Поня: Военное дело

Единороги в период расцвета и разложения родоплеменного строя

https://i.imgur.com/E4vOqWF.jpeg Развитие родового строя до его расцвета у единорогов, в целом, шло теми же путями, что и у земнопони и зебр: достижения рода провоцировали новый демографический взрыв, что вело к уплотнению понинаселения в пределах родов и появлению связанных с этим проблем, которые частично решались формированием родовых союзов (племен). Но, совпадая в целом, путь единорогов отличался от дороги безрогих пони в некоторых критичных деталях, берущих свое начало в магических особенностях рогатых лошадок и пустивших уже распад родоплеменных отношений в их землях по совсем другому пути. Самым, пожалуй, бросающимся в глаза отличием общества рогатых равнинниц от общества безрогих понек было его однополость. Из-за магических особенностей единорогов институт “вольных хвостов” в их землях так и не сформировался, а потому не было у рогатых жеребцов никакого влияния (или, хотя бы, мотива к объединению) в социуме рогатых пони. Вся функция сильной половины в обществе волшебнорогих лошадок сводилась к помощи кобылкам в вопросах продолжения рода, а активная социальная жизнь – к тому, чтобы нравиться противоположному полу. Лик же единорожьего общества целиком и полностью определялся кобылицами. Другой крайне важной особенностью стали школы магов и их особая роль в племенах единорожек. Еще в период становления родовых отношений перед единорожками встала проблема сохранения и распространения магических знаний в пределах рода: уж слишком эти знания были специфичны, а магия зависима от природных данных чародейки. Это затруднение было решено созданием школ магов – выделенных за пределы табунов в рамках рода объединений талантливых в магии понек, в которых шло выявление и обучение волшебству будущих магес, и которые применялись родом для решения своих общих проблем волшебными путями. Такие объединения более не зависели от табунов, из которых пришли их поньки, но подчинялись только интересам рода (а потом и племени) как целого. С течением времени школы магов приобретали экономическую самостоятельность в силу крайней востребованности своих услуг. Более того, становились откровенно богаты. Но кроме постепенно приобретенной экономической независимости, школы магов изначально обладали независимостью от других табунов рода и племени в весьма пикантных вопросах продолжения рода. В силу особенностей наследования магических сил у пони (чем выше магический потенциал родителей — тем выше магический потенциал потомства) жеребята кобылок-магесс не всегда возвращались обратно в тот табун, из которого пришла их мать. К тому же, табуны рода сами подпитывали школы магов лучшими своими юными представительницами и самыми сильными в магии жеребцами, стремясь улучшить кровь волшебниц и тем принести пользу и себе, и роду/племени в целом. В целом, школы магов внешне очень напоминали традиционные семьи, но имели одно очень важное отличие от них: хотя магесс нужды рода и отрывали от их родных табунов, но своего родства они не забывали, и дети их тоже. Таким образом, внутри школа магов разделялась на несколько группок кобыл, объединявшихся между собой общей кровью по линии праматери, и бывших настоящими семьями (они так и назывались “семья”: семья Грэйлайт, семья Старсверл, семья Пендальф, семья Спаркл и тд.). Объединялись же семьи магов в рамках школы уже на основе менее значимых родового и племенного родства, а также на основе своих профессиональной надобности и экономических интересов. С другой стороны, кобылки-магессы не только надолго отрывались от своих родных табунов или рождались уже в школе магов, но и выбор кого из присланных табунами кобылок по окончанию обучения отправить назад, а кого оставить в школе, также был за магессами. Не говоря уже об особых правах при выборе волшебницами кавалеров – первых попытках чародеек в евгенике, в дальнейшем печально прославившей рогатое племя (с другой стороны, сделавших его тем, что оно есть сейчас). Что порождало у волшебниц ложное чувство превосходства над своими табунными родственницами. С упрочнением своего благосостояния школы магов обретали собственное видение “правильного” пути развития рода и вступали во внутриродовую политическую борьбу, которую вели их табунные родственницы. Правда, объединения магесс в то время не были чем-то единым, а состояли из различных семей, отстаивающих не только общие интересы школы, но и свои собственные, эгоистичные. Также сохранялась (хоть и в ослабленном виде) связь между семьями волшебниц и табунами, давшими им жизнь, что активно использовалось последними для продвижения своих интересов в общеродовых/общеплеменных делах. С другой стороны, сохранявшееся родство магесс и табунниц и немалые богатства волшебниц позволяли первым продвигать на места вожачек табунов и членов их “советов старейшин” своих или симпатизирующих кобылок (немало действительно толковых понек проходило через обучение в школах магов), каковая возможность была сильно ограниченна у единорожек традиционных табунов (варварки, вообще, были склонны жить по принципу “где родилась — там и пригодилась”, очень неохотно делая из него исключения). И, да, насчет, толковых понек, проходивших обучение в школах магов. Фактически, школы магов стали первыми единорожьими образовательными учреждениями: чародейки не только отбирали способных к магии понек и обучали их колдовству, но также накапливали прочие знания (прежде всего, управленческие, политические, религиозные и философские), которыми с удовольствием делились с присланными в обучение, но, увы, оказавшимися “слабыми рогом” поняшками. Обучение у магесс, не занятых ничем больше, кроме как чародейством, размышлениями и учебой новых поколений, давало крайне позитивные результаты: лидеры рогатого племени, прошедшие подготовку у чародеек, управляли сородичами эффективнее, жрицы служили своим богам красочнее и более впечатляюще, да и прочие пони, чьи обязанности требовали ума, справлялись с ними лучше. В общем, к концу эпохи варварства обучение у чародеек, с одной стороны, стало обязательным для рогатых поняшек, претендующих на право что-то решать среди сородичей, с другой, — привилегией, которой удостаивались далеко не все желающие. Таким образом, установившиеся на этом периоде развития институты управления делами рода и племени единорогов хоть формально и были похожи на таковые земнопони и зебр (общеплеменной совет вожачек или собрание “матерей родов”), но по сути отличались от них. Значительное влияние школ магов через свои богатства, родственные связи с материнскими табунами и учениц и, одновременно, размытие кровных уз между табунами и школами магов и появление у чародеек ощущения собственного превосходства над табунницами, чувства избранности, привели к тому, что политика племени, на деле, больше определялась магессами, чаще исходящими из интересов собственных семей, чем из интересов рода/племени. С этим были связанны и частые кажущиеся нелогичность и непоследовательность в делах племен рогатых понек. А дело было, попросту, в том, что племя отстаивало в большей мере интересы не собственных табунов, а семей волшебниц своих школ магов. Каковые интересы, к тому же, могли быть очень разными в пределах одной школы, что провоцировало резкие смены политического курса племени при усилении или ослаблении определенных семей, политических союзов волшебниц или целых школ. Как и зачем велись войны? https://i.imgur.com/m10XILN.jpeg Сперва взглянем на то, для чего единороги-варвары вели войны. И тут мы не найдем ничего нового: как и у их безрогих родственниц, наиболее частой формой вооруженных столкновений между единорожками были грабительские набеги за товаром и пленницами (ну не “малый набег” же формой войны считать?), а наиболее крупной и значительной, а потому определяющей вектор развития военного дела, был захват чужих земель. А как они велись, эти войны? Что касается набегов за товаром и пленницами, то тут отличия между единорожками и безрогими поньками были минимальны: вместо отрядов дружинников или “бродячих топоров” в набег шли освобожденные от работ поселенки-ополченки. Ну, и, в связи с дрянной подготовкой, отряд их был покрупнее: до четырех десятков бандитских хвостов. А вот уже завоевательные войны рогатых понек очень сильно отличались от таковых у их безрогих родственниц. И основы этих отличий были заложены еще в самом начале периода становления родоплеменного строя. Вот эти отличия и вызванное ими своеобразие захватнических войн единорожек мы сейчас и рассмотрим. Благодаря магическим особенностям рогатых лошадок, институт “вольных хвостов” в землях единорогов не получил шанса на появление. То есть, не было на равнинах единорогов того слоя пони, что посвятили свою жизнь марсову искусству – не было среди рогатых профессиональных военных. А потому основой армий волшебного племени было всеродовое, а потом и всеплеменное ополчение. Это приводило к высокой вовлеченности поселенок в военные действия. А потом, и к гораздо лучшей военной подготовке и большей боевой ценности единорожки-ополченки, чем ее безрогих аналогов. Впрочем, при сравнении с теми же безрогими дружинниками, рогатая ополченка, все равно, ни на что не годилась. Но! Не это было важно. Важно было то, что, в отличие от безрогих, каждая рогатая понька воспринимала саму себя как воительницу и, при необходимости, была готова без лишних вопросов встать в один копейный ряд со своими товарками (тогда как большинство земнопони и зебр желанием воевать не горело, предпочитая оставлять это дело профессионалам). За счет этого в землях единорогов на поле боя, обычно, выставлялись гораздо более многочисленные армии, чем было принято у безрогих. Конечно, земнопони и зебры в то время могли бы выставлять не меньшие контингенты, но, надеясь на дружину и боясь возмущения соплеменниц, жадничали ополченок. Так что, где у безрогих были разборки типа “банда на банду за понятия перетереть”, там у единорогов разворачивались самые настоящие военные операции с сотнями и, даже, тысячами задействованных бойцов. Но ничего не дается даром: ополченки нужны не только на поле боя, но и на более мирных полях (ибо кроли сами капусту не вырастят). А это, в свою очередь, накладывало жесткие ограничения на продолжительность кампании. В ранний период варварства промежутка времени между сельскохозяйственными сезонами вполне хватало для захвата отдельных поселений. Но племенные аппетиты наделы отдельных табунов удовлетворить уже не могли. А потому, захватнические войны единорожек, в отличии от прямолинейных и относительно непродолжительных кампаний безрогих, приобрели циклическое течение: в межсезонье шли военные действия, которые на время сельскохозяйственных работ затихали. Времени межсезонья, конечно, не хватало для завершения межплеменной войны, но, что гораздо более важно, во время прекращения военных действий противник часто успевал восстановить свои силы и заручиться поддержкой со стороны. А это затягивало войны, которые нередко длились десятилетиями. Ограниченность кампаний по времени и цикличный характер войн также повлияла и на стратегию ведения войны единорожками. Так, в отличие от безрогих, единороги не придерживались концепции генерального сражения, так как вполне резонно считали, что враг во время прекращения боевых действий успеет восстановить свои силы: выкупит/выкрадет пленниц, выздоровеют раненные, подрастут юные поньки, будут найдены союзники. Вместо этого рогатые воительницы старались не разбить силы противника, а захватить его поселения и важные торговые пути, отрезая его от снабжения и тем затрудняя начало и ведение кампаний в дальнейшем. Также ограниченность кампаний по времени оказала влияние и на статус укреплений. Как и в землях безрогих, в землях единорогов сил практически любого племени было более чем достаточно, чтобы рано или поздно взять штурмом укрепления любого табуна. Ключевыми словами тут являются “рано или поздно”: рано или поздно настанет время сельскохозяйственных работ, и осаду придется снять, чтобы самим не остаться в межсезонье с пустыми животами. А потому, у единорожек появлялся значительный соблазн отсидеться за стенами поселений, а не выходить всем племенем в поле на бой. Таким образом, хоть полевое сражение и заняло очень важное место в военном деле единорогов, но, в отличие от безрогих, не смогло задвинуть штурм и защиту поселений на задний план, а разделило равное с ними место. Еще одной немаловажной особенностью ратного дела единорогов, проистекавшей из непрофессиональности их армий, было отсутствие такой науки как тактика ведения боя — длительное время командиры ополченок вели свои воинства в бой опираясь исключительно на свои здравый смысл, хитрость и жизненный опыт, а не на систематизированные знания и умения. Впрочем, со временем эта ситуация изменилась. К чему приложили свое копыта школы магов: наряду с магическими, философскими, религиозными и прочими знаниями они также накапливали знания о военном искусстве. Так что, ближе к концу эпохи варварства ученичество у магесс стало для рогатых полководиц хоть и не обязательным, но очень желательным. Кстати, сами чародейки в это время также нередко возглавляли армии соплеменниц. В чем уже отлично просматривается то, из чего позже вырастет Эр. Небольшое отступление: Влияние затянутости войн единорожек на практику “отработки ущерба” https://ficbook.net/readfic/12819458/33646956#part_content Полевое сражение https://i.pinimg.com/originals/a3/f5/17/a3f5174b32aeaf9ca84a419514fbc024.jpg Как и у земнопони и зебр, в период расцвета и на поздних этапах эпохи варварства полевое сражение заняло очень важное место в военном деле единорожек. Но, в отличие от безрогих родственников, единороги не искали боя ради боя и разгрома основных сил противника и не вступали в сражение сходу. Единороги ставили своей задачей захват и удержание различных стратегически важных объектов. А потому, обороняющаяся сторона, если ее командующая была достаточно прозорлива и умна (или, просто, удачлива), имела возможность подготовится к нападению. Очень важной частью сражений единорогов стали полевые укрепления: земляные насыпи, рвы, ямы и вкопанные в землю колья. Такими укреплениями прикрывался лагерь защищающихся и наиболее критичные участки будущего поля боя. Правда, стоит отметить, что укрепления мешали не только наступающим, но и обороняющимся. Искусство же управления войсками у единорогов в это время оставляло желать. Так что, полевыми фортификациями варварки предпочитали не злоупотреблять. Застрельщицы https://i.imgur.com/UuJ1T3V.jpeg Полевое сражение между единорожками всегда начинали поньки-застрельщицы, вооруженные метательными дротиками различных весов и назначения. В отличии от безрогих, для которых метательное оружие длительное время было всего лишь средством против кроликов, единорожки были привычны к дистанционному бою и относились к нему очень серьезно. А потому, в застрельщицы отправляли самых быстроногих и метких из ополченок, ставя над ними опытных и разумных кобыл. В их функции входило расстраивать построение противника градом метательных снарядов, противодействовать вражеским застрельщицам и проводить рейды по тылам. Этим функциям соответствовало и их снаряжение. Основным оружием застрельщиц был “волчий дротик”. Но часто применялись и “кроликобои” или упрощенная версия “волчьего дротики” с каменными наконечниками, с деревянным наконечником или без отдельного наконечника вовсе – просто, заостренное и утяжеленное (обычно, глиной или неинструментальным камнем) с одного конца древко. Такой разнобой в качестве арсенала происходил от того, что, в случае достаточно интенсивных боев или перекрытия противником торговых маршрутов, племя могло не справляться с восстановлением запаса полноценных “волчьих дротиков” – чтобы восполнить израсходованные боеприпасы хоть чем-то, клепались разнообразные эрзацы. Впрочем, вне зависимости от качества, все эти дротики, как и раньше, метались копьеметалкой и, существенно реже, простым телекинезом. Но во время расцвета варварства на поле боя появился строй копейщиц (о нем позже), против которого “волчий дротик” (даже с самым качественным металлическим наконечником) был крайне слабым аргументом. Единорожкам потребовалось новое метательное оружие, способное эффективно преодолевать щиты строя оппоненток. Таким оружием стал “отвес/откос/градина” — аналог земного плюмбата. “Отвес” представлял собой метательный дротик длинной 15-25см с утяжеленным свинцом наконечником и оперением из поньского волоса или перьев домашней птицы. Железко дротика, обычно, составляло около 1/2-1/3 его длинны, а груз, в зависимости от традиций ремесленников, располагался или за острием, в специальной полости, либо был прикреплен ровно посередине дротика. Небольшая, по сравнению с земными аналогами, длинна была обусловлена тем, что метание осуществлялось телекинетическим усилием, а потому не было нужды в компенсации помех от воздушных потоков, вызываемых движением руки, как это было в античных армиях Земли. Но, тем не менее, малая длинна “откосов” не позволяла использовать при их метании копьеметалки. То есть, застрельщицы, желающие применить данное оружие, были вынуждены подходить к противнику на дистанцию гораздо меньшую, чем дистанция прицельного броска “волчьего дротика” или “кроликобоя”. Так что, для осуществления данного маневра требовались одновременно и компетентный командир, и достаточно храбрые и дисциплинированные единорожки. Каковое сочетание встречалось отнюдь не повсеместно. Стоит также отметить, что понячьи плюмбаты были достаточно трудоемки в изготовлении и требовали металла больше чем “волкобои”. А потому, при интенсивных столкновениях их изготовление прекращалось в первую очередь. Применялись “отвесы” двумя способами: 1) При избытки дротиков, их могли начинать неприцельно метать по пологой траектории на расстоянии до 100 метров, что было выше прицельной дальности броска “волкобоя”. Но высокое рассеивание из-за низкой стабильности, пологая траектория и небольшая “энергия” (ее эквестрийский аналог — “движущая сила”) дротика на такой дистанции делали их не очень эффективными против копейщиц. С другой стороны, такое применение плюмбатов оказывало на противника огромнейшее психологическое воздействие: “Если у них столько „отвесов“, что они их за просто так кидают, то что же с нами потом будет?!!” 2) Более распространенным вариантом использования “отвесов” был следующий: на расстоянии около 40 метров (то есть, для “волкобоев” на дистанции уверенного поражения) дротик метался по отвесной траектории так, чтобы он быстро достиг наивысшей точки своего полета и упал прямо на спины неприятельниц (такое отвесное падение дротика и дало ему имя). В силу того, что атакованные пони имели чем ответить застрельщицам, плюмбаты метались впопыхах, а потому точность бросков оставляла желать лучшего. Но плотный строй копейщиц сам по себе обеспечивал хорошую вероятность попадания, а особенности строения пони сильно затрудняли им оборону от атак сверху. Несмотря на приличную “энергию” разогнавшегося в падении дротика, гибель воительниц, ввиду огромной понячьей живучести и неточности прицела спешащих застрельщиц, от плюмбатов были редкостью. Но тяжелые ранения, надолго выводившие ополченок из строя и нарушавшие монолитность строя копейщиц, были правилом для этого оружия. Потому-то его широко и применяли. Также обязательной частью снаряжения застрельщиц был щит из плетенки или малый круглый щит (в зависимости от предпочтений племени), позволявший защищаться от метательного оружия и относительно неплохо чувствовать себя в нестроевом ближнем бою. Для копытопашной застрельщицы носили с собой короткие копья. Хотя, многие поньки отказывались от копий, предпочитая взять с собой пару лишних дротиков (и, в случае более близкого контакта с противником, драться ими же). Во многих племенах застрельщицы носили еще и плащи из плотной ткани или травяной плетенки, но в не меньшем же числе племен воительницы предпочитали разгуливать в том, в чем появились на свет, так как защиту плащи предоставляли сомнительною, и, в основном, носились для бытового удобства и ради удовлетворения эстетических запросов единорожек. В общем, застрельщицы были довольно универсальной и многочисленной частью войска рогатых варваров. И, тем не менее, основой варварских армий были не они. Якорем, вокруг которого строилась вся полевая тактика единорожек, был строй копейщиц: скала, в тени которой могли отдыхать и восстанавливать силы дружественные застрельщицы, и которую были не в состоянии и на волосок подвинуть застрельщицы противника. Копейщицы https://i.imgur.com/SBL55G7.jpeg Следует сказать о том, что, несмотря на всю свою трусливость, рогатые поньки к этому времени уже в полной мере оценили эффективность ближнего боя копьями. А потому, основой единорожьих боевых порядков стал строй копейщиц. Плотный строй для копытопашной был поневоле изобретен единорожками еще в ранний период эпохи варварства. С одной стороны, он был совершенно непреодолим для рогатых противниц, не выстроенных в аналогичный порядок, и сам по себе был неплохо защищен от метательного оружия, столь любимого единорогами. С другой, в первоначальном виде копейный строй варварок годился лишь для продавливания обороны осажденных через “бутылочное горлышко” пролома в стене — строй не был организованным, а потому сразу же распадался при выходе воительниц хоть на какой-то простор. Но, все же, плотный строй давал огромные преимущества как в атаке, так и в обороне. Не плохо бы было использовать его и на поле — следовало только решить проблему организованности. И, чего и следовало ожидать, проблема была решена. Передача вожачками и “советами старейшин” части своих полномочий кобылам-матерям не только поспособствовало сохранению порядка в пределах разросшихся табунов, но и оказалось полезным для организации понек-ополченок: теперь за тренировку, вооружение и мобилизацию рогатых кобылок отвечала глава каждой семейной группы и ей же они подчинялись в бою. Это укрепило дисциплину и породило ответственность воительниц не только перед табуном/родом/племенем, но и непосредственно перед своими матерями. Были предприняты и другие меры для укрепления организованности строя: отработкой шагистики и действий в строю поньки-поселенки занимались на регулярных и обязательных военных сборах в межсезонье, а непосредственно в бою не сбиваться с шага и сохранять монолитность строя им помогали поняшки-певицы или флейтистки, своим пением и музыкой задававшие ритм движения. Структура строя тоже претерпела изменения. Теперь поньки строились в 3-5 рядов. Причем, они не просто были плотно построены, но и старались прикрывать друг дружку щитами, тем создавая, как бы, один гигантский щит из перекрывающихся щитов воительниц. В силу психофизиологических особенностей рогатых поней, строй стремился при движении смещаться вправо, что было обусловлено удержанием копья справа от головы, а щита, которым воительница стремилась прикрыть соседку, слева. Фактически рогатые поньки пришли к раннему фалангиальному построению. Тут стоит упомянуть одно интересное отличие построения единорожек-копейщиц от его земных аналогов: оба фланга построения четвероногих воительниц по силам были практически равны. Что получалось благодаря одной хитрости: на правом фланге, как правило, ставили весьма умелых в телекинетическом манипулировании кобылок, способных управляться одновременно с двумя щитами и оружием. В силу откровенно слабого развития тактики на единорожьих равнинах, рогатые поньки в бою практически всегда выстраивали одну единственную фалангу, не взирая на то, какое число копейщиц было в распоряжении командования. Если их был избыток, то пони, просто, увеличивали число рядов. При этом, это никак не увеличивало ударную мощь данной протофаланги — атаковать с разбега, наваливаясь на врага всей массой и просто механически проминая его строй, как это делали республиканские легионеры Эр, варварки еще не умели (дисциплина не позволяла), а само строение пони (длинна эквестрийской пони куда больше ее ширины или высоты) позволяло участвовать в копытопашной лишь первому ряду воительниц. Зато, значительно возрастала устойчивость строя: чем больше сородичей чувствует вокруг себя поняха, тем ей спокойнее. Что, учитывая пугливость и трусоватость эквестрийских пони, было весьма важно на полях сражений варварской эпохи. Само собой, в бою строй копейщиц мог как наступать, так и обороняться. Чаще всего фаланги медленно сближались (экономя силы и действуя противнику на нервы), становились друг на против друга и начинался бой на копьях, когда копейщицы били в прорехи между щитами противниц, одновременно стараясь словить их удар на свой щит. Целью этого было проделать брешь в ряду противника или дождаться пока того же добьются застрельщицы, зашедшие с тыла или фланга. Изредка для этого применялось наваливание через щиты на противника всей массой 4-5-ти рядов копейщиц с физическим выдавливанием оппоненток из строя. Но происходило это весьма нечасто, так как времена были отнюдь не эрские — варваркам редко хватало дисциплины и мужества для подобного маневра. Гораздо чаще древние поняхи применяли другой прием, в более поздние эпохи (когда подросла дисциплина в рогатой понилерии) полностью вышедший из употребления: сильные телекинетики (как правило, ополченки из числа волшебниц) пытались подловить зазевавшуюся противницу и магией выдернуть ее из строя или заставить завалиться на товарку с боку или на передние ноги. Так или иначе, но если во вражеском построении была проделана брешь, то пони пытались ударить всей силой в это ослабленное место, и тем окончательно разрушить строй оппоненток и обратить их в бегство. Как правило, на разрушении одной из фаланг бой и заканчивался: природная трусливость пони и варварское отсутствие дисциплины не позволяли воительницам тех времен как-то прекратить беспорядочное бегство, перегруппироваться и вернуться в бой. Наоборот, если начинала бежать одна часть армии, то она, почти неизбежно, увлекала в бездумную панику и всех остальных своих союзниц. Более того, не редкостью было и такое, безумное по нашим меркам, явление, как заражение паникой и обращение в ничем не обоснованное бегство проигравшими части сил победившей стороны. При таком, традиционном, способе боя единорожки активно использовали магию, за что отвечали находящиеся в фаланге магессы. Волшебницы, одаренные сильными телекинетическими способностями, старались вырвать щит из захвата более магически слабых единорожек или даже вытолкнуть их из строя. С другой стороны, если почему-то образовывалась брешь в собственной фаланге, то магессы прикрывали ее магическим щитом до тех пор, пока брешь не будет заполнена дружественными воительницами. Также довольно распростаненным приемом магического толка были попытки шокировать противниц яркими магическими вспышками или резкими неприятными звуками магической природы (об их применении союзницы предупреждались заранее), что давало небольшое время собственным воительницам для попытки пробить брешь в строе оппоненток. Что касается магии прямого ущерба, которая к тому времени уже появилась и была относительно широко распространена, то в полевом сражении она, обычно, не применялась: “магические искры” и некоторые другие уже известные варваркам примитивные атакующие заклинания обладали ничтожной проникающей способностью, делавшей их бесполезными против защищенного щитами строя копейщиц, и были существенно ограниченны по эффективной дальности, времени реакции или степени рассеивания, что делало их бесполезными уже против вертких застрельщиц, старавшихся держать дистанцию с вражеским строем копейщиц. https://i.imgur.com/QFUiBQi.jpg Также стоит упомянуть легендарный “раш по центру”, приписываемый картохским племенам единорожек. Согласно эпическим описаниям, данный прием заключался в том, что копейщицы, оставив попытки сохранять монолитность строя, сближались с противником галопом и, просто, врезались в него щитами и грудью. Копья для этого удара не применялись, так как они были бы, попросту, выбиты из слабого телекинетического захвата. Вместо этого, после того, как вражеский строй был механически опрокинут и смят галопирующей понячьей массой, “воительницы могучие принялись кусаться, лягаться и обзываться аки неистовые алексы”. Согласно все тем же эпическим произведениям, подобная атака неизбежно обращала противниц картохских пони в паническое бегство и обеспечивала племени победу и почет. “Раш по центру”, согласно преданиям, был противоположностью “бодрому подкустовому сиделову” (что бы это ни значило) и одним из предметов гордости картохских племен. Согласно сказаниям, секрет “раша по центру” тщательно охранялся, а пони, отличавшиеся мастерством в организации этого вида боя, отмечались церемониальными шапочками из веток, напоминающими пару развесистых рогов. На текущий момент времени, однако, реальность “раша по центру” подвергается сомнению: при попытках реконструкции данной тактики даже в очень малых масштабах ничего цензурного у историков не получалось. Так что, сейчас наиболее популярна теория о том, что предания о “раше по центру” – мифологизированное в гораздо более поздние (уже цивилизованные) времена воспоминание о естественной реакции диких пони на угрозу, не оставившую им шанса на бегство: инстинктивно построиться клином и пойти на прорыв через окруживших табун хищников. Тем не менее, одно документальное описание чего-то, что напоминает вышеупомянутую тактику, у нас имеется. Правда, уже из времен, когда Республика Эр доживала свои последние годы: отчет командующей луцийским войском о столкновении с картошанскими оппонентками, где пони Луция одержали решительную и безоговорочную победу. Если отбросить подхалимаж в отношении глав луцийских племен и собственные попытки полководицы покрасоваться перед соплеменницами, то можно уверенно сказать, что луцийка была крайне удивлена тем, что сделали ее оппонентки на поле боя. Согласно этому тексту, картохские копейщицы, издавая воинственные кличи и забросив копья в седельные крепления, нарушили фалангиальный строй и беспорядочно ринулись навстречу строю луциек. Впереди, подбадривая своих воительниц пронзительным визгом, неслась глава картохского войска. Выглядело все это настолько сюрреалистично, что луцийские застрельщицы в страхе разбегались перед несущейся на всех парах понячьей лавой, а фаланга луциек дрогнула. Но автор отчета и ее сестры (на что писавшая во всю напирает, требуя от правительниц Луция преференций для своей семьи) проскакали по рядам фаланги, лично приводя копейщиц в чувства. Так что, порядок в луцийской фаланге был восстановлен, а копейщицы сомкнули ряды, выставили свое оружие перед собой и уперли его задние концы в землю. В общем, атакующих в беспорядке картошанок ждал не легкий прорыв вражьего строя и бег по бокам и головам опрокинутых противниц, а налет со всей дури на остро отточенные металлические наконечники грудями и животами. Но, по всей видимости, или глава противного воинства была слишком самоуверенна, или, попросту, уже полностью утеряла контроль над охваченными стадными инстинктами товарками: картохские пони продолжили сближаться с луцианками, лишь выставив в последние секунды перед собой щиты, надеясь ими усилить свой удар. Луцийки не дрогнули. Не удивительно, что при таком повороте событий нападающие картошанки понесли просто огромные потери тяжелораненными и убитыми: массы и скорости галопирующей поньки в купе с металлическим наконечником копья слишком много даже для сверхкрепких понячьих ребер. Такое кровавое зрелище аннигилировало у, пять минут назад воинственных, что аж пар из-под хвоста, единорожек любое желание сражаться или, хотя бы, оставаться поблизости: возможная победа обратилась для картохского воинства в разгромное поражение. Как итог же этого, луцийские пони отбили у картошанок любое желание отказываться от их соли в пользу морского продукта из закромов отрожских торговок, а шериф Бульбингемский оказалась вынуждена от имени всех своих соплеменниц подписывать унизительный Соляной договор, позже отмененный лишь по факту ликвидации обоих государств эрчанками, огнем и мечем объединявшими рогатых пони в будущую Империю Эр. И, да, хотя немало современных исследователей усматривают в описываемом в данном документе событии легендарный “раш по центру”, но сама писавшая ни разу не упоминает это словосочетание. Вместо этого действия картошанок называются “ололо-идиотством”, а сама картошанская полководица — “олололешей”. Что сие означает — тайна велика есть. Но, видимо, нечто обидное. Тем не менее, это происшествие уже совершенно не варварских времен, а потому, вернемся к эпохе родоплеменных отношений. Как можно заметить, копытопашный бой среди рогатых понек довольно быстро (по земным меркам) приводил к потере самообладания одной из сторон. Согласно имеющимся источникам, массовое паническое бегство в сражениях варварок случалось сплошь и рядом — слабенькие понячьи нервишки откровенно не выдерживали нагрузок фалангиального боя. И благодаря же этой понячьей трусливости (и понячьей живучести) потери убитыми в таких боях были невелики: 1) в активной фазе боя между фалангами пони, благодаря своему строению и защитному снаряжению, редко получали смертельные раны; 2) в период начала бегства, когда не разбирающие от страха дороги поньки могли бежать друг по другу, смертельные ранения также были редкостью, так как пони (даже раненые) малочувствительны к ударным воздействиям (в том числе, к затаптыванию), 3) на этапе преследования смертельных ранений, как правило, вообще не было, так как преследовательницы били убегающих со всех копыт противниц-трусих копьями в крупы, что причиняло им мешающие бегству, но быстро заживающие раны (почему бы не получить с боя некий навар в виде пленниц-“отработчиц”?). Тем не менее, иллюзия о безоговорочном доминировании протофаланги на поле боя единорожек-варварок ложна. Немалой проблемой для строя копейщиц были застрельщицы, за которыми самой фаланге гоняться было не резон, но которые очень мешали тяжеловооруженным воительницам. Для борьбы с этой напастью поньки-копейщицы носили с собой облегченный вариант “волчьего дротика” с дополнительной веревочной петлей на конце, заменяющей копьеметалку — так называемую “догонялку/убегалку/крупный дротик”. Эти дротики применялись для того, чтобы отгонять застрельщиц (за счет веревочной петли и меньшего веса дротик летел так же далеко, как и пущенный копьеметалкой, а отсутствие серьезной защиты у застрельщиц “прощало” ему меньший, чем у “волкобоя”, вес). А вот против другой же фаланги “догонялки” уже были почти бесполезны. И не только из-за относительно небольшой убойной силы: залп копейщиц (которым мешали собственные щиты) был жидковат, и легко нейтрализовывался сомкнутыми щитами противниц. Также многие племена для защиты от застрельщиц включали в свои фаланги быстроногих воительниц с легким вооружением (копье, малый круглый щит и, не всегда, плащ) — “выбегальщиц/преследовательниц/ухокрутчиц”, в функции которых входило при появлении в непосредственной близости от строя копейщиц застрельщиц противника выбежать из рядов фаланги, и начать их преследование, стараясь держать поганок подальше от своих тяжеловооруженных шеренг. Если же возможности отогнать быстроногих опоненток не было, то копейщицы уплотняли строй, стремясь защититься от обстрела “волчьими дротиками”. Если же противник пускал в ход плюмбаты, то протофаланга применяла магические щиты волшебниц (уже известные пони, но пока еще бывшие крайне примитивными, а потому быстро “гаснущими” под градом дротиков) и/или специальные щиты (так называемые “покрышка”), представлявшие из себя два крупных (обычно квадратных или прямоугольных, стороною около 2-2,5 метров) дощатых полотна, соединенных между собой на подобие сендвича деревянными рейками (полость между полотнами заполнялась плетенкой или хворостом, но изредка могла оставаться свободной). Данные (довольно тяжелые и неповоротливые) конструкции поднимали над строем магессы, защищая своих родственниц от падающих сверху “отвесов”, которые, с легкостью пробивая верхний слой досок, теряли стабильность и быстро растрачивали “энергию” в находящемся между досками наполнителе. https://i.imgur.com/4pPhG1D.jpg Само собой, все вышеописанные приемы строя копейщиц были бы попросту невозможны со старым, ранневарварским, вооружением и снаряжением. Основное оружие копейщиц, копье, изменилось мало. Но изменилось: наконечник стал строго металлическим (хотя в поселениях все еще повсеместно встречались “хозяйственные” копья с каменными наконечниками или без наконечника вообще, которыми понячья ребятня била кролей), а противоположный конец копья часто приобретал небольшой бронзовый шип или обстругивался до острия, что позволяло удобнее упирать его в землю при обороне. А вот неразлучный спутник копья, щит, претерпел весьма существенные метаморфозы. На смену старому малому круглому щиту на вооружение копейщиц пришел большой круглый щит, который гораздо больше соответствовал новым реалиям боя. Новый щит имел около 60-80 сантиметров в диаметре и набивался из довольно толстых досок, поверх которых еще и обтягивался мешковиной или плетенкой. Нередко края щитов оковывались металлом для повышения долговечности, а на тыльной его части предусматривались матерчатые петли для дротиков или матерчатый же упор для плеча. Весил такой щит, само собой, немало — до 6-8 килограмм. Некоторые племена особо храбрых понек, ставящие на агрессивное наступление своей протофаланги, применяли необычную разновидность большого круглого щита: их щит был выпуклым и, иногда, имел металлический умбон по центру, что позволяло удобнее помогать своему телекинезу плечем или грудью при выдавливании оппоненток из их строя и отводить копья противниц в сторону, предотвращая застревание наконечников в щите. Щиты всех племен ярко расписывались, что позволяло рогатым воительницам проще распознавать друг друга в бою, указывало на их принадлежность к тому или иному табуну/роду/племени, оказывало психологическое воздействие (пугая врага и вселяя храбрость в друзей) и, просто, удовлетворяло эстетическое чувство понек. В бою копейщицы удерживали свои щиты телекинезом так, чтобы одной его половиной прикрывать себя, а второй — свою соседку слева. На правом фланге практически всегда ставились особо одаренные в искусстве телекинетического манипулирования поньки, которые несли сразу пару щитов (нередко конструкция второго щита была облегченной или использовался малый щит — все-таки, телекинез достаточно слаб, а большие щиты весят немало), что должно было нивелировать отсутствие соседки справа. Щиты, в зависимости от предпочтений племени, прикрывали копейщиц от копыт до шеи или до глаз, что обеспечивало им в строю высокий уровень защиты как от метательного оружия, так и от копий. Но большая масса и размеры делали щиты неповоротливыми, а, значит, бесполезными в драке вне строя, где копейщицы оказывались практически наравне с застрельщицами. Но новые щиты, все-таки, не обеспечивали достаточный уровень защиты: для удара копьем копейщицам приходилось чуть отводить свой щит влево, открываясь справа для ответного удара. А копье с легкостью могло пробить мягкую шею или большие глаза поняшки, которой в тесном строю некуда было увернуться от острого наконечника. Копейщицам требовалась дополнительная защита в виде доспеха. Но старое снаряжение из травяной плетенки тут категорически не годилось. Совершенно новая, фалангиальная, тактика ближнего боя заставила понек радикально пересмотреть устройство доспехов. Что, собственно, изменилось в бою? Что заставило единорожек изменить свой подход к нательному защитному снаряжению? Во-первых, большие щиты полностью взяли на себя защиту от метательного оружия, доспеху более не было нужды противостоять дротикам. Во-вторых, в новых условиях доспех должен был защищать воительницу прежде всего от оружия ближнего боя. Причем, от оружия с солидной проникающей способностью. В-третьих, удары теперь приходили не откуда угодно, а строго с определенной стороны: спереди и слева. Тяжелее всего копейщице в строю было защитить щитом свою голову с огромными глазами, так как ей требовалось, как-никак, видеть ими то, что происходит вокруг. И если пробить понячий череп в лоб даже копьем было проблематично, то вот повредить нежные глаза — запросто! Как раз для защиты этих важных и хрупких органов и появился первый элемент фалангиальных доспехов — маска с наглазниками. Первоначально это были простая матерчатые полумаски на раме из гибких прутьев или деревянных реек, снабженные металлическими наглазниками с узенькими прорезями для обзора. Но такое снаряжение, во-первых, просто чудовищно ограничивало обзор, а во-вторых, не защищало понячью мордочку. А очень болезненное ранение носа вполне могло быть той последней каплей, которая заставит поньку с визгом ломануться прочь от противника, увлекая за собой в панику и остальных своих товарок. Так что, очень быстро такие примитивные изделия были сменены цельнометаллическими или многослойными из максимально плотной ткани или прессованной кожи (импорт из предгорий — торговля не останавливалась в своем медленном, но неотвратимом объединении Старого Света) масками с металлическими решетчатыми наглазниками. Это снаряжение уже было весьма совершенным и относительно недорогим, что привело к его повсеместному распространению на единорожьих равнинах. Впрочем, на этом эволюция масок копейщиц не закончилась — в дело вступили магессы. Дело в том, что к этому времени уже было хорошо известно и широко использовалось зачарование наиболее магически восприимчивых материалов (в основном, различных драгоценных и полудрагоценных камней), а решетчатые наглазники масок имели ряд недостатков: они, все-таки, ограничивали обзор, были не такими прочными, как того хотелось бы, и, к тому же, весели не так и мало, так что могли натирать шкурку носящей их поняши. Магессы же решили эти проблемы: поняшки-ювелиры вытачивали линзы из различных прозрачных минералов, а чародейки зачаровывали полученные изделия, тем увеличивая их прочность и прозрачность. В итоге, получалась очень легкая, прочная и с хорошими оптическими свойствами альтернатива наглазным решеткам. Правда, по началу чародейские линзы были весьма дорогим удовольствием. Но с расширением торговли, развитием ремесел и увеличением численности волшебниц стоимость зачарованных линз значительно упала. Так что, использование наглазников с зачарованными камнями стало весьма широко распространенным явлением, хоть те и не вытеснили полностью решетчатых конкурентов (те, все-таки, были дешевле). Интересной особенностью масок некоторых племен были своеобразные выступы-прищепки по краям, в которые поньки продевали свои волосы, создавая нечто напоминающее гриву льва, что должно было делать их визуально крупнее и страшнее. Кстати, первые образцы срединной прищепки, более привычной современной публике по шлемам Кристальной империи, тоже появились в те времена и вовсе не на шлемах. Но, увы, строй рогатых варварок с “ирокезами” из собственных грив это, все-таки, фантазии некоторых излишне увлеченных реконструкторов, а не нечто, что имело место в реальности. Закрепление срединной прищепки для гривы на мягкой или полумягкой маске было делом нетривиальным, так что такие маски были очень дороги и встречались редко. Не менее остро стояла и проблема мягкой понячей шеи. Одной только шерстки, как это ни странно, не хватало для защиты от всяких колюще-режущих металлических изделий. Первоначально единорожки старались защитить свои шеи, драпируя их свободно свисающей книзу тканью, что должно было визуально деформировать их и мешать противнику попадать по ним копьем. Но на таких дистанциях эта мера имела лишь психологический эффект, как-то придавая уверенности самой воительнице. Реального же повышения защищенности этой части тела поняшкам удалось добиться лишь с появлением такого элемента фалангиального доспеха, как пластинчатый нашейник. Нашейник копейщиц представлял собой фигурную конструкцию из многослойной ткани или импортной прессованной кожи, наборный доспех из нашитых на тканевую основу деревянных или металлических дощечек или, в случае наличия мастеров такого уровня, пластину сложной формы из прочных сортов дерева или из металла, выполненную по форме шеи поньки и плавно изогнутую в стороны (для отведения вражеского копья). Крепление нашейника любой конструкции производилось на тыльной стороне шеи при помощи матерчатых тесемок или ремней. Нашейник обеспечивал довольно высокий уровень защиты, позволяя воительницам, при наличии весьма незначительных навыков, превращать опасные прямые удары в совершенно безвредные скользящие. Конечно, подобный нашейник существенно ограничивал воительницу в объеме движений, но, в отличии от земнопони (на пути “из земнопони в единороги” нашейники так и не прижились), для единорожек это имело весьма второстепенное значение, так как они а) сражались в плотном строю, где шеей шибко не повертишь, и б) использовали в бою телекинез, который зависит от способности пони двигать шеей весьма опосредованно. При этом, грудь рогатых пони, непробиваемая спереди для их же оружия, не требовала какой-то особой защиты, почему воинствующие единорожки-варварки длительное время ничем ее и не прикрывали. Тем не менее, хотя нанести поняшке серьезную рану в грудь и неимоверно трудно, но ранения мягких тканей сопровождаются болью и кровотечением, что, в купе с природной понячьими впечатлительностью и трусливостью, угрожает целостности строя. Так что, с запозданием, но единороги озаботились защитой этой части своего тела. Наиболее распространенным способом защиты было подвешивание на специальные крючки нашейника незакрепленного снизу отрезка материи, который колыхался в такт движениям единорожки и тем “размывал” очертания ее груди, так что в нее было сложнее попасть (практические опыты группы энтузиастов опровергли эти построения, так что, да, нагрудная ширма, как и нашейная, применялась варварками лишь для самоуспокоения). В целом, такой способ защиты удовлетворял воительниц большинства племен, а потому был почти повсеместно распространен. Одновременно с таким общепринятым способом защиты существовал и другой, изобретенный и применяемый племенами, предпочитающими более агрессивный способ фалангиального боя. Эти племена использовали металлические или деревянные нагрудники обтекаемой формы, которые усиливали удары грудью во время свалки и делали более удобным упор груди на щит при наваливании. Последним элементом фалангиального доспеха стали поножи, прикрывавшие передние ноги поньки от ранения случайным дротиком. Появились они весьма поздно (большой круглый щит неплохо прикрывал ноги) и обязательной частью доспеха копейщицы не были (многие племена их, вообще, не признавали). Изготовлялся этот элемент понячьего доспеха из пресованной ткани или кожи, реже из дерева или металла и закреплялся на пястьях передних ног при помощи завязываемых сзади матерчатых тесемок. В целом, единорожьи поножи неплохо противостояли дротикам на излете. А большего от них и не требовалось — в ближнем бою поньки, как правило, не целили по ногам. Впрочем, это не совсем так… Требовалось. Поножи часто раскрашивались, вышивались, украшались тиснением и прочими финтифлюшками. В общем, поножи, будучи необязательной частью снаряжение, стали предметом моды и хвастовства поняшек друг перед другом, отчего могли носиться и в мирной жизни. Причем, в последнем случае они могли быть непарными или, даже, надеваться не на передние ноги. Помимо этого, копейщицы большинства племен одевались в разноцветные плащи и несли на своих ушах, головах, шеях, ногах и хвостах различные украшения, которые не обеспечивали никакой дополнительной защиты, но удовлетворяли чувство прекрасного воительниц и позволяли им покрасоваться перед окружающими — война войной, а понячью натуру никуда не денешь, так сказать. Но в случае с магессами подобное модничество имело и вполне практический смысл: плащ прикрывал кьютимарку, тем затрудняя противнику распознание волшебницы и то, чего от нее можно ожидать. В целом, в то время и отряды застрельщиц, и фаланга копейщиц, с точки зрения вклада в исход боя и престижности среди понек-поселенок, были равны. Их участие в сражении и приносимый этим результат зависели в основном от местности и таланта командира. Что касается стоимости разных типов войск для племени, то они опять же были сопоставимы: вооружение застрельщиц стоило недорого, но к личным и физическим их качествам предъявлялись повышенные требования, которых не было для копейщиц, правда, тяжелое вооружение последних стоило дороговато. С другой стороны, к концу эпохи варварства табун уже перестал быть настоящей семьей, уступив это место материнским табункам, на которые и легли основные траты по снаряжению воительниц. Так что, к началу становления цивилизации это равенство пошатнулось, и тяжелая понилерия начала медленно, но верно возвышаться как в социальном плане, так и на поле боя. Также в это время появляются и практически сразу же начинают использоваться в полевых сражениях первые метательные машины. Но о них ниже, тем более, что ввиду своего крайнего несовершенства и плохой обученности расчетов (ополченки все же) попасть даже в фалангу на более-менее значимом удалении пущенные ими снаряды могли лишь случайно. Хотя, деморализующий эффект присутствовал. Развитие фортификаций и борьба за них https://i.imgur.com/Us2wBIo.jpeg В это время у единорожек так же, как и у их безрогих родственниц, происходила специализация укреплений по методам использования: они разделяются на дозорные заставы, городища, укрепленные поселения, печати и затворы. Но, в отличие от земнопони и зебр, у рогатых пони, ввиду ограниченности кампаний по времени, был немалый соблазн не выходить против нападающих в рискованное и затратное полевое сражение, а отсидеться за стенами поселений, пока тех не заставит снять осаду подбирающийся новый сельскохозяйственный сезон. Такое желание подстегнуло развитие фортификации, которое, в свою очередь, стало стимулом для развития осадного искусства и осадной техники. Стоит, правда, сказать, что все новейшие веяния и ухищрения в ремесле строительства защитных сооружений касались, прежде всего, крупных поселений, печатей и затворов, так как ни наблюдательные заставы, ни небольшие поселения защищать никто не собирался (смысла в этом не было — поням проще было уйти в городище), а на городище нападать последнее дело — их располагали в стороне от действительно важных объектов и стратегически выгодных позиций, на отшибе. Наиболее ранним изменением в искусстве фортификации стало укрепление стенок рвов жердями и прутяной/лозяной плетенкой. Это предотвращало осыпание стенок рва, делая его долговечнее, а также позволяя выкапывать его куда более широким при той же солидной глубине и отвесных стенках. Заодно, такое нововведение позволило приблизить ров к стенам (правда, все еще не вплотную, что заставляло понек укреплять свою сторону рва кольями и/или колючим кустарником). В очень редких случаях дно рва усаживалось кольями, но такая мера была исключением из правил, так как падение в ров и так нейтрализовывало противницу на значительное время (даже после того как ее достанут, единорожке понадобится еще какое-то время для того что бы снова поверить в свои силы) и еще дополнительно калечить ее было не нужно. Пони, в общем-то, существа не кровожадные. А единороги, к тому же, не земнопони – делать то, что можно не делать (ползать по неуютному и грязному рву, утыкивая его кольями), им не в радость. Подверглись изменению и стены. Таран с металлической рабочей частью стал ультимативным средством против старых тонких стен из необоженного кирпича. А потому, последним пришлось утолщаться, а материалам совершенствоваться. Но, увы, камень был, по-прежнему, редок при строительстве укреплений ввиду свой дороговизны. Так что, рогатым понькам пришлось искать более доступные материалы: сначала был открыт обжиг кирпича и началось его активное использование при любом мало-мальски крупном строительстве (но и необоженный никуда не делся, потому что был дешев), а позже, уже к самому концу эпохи варварства, был составлен цемент и освоена отливка из него блоков в опалубке, что было несравненно дешевле натурального камня. Одновременно с совершенствованием материалов шло утолщение стен, толщина которых к концу эпохи варварства уже достигали 6 метров в основании при той же старой высоте в 2-2,5 метра. Это сделало бесполезными помостки для застрельщиц с внутренней стороны стены, а потому место воительниц оказалось на гребне новых широких стен. Обычно оно было выстлано травяной плетенкой или досками из недорогой древесины, дабы боевитые поняхи могли надежнее держаться на своих копытах. Для защиты понек на гребне стена дополнительно оборудовалась крупными щитами из плетенки (наподобие осадных) или, если были на то средства, зубцами из кирпича, за которыми воительницы и укрывались от вражеского огня. Правда стоит отметить, что толстые кирпичные стены были удовольствием не из дешевых, а потому куда чаще встречалась их альтернатива — земляные стены, представлявшие из себя несколько (чаще две) кирпичные стены, между которыми засыпалась вынутая при копке рва земля, а поверх настилалась боевая площадка как и на цельнокирпичных сооружениях. Заодно, появилась и идея фланкировать огонь по осаждающим, для чего стену через определенные промежутки (соответствовавшие дистанции прицельного броска “волкобоя”) и по углам утолщали и делали выступ кнаружи (а потом стали и чуть-чуть приподнимать над общим уровнем) — появились угловые и стенные башни (пока еще примитивные, но уже действенные). Эти башни еще не имели внутренних помещений, а потому первоначально доступ к ним осуществлялся со стен, но со временем новое изобретение само обзавелось скатами для подьема, а потом стало монополистом в обладании пути к подножию стены, что ограничило доступ в поселение уже со стен. Хотя, стоит заметить, что это не давало таких преимуществ как на Земле — рогатые поньки не имели таких уж широких возможностей к штурму гребня стены, какие были у наших с вами предков во времена бурной молодости нашей цивилизации. Изменился и вход в укрепленные поселения. Теперь он оснащался самыми настоящими воротами, створки которых изготовлялись из дорогого привозного дерева (за твердые породы древесины торговки не стеснялись драть с равнинниц по три шкуры), а по краям устанавливались башни. Как и прежде, вход в поселение этим не ограничивался, а стены еще какое-то время продолжались уже внутри поселения и заканчивались еще одними воротами и еще одной парой башен. Ноу-хау этого периода стало перебрасывание легких деревянных мостиков между стенами этого коридора, с которых было еще удобнее закидывать атакующих всякой гадостью. Все это делало вход в поселение редкой целью для штурма. Также у поселений единорогов появился и новый тип укреплений, не имеющий аналога у безрогих пони, — печать. Введение школ магов в обществе единорожек значительно расширило применение магии и спектр решаемых ею задач, что не преминуло сказаться и на осадном деле: магессы некоторых племен нашли способы той или иной формы переноса (нет, телепортация еще не была освоена в форме формализованного заклинания, но уже были “воздушное скольжение”, “млечный путь”, “золотая нить” и прочие заклинания, позволяющие переправлять пони НАД неудобной поверхностью) себя и сородичей из точки А в точку Б, миную неприятную стену В. Правда, все эти чародейства были все еще очень несовершенны и активное движение обеспечить не могли (так скольжение по “золотой нити” зацепившаяся за нее зачарованным крюком пони могла осуществить лишь за счет силы тяжести или за счет усилий другой пони, активно тянущей/толкающей наездницу нити). Более того, они осуществлялись только в пределах прямой видимости – колдовство по расчетным координатам пока не рассматривалось даже как фантастика. Впрочем, даже такая ограниченная магия создавала обороняющимся изрядно головной боли. Не говоря уже об осадных машинах, которые и без всяких чародеек, но будучи правильно установлены, могли поставить крест на любых попытках к сопротивлению. Вот эта-та проблема и легла в основу нового типа укреплений. Поньки и раньше старались или селиться подальше от возвышенностей, или срывать все, что господствовало над их поселением. Но не всегда возможно поселиться на самом высоком месте (особенно, если поселение уже построилось до того, как огородницам пришла в голову эта светлая мысль) или избавиться от соседних холмиков. И для того что бы сделать эти потенциально опасные точки безопаснее, поселенки закладывали на них укрепления — печати. Фортификации печатей были идентичны (или даже мощнее) таковым основавшего их поселения. Но, в отличие от оного, печати несли исключительно военные функции, а потому имели минимум внутренних построек и часто не были обременены нормальным входом, который заменялся узким хорошо простреливаемым лазом между двумя стенами, запиравшимся на прочные двери. Впрочем, некоторые, особо ушлые, единорожки избавлялись и от него, выкапывая в печать подземный ход. Постоянного гарнизона у этих прообразов крепостей, как правило, не было, и в мирное время они стояли пустыми (но всегда с запасом провианта и дротиков), а во время войны укомплектовывались специально назначаемыми ополченками. В дальнейшем печати стали строиться не только на угрожающих поселению высотах, но и на различных важных точках вдали от крупных поселений (на перекрестках дорог, мостах, и тд.) и обзавелись небольшим постоянным гарнизоном дозорных. Такие укрепления носили название затворов, и отличались тем, что их гарнизон в военное время комплектовался из ополченок удаленных от самого укрепления поселений, а в мирное время служили опорными точками для сил правопорядка и перевалочными пунктами для путешественников и торговцев (под стенами затворов нередко возникали постоялые дворы с примыкающими торговыми складами). https://i.imgur.com/sfbrRG9.jpeg В общем, укрепления стали еще неприступнее, а времени на боевые действия у единорожек не прибавилось: долго осаждать противниц все еще не было никакой возможности. А потому, в это время происходило стремительное совершенствование осадного искусства. По-прежнему, в ходу были осадные щиты и сооружение намета. Но последний, ввиду появления башен, сильно порастерял в популярности. А вот копье-праща, из-за утолщения стен, приказало долго жить. Как в старь, “на поне” был таран. Хотя, ему и пришлось немало измениться, подстраиваясь под новые реалии штурма: сам таран, то есть бревно с металлическим наконечником, остался тот же, но “оброс” немалым числом полезных приспособлений. В первую очередь, из-за возросшего объема работ (стена-то стала толще), таран перестали использовать на весу, теперь он всегда устанавливался на козлы. Но сооружать козлы под обстрелом противниц очень и очень неудобно, а потому их стали готовить еще до штурма, под стеной лишь подвешивая к ним сам таран. Но это тоже было неудобно. Единорожки пытались таскать свое стенобитное орудие уже в полностью собранном виде, но не слишком сильным телекинезом поньки весьма неуверенно перетаскивали такую тяжелую и громоздкую дуру, поминутно раскачивая конструкцию и сбиваясь с прямого пути. И тут кто-то додумался приспособить к козлам колеса и упоры для груди, на которых уже можно было осадный инструмент и дотолкать до стен. Поминутно оглашая округу упоминаниями Дискорда и жалобами Молестии на то, что приходится стирать нежную шкурку об абы как обструганный агрегат. Правда, расчет этого сооружения был весьма уязвим для дротиков и кипятка. Последний был не шибко популярным, но, все же, используемым средством: хоть реальный его эффект на поньку был как-то не очень (“прокладка” из шерсти и покатая форма доспехов неплохо защищали), но реакция, почувствовавшей на крупе что-то обжигающе горячее, поняшки была отнюдь не человеческой — не бросится на землю и сбросить с себя эту гадость, а дать стрекоча куда глаза глядят), а опасность ошпарить самих себя (высота понячьих стен в самом распрекрасном случае не превышала 2,5 метров) была не иллюзорной. В общем, была проблема. Сначала единорожки, попросту, прикрывали тараны магическими щитами и таскали за ними телекинезом осадные щиты. Но достаточно быстро они пришли к куда более логичному решению — стали обшивать козлы тарана снятыми с опор осадными щитами (по сути, многослойной травяной плетенкой на рамах), получив таким образом достаточно надежную крышу и борта, под прикрытием которых стенобитный расчет мог спокойно работать. Правда, плетенка довольно неплохо горит, что для находящегося прямо под скопищем весьма рассерженных кобылок-телекинетиков тарана критично (а таскаться за тараном с ведрами воды глупо). Потому плетенка довольно быстро уступила место дощатой обшивке, которую еще для верности оббивают хорошо впитывающей воду тканью или привезенными из предгорий войлоком и кожей, не забывая, ясен пень, перед использованием хорошенько окатить водой. Тем не менее, рушить утолщившиеся стены тараном было долго (и опасно), а потому приходится периодически менять расчет тарана. Но это еще полбеды: теперь при разрушении стены образовывалось столько обломков, что просто растащить их становится нереально. Но и эта проблема оказалась решена — появилось такое осадное орудие как штурмовые помостки, которые представляли из себя полотно из толстых досок длинной около 1,5-2 метров и шириной по размерам предполагаемого пролома. Помостки укладывались прямо на обломки одни за другими, таким образом сглаживая перепады высоты и позволяя копейщицам уверенно двигаться в проломе так, как будто они сначала взбираются на небольшой пригорочек, а потом спускаются с него. Само собой, защитницы стремились прекратить это безобразие, а для чего закидывали помостки камнями и глиной или (если стены земляные или из кирпичя-сырца) заливали пролом водой, тем превращая образовавшийся проход в поселение в небольшое болото. Увы, по неровной местности четвероногие поняшки передвигаются с большим трудом, да и грязь месят не лучше. Не смотря на все ухищрения единорожек, атака на основание стены, все равно, оставалась делом весьма тяжелым и чреватым достаточно большими потерями, так как основная часть сил физических и умственных обороняющихся была пущена как раз на борьбу с именно таким нападением: начиная от особенностей строительства укреплений и арсенала защитниц и заканчивая усилением атакованного участка стены с обратной стороны уже во время боя или наваливанием на ее гребень большого количества мусора, который при обрушении стены неровным слоем заваливал бы проход и тем сильно затруднял установку штурмовых помостков. Само собой, взгляды единорожек устремлялись от основания стен к их слабо укрепленным гребням. Тем более, что опыт их штурма при помощи сооружения наметов уже имелся. Но строительство штурмовых насыпей и раньше было сопряжено с большими потерями, а теперь, в связи с фланкированием обстрела башнями, они возросли еще более (что и поубавило этому способу штурма популярности). Правда, понячьи стены, в связи с особенностями строения понек (не могут они двигаться по вертикали и все тут), были невысоки, так что у некоторых горячих голов появлялся соблазн, попросту, взгромоздить на них положенный поперек штурмовой помосток, и взбежать как на горку. Но такие авантюры, если они не давились в зародыше более мудрыми родственницами сорвиголов, исключительно редко заканчивались добром: 1) установить такую неуклюжую длинномерную фигнатень на стену довольно сложно, 2) без опоры на грунт помосток не мог долго выдерживать понек, и быстро ломался, а потому много воительниц по нему не пробежит, 3) столкнуть его со стены ничего не стоило, 4) и просто взбегать-то под таким углом по раскачивающимся доскам поньке неудобно, а, ведь, еще и сражаться на них придется… Но что-то в этой идее было… А было в этой идее два сильных пункта: 1) штурм можно закончить быстро, избежав многих ненужных потерь и опасности подхода подкрепления к осажденным, и 2) гребень слабо укреплен, на нем можно установить от силы всего один ряд копейщиц, тогда как то, сколько своих воительниц введут в бой атакующие зависит лишь от ширины и уклона организованного на стену подъема. Со временем, благодаря развитию торговли и ремесел, данная идея вышла за пределы фантазий сорвиголов и получила материальное воплощение. Им стали штурмовые трапы. Эти достаточно сложные осадные сооружения, действительно, отдаленно напоминали самолетные трапы, используемые на Земле. Собой они представляли деревянную раму с боковиной в виде прямоугольного треугольника, которую ставили на колеса, а со стороны “гипотенузы” приделывали достаточно пологий деревянный настил, загибавшийся и несколько выступавший над верхним углом всей конструкции. Как и тараны, эти осадные орудия обивали тканью или импортными войлоком и кожами, и смачивали водой, дабы снизить их пожароопасность. По верхнему же краю устанавливали осадные щиты, дабы защитить поднимающихся по трапу копейщиц от обстрела. Применялись штурмовые трапы довольно просто: их подкатывали вровень к стенам, подкладывали под колеса каменные или деревянные бруски (чтобы сами не укатились или их не оттолкнули защитницы), после чего тяжеловооруженные воительницы поднималась по трапу на гребень атакуемой стены. В целом, при сопоставимой стоимости с тараном, штурмовой трап обеспечивал куда более быструю, малокровную и надежную победу. Но только при условии достаточно ровной местности (трапы были очень громоздкими сооружениями) и отсутствии у обороняющихся метательных машин, для которых осадный трап был просто превосходной мишенью. https://i.imgur.com/vHJb3m5.jpeg Весь период варварства на равнинах проходил под знаком бурного развития ирригационного земледелия, сопровождавшегося не менее бурным развитием строительного ремесла и механики. Само собой, достижения этих областей знаний неизбежно оказались задействованы и в военном деле. Первыми достижениями этих ремесел воспользовались защищающиеся, перестроив укрепления своих поселений на новый лад и начав изредка применять против нападающих кипяток (который готовился в установленных под стенами или прямо на башнях котлах, правда, эффект против понек был как-то не очень...). Но гораздо больший интерес представляют метательные машины, появившиеся ради разрушения осадных орудий штурмующих: осадных щитов, трапов, передвижных рам таранов и метательных машин. Но, прежде чем продолжать, стоит внести некоторую ясность в используемую терминологию. Так как, далее пойдет речь о метательных машинах, в основе которых лежат два разных принципа, позволяющих отправить что-либо в полет. В тенсионных машинах используется сила согнутого рычага, который разгибаясь посылает снаряд вперед. Наглядным примером может служить лук, ну, или линейка, которой ученики мечут друг в друга жеваную бумагу. Достоинством таких машин служит их небольшие вес и размеры, недостатком — слишком быстрое падение упругости рычага с увеличением его в размерах. То есть, крупную установку на основе этого принципа построить сложно. В торсионных машинах используется сила скрученного материала, который, при исчезновении препятствия к восстановлению формы, так же посылает снаряд вперед. Наглядным примером могут служить закрученная резинка для волос или часовая пружина. Достоинством таких машин является куда большие возможности воплощения в больших формах, а недостатком — большая, по сравнению с тенсионными, сложность конструкции и достаточно длительное приведение в состояние готовности. Первыми метательными машинами единорогов стали тенсионные (наподобие земного эспрингаля) и торсионные (наподобие земного онагра) катапульты. Появились эти орудия в разных точках единорожьего мира почти одновременно, и быстро распространились по всем равнинам рогатых понек. Кстати, из-за этого катапульты в Эквестрии, как и на Земле, никогда не носили одного общепринятого названия, именуясь в разных местах совершенно по-разному, в зависимости от фантазии и испорченности местных единорожек. В случае с тенсионной катапультой имелся упругий рычаг, который изгибался воротом, после чего распрямлявшийся рычаг швырял снаряд. Торсионная катапульта была устроена несколько иначе: рычаг прикреплялся к оси, вокруг которой были туго накручены веревки. Далее поньки при помощи ворота тянули рычаг вниз, еще более скручивая веревки. После, рычаг отпускали, и сила раскручивающихся веревок отправляла снаряд в полет. При этом оба типа машин в своей конструкции, обычно, использовали веревочную пращу или плетеную корзину, а огонь вели глиняными ядрами, стоившими недорого и обеспечивавшими (за счет своей более-менее правильной формы) неплохую точность и дальность броска. Основными целями катапульт были осадные щиты (тут была предпочтительнее тенсионные машины, из-за своей скорострельности и быстрого наведения), а также тараны и осадные трапы (тут уже себя лучше чувствовало более мощное торсионные устройства). Для удобства поражения данных целей катапульты устанавливались на башни (достаточно места и возможность вести перекрестный огонь). Причем, сначала они просто монтировались на легких рамах, которые было относительно легко ворочать вкопытную, но позже такой способ установки был вытеснен поворотными станками для метательных машин. С некоторой задержкой метательные машины были взяты на вооружение и штурмующими, для которых немалой головной болью были щиты и зубцы на гребне стен, мешавшие поражать защитниц дротиками. Самыми первыми (и крайне распространенными даже в начале цивилизационной эпохи) были простейшие тенсионные камнеметы, часто называемые “лягалы/брыкалки”. Кстати, “камнеметы” это лишь название, используемое современными специалистами для собственного удобства. Так как, из-за дефецита камня на единорожьих равнинах, снарядами в них обычно служили ядра из высушенной на солнце или обожженой на огне глины. Сей агрегат представлял из себя упругий шест, на четверть длины вертикально вкопанный в землю, к свободному концу которого прикреплялась праща или корзина для ядра (позже уже земнопони стали прикреплять и веревки для натяжения). Перед шестом вкапывался ограничительный брус (чтобы первый не смещался кпереди), а сзади ставился опорный столб, к вершине которого приделывались шоры (не дававшие шесту “гулять” вправо-влево). В бою расчет телекинезом отклонял шест назад, укладывая его на опорный столб между шорами, вкладывал в корзину глиняное ядро. После чего шест отпускался, и снаряд отправлялся в полет. Наведение на цель осуществлялось изменением степени сгибания шеста или переносом орудия на новую позицию. “Лягалы” применялись всегда массово (по крайней мере, у штурмующих их никогда не было менее 4-х), так как мощность и точность этих устройств оставляли желать много лучшего. Достоинствами же были крайняя дешевизна, быстрое развертывание в боевое положение, простота в обращении, высокая скорострельность и отсутствие достойных целей для чего-нибудь помощнее. Основными же целямикамнеметов были защитные щиты на стенах, за которыми прятались вражеские застрельщицы (кирпичные зубцы были, все же, редкостью) и метательные орудия обороняющихся — и то, и то весьма посредственно сопротивлялось ударам ядер, пущенных из камнемета. Стрельба по самим защитницам не практиковалась (если только ситуация для последних не была совсем уж плохой и единорожки-осаждающие не начинали пулять по ним попросту из-за отсутствия других целей), так как точности “брыкалок” было недостаточно для стрельбы по понькам (хотя сломать ребро или, при удаче, сбросить со стены неудачливую поняшу они могли). Иногда атакующие применяли и полноценные катапульты, но их большая, чем у камнеметов стоимость, сложность транспортировки и отсутствие стоящих целей делали такое их применение большой редкостью. Другой метательной машиной осаждающих, появившейся уже под конец эпохи варварства, стала торсионная баллиста. Это устройство представляло из себя деревянный прямоугольный сквозной короб, к которому крепились два плеча-рычага и скрученные вокруг них веревки, короб в свою очередь устанавливался на прямоугольный брус-направляющую, имеющий на своей рабочей части канавчатую выемку для ядра и ворот для взведения орудия. На поле боя на заранее подготовленную площадку укладывался специально для этого изготовленный деревянный настил (“постель”), на который потом укладывали и саму баллисту. У ее задней части и по бокам в грунт вбивались колья-ограничители, не дававшие орудию смещаться (горизонтальная наводка без перебивания кольев осуществлялась в очень небольших пределах), а передняя ее часть приподнималась при помощи специального деревянного клина, который можно было перемещать вперед-назад по “постели” (вертикальная наводка осуществлялась изменением угла наклона орудия). Вела огонь баллиста глиняными ядрами, а ее приоритетными целями становились метательные орудия обороняющихся (щитами могли заняться и камнеметы). Обычно, баллисту транспортировали в разобранном виде, реже сооружали для нее специальную телегу (но огонь, все равно, вели с земли). Основным достоинством баллисты была высокая точность стрельбы и весьма недурственный ее темп, позволявшие достаточно быстро разрушать метательные машины осажденных. Недостатком служили плохая транспортабельность, высокая стоимость и уязвимость для ответного огня сложной и содержащей немало металлических частей и хорошего дерева машины, что обуславливало небольшое их число у атакующих (исключительно редко баллист было более одной) и крайне бережное с ними обращение. Небольшое отступление: Немного интересного о появлении баллисты https://ficbook.net/readfic/12819458/33646974#part_content Итак, подводя итог рассмотренных изменений военного дела рогатых понек в период расцвета и последующего упадка родоплеменных отношений: Во-первых, произошло, с первого взгляда невидимое, но невероятно важное изменение в мотивации ведения войн: войны теперь начинались не ради интересов всего понячьего общества, но только ради выгод его небольшой части, стоящих на данный момент времени “у руля” семей магесс. Во-вторых, войны рогатых пони приобрели циклическое затяжное течение, стихая на время сельскохозяйственных работ и начинаясь с новой силой по их окончании. В-третьих, из-за циклического характера войн единорожки в своем стратегическом видении отошли от концепции генерального сражения и выработали концепцию борьбы за стратегически важные точки, а полевое сражение не смогло отодвинуть на задний план идею укрепления и обороны этих самых точек. В-четвертых, появилась идея крепости. Хотя, пока еще и не доведенная до своего окончательного вида. В-пятых, благодаря отсутствию в обществе единорогов прослойки профессиональных бойцов, тактика ведения боя вплоть до самых поздних этапов эпохи так и не оформилась как полноценная наука. Что на практике выливалось в крайний тактический примитивизм единорожьих сражений. В-шестых, произошло разделение войск на типы по их роли на поле боя (застрельщицы и копейщицы). У земнопони же и зебр деление войск происходило по степени обученности и боевому опыту (дружина и ополчение). В-седьмых, было изобретено фалангиальное построение. В-восьмых, значительное развитие получили фортификация и осадное дело. В-девятых, были изобретены и стали широко использоваться метательные машины. В-десятых, к ведению войн стали активно привлекаться волшебницы, выполнявшие ряд специфических задач как во время полевого сражения, так и во время штурма/обороны укреплений, а так же игравшие роль своеобразного туза в рукаве, обеспечивающего элемент непредсказуемости для противника.