также строительство лагерей ремонтниц, строителей и земледелиц, а также различных торговых и военных сооружений (о которых позже), не имевших постоянного населения или заселявшихся сезонно. Само собой, расцвет строительства резко повысил и спрос на инструменты и материалы для оного - произошла интенсификация торговли на равнинах. Причем, возросший грузопоток потребовал появления соответствующей инфраструктуры — хоть плохонькие, но дороги, их охрана, склады, пристанища для торговцев и так далее. Торговая инфраструктура, требовавшая немалых трудозатрат, стала создаваться наиболее часто посещаемыми торговцами поселениями, постепенно превращающимися в аккумуляторы и распределители грузопотоков, получающих существенный доход от обслуживания торговцев. Такие селения довольно быстро богатели, выбиваясь среди своих одноплеменниц, и начинали требовать себе большей власти и особых привилегий, внося раскол в единство рода, но становясь центрами притяжения для ремесленников и племенных “сливок”. Вдобавок, потребность земляных работ в новых инструментах была выше темпа их производства на месте — лагерям строителей и ремонтников требовались уже не поставки материалов для инструмента, а именно что готового инструмента, причем, в большом количестве. Первоначально орудия для своих работниц производили только их табуны, но с течением времени в пределах родов и племен стали выделяться отдельные поселения, специализирующиеся на производстве инструмента для своих родственниц и союзниц, а также на продажу инородцам. Что не удивительно, в первую очередь этим занялись поньки поселений-перевалочных пунктов, тем дополнительно разнообразя ассортимент торговцев-кочевников и извлекая еще большую выгоду. Торгово-ремесленное колесо замыкалось: чем больше торговые городки торговали – тем больше они богатели, а чем больше они богатели – тем больше они торговали. И, само собой, в них концентрировались ремесленники. Что вело к специализации и разделению различных частей племен на сельскохозяйственную периферию и торгово-ремесленный центр. Племенная власть, кстати, тоже предпочитала торговые поселения: и управлять делами племени с хорошо налаженной связью удобнее, и жить в удобстве и светской суете древние пони тоже любили. При этом, стоит отметить, что торговля велась не только посуху — важными транспортными магистралями стали реки (так что, нет ничего удивительного, что многие древние понячьи города расположенны как раз на водных магистралях). С одной стороны, это значительно удешевило доставку грузов, сделав продукцию лесных пони и горянок гораздо доступнее для равнинниц. С другой стороны, это же подхлестнуло развитие плотницкого и столярного дела, сформировало судостроение как ремесло, породило практику аренды собственности (лодок и плотов) и позволило многим дикаркам и варваркам заняться торговлей в обход табунов кочевников. То есть, спрос на древесину резко вырос, а в леса поскакало множество непристроенных поняшек, мрия сытой и независимой жизнью. Началось активное засление понями лесов Старого Света, что, в итоге, привело лесных пони к варварству. Ну, и определенную выгоду с рек поимели и “беззаконные хвосты”. Но них позже. https://i.imgur.com/QX6UD.jpeg В эти же времена травознание и медицина зебр достигли ощутимых высот и, даже, сделала свои первые шаги алхимия. Причем, эти ремесла заняли очень важное место в повседневной жизни полосатых. Что породило интересный феномен в социуме безрого-бескрылых южанок: сначала внутри родов, а потом и внутри племен сформировалась особая прослойка не укладывающихся в табунные рамки специалистов – так называемые, ковены. Ковены были разнообразны: травниц, знахарок, первых алхимиков, других ремесленниц. Объединяли их два момента: значительные объемы необходимых для ремесла знаний и умений, и жизненная важность этого ремесла для племени. Так что, ни уверенно подбирать подходящие кандидатуры, ни качественно передавать знания внутри табуна или, тем более, табунка полосатые не могли. Но и позволить себе остаться без услуг данных специалистов тоже было смерти подобно. Так что, для ряда ремесел зебрам пришлось отказаться от старого способа обучения “от матери к дочери”. Ковен в эпоху варварства представлял из себя профессиональный союз, формировавшийся по типу семьи названных родственников. Что, впрочем, в эпоху, когда пони мыслили себя именно как чьих-то родичей, как часть семьи, не удивительно. Внутренняя структура ковенов копировала табун с его “метерями”-наставницами, “дочерями”-ученицами, “советом старейшин”-мастерами и “вожачкой”-старшим и наиболее уважаемым мастером. Тем не менее, данные организации были профессиональными, а не родственными образованиями. А потому, пол их участника имел довольно малое значение — жеребец-травник или жеребец-знахарь был обычным явлением. Пополнение ковенов шло за счет набора способных учеников из табунов — ковен, как и дружина, не имел места в системе понячьего родства и не мог предъявить права на потомство собственных членов (что шло на благо зебрячьему обществу – ковены не могли замкнуться в себе, и превратиться в касту). К тому же, вступление в ковен отнюдь не вырывало кобылок из поля отношений их табуна и рода: для пони, по-прежнему, ее семья была важнее всего. Что открывало забавную лазейку как для ушлых поней/кобылок, так и для не менее ушлой табунной верхушки: через ковен, знавший названное родство, можно было породниться с табуном поняшек, такового родства не знавшим (таким образом как отдельные поняши попадали туда, куда попасть не должны бы были, так и заключались крепкие союзы между семьями пони). Что еще забавнее, будучи экономически достаточно самостоятельными организациями, ковены не подчинялись вожачкам табунов, а со временем, по мере накопления материальных богатств и политического влияния, перерастали и подчинение родам и племени, вступая в родовые и племенные взаимоотношения самостоятельно. Для чего обзаводились представительством как на родовых, так и на племенных советах, и активно пытались влиять на политику рода и племени. Хотя, конечно, до ковенов, как до параллельного общества зебрских мастеров и второй власти Зебрики, было еще очень и очень далеко. Хотя профессиональные противоречия между разными ковенами были невелики, но между ними шла нешуточная политическая борьба за влияние на дела рода и племени, чему в немалой степени способствовало и частое исполнение ими жреческих обязанностей. В целом, в следствии постоянной междоусобной политической борьбы и отсутствия интересов родства, ковены зебр, в отличии от единорожьих объединений магов, не смогли подчинить себе социум полосатых пони. С другой стороны, благодаря этому же они принялись формировать третий слой зебрячьего общества, параллельный кобыльим табунам и жеребцовому миру “вольных хвостов”. Очень хорошо место ковенов в социуме зебр отражают изустные предания. В них мастера ковенов обычно выступают как мудрые советчики и наставники или как умелые “серые кардиналы”, направляющие глупых властьимущих понек по правильному пути. Излюбленными темами рассказов о колдунах и травницах так же являются глупость и самонадеянность ковенных учеников, их любовные похождения и проказы. Столь же часто описывается борьба и нетерпимость членов разных ковенов друг к другу. Стоит также упомянуть, что, в результате развития травознания, зебры обнаружили наличие у многих трав (той же “ядовитой шутки”) магических свойств, а успехи алхимии позволили научиться извлекать из растительного сырья магическую составляющую. Дело было за малым: найти способы использовать природное чародейство для своих собственных полосатых целей. Так из числа травниц и алхимиков довольно скоро выделились колдуньи, специализирующиеся на извлечении и применении магии. Ритуальная магия зебр была довольно сложна и небезопасна, что требовало длительного обучения будущей колдуньи и очень тщательного подхода к подготовке ритуала. Таким образом, сформировались отдельные ковены, занимающиеся только колдовством. И, да, они изначально были жизненно важны для полосатых поняшек, так как ритуальная магия позволяла значительно поднять эффективность сельского хозяйства — вызов дождя, разгон облаков, стимуляция роста растений, относительно прицельная борьба с сорняками и полевыми вредителями и так далее, и тому подобное. Это способствовало становлению экономической независимости ковенов колдунов и обретения ими политического влияния. Изменения в военном деле зебр и земнопони https://i.imgur.com/7mpxP.jpeg Интенсификация торговли и возросшая военная угроза (в меньшей степени) заставили некоторые племена формировать долговременные военно-экономические союзы. Но из-за неэффективного управления (напоминающее таковое в табунных союзах горянок) на этом этапе развития племенные союзы большого влияния на облик социума и военного дела пони не оказали. Но, с другой стороны, экономика и, соответственно, система власти бурно прогрессировали внутри самих племен. Так что, de facto, к концу периода варварства на равнинах уже существовали вполне сформировавшиеся племенные государства. Конечно, их же собственная природа ограничивала их размеры – ни до масштабов межплеменных союзов, ни до масштабов государств цивилизованного этапа они дорасти не могли. Но и этого уже вполне хватало для существенных изменений в военной сфере. Рассмотрим же их Во-первых, резко выросли масштабы конфликтов. Племенное ополчение уже могло насчитывать от шестиста до двух-трех тысяч воительниц (хотя, такие большие силы племена выставляли редко, ограничиваясь лишь необходимым минимумом), а племенная дружина — от полусотни до полутора сотен профессиональных воинов. Причем, табунные дружины никуда не исчезли, и, по-прежнему, насчитывали от полудюжины до двух дюжин “вольных хвостов”, использовавшихся в мелких конфликтах и для несения полицейской службы (не стоит обманываться пушистым видом кобылок-земнопони: побузить, особенно на “веселую” голову, они большие любительницы, как и влипнуть в любые другие неприятности). Во-вторых, с появлением племенного устройства общества выросли и аппетиты завоевателей. А потому, изменился характер завоевательных войн и сроки их ведения. Захват земельного надела одного единственного табуна уже не мог удовлетворить запросы целого племени: целью захватчиков становились сразу несколько наделов. А это затягивало кампанию, которая теперь могла длиться от нескольких недель до нескольких месяцев. И именно это, возросшая длительность кампаний, заставляло табуны жадничать ополченок — им в это время на земле работать надо. Причем, увеличение продолжительности войн было обусловлено не столько увеличившимися масштабами захвата, сколько тем, что теперь у атакованных появилось достаточно времени для организации достойного отпора агрессору: пока захватчики продвигались от первого поселения ко второму и третьему, обороняющиеся имели возможность собрать ополчения и дружины, контратаковать и вышвырнуть противника со своей земли. Последний пункт был реален даже в случае, если нападало очень сильное племя. Дело в том, что, дабы как можно менее задерживать вторжение организационными трудностями и оставить за собой преимущество внезапности, к началу кампании атакующие, обычно, ополчение не собирали. Вместо этого, в поход выдвигалась только племенная дружина во главе с князем, а ополчение табуны начинали собирать уже после их отбытия. То есть, в худшем случае, у атакующего и атакуемого табуна был почти паритет по старту сбора ополчения. А, при удачном для атакованных стечении обстоятельств, они могли даже быстрее мобилизовать все свои силы, чем атакующие: у них было единоначалие в лице князя, а вот князь агрессоров был при дружине – сбором подкреплений занимались “гражданские” власти, нередко бывшие не только нерасторопными, но и склонными решать в военное время свои политические вопросы. В-третьих, хоть это и не относиться непосредственно к военному искусству, но стоит отметить, что с ростом масштабов завоеваний остро встал вопрос: “Что делать с пленниками?” Если ранее их попросту отпускали (иногда, за символический выкуп), то теперь это было бы настоящей глупостью — отпущенные, попросту, присоединились бы к воинству своего племени. Что касается пленных дружинников, то “вольные хвосты” решали эти вопросы промеж собой: переманивали к себе, выкупали/выменивали, отпускали под честное слово (а оно тогда стоило немало: “вольный хвост”, прослывший обманщиком, очень быстро переставал быть “вольным хвостом” — он, попросту, был нежеланен в коллективах предприимчивых жеребцов). С полоненными ополченками дело обстояло несколько по-другому: отпускать их было нельзя. А потому, кобылок пленители отправляли в свои поселения (для чего снаряжались караваны из наиболее бесполезных в бою воительниц), где они и содержались до конца кампании. Понятное дело, что находились они там не просто так — кампания начиналась с целью получения выгод для племени, а не для кормежки чужеродных бездельниц. Соответственно, пленных поняшек использовали на различных работах. В том числе, и как замену ушедшим воевать племенным кобылкам. По окончанию боевых действий пленниц, обычно, отпускали восвояси. Но, по мере развития понячьего хозяйства и родоплеменных отношений, все чаще стала практиковаться “отработка ущерба”, когда побежденных заставляли работать на победительниц еще какое-то время после официального окончания войны. К концу эпохи варварства эта практика начала приобретать черты примитивных форм рабства. Кстати, насчет последнего. В период разложения родоплеменного строя довольно остро встала проблема обеспечения работницами наиболее тяжелых и грязных работ — родовые узы уже слишком ослабли, чтобы обеспечить добровольность в этом деле, а бедных родственников у табунов отнюдь не всегда было в достатке. Для исполнения подобных, непопулярных, служб табунчанки не только стали вовлекать в “отработку ущерба” пленниц, но и единовременно или регулярно требовать с побежденных определенное число заложниц, которые тоже “отрабатывали ущерб”. Такая практика была весьма удобна для сильных племен, но устраивать полномасштабные военные кампании только ради нее было неоправданно. Так что, неизбежно начались набеги ради захвата пленных, а также пышным цветом расцвели “беззаконные хвосты”, промышляющие торговлей пленными. Правда стоит отметить, что пленницы, все равно, считались свободными пони, и после определенного срока подневольных работ (от нескольких месяцев до нескольких лет) отпускались домой. В-четвертых, в период разложения родоплеменного строя возникла такая форма войн, как грабительский набег за пленницами. О причинах его появления написано выше, в предыдущем пункте. Что же касается его формы, то набег проводился относительно небольшим (4-20 харь) отрядом дружинников или “беззаконных хвостов”, и преследовал своей целью захват и транспортировку пленниц. А потому, отряды рейдеров в бой стремились не вступать и обходили крупные поселения, вместо этого нападая на работниц в поле, лагеря ремонтниц оросительной системы, небольшие табуны торговок-кочевниц и маленькие безродные поселения. После налета грабители стремительно ретировались вместе со своей четвероногой добычей. Как правило, налетчики стремились действовать максимально анонимно, дабы избежать возможных последствий в виде мести со стороны родственниц похищенных. При этом, отношение к работорговцам со стороны всех пони, включая “вольных” и “беззаконных хвостов”, было крайне прохладным: те же дружинники не видели ничего зазорного в том, чтобы надавать по шее решившим подзаработать понихищением коллегам. В-пятых, сильно изменилась концепция укреплений. Если раньше фортификации были тем камнем, о который захватчицы должны были поломать ноги, то теперь таковой роли у них больше не было — силы целого племени рано или поздно сомнут оборону любого табуна. А потому, смыслом укреплений стало продержать противника у рва достаточно долго для того, чтобы подошли основные силы племени, и разбили неприятеля в полевом сражении. Это привело к специализации укреплений по методам их использования и способам постройки. https://tlum.ru/uploads/5c5d6f72fe3646b38e543879a5acfb531e302dbc471230ec0fcfd6f41d0e8cb3.png На границах родовых и племенных владений теперь всегда располагались наблюдательные заставы — небольшие укрепленные жилища, в которых несли стражу 2-4 поньки (обычно это были 1-2 взрослые кобылицы и 2-3 подростка). В их функции входило наблюдение за границей или торговым путем и своевременное предупреждение табунов о любых подозрительных движениях на подответственном участке. Последнее осуществлялось довольно просто: самая быстрая из кобылок со всех копыт мчалась с донесением к вожачке ближайшего дружественного поселения. Обычно наблюдательные заставы располагались на естественных возвышенностях, значительно реже — на насыпных холмах. Сооружений по типу земных дозорных башен пони не строили ввиду проблематичности движения эквестрийских лошадок по вертикали (а возводить капитальные сооружения с широким основанием по типу пирамид племенное государство не потянуло бы). Собственной боевой ценности у застав не было — при появлении реальной угрозы гарнизон, попросту, снимался с места, и уходил. К этому стоит добавить вахтовый метод комплектования гарнизонов застав: несущие стражу поньки были обычными землепашицами, назначенными на определенное время в дозорные — в их функции даже не входило поддержание общественного порядка на вверенной территории. Этим занимались дружинники, а дозорные вели наблюдение и поддерживали заставу в жилом состоянии (дружинники тоже в ней отдыхали). На оживленных путях дозорные заставы, дабы зря не плодить сущности, нередко превращались еще и в таверны для путешественников и перевалочные склады для торговцев. Иногда такие гибриды разрастались до небольших поселений с собственным постоянным населением. Главным же при обороне от возможного вторжения типом укреплений, по-прежнему, оставались укрепленные поселения, чьи оборонительные сооружения практически не изменились с прежних времен: широкий неглубокий ров, усаженный небольшими кольями и/или засаженный колючкой, по внутреннему краю которого были вкопаны колья побольше и/или высажен колючий кустарник. Хотя стоит отметить, что укрепления земнопони обогатились легкими переносными щитами из травяной плетенки, мешковины или, реже, дерева, призванными противостоять метательному оружию. На этом фортификационная мысль варварок не остановилась. Так как, теперь поселения могли заранее получать известия о приближении противника, а их функция изменилась с “разбить” на “продержаться”, то стало обычной практикой отсылать небоеспособную часть табуна вместе с большей частью табунного имущества прочь, оставляя в укреплении лишь ополченок и дружину. Уходящие из атакованного поселения поньки, конечно, могли податься к своим одноплеменницам в соседние поселения, но это довольно сильно сковывало военную машину племени. Потому, для таких беженок часто строились специальные укрепленные пристанища — городища. Городище представляло из себя обнесенный примитивными укреплениями (чтобы только хищников, свиней и мелкие разбойные банды остановило) участок местности в относительной глубине владений племени с достаточно удобным доступами для беженцев из угрожаемых поселений. Так же, городища всегда обладали обширными складами и, нередко, культовыми сооружениями. Перенос последних за пределы селений табунов стало актуальным еще при становлении рода, а уж во времена развитых племен являлось просто необходимостью – огромной массе племенных пони требовалось где-то отправлять богослужения общих для них культов, при этом, очень желательно, всем вместе или, хотя бы, частью табунов племени одновременно. Боевой ценности у городищ не было никакой, но и атаковать их, обычно, было стратегически неудобно, да и незачем (целью большинства крупных кампаний земледелиц был отнюдь не грабеж, а захват земель). В мирное же время население городищ было непостоянно и невелико: священнослужители, паломники, охрана складов, сезонные работницы и случайные путешественники. Впрочем, в силу удобства доступа для табунов племени и наличия готовой инфраструктуры, городища нередко были местом проведения не только религиозных мероприятий, но и ярмарок и различных массовых гуляний. В-шестых, основной формой боя отныне являлось полевое сражение, а не штурм укреплений. Также стоит отметить, что, хотя в умах пони господствовала доктрина генерального сражения, но в течении кампании больших сражений могло быть несколько или не быть ни одного. В-седьмых, благодаря институту дружины, накапливающему, совершенствующему и сохраняющему ратные знания, тактика ведения боя оформилась как наука. Дружинники систематизировали все получаемые ими знания по тактике и передавали их своей смене, что, в итоге, дало возможность “вольным хвостам” полностью устранить поселенок от командования на поле боя и, тем самым, еще больше поднять свою значимость (и цену) для нанимательниц. Само собой, это изменило характер боя, сделав его более упорядоченным и более зависимым от умений командиров и бойцов, чем от простого численного превосходства — обычным стало сложное выстраивание войск на поле боя, активное ими маневрирование, оставление резерва, засады и другие тактические хитрости и приемы. В-восьмых, изменился способ поведения поняш на поле боя: теперь бой велся в неплотном строю, дававшем и возможность прикрыть товарища, и не мешавшем пользоваться обычным для безрогих оружием с широким замахом. Причем строевую подготовку осваивали не только дружинники, но и ополченки. В какой-то мере. Дело в том, что резко участившиеся межродовые и межплеменные войны заставляли земледелиц выкраивать время для военной подготовки. Хотя, конечно, ценность как боевой единицы у ополченки, все равно, была невелика, а дисциплина хромала на все четыре ноги. В-девятых, особое место в войнах варварок приобрела разведка. Если раньше для ведения военных действий вполне было достаточно просто впечатлений табунчанок, по делам бывавших у поселения будущих жертв, то теперь, с увеличением масштабов военных действий, командованиям противоборствующих сторон понадобилась куда более подробная и достоверная информация: необходимо было знать местность будущей кампании, примерную обороноспособность табунов живущих на приглянувшихся участках, какими силами располагало враждебное племя в целом и как быстро оно могло их развернуть для отпора вторжению, кто возглавляет эти силы, какова слава нанятых обороняющимися дружинников и т.д. и т.п. Но и те поньки, что не вынашивали завоевательных планов, теперь тоже желали знать побольше о своих соседях — нет ли признаков готовящейся войны? Немаловажным источником информации о противнике были кочевники-торговцы, свободно проходившие в поселения земледелиц, и потому много знавшие о них. К тому же, к информации торговки относились как к товару, наподобие меди или лопат, а потому получить ее от них было несложно. Правда, надежность этой информации нередко вызывала сомнения, так как другие племена вполне могли приплачивать кочевницам за распространение небылиц. Куда более надежные сведения можно было получить от “бродячих хвостов”, которых все еще было полно на равнинах. Дело в том, что, хотя, положение большинства недружинных жеребцов в обществе земнопони и зебр было весьма невысоко и своим местом в табуне поня дорожили, но среди “бродячих хвостов” всегда был определенный процент непосед, не желавших обменивать свою личную свободу даже на право иметь место в табуне и законное отцовство. Такие жеребцы осваивали ремесла музыкантов, сказителей, врачевателей и тому подобные, не требующие какой-то оседлости. Но по достижению совершеннолетия (когда их выпирали из табуна), не вступали в банды “вольных хвостов”, а пускались в странствия, перебиваясь заработками то тут, то там. Свои мужские потребности они удовлетворяли точно так же: вожачки табунов, обычно, были не против того, чтобы в селении рождались жеребята от таких отцов — жеребец, умевший и всю жизнь прожить в странствиях, и заинтересовать табун своими профессиональными услугами, являлся отнюдь не худшим представителем понячьего рода. Понятное дело, что странствующий сказитель или лекарь видел очень многое в селениях, куда его беспрепятственно пускали, да и земли племени, сующий свой нос куда-ни попадя, жеребец-непоседа мог знать даже лучше живущей на них сестрии. Причем, у жеребца не было абсолютно никаких обязательств перед табунчанками, как и перед “вольными хвостами”, в общество которых он не входил. Правда, и купить такого информатора было несколько проблематично — в силу своего образа жизни, эти непоседы редко нуждались в чем-то таком, ради чего стоило предавать других пони, но… длинный язык, крепкий сидр и миловидные кобылки нередко подводили странствующих жеребцов. Другим относительно надежным источником информации о противнике было переманивание дружинников этого племени или наем тех бойцов, что ранее ему служили. Единственными прочными обязательствами между табунами и дружиной были обязательства между нанимателем и работником. Потому, по окончанию этих обязательств, дружинная братия не видела ничего зазорного в том, чтобы чесать языком о своих бывших нанимателях направо и налево. Наоборот, это часто использовалось дружинными вождями как козырь при поиске нового работодателя. Правда, тут было два НО: 1) наем дружины стоил недешево, и переманивать дружинников (то есть, пообещать им много больше) только ради получения сведений чаще всего было неразумно (и не по карману), 2) дружинники не всегда обладали полными и неискаженными сведениями о племени — их нанимательницы были превосходно осведомлены о болтливости “вольных хвостов”, а потому как могли ограничивали дружинникам доступ к информации, непосредственно не связанной с их обязанностями, и при уходе дружинной ватаги к другому племени старались внести изменения (в разумных пределах) там, где слишком длинные языки ушедших воинов могли навредить поселенкам. Просто же подкупить дружинника на выбалтывание секретов было сложно: дружинники превосходно понимали, что их будущее напрямую зависит от их честности с нанимателем и рожденной ею славы, так что, пока действовал контракт, варварки могли полностью положиться на “вольных хвостов”. К тому же, если начнется война против их работодательниц, то дружинники окажутся на переднем крае, и все то, что они разболтали, будет работать против них же самих. А тех дружинников, которые были слишком тупы, чтобы понять эту нехитрую истину, останавливал страх перед наказанием со стороны своих братьев по оружию — раскройся проступок предательства, так такого воителя, попросту, выгнали бы из дружины, а весть о том, почему, быстро разнеслась бы по ватагам “вольных хвостов”. То есть, на этом славном моменте недалекий “поняш-плохиш” мог навсегда распрощаться с жизнью “вольного хвоста”, и вернуться к жизни бесправного “бродячего хвоста”: несмотря на большое число дружин, мир “вольных хвостов” был довольно тесен из-за постоянного их перемещения между разными ватагами и нанимателями — прославившийся гнусностью понь не смог бы найти себе место ни в одной из банд предприимчивых жеребцов. Ну, а кому же хочется в один миг превратиться из привилегированного воина в представителя самого бесправного слоя понячьего общества? То есть, как можно увидеть, большая часть источников информации варварок о соседях оставляла желать много лучшего. Так что, поням пришлось додуматься до ведения активной разведки на территории будущего противника. Правда, времена были не то, что не развитые, но, даже, не цивилизованные — никаких специальных служб или систематизированной работы не было даже в проекте. Разведка велась по мере необходимости, кем придется и кто до чего додумается: старшие могли подговаривать группки CMCок (что им сделают? — выпорют, это максимум) побродить по чужим землям, табунчанки могли сами ехать к соседям по делам (попутно подглядывая и подслушивая), можно было сочувствием и своевременной помощью выманивать сведения у бедных табунов соседнего племени (недовольных своими одноплеменницами, держащими бедных родственниц за мусор), можно было… Встречалось даже “разведывательное” прорицание на гадательных палочках и прочее “стратегическое мракобесие”. В общем, у равнинных пони этого времени было понимание необходимости разведки, но не было понимания ни того, как ее вести, ни того, что разведывательная деятельность также, как и прочие ремесла, требует организации и долговременной базы. Арсенал земнопони и зебр https://i.imgur.com/JiNYJ.jpeg В этот период времени значительно усовершенствовалось ремесло полосатых и однотонных понек. В частности, обработка бронзы стала широко распространенным явлением, а потом пони освоили и железо. Также значительно усовершенствовалось гончарное ремесло, чьи разнообразные продукты заняли очень важное место в повседневной жизни варварок. Достижения в области кузнечества и гончарства, в свою очередь, подстегнули развитие текстильного и портняжного дела, а плотницкое и столярное ремесла, благодаря развитию торговли, наконец прочно заняли подобающее им место. Не могло все это не отразиться и на арсенале безрогих воителей и воительниц. Топор и клевец, по-прежнему, являющиеся излюбленным оружием дружинников и ополченок, в полной мере испытали на себе революцию в металлургии: сначала, изделия из бронзы полностью вытеснили медное оружие, а с широким освоением обработки железа окончательно исчезли каменные и деревянные образцы. С широким распространением обработки железа эта привычная пара оружия безрогих была дополнена произошедшим от кузнечного молота чеканом — оружием, представлявшим из себя молот с очень узкой клинообразной рабочей частью, насаженный на длинное древко. Обычно, его железко имело с одной стороны клинообразную боевую часть, а с другой — плоский обух, которым пользовались как обычным хозяйственным молотом (но изредка встречались и чеканы с двумя боевыми частями, вообще без обуха). Техника боя чеканом была идентична технике боя клевцом. При этом, чекан уступал последнему по пробивной силе, но площадь его боевой части все еще была достаточно мала для того, чтобы обойти понячью феноменальную устойчивость к ударным воздействиям. Достоинством же оружия было то, что чекан не имел привычки соскальзывать с твердых поверхностей и застревать в тканях жертвы, так как своим относительно широким клином он не столько пробивал, сколько проламывал преграду, оставляя отверстие более себя по размерам. В целом, чекан, после своего независимого изобретения земнопони и зебрами, стал крайне популярным оружием как среди дружинников, так и среди ополченок, прочно заняв место рядом с топором и клевцом. Из забавного: сказания сохранили для нас рассказы о деревянных чеканах, которыми пользовались некоторые из понячьих героев. Крайне сомнительно, чтобы такое оружие существовало и использовалось древними пони. Тем не менее, группа энтузиастов недавно вполне убедительно доказала опытным путем, что создание функционального чекана из одного только дерева возможно. Другое дело, что изделие вышло крайне недолговечным, а на его создание было потрачено несоизмеримо много с его полезностью труда. Подобным же изменениям подвергся хвостовой кистень: его боевая часть стала строго металлической, а веревку изредка принялись заменять на цепь из новомодного железа (которая, все-таки, связывалась с хвостом волосяной веревкой, что усложняло применение оружия). Но, вместе с тем, новые материалы (железо) дали жизнь такому специфическому потомку хвостового кистеня как зубатая цепь — длинной металлической цепи с грузом на конце, края звеньев которой затачивались и представляли собой боевую часть оружия. Цепь имела на одном из своих концов волосяную веревку для соединения с хвостом, а на другом находился груз, края которого, в отличии от хвостового кистеня, обычно, не затачивались. Удары зубатой цепью, в отличии от ее прародителя, наносили по широкой дуге, метя заточенным краем цепи по ногам, а груз используя только для контроля за траекторией движения. Как и хвостовой кистень, зубатая цепь была оружием вспомогательным, и ее владелец всегда носил с собой на перевязи еще какое-либо вооружение. В цело, зубатая цепь была дорогим и очень сложным в освоении оружием, страдающим быстрым износом, склонностью к запутыванию и возможностью с легкостью поранить самого себя или товарищей. С другой стороны, от ее ударов было сложно защититься и наносили они страшные раны, практически сразу выводящие противника из строя и надолго отправляющие под присмотр знахарок. В связи с этим, бойцы, умевшие пользоваться этим оружием, даже в дружине считались элитой, и пользовались значительным уважением напополам с суеверным страхом. А вот меч-булава земнопони с приходом металлов был сильно потеснен своим новым родственником, потомком серпа — мечем-серпом, который совершенно независимо был изобретен тем же путем и в землях полосатых пони. Поньский меч-серп отдаленно напоминал земной хопеш египтян: первоначально, это было бронзовое монолитное оружие, состоящее из серповидного клинка длинной 40-60см с заточкой по внутреннему краю и обмотанного тканью “держала” длинной около 10-12см, между которыми часто имелась защищающая нос и губы круглая гарда. Как и мечем-булавой, мечем-серпом били с широкого замаха, стараясь после удара протянуть лезвием по телу противника. Но меньшая масса нового оружия, с одной стороны, не давала возможности наносить сбивающие с ног удары, с другой же стороны, позволяла активно блокировать вражеские атаки, что с тяжелым мечем-булавой мог провернуть только очень опытный дружинник, если не мастер. Также первоначально меч-серп проигрывал мечу-булаве по дистанции угрозы (бронза тяжеловата для длинного клинка, к тому же внутренняя заточка уменьшала эффективную длину лезвия) и цене, что позволяло его старшему родственнику существовать на правах оружия для агрессивного мечника. Со временем заточка по внутреннему краю сменилась заточкой по внешнему краю или обоюдоострой заточкой, а приход железа сделал ее стандартом de facto, одновременно удлинив клинок до 50-70см. Так появился полулунный меч, полностью вытеснивший меч-булаву и меч-серп. Приемы с полулунным мечем (особенно с его обоюдоострой разновидностью) были гораздо более разнообразны: внешним лезвием били с небольшого замаха, пытаясь наносить резкие режущие удары, тогда как внутреннее лезвие использовалось для рубящих ударов с широкого замаха, хотя, им все еще старались протягивать после удара. Наблюдавшееся в период бронзового века превосходство меча-булавы над мечем-серпом по дистанции угрозы привело к попыткам понек-кузнецов выправить эту ситуацию путем насаживания клинка меча-серпа на длинное (до 60-80см) деревянное древко, что привело к появлению боевой косы/меча-косы. Данное оружие имело даже большую, чем у клевца, дистанцию угрозы, но из-за своей громоздкости уже не могло использоваться для блокирования ударов. К тому же, удары им и возврат в боевую позицию были очень медленными, а чрезмерно широкий замах не давал воину биться в строю. Все это не позволило мечу-косе стать по-настоящему популярным оружием в дружинах. Со временем боевые косы получили более совершенную заточку по внешнему краю, а использование железа облегчило их (размер клинка, в отличии от полулунного меча, у них не увеличивался), но, тем не менее, это оружие так и осталось уделом весьма умелых и эксцентричных дружинников-одиночек, предпочитавших биться вне строя. В конечном итоге, меч-коса, хоть, худо-бедно и пережил варварство, но полностью исчез ко времени появления Легиона с его необычными оружейными запросами, оставшись лишь в легендах. Все также крайне популярный традиционный для земнопони аркан с течением времени не претерпел каких-то изменений, оставаясь той же безотказной веревкой с петлей на конце. Но ушлые дружинники смогли и из такого простейшего оружия соорудить нечто, что давало им преимущества над ополченками — “змейку”. “Змейка” — оружие, представлявшее из себя простую тонкую веревку (обычно, волосяную) с грузиком на конце, в котором часто имелись отверстия или борозды, создающие пронзительный свист при полете. Будучи вспомогательным оружием для дружинников, “змейка” применялась так: боец нахлестывал ее на противника, стараясь связать его или захлестнуть веревкой оружие и вырвать его из зубов. Если это удавалось, то дружинник отвязывал “змейку” от хвоста (как правило, узел распускался одним движением), и продолжал бой уже основным своим оружием. За счет грузика “змейка” гораздо более охотно оборачивалась вокруг цели, чем аркан. К тому же, свист грузика и его удар о тело оказывали очень сильное воздействие на понячьи нервишки, заставляя стреноженную поньку лежать на земле даже смирнее обычного. “Змейка” была весьма популярным среди дружинников вспомогательным оружием, но ее более капризный нрав и меньшая универсальность по сравнению с лассо ставили ее по популярности на второе место после традиционного аркана. Также “змейка” была довольно частым средством обучения (и “воспитания”) молодых членов ватаг “вольных хвостов”. Но совершенствование ремесел привнесло новое не только в оружие традиционного для безрогих ближнего боя. Так развитие травничества внутри ковенов зебр породило такой, ставший крайне популярным, инструмент дальнего боя как “колдовские сумки” — вместительные матерчатые мешочки с прорезями или без оных и веревкой для удержания во рту, в которые засыпались различные ядовитые, дымообразующие или громко/ярко взрывающимися зелья. В бою зебра брала в рот веревку “колдовской сумки”, раскручивала ее и отпускала — снаряд продолжал свое движение по инерции, а после приземления через прорези или за счет химической/магической реакции высвобождалось зелье. Метание “колдовских сумок” требовало соблюдение определенных правил безопасности: требовалось ношение защитного снаряжения, отсутствие поблизости других дружественных бойцов, наличие у метателя искусственно выработанной резистентности к яду или заблаговременный профилактический прием противоядий, наличие средств помощи при самопоражении зельем и умение ими пользоваться. Подобные сложности в купе с массовым применением “колдовских сумок” приводили к тому, что, как правило, их метателями становились ученики и ученицы ковенов — достаточно подготовленные для того, чтобы уметь пользоваться этим оружием и правильно хранить зелья, но, в то же время, и достаточно многочисленные для того, чтобы применение химических снарядов оставалось массовым. Появление на поле боя “колдовских сумок” привело к широчайшему использованию полосатыми пони профилактических и экстренных антидотов и различных средств для осаждения дымов и воздушных взвесей, что еще больше подстегнуло развитие медицины, травничества, алхимии и многих других ремесел, тем усиливая влияние ковенов на общество зебр и конкуренцию между ними. Заодно, “колдовскую сумку” можно считать той точкой отсчета, с которой начинается военная история ковенных пони. Хотя, конечно, до появления “ведьм” еще оставались века. Полосатая дружина также не отставала в развитии вооружений: обработка железа обогатила арсенал зебр-воителей метательными звездами, дисками и обручами — аналогами земных сюрикенов и чакрам. Общепринятого названия у этого оружия в землях зебр не было — в каждом племени и дружине их именовали по-своему. Существовало множество школ применения этого дорогого и требующего высокого навыка вооружения, но, тем не менее, можно выделить два основных способа их метания: 1) зебр брал в рот целую “колоду” метательных снарядов, и короткими резкими движениями головы в горизонтальной плоскости по очереди посылал их в полет, 2) в рот одновременно брался только один снаряд, а в полет он отправлялся широким плавным горизонтальным движением головы. Первый способ обеспечивал очень высокий темп метания, но его точность и дальность оставляли желать много лучшего — этот способ применялся при сближении с противником, часто, на всем скаку. Второй способ же позволял прицельно метнуть снаряд на достаточно большое расстояние, что применялось, если дружинник не собирался вступать в ближний бой. Практически каждый полосатый “вольный хвост” умел пользоваться метательным оружием, которое выполняло в южных землях роль вспомогательного вооружения, наподобие арканов и хвостовых кистеней земнопони. Хотя, данное оружие не могло сравниться по разрушительности с копытопашными средствами, но, в связи с традиционной проблемностью дальнего боя у безрогих, при умелом применении могло значительно влиять на исход боя. Либо, при неумелом, оказаться направсной тратой времени и ресурсов. Несколько слов об особенностях различных метательных снарядов. Метательные звезды (аналоги сюрикена) — многолучевые звездообразные металлические пластинки с заточенными краями. Они обладали наибольшей проникающей способностью из всех метательных снарядов зебр-дружинников, а потому применялись ими против других же дружинников — лучи метательных звезд относительно легко проникали через ткань доспехов и в стыки полотна, обеспечивая небольшие, но достаточно глубокие и болезненные кровоточащие раны. Основной функцией метательных звезд было ослабить противника болью и кровопотерей перед предстоящей копытопашной. Метательные обручи (аналоги чакра) — достаточно крупные (до 30 сантиметров в диаметре) кольцевидные металлические полосы шириной от 1 до 3см, внешний край которых был остро заточен. Обладали достаточно небольшой проникающей способностью, но наносили обширные и обильно кровоточащие раны. Обычно, применялись против ополченок, чье защитное снаряжение оставляло желать много лучшего — обильное кровотечение быстро выводило пораженную из строя, а неприятный свист и зрелище истекающей кровью подруги оказывали ошеломляющий эффект на остальных горе-воительниц. Метательные диски — относительно небольшие (15-20см в диаметре) сплошные металлические диски с остро заточенным краем. Представляли из себя попытку совместить достоинства метательных звезд и обручей, тем создав универсальное метательное оружие: за счет большой массы повышалась проникающая способность, а за счет большого диаметра — ширина раны. На самом, деле уступали по проникающей способности метательным звездам, а по объему повреждений — метательным обручам. К тому же, из-за большой массы летели недалеко, были дороги в производстве и неудобны в ношении и применении. Никогда особой популярностью не пользовались, но просуществовали на удивление долго. https://i.imgur.com/YImv5Wt.png Развитие ремесел привело к неожиданному эффекту и в плане развития арсенала земнопони — праща стала боевым оружием. Причем, сама праща никак не изменилась — дело было в появлении новых типов снарядов. Первым из этих снарядов был пращевой дротик — небольшой (15-20 сантиметров в длину) тонкий деревянный метательный дротик без оперения или оперенный поньским волосом, обычно, не имевший наконечника. Появилось это оружие как очередной ответ кроликам, но в дератизационном деле не прижилось из-за меньшей, чем у ядра точности и дальности броска. С другой стороны, оказалось, что, в отличии от ядер и камней, пращевые дротики способны поражать пони — острый конец дротика мог пробить понячью шкурку и вызвать кровотечение. Что при массовом применении, когда противника буквально засыпали этими дешевыми снарядами, позволяло очень сильно упростить ведение копытопашной в дальнейшем. В итоге, молодые поньки с пращами стали неотъемлемой частью ополчения — и польза от них есть, и оторвав их от работы много не потеряешь. Хотя, стоит отметить, что именно такой подход к комплектованию пращниц не дал пращевому дротику возможности раскрыться во всей красе — плохообученные, недисциплинированные и, просто, слишком юные кобылки не могли грамотно вычленять оптимальные цели и подходы к ним, а потому их атаки часто приходились совсем не туда, где они были нужны. Появление второго типа боевых снарядов для пращи было тесно связано с развитием металлургии. Освоение пони выплавки бронзы привело к постоянному поиску четвероногими кузнецами новых источников металлов, в процессе которого было открыто и ряд никак не связанных с металлургией процессов и веществ. В том числе, и то, что при безвоздушном обжиге известняка можно получить белое кристаллическое вещество, бурно реагирующее с водой — негашёную известь (“кипелка/жгучая соль”). Боевое применение оксида кальция не заставило себя ждать. И если полосатая братия регулярно пыталась использовать его в составе “колдовских сумок” и столь же регулярно от этого отказывалась в силу чрезмерной активности “кипелки”, то в арсенале земнопони “жгучая соль” обосновалась куда основательнее. Дело было в том, что земнопони, попросту, подходили к использованию оксида кальция более рационально — они плотно запечатывали его в снаряды, не позволяя контактировать со своими покровами. Пращевые снаряды с негашёной известью представляли из себя следующее: это были полые скорлупки куриных яиц, из которых поньки выдували содержимое, после чего сушили и заполняли измельченной негашёной известью, а отверстия замазывали глиной (обычно их называли “жгучие/кипучие/пыльные яйца/ядра” или ”копытная язва/жженые копыта”). При ударе о тело противника скорлупка разбивалась, а ее содержимое высыпалось и вступало в реакцию с потом, в обилии задерживаемом понячьей шерсткой. Измельченная негашёная известь наносила тяжелые ожоги, имела неприятную привычку забиваться в самые немыслимые места и надолго задерживалась на достаточно сухой почве, нанося раны копытам. Снаряды с негашёной известью были трудоемки в изготовлении, хотя материалы для них и были относительно доступны, а их хранение, перевозка и применение не допускали ни малейшей легкомысленности. Потому, пользоваться ими доверяли лишь самым здравомыслящим и умелым с пращей ополченкам. “Кипелка” была очень серьезным аргументом в битвах, а потому чем-то напоминали СЯО Земли XX-XXI веков: солидные запасы “жгучей соли” самим фактом своего существования отбивали у многих варварок желание нападать на их обладательниц. С другой стороны, производство и хранение негашёной извести было делом очень дорогим и опасным – малейшее нарушение техники безопасности могло привести к химическому поражению поняш или спровоцировать катастрофических масштабов пожар, который пони не могли толком потушить. Так что, “кипелка” была прерогативой очень богатых (и рисковых) племен. Что касается такого дистанционного оружия безрогих, как бола земнопони и духовые трубки и копья зебр, то они не претерпели в этот период времени практически никаких изменений. Соответственно, лишь пара слов о них. Появление у земнопони доспехов лишь упрочило позиции бола, игнорировавшего это нововведение. Что, впрочем, не вывело его с позиций вспомогательного вооружения. А духовые трубки и копья зебр, хоть и пострадали от совершенствования доспеха, но дальнейшее развитие травничества не позволило им отступить с прежних, и так третьестепенных, позиций. https://i.imgur.com/NKu7X.jpeg Бурное развитие метательного оружия у безрогих в этот период времени привело к закономерному появлению контрмер. Для защиты от пращевых дротиков и, в меньшей степени, негашёной извести дружинники-земнопони обзавелись матерчатыми доспехами наподобие тех, что раньше использовали зебры. А ополченки стали надевать плащи, которые хоть и не обеспечивали такой же защиты как доспехи дружинников, но не требовали привыкания к себе. Плащ представлял из себя прямоугольный кусок плотной материи, и в бою носился следующим образом: передним своим краем он обвязывался вокруг шеи и закреплялся узлом или различными заколками и пряжками, выполнявшими еще и эстетические функции, а задний его край завязывался или на животе, ближе к задним ногам, или пропускался между ними и крепился уже над хвостом. Часто плащи, как и доспехи, ярко расшивали и украшали лентами, бисером и другими излишествами. Правда, стоит отметить, что, хотя поньки и не имели реальной нужды в одежде, плащи не были исключительно боевым облачением — они использовались в церемониальных целях, на празднествах и просто для самоутверждения и поднятия настроения, то есть в эстетических целях. Так же плащи могли выполнять функцию постели в походе. Вместе с доспехами и плащами на полях сражений пришли и обмотки, а позже и понячьи сандалии или “подковы” (к настоящим подковам, появившимся вместе с мощенными дорогами, отношения не имеют). Привели их туда колючка, выращиваемая на дне оборонительных рвов, и негашёная известь, которая рассыпаясь по земле, ранила копыта понек. Для борьбы с этими явлениям и появились обмотки из плотной ткани, наматывавшиеся от копыта к пястью, где и закреплялись. Позже появились более надежная деревянная обувь с открытым задником — первые понячьи сандалии, которые крепились к копыту при помощи дополнительного внутреннего пространства, наподобие наших тапочек-шлепанцев, и тканевых ремешков, прикреплявшихся к специальным выступам этой обуви. “Подковы” первоначально появились как часть дружинного доспеха и не использовались ополченками, так как к их ношению надо было длительное время привыкать, иначе передвигаться в такой обуви по бездорожью было сложно. Что, впрочем, не помешало стать понячьим сандалиям церемониальной и статусной обувью — жрице в полном облачении или выпендривающейся на праздник табунной поньке ни по какому бездорожью скакать в своей расписной обувке не нужно было. Изменилось боевое облачение и в землях полосатых пони. Появление металлических портняжных инструментов привело к облачению зебр, как и их однотонных родственниц, в плащи. Плащи зебр были такими же прямоугольными кусками ткани, как и одёжка земнопонек, и отличались лишь вышивкой и украшениями. Использовались они, соответственно, совершенно одинаково, что в землях однотонных, что на Юге. Изменившиеся реалии боя, а именно появление метательного оружия с относительно высокой проникающей способностей, привели к изменению и в доспехе полосатых дружинников: хотя, покрой защитного снаряжения остался прежним, но теперь его стали усиливать нашиванием кусков более плотной ткани, сложенной в несколько слоев кроличьей кожей, древесной корой и даже металлическими полосами. Кроме доспехов ответом усилившему свои позиции дистанционному бою стали легкие переносные щиты из плетенки, мешковыны или дерева, аналогичные осадным щитам единорогов, но оснащенные горизонтальными ручками для переноски во рту и, иногда, колесами. Эти щиты использовались при штурме поселений как атакующими, так и обороняющимися, которым они в плане защиты от обстрела заменяли отсутствующие у безрогих стены. Итак стоит подвести итог, и ответить на вопрос: “Как изменилось военное дело земнопони и зебр в период расцвета и на завершающих этапах эпохи варварства?” Во-первых, поднятие родового строя до вершины своего развития (родоплеменных отношений) резко увеличило масштаб войн как в пространственном плане и числе бойцов, так и в плане конечных целей и последствий кампаний для воюющих. Во-вторых, теперь не только у ополчений, но и у дружин появилось централизованное командование в пределах племени — князь с боевыми товарищами или “беспокойный совет” с советом из дружинных вождей. В-третьих, изменился характер боя: штурм поселений уступил свое главенствующее место полевому сражению, став просто вспомогательным средством для более удачной организации последнего. В-четвертых, произошла специализация долговременных укреплений по спектру решаемых ими задач, а, соответственно, и по методикам их строительства и комплектования гарнизона. В-пятых, тактика боя оформилась как наука, а командование на поле боя стало строго профессиональным делом. В-шестых, земнопони и зебры пришли к концепции боя в строю. В-седьмых, произошло значительное совершенствование арсенала дистанционного оружия безрогих пони и прочное занятие дальним боем вспомогательных позиций в войнах земнопони и зебр. Что привело к появлению контрмер в виде значительного одоспешивания воинства (по крайней мере, по тем временам плащи считались за доспех). В-восьмых, разведка приобрела исключительно важную роль в войнах безрогих равнинниц. В-девятых, в период разложения родоплеменного строя началось становление новой для варварок земного понитипа формы войн — набега с целью захвата пленных.