Чудовища Мэшвилла

      Пустой, холодный и узкий тёмный коридор. Любой шаг до того отражался эхом, а сейчас можно было расслабиться.       Она остановилась, переводя дыхание.       Босые ноги обжигались о пол, все в царапинах и мозолях. Ночная сорочка не спасала от холода, более жестокого ночью, но она не обращала на это ни малейшего внимания. Страх сковал её, всю пропахшую рвотными массами и мокрую от пота так, что длинные волосы прилипали к тонкой шее и исхудавшему от недоедания лицу.       Пациентка оглядывалась в панике. Тишина… до этого за ней гнался кто-то, тяжёлыми шагами и громким рычанием пугая совсем юную особу, которую должны были завтра перевести с детского отделения. Странно, но два корпуса соединялись одним лишь узким коридором. Или это влияние ночи..? Сзади послышался шорох. Девушка резко обернулась, всхлипнув от страха.       Дышать было тяжко. Мокрой и дрожащей рукой она закрыла себе рот, стараясь не плакать, не издавать ни звука, чтобы не привлечь внимание существа, что может здесь, прямо в эту секунду, находиться там, в самом тёмном углу коридора. Там, где проход в корпус взрослых. Где полоски света пробивались через щёлки двери. Там, где безопаснее…       Глаза вскоре сосредоточились только на той двери.       Дни в детском отделении тянулись, как резина. Каждое утро она просыпалась, не могла ни есть, ни пить, от ужасов прошедшей и предстоящей ночи. Это было невыносимо. Никто из детей не мог быть ей другом. Они бросались едой, кричали и били взрослых, оставались почти безнаказанными, ведь врачам, по большей части, было плевать на них, а медсёстрам — тем более; так что все дети, без исключения, оставались без внимания. А многие из них становились самыми настоящими монстрами ночью…       За ночь пропадал минимум один ребёнок. В какие-то ночи — два… как-то раз пропала группа из пяти мальчиков, и вот тогда-то обратили внимание на неё…       Она не была смекалистой, но очень скоро поняла, что другие дети видят в ней. Обычная костлявая тушка, но пока других, таких, как она, обычных, не завезли — она была главной целью. И началась попытка выживания…       Сначала она запирала дверь в свою палату. Старшим разрешалось иметь собственную комнату; она запиралась, как могла, так как ключа, да и замка для него, не было. Двигала кровать, сама сидела на ней, кидала на неё книги… и пока ребята были маленькие, это работало.       Но вскоре к ней заявился кто-то просто невероятно огромных размеров с не менее огромной силой. Сначала она увидела склизкую лягушачью лапу. Она проделала свой путь через щель, похлюпала вокруг по стенам, и по самой двери и, навалившись, отодвинула её вместе с кроватью и всем, что в ней было.       А девочка не могла даже пошевелиться. Она отошла, в самый дальний угол комнаты и, сжимая в руках свои плечики, царапая полностью свою нежную кожу, старалась практически не дышать.       В комнату тогда ввалился он. Булькая при каждом шагу, он моргал липкими веками. Лысый, с огромным прозрачным пузом, где уже можно было видеть ручку от двери, тетрадку… чью-то голову…       Он поворачивал свою голову, шеи, кажется, у него вообще не было; он вертел головой, стараясь принюхаться, присмотреться и прислушаться. Со всеми органами чувств у него были проблемы, но силы и скорости не занимать. Дверь ведь, покрытая его потом и блевотой, выбита...       Тогда он, шлёпая склизкими лапами, носился по всей палате, а, натыкаясь на каждый предмет, брал его, раскрывал свою вонючую пасть и, дёргаясь, с бульканьем шевеля надутым животом, блевал на него, наполняя комнату ещё более жутким зловонием, рвота лилась не только из рта, но и из широких, забитых ноздрей, пока то, что оказалось в его желудочном соке, с шипением растворялось... Кусочки непереваренной пищи, волосы и кожа с проглоченной им головы, оставались гнить на разъеденных поверхностях, совершенно не помогая комнате избавиться от злой вони, пока он не замечал это и не слизывал свою собственную рвоту, смакуя её длинным, серым языком, тяжело вздыхая, при этом же хлюпая и практически хрюкая, от удовольствия. И вот тогда он съедал всё остальное, не жалея сил заглатывал пищу практически целиком. Так у неё не осталось половины кровати, пока другая, вся в рвотных массах и кусочках еды, осталась гнить в другом конце палаты.       От запаха, заполнившего всю комнату и застревающему прямо в глотке, сидевшего там и распространяя зловоние дальше по всему телу, саму девочку тогда чуть не стошнило, и сделала она характерный звук, о чём почти сразу же пожалела. Он услышал…       Быстро подбежав к ней, он было снова раскрыл рот, но вдруг остановился, отошёл на пару шагов назад, и, с хлюпаньем упав на пол, задёргался в конвульсиях. Наступало утро, а он был первым чудовищем, что обращался обратно…       Сбежать удалось, в этот раз. Но пока она бежала сюда, она натыкалась на разных существ, они царапали её ноги, старались захватить и укусить, сделать всё, что угодно, лишь бы посмаковать хрупкие косточки, но чудом ей удавалось обманывать их и бежать дальше, на первый этаж, пытаясь добраться до взрослого отделения. Сегодня её должны перевести… будет полегче…       Она шагнула, тихо и осторожно, оглядываясь по сторонам. Дверь стала поближе, как стал громче и шорох по углам.       Вновь развернулась, стараясь разглядеть каждый тёмный закоулок.       Шорохи становились всё громче, и громче, казалось, они перебегали из стороны в сторону, и уже невозможно было понять, что, где, и откуда, хотелось, чтобы это всё уже закончилось, чтобы больше не было этого страха, не было тёмных коридоров, и можно было попросить запереться, хотя бы запереть дверь, доктора взрослых так делали, точно делали…       Она, сдерживая крик отчаяния в горле, шагнула второй раз, сжимая в руках сорочку, вместе с кожей на узеньких бёдрах. Сморщив лицо от боли и, в большей степени, нарастающего с каждой секундой ужаса, она вновь шагнула, и медленно пошла к двери, такой близкой и далёкой одновременно, самой желанной…       Шорохи сгустились за спиной и, по мере приближения, стали больше похожи на шипение змеи. Нескольких змей… сотни змей!       Не выдержав, она оглянулась, и тут же на её лицо зашипело несколько голов, обильно покрывая её своим ядом. Тут же нежную кожу начало стягивать, через несколько секунд она почувствовала жжение, на щеках и на одном глазу, на лбу и висках, и, в конце концов, практически всё её лицо горело, как будто медленно сползала кожа, облезала и рвалась...       Слёзы катились по щекам, обжигая их ещё больше. Бежать уже было бессмысленно. Её никто не спасёт…       Начиная с ног, большой, такой же склизкий, как тот монстр, хвост, обвил каждую ножку, затем и её маленькое тельце, постепенно сжимая собой, давя, медленно, чтобы услышать хруст каждой косточки нежной девушки, такой хрупкой и сейчас самой для него аппетитной.       Резкая боль заставила её вскрикнуть, пока хруст костей продолжался и не думал останавливаться. Ей не оставалось ничего, кроме как наполнить тёмный коридор визгом, похожий на поросячий, настолько пронзительный, что, наверное, его услышали бы даже за оградой, как и хруст ломающихся костей, ног, рук и рёбер. Она закатывала глаза и пыталась выбраться, тянула то одну руку, то вторую, пытаясь вырваться из мёртвой хватки змеи, но та не пускала, лишь сильнее давила, так что, в конце концов, девушке стало нечем дышать, но она, как можно больше, пыталась зачерпнуть воздух ртом, стараясь надышаться, но с каждым таким тяжёлым вздохом тело пронизывала боль, от костей до самой макушки, и она дёргалась в конвульсиях, в постепенно ослабевающих попытках выбраться. В глазах темнело, а страха почти не осталось. Поросячий визг превратился в громкий хрип, последнюю попытку дышать…       Глаза могли, по ощущениям, вот-вот лопнуть, а изо рта полилась горячая кровь, с губ и по подбородку стекающая на ночную рубашку. Её становилось всё больше и больше, и несколько капелек превратились в тоненькую, беспрерывную струйку тёплой солёной жидкости. К ней присоединились маленькие ручейки из ноздрей и маленькие кровавые капельки с глаз.       Чей-то язык провёл от её болтающейся без опоры шеи до подбородка и губ, присоединились и другие, слизывая кровь с разорванных щёк до самых, уже давно не наблюдающих за ними, незаинтересованных, глаз. Надежды больше не было.       Последнее, что она увидела: несколько огромных, раскрывших пасть, голов. И наступила темнота…