sum of errors

Юнг-гу. Тэгу. 1990 год. Ни тучки на небе. Только едва прохладный ветерок и палящее солнце. На майской практике у Реджина не было никаких шансов устоять перед Сурин — это знала вздыхающая и поправляющая очки Нин, а также лучший друг Хёнсу, бьющий по плечу и подталкивающий его к ней. К ней. Крошка Сурин. Так зовут все её педагоги за миниатюрность и миловидную внешность, в более близких кругах омегу называли нимфа дневного сна, и Реджин рад тому, что знает причину такому прозвищу: Сурин очень часто засыпает на парах. Даже если пару минут назад она активно презентовала свой доклад, то уже в следующее мгновение, подложив пенал под щеку, сладко дремлет. А Нин, как соседка по парте и подруга, только убирает ей волосы с лица и иногда от усталости прислоняется к её голове своей, чтобы отхватить щепотку чужих сновидений. Глаза у неё и впрямь всегда были заспанные, хотя она уверяла, что они просто узкие. Заспанные и необычно-холодные. «Кариезна». Сурин называла этот цвет именно «кариезна». Есть же голубизна, так почему бы и нет, верно? — И всё же я против. Половины группы нет, так ещё и жара такая, — одногруппница щурится от солнца и глядит на остальную группу. Реджин задумчиво оглядывает раскинувшийся в центре фестиваль и засматривается на заморские вкусности. Он обязательно угостит Сурин, как только момент подвернётся. — Душно, — сипит сонным голосом омега и, обхватив локоть Нин, прикрывает глаза, — я бы точно в такую погоду не торговала под палящим солнцем. — А в какую бы согласилась? — Нин косит на неё улыбчивый взгляд и складывает руки на груди. — Ни в какую, — улыбается Сурин, пожимая плечами, — труд — это такая сложная вещь. Если бы я могла спать вечно, я бы точно не теряла время зря. В группе хохотнули, а альфа, воспользовавшись моментом, подлезает к сестре, как бы между делом обхватывая другой её локоть. — Ты-то куда? — сестра хмурится, но Реджин слишком актёр в душе. — Кажется, припекло, помоги брату, — и притворно постанывает, гримасничает, совсем не ожидая, что в его спектакле появится ещё одна актриса. — Я согласна с Джинни, и правда припекло, давайте пойдём домой и хорошенько отдохнём — всё-таки мы ехали сюда на двух полных автобусах. — Мы ехали двадцать минут от силы, — Хёнсу упирает руки в бока и качает головой. — Так уж и быть, видимо, погода и впрямь плоха. Вы идите, а я, пожалуй, наслажусь тем стаканчиком холодненького смузи. Ого, как аппетитно! Капельки так соблазнительно скатываются по корпусу стакана… Жаль, что вы уже уходите, ребятки. — Прохладное смузи? — Половина группы оживает, и они дружно переглядываются. — Знаете, мы же ответственная группа студсовета, правда? Жара нам ни по чем. — Я вижу мороженое размером с мою голову! Красочные прилавки окутывают всеобщее внимание, и они уж слишком синхронно сваливают за вкусностями, что Реджин даже не успевает сообразить, как остаётся в компании сестры и крошки Сурин, любопытно присевшей на корточки перед фонарным столбом. — Сурин? — зовёт альфа дрогнувшим голосом и краснеет, когда глянувшая на него сестра заходится хохотом. — Цветок, — негромко откликается омега. Сев рядом с ней, Реджин смотрит на треснувший асфальт и склоняет голову набок. из прогрессирующей трещины торчит одинокий цветок с пыльной тычинкой. Тонким пальцем Сурин касается его, поддевая вверх, и от этого стебель сгибается ниже. — Сла-а-абый, — протягивает она задумчиво. — Жаль, что он не родился в саду или на каком-нибудь поле. — Цветы не рождаются, — альфа замечает вмятины на фонарном основании, похожие на следы чьих- то неумелых навыков езды на велосипеде. Правда же, не «рождаются». Говорят «цветут», «вырастают», но никак не «рождаются». — Ещё как рождаются. Но я не буду спорить, у нас с тобой разный уровень. Уровень чего? Перед тем как встать, она улыбается ему, и Реджин чувствует себя совсем глупцом. Ему ведь не понять всего того, о чем она думает. Даже близко очутиться в поле её мыслей, поддаться им и увидеть мир под другим углом. Никому это неподвластно. Нин утирает влагу со лба и вздыхает, бормоча о невыносимой погоде. Крошка Сурин легким шажками подходит к ней и берёт за руку, щебеча о том, что вкусное черничное мороженное в рожке спасёт сегодняшний день. Даже завидно, что с объектом твоего обожания находишься не ты, а твоя сестра, которая помимо того, что всё знает, так ещё и смеётся над тобой. Нин считает его настоящим неудачником, но Реджин просто не знает как себя вести… Сурин красивая и умная, у неё в голове что-то внеземное, а Реджин только и может, что сохнуть по ней и краснеть от улыбок и взглядов. В этом есть своё очарование, но явно не то, которое хотелось бы. — И как ты в них видишь? Оставшись со смутной картинкой из размытых фигур, Нин прищуривается и насупливается, в то время как Сурин любопытно разглядывает ту же картинку, но в её очках. — У меня с детства плохое зрение. Реджин помнит, как приходилось сидеть в долгой очереди поликлиники вместе с родителями и ноющей Нин. — Да, она всегда была кротом, — хмыкает Реджин, болтая под соломенным столом ногой. — Ты сейчас договоришься, — шикает сестра, пытаясь разглядеть чужую наглую морду, но ничего не получается, и она только сильнее злится на это. С таким плохим зрением ей дальше носа и не увидеть. — У моего папы тоже плохое зрение, — Сурин возвращает подруге очки и трет глаза, непривыкшие к четкой картинке, — и линзы у него огромные, это жутко. — Потеря зрения — это ужасно, — альфа задумчиво перекатывает в руке яблоко. Кажется, он съел штук десять наливных, пока Сурин показывала им с Нин свой яблоневый сад. Удивительно, что относительно небольшая территория может казаться настоящим парком. Вдоль сада периодически встречаются скамейки, а в самой глубине есть беседка с поломанной крышей, но здесь так уютно да и кроны деревьев спасают от солнца. — Потеря любого органа чувств ужасно, — омега подпирает щеку рукой, вздыхая, — мне бы не хотелось лишиться слуха: я люблю слушать дедушкину музыку по радио. И немой я бы оказаться не хотела — вся суть человека теряется, когда ты ни слова вымолвить не можешь. А зрение, пожалуй, самое жестокое, не иметь возможности смотреть на этот мир — божье наказание. — Если человек ослеп лишь со временем, то в этом нет ничего слишком жесткого, ведь мир он увидеть смог. Вот новорожденные младенцы даже лица матери увидеть не могут, — Нин медленно моргает, глядя на свою оправу, — а если ты родился глухонемым, то ты даже закричать не можешь. Немые люди кажутся куда лучше обычных, ведь из их рта не услышишь плохого слова, но в их мыслях кишит столько дерьма. — Надеюсь, что в следующей жизни бог даст всем несчастным то, чего они так хотят, — Сурин задумчиво глядит в небо и закрывает глаза, складывая ладони в молебном жесте. Сурин — верующая, и это, пожалуй, единственное, что так напрягает альфу.

***

Северный Йоннам. Тэгу. 2006 год. Пробегаясь мыльной тряпкой вдоль деревянных балок, Юнги замечает кучу вырезанных надписей, крестиков и сердечек. Пыли тут очень много, на полу даже ошметки шифера есть — после починки старой ветхой крыши беседки мусора больше, чем травы в округе. Давно ли здесь бывали в последний раз? Альфа испачкал на себе одежду, оцарапал кисть гвоздем и сразу его вырвал, чтобы тот маленький мальчик, что приедет сегодня, не поранился вслед за ним. А маленькие дети всегда делают то, чего ты старательно стараешься избежать. Так часто говорит тётя. «Только веди себя как взрослый, ты всё-таки старше его, пусть и ненамного», — тётя Нин потрепала его по голове и с тенью напряжения на лице продолжила готовку. Как взрослый. Юнги сразу понял, что всё серьёзно. Отец уехал, чтобы забрать их сегодняшних гостей, и даже он был напряжен и будто бы боялся. Юнги не понимал, почему они так себя ведут, в этом ведь ничего пугающего нет. Братик «Тэ» по имени Тэхён младше его на всего-ничего и уже вызывает такой страх у храброй тёти Нин и папы? Это ведь всего-навсего ребёнок, такой же, как и Юнги, ну, может, поменьше, но разве это повод так переживать? Если отец переживает по поводу того, как они поладят, то мальчик был стопроцентно уверен в том, что они подружатся. Был готов даже маленький план. Птицы на ветках активно чирикают, перелетая на более удобные места, пчелы усаживаются на высаженные вокруг беседки цветы, жужжа и собирая нектар, а Юнги орудует тряпкой и метлой, потому что на кухне от него толку ноль. Он попытался помыть пыльную посуду, но та выскальзывала из рук и была уж слишком ценной, поэтому его выгнали прочь. Старинный дом был чересчур хрупок и важен, чтобы допустить какие-то поломки. Когда вид беседки становится на несколько процентов лучше, чем был, маленький альфа несет метлу и вёдра в сарай, а затем, прочихавшись от пыли, семенит к дому. Ступеньки крыльца похожи на подъём в гору — Юнги всегда считает их, пока поднимается и каждый раз забывает, сколько насчитал. Память ужасная, так даже педиатры в поликлинике говорили. Юнги мог выучить стих, помнить его максимум день, а там уже как в омуте, даже услышав, не припомнит, что учил. Поэтому в школе вместо стихотворений ему давали другие работы, а тётя Нин включала ему уроки, укрепляющие память. Это не было слишком серьёзным, просто всё слишком быстро забывалось, если не оставляло эмоционального крепления в мозгах. — Получается, что он и тебе тоже племянник? Омега останавливает руку, перемешивающую суп, и сводит брови к переносице — этот жест означает её замешательство. Вот если бы она ещё и уголки губ напрягла, то это было бы уже недовольство. — Нет, — уверенно говорит Нин, Юнги стаскивает с себя кепку и пожимает плечами. — Но папа сказал, что мы все родственники, и ты ему тоже. Когда Реджин проводил беседу о Тэ, многое упомянул вплоть до четкой даты рождения, Юнги даже запомнил её. Почти… Там что-то рядом с Рождеством, что-то большое и долгое. — Папа твой только языком чесать и умеет, не верь всему, что он говорит. У меня только один племянник, и прямо сейчас он весь в пыли пойдет умывать свое личико. От тёти о папе редко что-то лестное можно услышать. Юнги улыбается и поднимается по старой лестнице наверх, скользя по перилам ладонями. Они деревянные, блестят от лака, но где-то он слез и можно было легко посадить занозу. Женщина вздыхает и убавляет огонь на плите, устало прикрывая глаза. Вырвать бы Реджину его длинный бескостный язык. Бестолочь, Нин всё делает, чтобы эта встреча принесла как можно меньше возбуждения, а он такое вытворяет. Ещё и оскверняет этот дом такими словами. Браслет на руке задирается, омега поправляет его и идёт вслед за мальчиком, чтобы помочь ему настроить воду в этом старом доме. Реджин заслуживает гореть на костре хотя бы за то, какое место он выбрал для встречи своих сыновей. Яблоневый сад. Нин уверена, что частичка души Сурин обитает тут, касаясь листьев и гуляя по саду неспеша, ведь впереди у неё целая бесконечность. Как мило приводить сюда свою любовницу и свидетельство измены в виде мальчишки. Это просто неуважение, это предательство, которому никогда не будет прощения. Само существование Тэхёна отдаётся резью в сердце Нин. — Мне кажется, мы подружимся, — альфа приподнимает волосы со лба, отмывая лицо, пока Нин, опираясь о косяк, наблюдает за этим. До чего же чисты его намерения. — Не спеши с выводами, — вздыхает она. При всём безразличии к Тэхёну она понимает, что мальчишку могли запросто негативно настроить, и ожидающий встречу Юнги очень расстроился бы. В тот день, когда Реджин перепутал подарки, Юнги понял всё только на следующий день и на удивление очень положительно на это отреагировал, нежно называя Тэхёна «братиком». Нин быстро его от этого отучила, а Реджин молча поджимал губы и уводил взгляд, каждый раз. — Надеюсь, погода не испортится и мы поиграем на качелях, — с мокрых волос капает прямо на футболку, зато мордочка наконец-то чистая, Нин хмыкает. — Интересно, он умеет «солнышко» крутить? — Не стоит проверять, ещё шею свернёт и мы виноваты будем. Зная, какая у Тэхёна мамаша, скандала было бы не избежать. Свет в ванной барахлит и периодически начинает мигать, поэтому омега, с усилием ткнув в старый выключатель, гасит его, закрывая скрипучую дверь за племянником. Признаться, она понимает, почему Юнги деликатно отнёсся к приезду второй семьи Реджина, а конкретно к Тэхёну. К омегам у него было особое отношение, и даже со взрослыми особями он старается быть обходительным и узнавать всё ли у них хорошо, а то и предлагать свою помощь, как и учил Реджин. Это наталкивает на мысли, что из Юнги вырастит достойный альфа, который явно будет лучше своего никудышного отца, как минимум в отношении к людям. Да, он тот ещё сорванец и Нин часто не может с ним справиться, они часто ругаются, но она пытается вырастить из него нормального человека. Что вырастит из Тэхёна с такой матерью, для Нин является загадкой. Хотя в глубине души она знает ответ, но вешать на пока ещё ребёнка такой ярлык слишком даже для неё. — Он был здесь раньше? — Стаскивая конфету из вазочки, спрашивает Юнги, пока тётя принимается поправлять магнитик на холодильнике. — Ты и сам тут впервые. Только Юнги и имеет право здесь находится. — Поэтому и спрашиваю. Омега отрицательно мотает головой, стараясь не погрузиться в воспоминания, связанные с этим домом. Их много, и призраки прошлого поддерживают в них жизнь, играя с разумом Нин. Они с Сурин тут сожгли не одну кастрюлю, пока сплетничали и дразнили Реджина, не пуская на кухню за порцией свежего печенья. Пока Юнги грызет карамельку за щекой, перекатывая её по деснам, за окном успевает слегка потемнеть, небо розовеет и облака затягиваются, пряча солнце. От ветра покачиваются деревянные качели, на которых верёвка растрепана и стерта в каких-то местах, и маленьких альфа не стал рисковать, опробуя их. В своем время они наверняка верно служили, но сейчас вряд ли. Папа показал ему сад и сказал, что тут любила сидеть мама. Мама. Та, о которой говорили так мало, что любая информация о ней будоражит Юнги и одновременно с этим не оставляет после себя ничего. Они с отцом сидели под яблонями у забора, где, как он сказал, у них были пикники, и не чувствовал ничего. Реджин грустно сидел с прикрытыми глазами, но Юнги этого не понимал. Может быть, потому что у него не было о маме никаких воспоминаний. Даже тот миг, в который он родился и побывал на её руках в первый и последний раз, не остался в памяти. Для него с детства не было замены мамы, была тётя Нин, и он понял это сразу. Омега не старалась заменить мать, она сразу дала понять, что она опекун и тётя. И когда папа с ней ссорился, то она всегда припоминала это. Мысли о папе внезапно материализуются, и на задний двор заезжает его машина, проглотившего карамельку Юнги и взбудоражив тётю. Правда ненадолго. Маленький альфа стесняется выходить, поэтому стоя на носочках, наблюдает, как тётя выходит, нервно потирая руки о ткань длинной юбки. Но из машины за Реджином больше никто не выходит, и Юнги понимает, что никакой встречи не будет. За ужином будут сидеть лишь трое и молча глядеть в свои тарелки под звуки сверчков, доносящихся из открытого окна. По лицу Нин будет видно, что она ни капли не расстроена несостоявшейся встрече, а вот Реджин наоборот никакой. Совсем никакой, смотрит в никуда и медленно жуёт, будто не из сего мира. Из неосторожности маленький альфа прольёт молоко на скатерть, получит порцию ругани и стыдливо опустит уши в тарелку, пока женщина, стащив скатерть, ретируется в ванну. Отец прекращает какие-либо движения, только взгляд его направлен на мокрые ноги сына, на которые попало молоко. Мужчина смотрит и видит, как носочки мальчика упираются в пол, и если он сядет чуть ближе к краю, то полностью наступит на ковер, всей ногой. Уже так вытянулся к своему возрасту. — Он не достаёт до пола ногами. И Юнги не нужно спрашивать, чтобы знать, о ком идёт речь. — Или пол до его ног, — мальчик смотрит на отца и мелко улыбается, только неискренне совсем.

***

Сеул. 2006 год. — Хватит реветь, я сказала! Ённэ встряхнула сына за плечи и подхватила под руки, утаскивая в ванную. Тэхён упирался ногами в пол, как может, брыкался и размахивал руками, лицо его уже всё опухло и покраснело за те два часа истерики, что он рыдал сначала на руках у мамы, потом у отца, а затем снова у мамы, но уже упорно выворачиваясь. Быть может, у него и получилось бы своими слезами что-то изменить. Маленький омега упорно не хотел ехать к чужой семье, но ему хотелось провести время с отцом. Ну зачем ему этот мальчик нужен, если и так понятно, какому ребёнку будет уделено внимание? Этот Юн же, видите ли, г о в о р я щ и й. С ним и интереснее и п о г о в о р и т ь можно. Мама ходила злая и недовольная, дергано одевала на Тэхёна комбинезон и много бормотала о Реджине и его эгоистичности. Может, это её речи так сработали, но маленький омега тоже думал, что папа поступает неправильно. Потом под раздачу попал и он, сразу разревевшийся от напора родителя. Ённэ не подбирала выражений, описывая тех, к кому они собираются ехать, и почему-то в её словах как будто был намёк на вину Тэхёна в этой поездке. По приезде отца мальчик уже знал, что никуда не едет, а мама рядом истерила и тыкала в альфу пальцами, обвиняя во всех грехах этого мира. Они поругались, Реджин крикнул ей делать всё, что она пожелает, а Тэхён еле успел подбежать и вцепиться ему в ноги, чтобы попрощаться. Отец поднял его на руки и вышел на лестничную площадку, поглаживая дрожащую спину и что-то нашептывая. Реджин обсыпал его лицо теплыми поцелуями, впитал всю влагу с лица и зачесал выпавшие прядки за уши, приводя в порядок после истерики. — Всё хорошо, Тэ, не плачь. Говорил так, будто это его сейчас снова бросают. И ведь не станет задерживаться здесь дольше. Ждут же. Однако альфа спросил ещё раз, поедет он, и Тэхён всем сердцем рвался туда, куда и отец, но понимал, что расстроится и расстроит отца своим поведением. А маленький омега себя никогда не сдерживал и запросто мог чего-нибудь натворить, за что на него бы косо посмотрели, а отец бы стыдливо поджал губы и опустил голову. Именно такой расклад событий видел Тэхён. И конечно, отец вместе с Юнги весело бы провели время, пока Тэхён просто тележился рядом с ними. Нужно ли ему это? Мама не пошла смотреть, как машина Реджина покидает парковку, но Тэхён и сам смог достать до подоконника, хоть и пришлось притащить стул с кухни. Своё испорченное состояние Ённэ решила исправить вином и вкусняшками для Тэхёна, за которыми они пошли вечером. Женщина включила какой-то старый мультик, приобняла сына и медленно распивала красную жидкость, ужасно пахнущую и вызывающую у мамы потоки слёз. А может, и не в вине дело. Ённэ заснула, не выпив и половину бутылки, Тэхён сгреб свои вкусности и ушёл в свою комнату, волоча за собой неприятное чувство вот-вот нахлынувших слёз. Было обидно. Стоило поехать. Перетерпеть, но поехать, побыть подольше с отцом и хотя бы узнать, каков он, его б р а т. Стоит ли он той половины времени, которую крадёт у маленького омеги. Ведь хотел их познакомить он в месте, связанном с Юнги, что не менее обидно. Приоритет ясен. Но любовь отца делить не хотелось. Её и так слишком мало. Утром мама, всё ещё обиженная, не будет отвечать отцу и глядеть на трезвонящий мобильник как на врага.

***

Юнг-гу. Тэгу. 1990 год. — А вот отсюда я в детстве смотрела на звёзды, пока дедушка не забрал телескоп. Девушка выглядывает в открытое окно чердака и любуется звёздным небом, пока на неё непременно покушаются пауки, живущие на этом чердаке, наверное, дольше, чем сама малышка Сурин в этом доме. Реджин пауков до жути боится, потому напряженно оглядывает в кромешной тьме каждый сантиметр. Нин и вовсе не полезла, сказав, что лучше сварит немного чая, раз ночь у них будет посвящена астрономическим исследованиям. Уж в ней она хорошо разбирается и с легкостью может рассказать о созвездиях и всяких химических реакциях астероидов. Реджин, конечно, внутренне радовался их единению, но думать о романтике, когда пауки уже прикидывают размер кокона, в который тебя завернут — не самая лучшая перспектива. Лунный свет падает на омегу, и парень думает, что тот квадратный метр, на котором она стоит, словно настоящий ангел воплоти, безопасен и потому протискивается к ней, шутливо пихая её бедро своим, отодвигая в сторону. — Покажешь мне звёзды? — Звёзды видят все, — хмыкает Сурин, прищуриваясь от легкой полуулыбки. В этом была логика, гораздо глубже её заложила Сурин, поэтому альфа задумывается, почесывая затылок и тайком любуясь её блестящими глазами. — Тогда покажешь мне другую галактику? она снова улыбается, в этот раз шире и, кажется, даже задумалась над его словами. Пока она разглядывает даль, размышляя над ответом, Реджин смотрит на неё и не думает ни о чем. Он, кажется, готов сказать ей всё, что крутится на уме. И о её красоте, и о том, как прекрасна она в лунном свете, и о том, что в звёздах совсем не разбирается, ведь на парах спал, не интересуясь столь бесполезным знанием. Но с ней оно не кажется бесполезным. Всё, что она делает, всё, чего касается, порождает в Реджине интерес. — А достоин ли ты узреть её? Именно по губам он читает её вопрос. Сам бы даже не услышал, полностью занятый изучением чужой россыпи веснушек и родинок. Он и контекст совсем забыл. — Что? — глупо переспрашивает альфа, натягивая неловкую улыбку, от которой Сурин смеется и качает головой. — Ты меня не понимаешь, — констатирует она факт, поворачивая к нему лицо, — но пытаешься. Реджин выучил бы наизусть эльфийский язык, интегралы и всю Библию, лишь бы быть к ней ближе, лишь бы понимать. Она и не представляет, на что он готов. Готов, правда, в своей голове, а на деле и за руку взять стесняется. — Ты интересная, — выдавливает он из себя подобие оправдания, — и говоришь по-особенному. Иногда, конечно, я толком ничего понять не могу, но я точно знаю, что это что-то умное и философское. — Правда? — с какой-то иронией смеется она и прикрывает глаза. — Я в детстве с дедушкой много времени проводила, а он человек старого слова, литературу к тому же очень любил и мне её всегда читал, цитировал, да и сам перенимал стили авторов, только использовал их в речи. Ему нравилось рассуждать и думать не так, а под другим углом. Мне тоже это нравилось, вот я и говорю сейчас, как он, может, даже и мыслю, как он. К концу её голос сходит на шепот, и Реджин краснеет от понимания, что ему доверили такую тайну, хоть и тайной-то это не было, но что-то очень сокровенное. В его глазах, по крайней мере. — Он всегда говорил, что добро можно видеть даже в арбузной косточке, — позже добавляет она и глядит на свои руки, — только видеть-то можно, но это не значит, что добро там действительно присутствует. Её слова завораживают, и Реджин стоит, задумчиво переминая пальцы. — Поэтому не идеализируй людей, во мне тоже есть гадости. — Хватит тут шушукаться, чай уже давно на столе, — голос Нин пугает их до чертиков, и они оба подскакивают, хватаясь за сердце. — Я выплесну кипяток тебе в лицо, — Реджин вылезает с чердака первый, недовольно бурча. — Попробуй, потом чайник из очень интересного отверстия в своём теле будешь доставать, — не остается в долгу сестра. Сурин качает головой и пихает их в спины, торопя на кухню, пока вкусный ромашковый чай не остыл и не покрылся тоненькой пленкой.