***
— Пап, это не похоже на снеговика, — Юнги приподнимает сползающую на лоб шапку и хмуро смотрит на огромный шар снега с воткнутыми по бокам ветками. — Думаешь? — Реджин смотрит на свое творение и не понимает, в чем проблема. — У снеговика должно быть три шарика, а у твоего один, — говорит маленький альфа, — он что, инвалид? От такого заявления мужчина хмурится и цокает. — Если не нравится, можем переделать, — пожимает он плечами. — Накатай ещё два шарика и всё, — Юнги, стоящий уже по уши мокрый в снегу и со сползшей шапкой, боится прикасаться к снегу, дабы тётя Нин не наругала его. Зато он держит в руках горстку камешек и морковку, чтобы сделать снеговику лицо. Альфа кивает и нагибается над сугробами, чтобы скатать ещё снежных шаров. В окно за ними смотрит Нин, отодвинув шторку и молясь, чтобы они не наступили на ветви розы, каким-то образом живущие под снегом. Ещё и Юнги весь в снегу. Варежки вон, все оледенели. Просила же сильно не валяться. Реджин ставит второй шар на снеговика, и Юнги энергично кивает, а потом руками показывает, что не хватает ещё одного, самого маленького. В детстве они дрались за то, чтобы иметь честь поставить заключительный последний шарик. Доходило до того, что они ломали снеговика, и мама загоняла их домой, крича о том, что такие невоспитанные они больше на улицу не выйдут. Женщина улыбается, вспоминая это, и смотрит на племянника с лёгкой улыбкой. У Юнги тот же характер, что и у Реджина в детстве. Да и сами они как две капли воды. Отец и сын, что с них взять. Когда снеговик полноценно собран и радостный Юнги доделывает ему лицо, Реджин предлагает сделать фотографию, доставая телефон. — А я похож на снеговика? — спрашивает маленький альфа, вставая рядом с ним и улыбаясь во весь рот. Один отсутствующий зуб только придаёт шарма этому ребёнку. Отец отходит на два шага, наводит камеру и щёлкает несколько раз, играя с сыном в «скажи сыр». А потом раздаётся звонок, и улыбка на лице мужчины сползает куда-то. Он берет трубку, уходя в сторону. Юнги смотрит опять на снеговика. — Тебя будет звать Токио. Угольки в глазах снеговика поблёскивают на солнце, и мальчик принимает это за согласный ответ. Он болтает с Токио, до того как папа приходит и показывает ему фотографии. А потом говорит, что ему нужно будет уехать на пару часов, но он обязательно приедет, как освободится. Юнги плачет. Юнги кричит и убегает в дом, тарабаня по двери и прося тётю открыть дверь. Снова исчезает, снова нужно уехать куда-то, снова нет возможности отказать. Снова Юнги на втором плане. Мальчишка залазит под одеяло, когда тётя раздевается, и громко плачет уже там, пока Реджин гладит его по ногам и говорит, что это правда очень важно. — Юн, будешь так реветь — грыжа появится, — отец смотрит на недовольную Нин. Она тоже не в восторге, что он так поступает. — С-сегодня Нов-вый г-год, — заикаясь от слез, говорит маленький альфа, — а ты уезжаешь! — Я же приеду. Я могу не успеть до двенадцати, но я обязательно приеду. Я постараюсь успеть, сынок, правда, ты должен меня понять. Слёз это не останавливает. Как будто ребёнку нужны эти оправдания. Реджину больно слышать эти надрывные всхлипы. Но он не может. Правда не может, ему нужно ехать, нужно быть в другом городе прямо сейчас, нельзя просто оставить проблему нерешенной. — А давай так! Я подарю тебе подарок сейчас, и если я не успею до последнего боя курантов, то ты откроешь его сам, а если успею, то мы распакуем вместе, — мужчина знает, как тяжело Юнги терпеть и не открывать подарки. И это производит эффект. Юнги плачет тише, сдергивает одеяло с лица и опухшими красными глазами смотрит на него. — Ты правда приедешь? — Юн, конечно я приеду. Мы договорились? — Угу, — коротко мычит он и укутывается обратно. Нин качает головой, отворачивается и смотрит на вечернее небо. По телевизору показывают рождественские клипы, и Юнги в нарядом свитере танцует вместе с айдолами на экране. Тётя Нин поправляет блюда на столе и поглядывает на время. Почти двенадцать, а Юнги все ещё надеется, всё ещё не спрашивает, звонил ли папа. — От папы всегда так вкусно пахнет мандаринами, — мальчишка берет фрукт в руки, — даже летом. И таблетками, как когда я болею. Папа болеет? — Нет, всё время болеть нельзя, — омега качает головой, её короткие волосы кудряшками спадают на плечи. — Хочу на каток с папой. — Попроси его об этом, когда приедет. И попроси, чтобы куртку тебе новую купил, эту ты изорвал, где только можно. Как бы ей не хотелось нарушать весёлую атмосферу, но она была недовольна. Юнги привык, а потому только улыбается шкодливо и смотрит на экран, где уже показывают часы, а значит сейчас будут куранты. А значит отец не успел. Это было ожидаемо, но Юнги все равно верил. Тётя Нин дарит ему новый конструктор, а маленький альфа ей глиняные самодельные бусы, которые они делали в садике, криво покрашенные и чуть треснувшие, но со всей душой и яркой улыбкой. — Не стоит верить всем его словам, Юнги, он не умеет держать обещания, а ты потом ревешь, — тётя накладывает ему еды, пока он держит в руках коробку с подарком отца. Она часто это говорит. А вот папа про неё говорит только хорошее и просит лишний раз не докучать. Юнги вспоминает это, когда приходится есть невкусный суп или пить горькое лекарство, хоть и болеет он редко. Когда приходится стоять в углу за разбитую вазу и чистить зубы перед садиком. Но она хотя бы рядом. Красная лента падает на пол, а вслед за ней и крышка коробки. Мальчик берёт в руки открытку с толстеньким снеговиком в красном берете и улыбается, откладывая её. На дне коробки оказывается альбом и набор карандашей, акварели, гуаши, всего того, что Юнги никогда не просил у папы. Он кладёт альбом на стол, пролистывая пустые страницы. Да, Юнги любит рисовать, но всё это покупает ему тётя, у папы он всегда просит машинки и конструкторы. — Не рад? — Рад, — качает головой маленький альфа, аккуратно сгребая всё в руки и неся в свою комнату. Подарок в любом случае неплох, Юнги не расстраивается. Вытащив карандаши из упаковок, он кладёт их в специальный стакан и делает тоже самое с остальными предметами. Локтем он задевает альбом, и вместе с ним на пол падает и открытка, переворачиваясь на другую сторону. Юнги берет её в руки, медленно вглядываясь в надпись, сделанную чёрным маркером, которую он не заметил. «С рождественской ночью, Тэ»***
Сеул. 2004 год. Ещё один болезненный укол, и по щекам бегут слёзы, стираемые маминой рукой. Тэхён смотрит на капельницу, которую ставит ему доктор, и шмыгает носом. На прикроватной тумбе лежит открытый пакет с мандаринами, мама нарисовала на них рожицы, чтобы ему не было так грустно проводить день рождения и Новый год в больнице. На самом деле это ситуацию никак не спасает: вместо круга своих игрушек маленький омега окружён таблетками и шприцами. Врач прикладывает к месту укола ватку и называет его молодцом, мама вторит этим словам. Ённэ протягивает ему блокнот с приклеенными на обложке наклейками с Пороро и самолично открывает чистый лист. Блокнот слегка потрёпан: на нем отпечатки пальцев разных цветов акварели, где-то пятнышко от варенья, капелька от супа или собственные слёзки. У Тэхёна от температуры на лбу слипаются волосы, ещё и ингалятор на пол-лица, который мальчик то и дело поправляет. От такой картины Ённэ поджимает губы и мечтает, чтобы сын поскорее выздоровел — нет сил смотреть на его мучения. Каждый раз нет, и тот период, что мальчик здрав и может существовать без мысли, что вот-вот придётся пить горькое лекарство или проставлять уколы, настолько краток, что совсем не ощущается. В который раз он болеет за эту зиму? В который раз покрывается синяками от иголок, в который раз забывает вид из окна собственной комнаты? «Папа приехал?» Красными буквами вырисовывает маленький омега, блестящими глазами глядя на погрустневшую мать. Она меняется в лице и выглядит сочувственно. Упоминание отца всегда не оставлял её равнодушной. — Потерпи ещё немного, — омега касается его маленькой ладони и крепко сжимает в своих, подносит к губам и целует, — подарок он передал мне, откроем его завтра, хорошо? Он кивает, и подтягивает блокнот ближе к себе. Заполненные словами страницы продавлены от нажима карандаша, и мальчику нравится шелестеть ими в поисках чистых. Тэхён не умеет говорить. Немой от рождения и вечно болеющий. Может поэтому отец так редко к нему приезжает? Может, если бы Тэхён смог сказать, как любит его и скучает, то папа бы остался с ним наподольше? Если бы смог. «Всё хорошо, Тэ, твоя особенность не делает тебя хуже.» Мама часто напоминает ему слова отца, но Тэхён им не верит. Пока другие дети смеются и кричат, он может только улыбнуться и написать о том, что рад или наоборот. Н а п и с а т ь . Успеть изложить маленькими ручонками всё, что ты думаешь, а ведь так много хочется сказать. Из-за немоты он сидит дома вместо того, чтобы ходить в садик, где, как говорит мама, дети очень злые и жестокие, а потому не примут его и загнобят. Наверное, так и есть, мама никогда не врет. И папа так говорит. Особенный. Вчера днем папа ещё был здесь, обнимал его осторожно и гладил по голове. Даже обнять толком нельзя, хрупкое больно тело: страшно перестараться. А маленькому омеге бы хотелось крепко, чтобы не шевельнутся, как это бывает в мультиках, когда подкидывают в небо, когда щекочут до слез и носят на плечах. Реджин рассказал ему о том, что на работе вечные завалы, поэтому вчера ему было необходимо уехать. Оставить его одного. Снова. — Всё хорошо, солнышко, сейчас он приедет, почистить тебе мандаринку? — Ённэ недавно сделала стрижку, из-за которой папа был не в восторге и они поссорились. Поссорились до такой степени, что Тэхён не видел отца три недели. Три недели ждал звонка и получал от мамы по шее за лишнее упоминание. Три недели не мог посмотреть с ним мультики, не мог поспать с ним днём, не мог послушать его, не мог быть рядом. Мальчик кивает, рукой с капельницей лучше не двигать — мама наругает, да и врач тоже. А вдруг он сделает что-то не так и придётся заново переустанавливать? Нет, Тэхён тогда точно сбежит куда подальше. — Я потом съезжу нам за свитерами и закажу вкусной еды, — омега длинными ногтями избавляет мандарин от кожуры и отдаёт сыну. Тэхёну плохо. Тэхён не в состоянии больше удержать карандаш и накалякать хотя бы чёрточку. Осложнения. Сколько раз мальчик слышал это слово? От врача и родителей, от мимо проходящих пациентов, от медсестёр с грустными глазами и плачущих взрослых. Мама встаёт со своего места и уходит к окну, глядя на падающий снег. От невыносимой ломоты в теле Тэхён снова плачет, хотя веки уже становится тяжело поднимать: всё опухло и щиплет. Зачем она ругается с отцом? Зачем заставляет Тэхён мучается от скуки по нему? Зачем? Спихнув блокнот с больничной койки, маленький омега сильно зажмуривается и пытается слабыми руками накрыться одеялом с головой, чтобы ожидание отца не было таким долгим.***
— Ты удивительно белый. Любопытно подняв на доктора взгляд, Тэхён смакует на слабых зубах кашу и слушает, что говорят в мультике. — Белый? — переспрашивает Ённэ, обеспокоенно обнимая себя руками. — В каком смысле? — Губы белые. Все те места, которые у людей обычно розовее основной кожи у него беловатые, — врач хмыкает, — это неплохо, частые болезни делают бледность хронической. Омега кивает: болезни преследуют ребёнка с самого рождения. Кто-то явно проклял её во время беременности. От кого могла достаться такая плохая наследственность, если они с Реджином оба здоровы? — Ему всё досталось, — тихо фыркает она и прижимает пальцы к пульсирующим вискам. Как же это всё тяжело. Сколько денег уходит на таблетки, сколько нервов — на лечение, кто бы только знал. Ённэ не спит ночами, боясь, что в любую секунду с Тэхёном может случится какое-то осложнение, что просто-напросто перестанет дышать. Каша необычайно вкусная этой ночью, потому что Тэхён сидит на коленях у отца и не дышит ингалятором. Чувствуется вкус вафель и немного мёда, маленький омега облизывает ложку и медленно моргает, разглядывая белую субстанцию. Сладко. Свободной рукой Тэхён держится за альфу и смотрит за тем, как папа рассматривает рисунки в блокноте. Аккуратно закрашенные — Тэхён старается не выходить за контур. Папе нравится, как он рисует, он говорит, что не видел ничего красивее этого, говорил про художественную школу и явный потенциал. И Тэхёну по-настоящему хочется радовать отца ещё больше. Может, однажды он нарисует его портрет, и тогда папа не побоится обнять его до боли в костях? Заложенным носом Тэхён производит неслышный чих, и капля каши смачно падает на больничную сорочку. Её с него снимают, оставляя нагим, обнажая перцовые пластыри на груди и маленькую цепочку с крестиком. — Надо же было так извозюкаться, смотри, что в рот берёшь, — причитает омега. — Перестань ругать его, ему и так плохо. — Что ты заладил? Сама знаю, что плохо, но аккуратнее-то можно быть? — Ённэ уставшим голосом натягивает на него чистую футболку и закрепляет ингалятор, убирая тарелку. Она кладёт испачканную сорочку в пакет, а затем в свою большую сумку, где лежат тэхёновы книжки и игрушки. После долгих переглядок с альфой и доставания подарочного пакета она все же устраивается рядом с ними, протягивая мальчику его подарок. Ённэ дарит ему новую пижаму со снеговиками и тёплые носки, которые мальчик обязательно наденет после выписки, а пока что больничная койка и постельный режим. Тэхён не может сказать спасибо, поэтому тянется обнять её и поцеловать в щеку — так он привык благодарить людей. Следующим подарок вытаскивает отец, и глаза у мальчика загораются. — Помимо этого подарка хочу сказать, что ты уже совсем взрослый, тебе уже целых шесть лет, представляешь? Ещё два дня назад ты был пятилетним малышом, а сейчас уже практически школьник, — Реджин прикладывает губы к его макушке. Папа всегда очень красиво писал, и маленький омега с улыбкой берет в руки открытку с толстым снеговиков в берете: такие забавные вещи тоже его фишка, и мальчик хранит все его открытки. Из-за немоты Тэхён научился читать и писать гораздо раньше, чем это требовалось. Началось всё с азбуки, а закончилось газетами, в которых мальчик ничего не понимал, но все равно читал. — Но для меня ты всегда мой маленький особенный Тэ. Чёрным маркером выведены слова, и Тэхёну приходится перечитать несколько раз, чтобы понять, что там не его имя. «С рождественской ночью, Юн» — Что там? Фигурка человека-паука? — мама вытаскивает игрушку, пока маленький омега сжимает в руке открытку и совсем ничего не понимает. Что это... такое? — Фигурка? — тон отца принимает нотки обеспокоенности, и открытка исчезает из рук, отец хмуро преподносит её к лицу и, кажется, застывает. Нет никаких важных дел. Есть Юн и игрушечный человек-паук для него. — Это, наверное, какая-то ошибка, перепутали при упаковке. Это его почерк. «Кто такой Юн?» — Тэхён размашистыми буквами тычет мужчине в лицо. — Тэ, имя перепутали, мне стоит разобраться, я сделаю это позже. «КтО ТАКой ЮН?» — буквы скачут от трясущийся руки. Тэхён выхватывает открытку из чужих рук. Это его слова, это его особый стиль вместо "с рождеством", написать такое мог только он. Только ему. — Какого черта?! — омега откидывает фигурку на пол, когда до неё доходит, чей это должен был быть подарок. — Ты как мог это перепутать?! «КТО ТАКОЙ ЮН?!» Слёзы вызывают особый эффект на отца, заплаканный и непонимающий Тэхён слишком разбивает ему сердце. Разбивают так же и бешено бьющемуся чужому маленькому в ноющей груди. Маленький омега закричал, если бы мог, но он только смотрит на фотографию мальчика, обнимающего снеговика, и слушает тихий голос отца и всхлипы матери. «Юн»