«Небо плачет от боли, И на карте ладони я рисую дорогу к тебе. И меня мои чувства никогда не отпустят, Если сердце живое во мне…» © SHAMAN — Лёд
Этим вечером небольшая, но очень уютная пекарня на окраине провинции близ Сеула непривычно пустует: Хёкджэ даже может отойти от прилавка, чтобы протереть столы из светлого дерева после прошлых посетителей. Вооружившись чистящим средством с лёгкой освежающей отдушкой и чистой тряпкой, парень отправляется на своё чрезвычайно важное задание, украдкой поглядывая через большие окна во всю стену на тёмную, едва освещённую фонарями улицу, пока Рёук, его сменщик, совладелец пекарни и одновременно единственный и самый лучший друг, листает огромную тетрадь учёта, старательно проводя некий бухгалтерский учёт для сверки кассы. Нет, Хёкджэ сам бы мог этим заняться чуть позже, но этот мило бурчащий коротышка решил прийти пораньше, чтобы перенять дела — с завтрашнего дня именно он будет стоять на кассе, делать своевременную уборку и плавиться от жара печи, ведь его сменщик уходит в этакий отпуск, если его можно таковым назвать. На самом деле, ребята уже думали о своеобразном расширении их пекарни до ещё одной точки, возможно, даже в самом Сеуле, но на данном этапе, пока они работают вдвоём, подобное решение будет нецелесообразным: два пекаря довольствуются тем, что делят смены пополам — один стоит на кассе и готовит вкуснейшую выпечку и различные десерты, пока второй занимается курьерской доставкой, развозя заказы по адресам. А для того, чтобы планировать занять какую-то вторую точку, нужно озадачиться множеством вопросов, начиная с местоположения и оформления соответствующих документов в процессе многочисленных проверок — и заканчивая самыми разнообразными затратами, вплоть до банального увеличения штата и вопроса о заработной плате для новых сотрудников. Обо всём об этом ребята говорят не один день, но более серьёзно они решили задуматься о расширении со следующего года, чтобы приблизительно составить смету на то, во сколько им обойдётся покупка ещё одной точки продажи, ведь огромные расходы будут неизбежны. А пока они подыскивают местечко, которое не доставит им проблем в дальнейшем и окажется по карману их общего бюджета, и откладывают средства в неприкосновенный запас, чтобы хоть немного подкопить и впоследствии решить вопрос хотя бы о части расходов разом. В любой другой день Хёкджэ бы расстроился тому, что в пекарне нет посетителей — в этих местах он знает многих покупателей и всегда охотно готов с ними поболтать, если их разговор не будет отвлекать других, но сейчас, протирая столы, парень думает совсем о другом, потому на его лице расцветает немного глуповатая, но очень искренняя улыбка. Чтобы не запачкать свой тонкий светло-зелёный свитер, надетый под тёмный фартук с большими карманами, Хёк немного закатал рукава, так что проблем его одежда во время уборки не доставляет. Гораздо больше Хёкджэ волнует то, что его отросшая чёлка немного мешает и попадает в глаза: парень то и дело пытается сдуть пшеничные пряди своих волос со лба, чтобы видеть, где он уже протёр поверхность стола, а где это ещё требуется, но из-за опущенной головы чёлка продолжает упорно закрывать ему обзор. Парень уже даже подумывает о том, чтобы попросить у своего Санты какую-нибудь удобную, не сползающую с волос заколку: в свои двадцать шесть лет Хёкджэ до сих пор остаётся наивным в некоторых вопросах, как, например, в части существования Санты Клауса. Многие аджуммы хвалят Хёка, говоря о том, что он очень добрый, честный и обаятельный парень, и, как бы тот ни отличался скромностью, не верить доброжелательным тётушкам у Хёкджэ оснований попросту нет. — Что, уже предвкушаешь? — интересуется Рёук, когда Хёк возвращается к прилавку и, хорошенько сбрызнув его поверхность чистящим средством, принимается старательно тереть. — И что в этом такого хорошего — не пойму. Опять ведь будете сидеть в душной квартире безвылазно. — Никакая она не душная, Рёук-а, — Хёкджэ лишь посмеивается, приподнимая голову и шумно фыркая, чтобы снова сдуть чёлку, попадающую в глаза. — Там намного больше свежего воздуха, чем тебе кажется. — Ага, после него-то там наверняка благоухает ванилью и корицей, — бубнит темноволосый пекарь, ещё не переодетый в их рабочую униформу. Понимая, что его слова не возымели успеха, Рёук вскидывает голову, наблюдая за тем, как тихо смеётся его друг, и, хоть он и старается подбирать слова, чтобы не испортить Хёкджэ настроение, ворчать сменщик не перестаёт: — Вдобавок тебе нельзя попадаться с ним на камеры журналистов и его фанатов, не забывай об этом. — Рёук, ты говоришь об этом каждый раз, — пекарь беззаботно отмахивается от слов друга, убирая чистящее средство под прилавок, а затем отправляется мыть руки над аккуратной раковиной, чтобы смыть остатки химии со своей кожи, но при этом стараясь включить воду не очень сильным потоком, чтобы слышать, что говорит ему сменщик. — И каждый раз оказывается, что ты зря переживал. Всё будет хорошо. Хёкджэ даже не задумывается о том, как Рёук справится без него в пекарне — постоянные клиенты уже привыкли к тому, что порой в этом уютном месте трудится только один сотрудник, потому доставка становится возможной только в конце дня, а от срочных заказов в такое время стоит воздержаться. Да и два друга работают вместе уже несколько лет, так что парень прекрасно осведомлён о том, что за любую попытку также повоспитывать Рёука в ответ Хёкджэ может получить по макушке тряпкой от ворчащего сменщика. Вообще, Хёку всегда нравилось печь: было в этом что-то такое вдохновляющее и родное, то, что придаёт ему сил во время любых трудностей. Сперва Хёкджэ воспринимал подобное занятие лишь как способ заработка — всё его детство мама лечилась от рака кишечника, потому парень даже не смог закончить университет, так как ему пришлось отправиться на подработки, где берут помощников и без диплома о высшем образовании. Парню были необходимы деньги на дорогостоящие лекарства, продукты для специальной диеты и на операцию для мамы, потому трудолюбивый юноша без устали помогал в пекарнях, развозил заказы и брался за любую работу, даже за дополнительные ставки в качестве уборщика и мойщика посуды, но, к сожалению, операция не смогла помочь женщине. Уже несколько лет Хёкджэ живёт совсем один — Рёук, с которым он познакомился в одной из пекарен, стал ему самым близким человеком, так как связь с отцом Хёк потерял ещё когда мама была жива: мужчина уехал в Америку и, как Хёкджэ было известно, тот умер за границей не так давно, о родственниках отца Хёкджэ ничего не знал, а его мама была сиротой. Но, несмотря на то, что Хёк уже столько времени живёт в одиночестве, он не жалуется: теперь у него с Рёуком есть свой маленький бизнес, он занимается любимым делом, и унывать и расстраиваться Хёкджэ попросту некогда — у них всегда много заказов, да и во время отпуска парень может проводить много времени со своим близким человеком. Внезапно Хёкджэ слышит громкий клаксон автомобиля снаружи, и, встрепенувшись, пекарь быстро оборачивается лицом к выходу, снимая с себя фартук. — «Уже приехал!» — парень не может скрыть своей радости, даже нетерпеливо переступая с ноги на ногу, и Рёук это прекрасно видит, потому лишь негромко вздыхает и покачивает головой, протягивая Хёку руку: — Давай фартук и беги уже, а то из штанов выпрыгнешь от нетерпения. Захихикав от неловкости, Хёкджэ послушно отдаёт другу свой фартук и, обходя стойку прилавка, с радостным невразумительным писком кидается навстречу парню, который открывает дверь и заходит в пекарню. Огненно-рыжие волосы, приподнятые в идеально залаченной укладке, тёмные солнцезащитные очки, такие нелепые для этого времени суток, чёрная кожаная куртка, накинутая поверх такой же чёрной майки, знакомая цепочка с кулоном на шее, узкие тёмные джинсы со стильным ремнём с крупной бляхой и белоснежные кеды — Хёкджэ слишком хорошо знает этот броский, практически бунтарский образ парня, который не изменяет себе в подборе собственного стиля. — Ынхёк! — звонко вскрикнув, Хёк практически влетает в крепкие объятия брата и счастливо смеётся, довольно жмурясь от того, как Ынхёк мягко треплет его волосы, еле слышно усмехаясь над парнем. Что поделать, юный пекарь очень рад, что его брат-близнец уже вернулся из своего турне даже раньше, чем Хёкджэ рассчитывал. — Привет, малыш, — хрипловатый голос Ынхёка, такой знакомый и родной, раздаётся около уха Хёкджэ: вот уже второй год, с тех пор, как они снова нашли друг друга, парень обращается к своему брату именно так, каждый раз напоминая, что он родился раньше. Но, несмотря на то, что разница между их рождением не достигает и пяти минут, Хёкджэ, в целом, не возражает: у Ынхёка действительно характер, как у настоящего старшего брата, его хочется слушаться, с ним Хёк ощущает себя защищённым и хочет заботиться о близком человеке как можно больше, учитывая нелёгкую жизнь брата-телезвезды. — Когда ты прилетел из Америки? — вопрошает Хёк, отступая назад и оглядывая Ынхёка, пытаясь понять, не измотан ли тот долгим перелётом, хоть и ничего подозрительного не замечает. — Неужели сегодня? Я ждал тебя позже. — Вообще-то, я уже три дня как в Корее, — беззлобно подшучивает рыжеволосый близнец, приподнимая свои солнцезащитные очки, чтобы надеть их на макушку, и белозубо улыбается. — Смотри почаще новостные сайты, ладно? А то совсем не следишь за моей деятельностью, братишка. — Я, в отличие от тебя, живу между плитой и кроватью, между прочим, — Хёкджэ не обиделся, но ему всё равно хочется хотя бы немного отчитать брата, чтобы тот не зазнавался, потому он легко шлёпает Ынхёка раскрытой ладонью по торсу, скорее звонко, чем болезненно. Даже не пошатнувшись, парень лишь продолжает посмеиваться, снисходительно глядя на своего близнеца: — Ага, а я за установкой только и делаю, что мух гоняю от скуки. Ынхёк сразу же после своих слов громко смеётся, не воспринимая эту перепалку всерьёз, и Хёкджэ не может сдержаться, чтобы не засмеяться следом. Подумать только, пять лет назад Хёкджэ случайно увидел новую, дебютировавшую музыкальную группу по телевизору — и чуть форму для выпекания не выронил из рук, узнав в их барабанщике Ынхёка, своего брата-близнеца. Хёк узнал его практически моментально: несмотря на разницу в причёсках, ведь парня, как положено звезде, часто перекрашивали в разные цвета и делали стильные стрижки и макияж, не вспомнить этот задиристый, самодовольный взгляд, и не заметить схожесть в чертах с самим Хёкджэ было невозможно. Хёк узнал брата по телевизору, но однако ничего не сказал: не связался с его менеджером, не пришёл в здание агентства и не попытался подстеречь Ынхёка на каком-то из мероприятий, заявившись как его фанат. Ввиду своей скромности, Хёкджэ не рисковал появляться снова в жизни Ынхёка: после их ссоры, растянувшейся на целых тринадцать лет, парень просто побоялся напомнить брату о себе, несмотря на то, что он помнил его — и ждал. Но братья встретились после долгой разлуки практически случайно два года назад и, кажется, никто из них не жалеет об этом. Единственный, кого воссоединение близнецов не особо радует — это Рёук. Для него Ынхёк так и остался лишь тем высокомерным парнем, образ которого рыжий близнец переносит на сцену. Даже факт того, что последний ремонт пекарни был сделан на деньги Ынхёка, не заставил Рёука переменить своё мнение об этом парне. Но, что Хёка очень даже радует, его друг практически перестал конфликтовать с Ынхёком, который даже не обижался, а лишь поощрял и развивал эту игру в противостояние. С ремонтом пекарни на самом деле вышла отдельная, практически не зависящая от мнения Хёкджэ история. Косметический ремонт заведению требовался уже давно, но ребята всё его откладывали — накоплений не хватало на полноценную перестройку, а приостанавливать процесс на середине не хотелось, потому предполагаемые сроки ремонта всё отодвигались на неопределённый срок. И в один из визитов Ынхёка в пекарню Хёкджэ случайно обмолвился о том, что они с Рёуком до сих пор не могут решиться на косметический ремонт. Рыжий близнец никоим образом не показал своей заинтересованности в этом вопросе ровно до следующего вечера, когда он снова навестил пекарню и протянул Хёку деньги наличными, суммой, даже превышающей их приблизительную смету. Хёкджэ вяло отказывался от такого щедрого подарка, но Ынхёк был непреклонен. — Хёк, ну сам посуди, на кого мне тратить мой заработок? — близнец говорил весьма убедительно, подталкивая пачки денег, перевязанные тонкими резинками, по поверхности стола для посетителей своему брату. — Других родственников у нас не осталось, девушки у меня нет, так почему я не могу от чистого сердца помочь своему братишке с ремонтом? Куда ещё мне девать эти деньги? Хочешь, чтобы я их прогулял, попался на камеры пьяным, и чтобы потом обо мне говорили во всех новостях? Против последнего аргумента Хёкджэ оказался бессилен, потому в итоге помощь Ынхёка была принята. Да и касаемо родственников рыжий близнец не врал: о смерти матери Хёкджэ рассказал ему сразу же, как только они воссоединились после долгой разлуки, а о том, что отец тоже прожил недолго, Хёк узнал из интервью Ынхёка, которое тот давал вместе с группой в своё время. Как потом позднее пояснил сам парень уже наедине с Хёкджэ, он, отправившись вместе с отцом в Америку, когда их родители развелись, спустя буквально пару лет сбежал из дома, не сумев примириться с характером их папаши, и, когда Ынхёк узнал о наборе в музыкальную группу, то подал заявку, не раздумывая. Уже будучи артистом, он впоследствии узнал, что отец умер от цирроза печени, так как слишком много пил, но ничего, кроме облегчения, парень тогда не почувствовал — он беспокоился, что рано или поздно этот человек заставит Ынхёка содержать его в старости, а после этой новости рыжий близнец почувствовал, что наконец освободился от столь обременительного груза. — Так что, ты уже закончил? — Ынхёк тем временем внимательно оглядывает Хёкджэ, судя по всему, подмечая, что тот уже снял свой рабочий фартук, на что Хёк лишь замялся. Он давно ждал момента, когда они снова смогут провести время вместе, на квартире Ынхёка, просто разговаривая обо всём и дурачась, как самые обычные мальчишки, но Хёкджэ ещё не закончил передавать дела Рёуку, да и уехать прямо сейчас будет крайне невежливо по отношению к его другу, потому парень нехотя отступает назад, кивнув в сторону столика в углу, их излюбленного места для бесед, закрытого от любопытных взглядов со стороны входа высоким фикусом с раскидистыми ветками, и отвечает: — У меня ещё пара дел. Посиди пока здесь, ладно? Угощу тебя вкусненьким. — Окей, убедил. С дороги я жутко проголодался, — посмеивается Ынхёк, не возражая против такого расклада дел, и поворачивает ремешок своей чёрной сумки, которая висит на его плече и так сливается с курткой, что Хёкджэ даже не обратил на неё внимания, после чего парень начинает расстёгивать молнию на сумке и копаться в её недрах. — Кстати, у меня для тебя подарок. — Неужто решил подмазаться за то, что не отпраздновал со мной наш день рождения? — Хёкджэ, конечно же, помнил, что Ынхёк не мог приехать на их день рождения чисто физически: незадолго до их праздника барабанщик отправился вместе со своей группой в тур по Америке, так что братья отмечали свой день рождения на расстоянии множества километров. Но поддразнить Ынхёка всегда хочется, потому Хёк не может сдержаться от своей небольшой шалости, еле сдерживая смех от того, что парень перед ним даже копошиться в сумке перестал от возмущения и резко вскинул голову, изумлённо уставившись на брата: — Йа, мелкий, я же в туре был! Ты что, издеваешься?! — похоже, в этот раз Хёк и вправду переборщил со своими шутками, так как этот, казалось бы, заносчивый парень действительно расстроился от того, что его братец такого о нём мнения. Но не успевает Хёкджэ извиниться и пояснить, что это была просто шутка, как Ынхёк тут же отмахивается от него и, наконец, достаёт что-то из сумки и протягивает Хёку: — Ай, да не важно. В общем, вот. — Что это такое? — Хёкджэ с явным интересом принимает из рук брата небольшую, но толстенькую книгу в тёмно-коричневом, практически шоколадном переплёте, без каких-либо узоров и подсказок на обложке. Внимательно оглядывая подарок, парень вопросительно смотрит на Ынхёка, но тот, выглядя жутко довольным, лишь улыбается и произносит, желая подбодрить нерешительного брата: — Ты открой её. Несмотря на то, что вся ситуация кажется Хёку крайне подозрительной, он молча кивает и послушно открывает книгу, негромко ахнув от удивления: вместо листов «книга» состоит из прозрачных вкладышей, в которые вложены множество совместных фотографий пекаря и его брата-близнеца. Хёкджэ узнаёт каждый кадр — все эти фото были сделаны на телефон Ынхёка, когда парни проводили время вместе, будь то пекарня, какое-то тихое место или же огромная квартира барабанщика, в которую никто из других участников группы при Хёке не заявлялся. Хёкджэ опасался делать первые совместные фото с Ынхёком, так как он не желал огласки: они договорились, что парень будет молчать в агентстве о том, что у него есть родной брат, и не будет выкладывать эти фотографии в социальных сетях — и рыжий близнец держал своё слово, не рассказав об этом даже мемберам группы. Но Ынхёк всегда ставит пароль на своём мобильном, потому, со временем, Хёк стал более благосклонен к фотографиям — его собственный мобильный телефон был с не самой лучшей камерой, а покупать какой-то более технологичный сотовый пекарь не видел смысла, ведь всё, что ему было нужно от телефона, это длительная работа аккумулятора. Но факт того, что Ынхёк не просто сохранил все эти фотографии, а даже распечатал их, чтобы Хёкджэ тоже мог оставить у себя все приятные воспоминания, связанные с их времяпрепровождением, не просто приятен — он наполняет сердце Хёка согревающей теплотой. — Тебе нравится? — с опаской вопрошает Ынхёк, чуть наклоняя голову набок и внимательно рассматривая своего брата. — Я подумал, что так я всегда буду рядом с тобой, даже когда отправлюсь в тур, и… — Спасибо… — выдыхает Хёкджэ и, захлопнув книгу, оказавшуюся фотоальбомом, держит её одной рукой, кинувшись на шею рыжего близнеца, желая как можно крепче обнять его в знак признательности. Ынхёк лишь с явным облегчением смеётся, погладив брата по мягким, не испорченным краской волосам пшеничного цвета: судя по всему, барабанщик переживал, что не подарил что-то более существенное, но никакой дорогой подарок не сравнится с тем, что придумал парень, знающий Хёка как облупленного, с самого рождения — Хёкджэ никогда и в голову не могло прийти, что он может попросить денег у брата, ведь с самого детства пекарь рос самостоятельным и сидеть на шее Ынхёка он бы не смог ввиду морального аспекта: парня не так воспитывали. — Ну, ладно. Беги по своим делам, — предлагает рыжий близнец, ощущая, что пауза слегка затянулась, и отступает на шаг назад, довольно оглядывая радостного брата, прижимающего фотоальбом к своей груди. — Заодно Рёуку похвастаешься. Я уверен, что он разделит твой восторг. — Ага, и заодно вручу тебе твой подарок, — согласно отвечает Хёкджэ, сильно сжимая фотоальбом в своих руках и нетерпеливо переступая с ноги на ногу: теперь ему особенно хочется отдать Ынхёку его подарок на день рождения, но для этого нужно закончить ещё пару необходимых дел, ну и, наконец, усадить брата за их столик. Но, кажется, рыжий близнец понимает Хёка по-своему, так как он поправляет сумку на своём плече и, по-модельному перенося вес на одну ногу, чуть выставив бедро вбок, ехидно вопрошает: — Ты что, держал его здесь всё это время? Или ты собрался откупиться от меня своей потрясающей выпечкой? — И да, и нет, — тут же находится Хёкджэ, стараясь не выдавать своей неловкости, и делая пару шагов назад. — Потерпи немного — и всё узнаешь. Тебе принести горячий чай? — Ну, как скажешь, — Ынхёк явно не против подождать ещё немного, но от предложения чая парень привычно скривился в красивой пренебрежительной усмешке: за годы жизни в Америке Ынхёк так и не сумел привыкнуть к этому напитку, как бы Хёк ни старался подобрать для него какие-то новые вкусы и сочетания. — Не, мне бы колы, если есть. — Ванильная, как и всегда? — со вздохом уточняет парень с пшеничными волосами, не возражая, хоть и не одобряя такую не самую здоровую привычку брата: на фоне некоторых других пристрастий Ынхёка с этой вкусовщиной Хёкджэ вполне может мириться. — И как такой холодный американский парень может любить ванильную колу? — Сам не знаю. Люблю — и всё тут, — рыжий близнец лишь небрежно пожимает плечами, направляясь в сторону их извечного столика, снимая сумку на ходу. — Ладно, если колы нет — кофе тоже подойдёт. Закивав, Хёкджэ тут же спешит в сторону прилавка, оставляя Ынхёка в одиночестве. Присаживаясь за столик, рыжий барабанщик кидает сумку на стул рядом с собой и стягивает с себя чёрную кожанку, повесив её на спинку стула, на котором он сидит. Подпирая голову руками, он с явным интересом наблюдает за тем, как Хёкджэ оживлённо хвастается Рёуку, раскрыв фотоальбом, и со счастливой улыбкой перелистывает прозрачные вкладыши, показывая своему другу множество совместных фотографий, распечатанных на специальной бумаге для фотопечати. Ынхёк расслабленно улыбается, глядя на то, как этот неприветливый коротышка, который все те несколько лет, сколько Хёкджэ жил совсем один, был его главной опорой и поддержкой, хмурится, рассматривая подарок Ынхёка, однако, вроде как, не говорит ничего плохого. — «Странный малый…»***
Через каких-то двадцать минут Хёкджэ ставит перед братом на столе блюдо с горячими пончиками, наполненными банановой начинкой. Также Хёк принёс вместе с пончиками банку холодной газировки, ванильной колы, любимой Ынхёком, и чашку кофе со сливками, от которой исходит пар. Пончики пахнут так знакомо, разжигая аппетит барабанщика и, облизнувшись, он протягивает руку к банке с колой, но Хёкджэ, присаживаясь напротив, цепко держит банку обеими руками, не отдавая её брату. — Ещё холодная, я её только что из холодильника достал, — смущённо поясняет пекарь, легко тарабаня ногтями по поверхности банки. Ынхёк лишь многозначительно хмыкает, начиная угловато посмеиваться: — Что, опять приберёг для меня? Хёкджэ начинает нервно крутить банку в руках, опуская взгляд и слишком заинтересованно рассматривая её, как будто видит колу впервые, но ответ рыжий барабанщик знает и сам: его брат уже как-то проговорился, что с каждым привозом свежих продуктов Хёк заказывает ванильную колу уже целых два года. И те же два года Хёкджэ обязательно откладывает одну из банок в специальное место в холодильнике, для Ынхёка. От этого парню становится очень тепло и уютно на душе, когда он начинает есть, принимая заботу Хёкджэ о нём и решая выпить колу немного позже — здесь его брат, здесь его всегда ждут и любят, а остальное вполне может и подождать. — Пожалуй, я согласен вместо подарка получить ещё одну порцию пончиков, — признаёт Ынхёк, облизываясь после вкусного перекуса: в Америке он привык есть выпечку руками, но за два года общения с Хёкджэ он наловчился пользоваться вилкой и ножом, и это оказалось не так плохо — руки не пачкаются, и на пальцах не возникает этого неприятного жирного ощущения. А так стоит лишь губы протереть салфеткой — и вид у барабанщика снова становится вполне приемлемым. — Нет, это я просто принёс тебе поесть после дороги. Вот твой подарок, — Хёкджэ лишь посмеивается и тянет руку к вороту своего свитера, оттягивая ткань и вытаскивая наружу цепочку с кулоном, которая была спрятана под одеждой. При виде хорошо знакомой ему цепочки Ынхёк лишь снова торопливо облизывается, заинтересованно глядя на своего брата: год назад, на их первый совместный день рождения после длительной разлуки, парни вместе выбрали два абсолютно одинаковых кулона с идентичными серебряными цепочками — толстая огранка круглого кулона напоминает накатившую волну, а посередине размещено плетёное дерево с многочисленными ветками и длинными спутанными корнями, перекрывающими собой бледно-зелёный камень малахита. Свой кулон Ынхёк никогда не скрывал, выставляя его поверх маек и вытянутых футболок, позволяя украшению переливаться под сценическим освещением, но Хёкджэ — это совсем другое дело, пекарю приходится постоянно убирать этот подарок под одежду, что вполне объяснимо, ведь братец постоянно возится на кухне. Но сейчас на цепочке Хёка есть что-то новое — вместе с кулоном на серебряных звеньях висит тонкое кольцо. — Хёкджэ? — удивлённо вопрошает Ынхёк, наблюдая за тем, как Хёкджэ шумно пыхтит, пытаясь расстегнуть цепочку и снять её с шеи, и, когда ему это удаётся, парень кладёт украшение на стол и, аккуратно вынув кольцо с цепочки, парень быстро надевает кулон обратно на свою шею, как будто без него он чувствует себя неуютно. На это барабанщику совсем нечего сказать, так как он не совсем понимает, что происходит, но Ынхёк не мешает брату, лишь с ноткой снисходительности наблюдая за ним. — И что ты удумал? — в итоге не выдерживает рыжий близнец, так как его брат кажется до жути подозрительным, и подобное ощущение в адрес Хёкджэ кажется уж совсем непривычным и даже противоестественным, если так подумать — его братишка-пекарь обычно прост и логичен во всех своих действиях, не то, что сейчас. Ещё и это кольцо, которое Хёк держит в своей руке, тоже кажется Ынхёку каким-то загадочным и необычным и, более того, важным для Хёкджэ. — Дай свою руку, — повелительным тоном произносит парень с пшеничными волосами, который кажется одновременно и до незнакомого уверенным — и неловко тушующимся, словно тот лишь храбрится, побаиваясь реакции Ынхёка. Рыжий барабанщик лишь коротко хмыкает, но, не возражая, доверчиво протягивает брату свою руку, и Хёкджэ тут же сжимает её своими мягкими пальцами, очень приятным и тёплыми, невзирая на то, что несколько минут назад парень держал в руках банку с холодной колой. Ынхёк продолжает молчать, с удивлением наблюдая за тем, как Хёк надевает ему на средний палец правой руки то самое серебряное кольцо. — Хёкджэ, я не ношу кольца, — мягко напоминает барабанщик, решив, что Хёкджэ просто об этом позабыл, но, судя по всему, у брата есть какой-то определённый план, так как тот принимается сразу же суетливо тараторить, отпуская руку Ынхёка и давая ему как следует рассмотреть подарок: — Да, я помню, что ты не любишь их, мол они мешаются тебе во время игры. Но это кольцо не должно тебе мешать, оно очень аккуратное и… оно тебе подходит. Последние слова Хёкджэ произносит особенно неуверенно и тихо, не зная, как Ынхёк отреагирует на такой подарок, а барабанщик тем временем приподнимает руку, повернув её ладонью в сторону брата, и внимательно рассматривает кольцо на своей руке — тонкая полоска, обрамлённая рядом совсем мелких, прозрачных фианитов. — «Будет красиво поблёскивать под софитами…» — Братишка, оно же наверняка очень дорогое… — Ынхёк понимает, что, конечно, это кольцо украшено не безумно дорогими бриллиантами, но по меркам доходов и накоплений Хёкджэ это наверняка была не самая лёгкая покупка. И, учитывая то, как Хёк уводит взгляд в сторону, барабанщику становится ясно, что так оно и есть — его брат потратил большую сумму денег, чтобы купить это кольцо, потому и отвечает он так неуклюже и тихо: — Я… я накопил, не беспокойся. — Да сколько же ты копил?! — Ынхёку хочется за голову схватиться от того, насколько бредово это звучит из уст Хёкджэ — накопил. — На это небось весь твой доход за целый квартал ушёл! Я тебе верну деньги за него, я… — Ынхёк, — Хёкджэ снова ловит его за руки и, мягко прижимая их к столу, внимательно смотрит на своего брата, стараясь не показывать того, как он погрустнел от слов рыжего близнеца. — Я очень хотел сделать тебе подарок, и я ни о чём не жалею. Только если тебе не понравилось кольцо… — Нет, мне очень нравится, — Ынхёк приходит к крайне логичному выводу: Хёк очень старался, выбирая подарок для него, и читать ему морали будет не только неуместно, но и бесполезно — парень рискует обидеть и расстроить своего брата, а это в планы рыжего близнеца никак не входило. Поднимаясь с места, Ынхёк обходит стол и, подойдя к Хёкджэ со спины, мягко обнимает брата за плечи, наклонившись к нему: — Оно будет со мной всегда. Спасибо тебе. Хёкджэ наконец снова довольно улыбается, возвращаясь в привычное бодрое расположение духа. Ынхёк сам невольно улыбается в ответ, когда понимает, насколько органично его брат смотрится в этой светлой пекарне — такое тихое и уютное место, под стать доброй душе Хёкджэ, множество окон во всю стену, светлая мебель, подобранная под единый стиль интерьера, характерный запах свежей выпечки и простор, казалось бы, небольшого помещения, благодаря удачной расстановке столиков и светлым тонам нежных красок. Нетрудно догадаться, что для Хёка это — весь мир, и этот мир Ынхёку очень хочется сберечь: здесь нет лжи, нет опасности, и здесь так легко быть важным и значимым, достаточно просто… любить Хёкджэ так, как может любить старший брат. Но другой мир, тот, снаружи, совсем не такой, и всё это так путает и давит на разум барабанщика, что об этом и задумываться даже сейчас не хочется. Вообще, на столь уютной ноте стоило бы и закончить обмен подарками, но Ынхёку нестерпимо захотелось подшутить: ехидно засмеявшись, он выпрямляется, отпуская плечи Хёка, и, придав своему лицу привычное гордое и уверенное выражение, барабанщик отчётливо произносит: — А как часто я буду его показывать! Одновременно со своими словами Ынхёк поднимает руку и, еле сдерживая смех, поворачивает руку ладонью к себе, насмешливо демонстрируя брату средний палец с кольцом и поджимая к ладони остальные пальцы. Несколько секунд пекарню наполняет гнетущая тишина, а после раздаётся возмущённый вопль Хёкджэ, не предусмотревшего такое развитие событий: — Ынхёк!!!