Цветок и нож

      Тем же вечером, когда братья приехали на квартиру Ынхёка, всё пошло не по такому сценарию, к которому Хёкджэ привык: в первую очередь, пекарь прекрасно помнит, как они встретились здесь два года назад. Тогда барабанщик заказал еду на дом по визитке, которую оставил кто-то из его знакомых «на одну ночь» в машине. Рыжий близнец не изменял своим американским привычкам, так как с похмелья он вводил данные для заказа на английском, да и подписался парень своим именем, данным ему в США — Спенсер Ли. Где-то через пару часов Ынхёк, услышав стук в дверь, открыл её, держась одной рукой за голову, надеясь, что это уймёт его боль, почти не глядя взял бумажный пакет с заказом и, переставив его на тумбочку, потянулся к своему кошельку, чтобы достать оттуда наличные. Но то, что Ынхёка весьма удивило, курьер очень тихим и подозрительно знакомым голосом произнёс:       — That’ll be eight thousand won, cash only, please…       — Ты иностранец, что ли? — рыжий барабанщик недоумённо пробубнил себе под нос, не желая вступать в диалог и отсчитывая купюры перед своим курьером. Набрав нужную сумму, он протянул деньги доставщику еды из пекарни и, приподняв голову и наконец взглянув на курьера, Ынхёк так и застыл с открытым ртом: перед ним стоял его брат-близнец, тот самый Хёкджэ, которого он не видел уже тринадцать лет. Такой же, как и в детстве, парень стоял скромно и даже смущённо, с плохо скрытой надеждой, и ничего не отвечал, безусловно не зная, что ему стоит сказать. Хёкджэ вырос, как и Ынхёк, возмужал и сохранил свою похожесть с братом, но его черты лица остались удивительно мягкими, как и раньше. Барабанщик мог бы списать молчание брата на нежелание разговаривать с ним после их ссоры, но Хёкджэ заговорил на английском ради него, для него. После такого парень не мог думать ни о чём другом, как…        — Хёкджэ… — хрипло выдохнул Ынхёк, наконец, понимая, что ему это не померещилось: барабанщик кинул кошелёк на тумбочку и, дёрнувшись вперёд, крепко обнял брата, с силой стискивая его в своих объятиях. — Тринадцать лет, Хёкджэ — и от тебя никакой весточки. Куда же вы переехали с мамой? Я надеялся, что найду вас дома, но… Почему ты не связался со мной? Из-за той ссоры? Я поступил как идиот, Хёкджэ, но уже столько лет прошло… Ты же простишь меня? Прости меня, братишка…        И их последнюю ссору Хёкджэ, разумеется, помнил, как бы ни старался позабыть: когда мальчикам было по одиннадцать лет, их родители решили развестись, и отец намеревался отправиться в Америку, как, впоследствии оказалось, к своей новой семье. Пекарю было стыдно вспоминать этот нелепый разговор, который затеяли сыновья Ли: Хёкджэ очень переживал из-за развода родителей и надеялся, что мама и папа ещё смогут помириться, тогда как Ынхёк откровенно насмехался над отцом и радовался, что тот наконец-то их покинет. Слово за слово, мальчики сильно повздорили, и на заседании суда, при процессе развода родителей, более дерзкий близнец неожиданно изъявил желание остаться с отцом и отправиться с ним в Америку. И с тех пор братья больше не видели друг друга, до вот этой, судьбоносной встречи в квартире Ынхёка.        Хёкджэ молчал: он был попросту ошарашен, ведь он никак не ожидал встретить своего брата и, более того — не надеялся узнать, что тот по-прежнему любит его и ждёт. Понимая, что дольше вот так стоять нельзя, парень заворочался в холодных руках и нерешительно приобнял Ынхёка за талию одной рукой, а другой несмело погладил его по крашеным, залаченным волосам, тихо признавшись:        — Я тоже скучал по тебе, Ынхёк…        Хёкджэ помнит, как его брат начал тихо всхлипывать, крепче прижимаясь к нему: Ынхёка было необходимо срочно успокоить, даже невзирая на то, что этот мальчишка никогда не плакал, ни при нём, ни при родителях. Этот барабанщик всегда был сильным, и тогда для Хёка было так удивительно и странно, что его брат крупно дрожал и плакал от их встречи.        — Ты… в порядке? — негромко поинтересовался тогда Хёкджэ, и мягко отстранил брата от себя, касаясь тёплыми пальцами его влажных щёк. — Не нужно плакать, ведь теперь мы будем вместе, правда?        — Мне… мне так тебя не хватало, Хёкджэ, — честно признался парень, с усмешкой вытирая свою размазанную чёрную подводку, которая предательски потекла. — Обещай, что всегда будешь там, где я смогу видеть тебя. Я не хочу потерять тебя снова. Обещай мне.        И пекарь тогда тут же выпалил ответ, понимая, что больше прятаться от Ынхёка, желая ему только лучшего, Хёк уже не сможет, да и не захочет, ведь теперь он может говорить с братом свободно, а это то, на что Хёкджэ никак не мог решиться уже несколько лет:        — Обещаю, Ынхёк. Я буду рядом.       Но за последние два года эта огромная квартира наполнилась и другими, не менее важными воспоминаниями: здесь, в этом большом и просторном, но таком пустом месте для жилья многое изменилось и перестроилось, ведь до этого Ынхёк использовал эту квартиру лишь как место, где можно вдоволь напиться с его лучшим другом из группы, Ким Хичолем, со сценическим псевдонимом Аска, но за столько времени всё стало иначе — теперь Ынхёк постоянно говорит о том, что не хочет делить это место с кем-то, кроме Хёкджэ, и тот, в целом, не возражает.        — На самом деле, Хичоль самый старший из нас, но обращение «хён» его невероятно бесит, потому он просит называть его Хиним перед камерами, — пояснил Ынхёк, когда братья сидели на застеклённом балконе в мягких креслах, держа в руках чашки с горячим кофе, и рассказывали друг другу о том, как они жили все эти годы. — Иногда он бывает до отвратительного невыносим, но он мой единственный друг. Без него бы, наверное, я не был таким, какой я сейчас.        — Тогда, если когда-нибудь я решусь попросить тебя рассказать обо мне твоим ребятам, я обязательно поблагодарю его за то, что он позаботился о тебе, — Хёкджэ довольно жмурился, грея руки о чашку и укутываясь в покрывало. — Да и остальных ребят тоже. Наверняка они тоже во многом поддерживали тебя.        Пекарь был так рад возможности снова встретиться с братом, что он даже не обратил тогда внимания, как замялся барабанщик — мысли Хёка были совсем о другом. Но, видимо, сегодня Хёкджэ предстоит узнать немного больше о том, что на самом деле происходит в жизни Ынхёка.        Сейчас же, сперва, как и всегда, парни вдоволь повеселились: барабанщик усадил своего брата за установку, которая имеется в его квартире, и с явным удовольствием наблюдал за тем, как Хёкджэ держит ритм, барабаня палочками в такт песням, которые Ынхёк исполняет вместе со своей группой. Хёк, конечно, за два года так и не смог понять, зачем брат просит его играть песни, которые барабанщик исполняет со сцены вместе с другими участниками, но, раз они в детстве оба ходили в музыкальную школу, проблем у Хёкджэ это не вызывает — да и, хоть пекарь отказывается это признавать, ему какой-то частью души хочется попробовать себя в этой области, стать частью чего-то большого и грандиозного.        — Ты хорошо играешь, — подмечает Ынхёк, откинувшись в своём мягком кресле и довольно похлопав в ладоши, аплодируя умениям своего брата. — Пожалуй, скоро ты будешь играть даже лучше, чем я.        — Не говори глупостей, — Хёкджэ лишь смеётся, поднимаясь из-за барабанной установки и возвращая палочки на место, а затем пытается зачесать свою чёлку назад, чтобы она не попадала в глаза, и подходит ближе, садясь на край огромной кровати Ынхёка. — С тобой всё равно никто не сравнится. Ты играешь, как безумец, но это ты и сам знаешь.        — Да уж, но из меня вышел хороший учитель, разве нет? — смеётся барабанщик, покачивая головой и снисходительно наблюдая за своим братом: тот кажется таким уютным, в огромной, растянутой футболке Ынхёка и в домашних пижамных штанах, что ни о чём другом думать и не хочется. — За два года ты добился немалых успехов, хоть сейчас тебя на сцену выпускай.        — Ты так каждый раз говоришь, как будто рвёшься отправить меня выступать. Неужели тебе мало веселья с твоими ребятами? — хихикает Хёкджэ, к своему удивлению, попадая в самое уязвимое место Ынхёка, и, заметив, как тот помрачнел, тут же становится серьёзнее и двигается ближе к краю кровати, чтобы сесть рядом с братом. — Хёк, что происходит? Как только я завожу разговор о твоей группе, ты становишься таким угрюмым. У вас что-то стряслось?        — Нет, вернее, не совсем, — нехотя признаётся Ынхёк, сдаваясь под привычное обращение брата к нему: воспользовавшись тем, что часть их имён похожа, мальчики ещё в детстве называли так друг друга, путая одноклассников, учителей и друзей, что близнецов невероятно веселило. — Я не хотел тебе говорить, но… с ребятами у меня давно не ладятся разговоры. На самом деле, я почти не живу с ними в общежитии. Всё… очень непросто.        — Я почти уверен, что временами ты сам лез на рожон, — вздыхает Хёкджэ, протянув руку и мягко похлопав по ладони Ынхёка, пытаясь поддержать его и заодно узнать, что же происходит внутри группы, что его брат стал таким подавленным и уставшим. — Хотя наверняка не всегда. А… как же Донхэ? Он же ваш лидер и потому должен разрешать любые ваши разногласия, правильно?        При упоминании Донхэ Ынхёк невольно дёргается в своём кресле и настолько задумчиво и ехидно смотрит на своего брата, что Хёкджэ даже становится неловко. Парень уже был готов подумать, что ему стоит как можно скорее замять тему о лидере группы, в которой состоит барабанщик, как тот неожиданно спокойно сообщает такие ужасные вещи:        — Ну, а с Донхэ у нас почти что холодная война в последнее время, и лучше даже не спрашивай, из-за чего.        Несдержанно ахнув, Хёкджэ испуганно уставился на своего брата, даже не зная, что ему на это ответить. Для Ынхёка не было секретом то, что его близнец-пекарь следит за деятельностью музыкальной группы DAEKY*, в которой барабанщик выступает вместе с другими участниками: Ким Хичолем с псевдонимом Аска, Ким Чонуном с псевдонимом Йесон, макнэ Чо Кюхёном и с лидером группы и автором их многих композиций — Ли Донхэ. Также для рыжего близнеца не было секретом и то, что его братишка влюбился в этого строгого лидера, который является и главным солистом в группе: это стало очевидно сразу же, как только Ынхёк увидел комнатку Хёкджэ, обустроенную в той же пекарне — повсюду на стенах висели плакаты с Ынхёком и с Донхэ из всех их пяти выпущенных студийных альбомов. Конечно, Хёк неловко мялся и торопливо отрицал факт того, что он по уши втрескался в этого парня, но, к его счастью, близнец не стал заострять на этом внимание и насмехаться над своим братом.       Но слова Ынхёка кажутся для пекаря чем-то невероятным, тем, во что он не готов поверить: Хёкджэ смотрел различные интервью группы и помнил, что Донхэ всегда отличался рассудительностью и не рубил сгоряча — возможно, этого парня назначили лидером неспроста, так как все ребята признавали важность его мнения и не скрывали этого, и оттого близнецу с пшеничными волосами ещё сложнее понять то, как его брат умудрился разругаться с этим понимающим, умным и добросердечным парнем до открытого конфликта.       — Послушай, Хёк, может, ты просто погорячился в каких-то своих словах? — нерешительно уточняет пекарь, продолжая мягко держать брата за руку. — У всех бывают ссоры, как и у нас с тобой, но можно же подобрать нужные слова и пойти на примирение с ребятами. Ты же добрый и такой понимающий, Ынхёк, так, может, сумеешь помириться с ними?       — Хёкджэ, ты, как и всегда, думаешь, что можно найти подход к любому человеку, даже в моей ситуации. Не удивлюсь, если ты и речь для меня смог бы подготовить, — Ынхёк хоть немного развеселился, так как он негромко смеётся, а после парень осекается и задумчиво оглядывает своего брата, размышляя над чем-то. — А знаешь, это ведь можно сработать.       — Что именно? — Хёкджэ изумлённо икает, не понимая, шутит ли его брат в этот раз, и как воспринимать эти слова всерьёз. — Мне написать для тебя речь? Но я совсем не знаю твоих ребят, и…       — Нет, я не прошу тебя написать для меня речь, — снисходительно поясняет рыжий барабанщик, поднимаясь с места и, подойдя ближе к Хёкджэ, начинает с любопытством его осматривать. — Но у меня есть идея получше. Побудь за меня Ынхёком.       — Чего?! — пекарь вздрагивает от неожиданности, отодвигаясь от брата и с сомнением покосившись на того, даже пугаясь его чрезмерной оживлённости в этом вопросе. — Кажется, ты выпил слишком много кофе сегодня. Ты с ума сошёл? Как я смогу побыть за тебя Ынхёком? Я же совсем не знаю ребят, у вас концерт на носу, да и это неправильно — так их обманывать…       — Хёкджэ, считай, что это не обман, а безобидный розыгрыш, — Ынхёк принимается быстро тараторить, воодушевлённо размахивая руками, думая, что его эмоциональная речь переубедит честного во всех отношениях пекаря. — Ты поживёшь в общежитии с ребятами несколько дней и продемонстрируешь мне, что к любому человеку можно найти подход, когда помиришь меня с ними. Никакого расписания из-за предстоящего концерта у нас не планируется, а до репетиций мы с тобой успеем поменяться обратно, ведь я постоянно буду с тобой на связи. Если хочешь, то потом мы расскажем им всю правду. Уверен, что в итоге мы все вместе посмеёмся над этой ситуацией. Кюхён всегда говорил, что второго такого, как я, земля не вынесет, так что будет приятно доказать ему обратное. Ну, что думаешь?       Хёкджэ с сомнением смотрит на своего брата, понимая, что ему абсолютно не нравится эта затея: парень категорически не хочет обманывать других, да и он рассчитывал провести свой отпуск вместе с Ынхёком, а не заниматься примирением со всей группой вместо своего брата. — «Но с другой стороны, если у Хёка на самом деле такие натянутые отношения с другими, то, возможно, я смогу помочь ему, и дальше он сможет поддерживать хорошие отношения с ребятами — и не ругаться?» — предполагает парень с пшеничными волосами, задумчиво потирая пальцами свой подбородок и стараясь не смотреть на оживившегося Ынхёка. — «Да и таким радостным я не видел его уже очень давно… Возможно, это и вправду выход?»       Вдобавок, мысль, которая будоражит Хёкджэ больше всего — так это понимание того, что если он согласится, то сможет вживую увидеть Донхэ и даже провести в его обществе несколько дней. — «Так я смогу держать свои чувства под контролем, ведь мне нельзя будет вести себя, как влюблённый идиот, так как мне нужно будет поддерживать манеру поведения Ынхёка, правильно?» — пекарь сам не замечает, как переубеждает себя и без помощи рыжего близнеца. А, думая о том, что в общежитии Ынхёк делит комнату с Донхэ, Хёкджэ ощущает, как он краснеет, изо всех сил надеясь, что его брат не обратит на это внимания. — «Я просто смогу узнать Донхэ поближе… увидеть совсем другим, домашним и более расслабленным… а потом уйду, исчезну, как будто меня и не было никогда», — убеждает себя парень, негромко вздыхая и тихо отвечая, не переставая сомневаться в правильности принятого решения:       — Хорошо, я согласен тебе помочь, но у меня одно условие — мы никому не скажем о подмене, и больше ты не станешь просить меня о подобном. Вот только как мы выдадим меня за тебя, ведь у нас настолько разные стили в одежде, и причёски, и…       — Ну, если ты согласен, то остальное предоставь мне, — довольно улыбнувшись, Ынхёк отправился рыться по своим шкафам и тумбочкам и, заметив, сколько всего его брат достаёт с полок, скидывая всё необходимое в одну кучу на сиденье кресла, Хёкджэ нервно ёжится, понимая, что о своём согласии он определённо пожалеет в ближайшие несколько часов.

***

      Хёкджэ уже и не рассчитывает, что ему удастся поспать — сперва Ынхёк долго и придирчиво подбирал для него одежду из того, что есть в этой квартире, и примерка отняла у них больше часа свободного времени, так как некоторые вещи либо болтались на пекаре мешком, так как он не проводит время в тренажёрных залах, либо их едва удавалось натянуть на его более плотное и крепкое, чем у брата, телосложение.       — Ладно, вот эти джинсы и майки тебе подойдут, а из домашней одежды на тебе всё будет нормально смотреться, никто не обратит внимания, — резюмирует Ынхёк, обходя брата со всех сторон и придирчиво оглядывая получившийся образ, пока пекарь вертится перед огромными зеркалами на дверцах шкафа с одеждой, хмуро рассматривая своё отражение. — Ещё кожанку сверху накинешь — и по телосложению нас никто не отличит. А теперь переодевайся и займёмся твоими волосами. Тебе же не приходилось краситься в рыжий, верно?       — Да я вообще ни разу волосы не красил, — признаётся парень, со вздохом стягивая майку через голову и складывая её на постели, снова потянувшись к растянутой футболке брата и снова надевая её, ощущая себя без одежды совсем неуютно. — Но хорошо ещё, что ты в этом альбоме покрасился в рыжий, а не, например, в зелёный. На такие перемены я бы точно не согласился.       — А что, предложу на шестой альбом покрасить Кюхёна зелёнкой, — посмеивается Ынхёк, хватая упаковку с краской с кресла и направляясь в сторону ванной. — Я пока разведу краску, а ты морально подготовься к тому, что теперь ты станешь моей идентичной копией. Но я уверен, тебе это даже понравится. Побудешь немного бунтарём.       И барабанщик не шутил — сперва братья держали краску на волосах Хёкджэ практически целый час, согласно рецептуре, чтобы на его пшеничных прядях рыжий цвет как следует взялся, безо всяких проплешин и прочего. Конечно, Хёк заволновался из-за того, что у Ынхёка, в отличие от него, уже видны светлые корни, но касаемо этого парень быстро успокоил своего брата:       — На тебе будет заметно, что краска свежая. Парни просто решат, что я обновил цвет — и, в целом, не удивятся этому.       Самого же барабанщика больше волновало то, что у Хёкджэ слишком длинные волосы, так что придётся потратить немало времени после мытья головы на то, чтобы придать этим мягким прядям похожую причёску. Да и сам пекарь не на шутку забеспокоился о том, что видеть Ынхёка с острыми ножницами и электробритвой в руках не только опасно — даже страшновато, но парню пришлось довериться своему брату и не шевелиться до конца экзекуции, надеясь на то, что тот не отрежет ему случайно кончик уха.       — Кстати, на всякий случай. Если вдруг вас поведут к стилистам — не давай осветлять тебе волосы, — неожиданно произносит парень, сосредоточенно чикая ножницами у затылка брата и то и дело отступая назад, чтобы получше осмотреть масштаб проделанной работы. — Другая краска — ещё ничего, но для обесцвечивания у нас с тобой довольно чувствительная кожа головы, и это будет адски больно. Второй раз на это они меня не уговорят, да и тебе лучше не испытывать таких ощущений.       — Не осветлять волосы, ясно, — Хёкджэ чуть было не кивает, но вовремя вспоминает о том, что к его шее и вискам то и дело прикасается бритва, потому парень решает, что лучше всего будет посидеть смирно — и не делать резких движений. Пока они занимались примеркой и подбором одежды для «Ынхёка», пекарь уже успел запомнить из рассказов брата, что с Чонуном ему совершенно нечего бояться, только стоит не обращать внимания на его порой слишком таинственные рассуждения, на Кюхёна лучше огрызаться как можно чаще, чтобы тот не расслаблялся, а вот главный принцип общения с Донхэ — ни в коем случае не мямлить и говорить чётко и уверенно. И вообще, в случае чего, Хёкджэ лучше всего держаться рядом с Хичолем.       — Мы с Хичолем во многом похожи, — рассказывает Ынхёк, мелкой насадкой убирая последние штрихи на задней части шеи брата-близнеца. — Он, возможно, заноза в заднице и часто острит по поводу и без, но он никогда не укусит тебя. Только не пытайся выпивать вместе с ним. Меня-то он в жизни не перепьёт, но ты одним глотком выдашь нашу затею с головой. Как мне потом репутацию знатного алкоголика восстанавливать?       — Хорошо, я тебя понял, — устало вздыхает Хёкджэ, дожидаясь, когда брат уберёт бритву от его шеи, а уже после этого поднимаясь с места и, хорошенько отряхнувшись от состриженных волос, которые, кажется, рассыпаны повсюду, начинает рассматривать себя в зеркале, пытаясь понять, насколько они теперь с Ынхёком похожи. — А как же ваша команда? Если вдруг кто-то придёт в общежитие и… Хёк, да я теперь вылитая твоя копия!       — Про наш стафф я тебе расскажу чуть позже, когда у тебя пройдёт эйфория, — посмеивается Ынхёк, убирая ножницы и бритву в раковину, чтобы случайно не забыть, что они в его руках — и не почесать этими опасными приспособлениями свою шею. — А я и вправду молодец, да? Понабрался опыта за столько-то лет. Может, мне надо было в парикмахеры идти? Или в стилисты, как думаешь, Хёкджэ?       — Я думаю, что ты и вправду знаток своего дела, — признаёт парень, с изумлением осматривая своё отражение в зеркале: Ынхёк на самом деле мог бы пойти работать стилистом, если вдруг работа барабанщиком в группе ему надоест, ведь Хёкджэ смотрит в зеркало, а видит вместо себя своего брата — ярко-рыжего, с зачесанной наверх и уложенной чёлкой, в его привычной домашней одежде; не хватает разве что тонкой чёрной подводки, которой так часто пользуется Хёк, но на улице можно будет использовать солнцезащитные очки, а красить глаза для обычного будничного дня в общежитии будет очень странно и нелепо. — Теперь без каких-либо каверзных вопросов нас не раскусят. Но ведь ничего такого не будет, правда? Ты же не упоминал, что у тебя есть брат?       — Конечно, не упоминал, даже спьяну. Хёкджэ, за кого ты меня принимаешь? Я же обещал тебе, что буду молчать, — рыжий барабанщик даже обиженно пыхтит, скрестив руки на груди и как будто прочитав мысли брата касаемо подводки. — И да, вот ещё покажу тебе, как глаза подводить, на всякий случай — и тебя от меня не отличить будет.       Хёкджэ вяло пытался возразить, но Ынхёк не успокоился, пока не научил уже уставшего пекаря правильно держать жидкую подводку с кисточкой — и как следует подкрашивать глаза, пусть не совсем уверенно и с ещё подрагивающими руками, но вполне приемлемо. Также оказалось, что, усвоив урок прошлых лет, барабанщик пользуется очень стойкой подводкой, которую невозможно смыть простым мылом с водой — необходимо использовать специальное масло, неприятно жирноватое и при не особо тщательном смытии его с глаз как будто накладывающее мутноватую пелену на взгляд Хёка. Ему приходилось буквально опускать голову под душ, чтобы наконец смыть и подводку — и масло, оттирающее чёрную краску от кожи вокруг глаз, фырча и отплевываясь от воды, попадающей в нос, и стараясь не обижаться на беззлобный смех брата за его спиной.       Наконец, и эта пытка закончилась, уставший близнец с покрасневшими после продолжительного урока глазами валяется рядом с Ынхёком и, стараясь не зевать слишком громко, внимательно смотрит на экран мобильного телефона, чтобы запомнить тех людей, которые работают во имя процветания DAEKY.       — Нашего директора, Чон Юнхо, ты точно знаешь, — бубнит парень, листая соцсети в поисках фотографий кого-то из стаффа, кто был замечен рядом с кем-то из ребят. — А, вот Чонсу — наш менеджер. Он редко заявляется в общежитие, но то и дело припирается, чтобы проконтролировать то, насколько мы послушные мальчики. Его лучше слушаться, но иногда за хорошее поведение он может и закрыть на что-то глаза. В принципе, во время перерыва между нашей деятельностью он единственный, кто с большой вероятностью встретится тебе.       Хёкджэ задумчиво кивает, рассматривая высокого молодого мужчину с «деловой», как бы назвал её пекарь, укладкой, который провожает ребят с пресс-конференции, призывая фанатов расступиться и дать охране огородить свободный и безопасный проход для участников группы. Этот строгий менеджер, в костюме и с портфелем в руках, выглядит недружелюбным, невзирая на довольно миловидное и запоминающееся лицо. — «Может быть, мне повезёт и мы вообще с ним не пересечёмся?» — искренне надеется пекарь, рассчитывая, что так оно и будет, ведь ему и без того хватит стресса во время выполнения не самой честной, но всё-таки спасительной миссии. — «Мне только их менеджера для полного комплекта беспокойства и не хватало…»       — Это Ёнун, он один из наших основных охранников, и чаще всего наш водитель, — Ынхёк продолжает свой рассказ, находя небольшое видео, на котором виден крупный мускулистый мужчина, что открывает дверь фургона, в который ребята забираются после какого-то очередного концерта. — Ему ты можешь спокойно и без раздумий доверить свою жизнь. Не самый разговорчивый сотрудник, но зато честный и надёжный. А рядом с ним — коротышка Сонмин, он помощник Чонсу. Он безобиден, но зато почти всегда рядом с нами на мероприятиях, если Чонсу занят или отсутствует.       Хёк негромко зевает, не сдержавшись, и сонными глазами смотрит видео на телефоне Ынхёка, надеясь, что он запомнит это грозное лицо охранника-водителя, и того суетливого помощника менеджера, который практически наворачивает круги рядом с артистами, отгоняя от них назойливых фанатов. Но спать хочется невероятно, потому Хёкджэ надеется, что ему не придётся запоминать всех работников агентства, и, к его радости, так и выходит.       — Это — самые основные сотрудники, которые часто находятся рядом с нами. К остальному стаффу можно не обращаться по именам. Можешь просто говорить «хён» или «нуна», так как все они старше нас, — поясняет Ынхёк, лениво пролистывая фотографии и негромко кашлянув перед тем, как продолжить. — Также очень часто к нам заявляется начальник службы безопасности, но сейчас он в командировке в Японии, так что вы не увидитесь. Просто знай, если ребята начнут упоминать некоего Чхве Шивона — это он. Он отвечает за охрану на мероприятиях, в агентстве, на территории общежития, и всё тому подобное. Ну, и он начальник всех наших охранников, в том числе и Ёнуна.       — Чхве Шивон — начальник охраны, ясно, — Хёкджэ откидывается назад, упав спиной на кровать, и неспешно потягивается, продолжая зевать. — А теперь мы можем поспать, а? Я так устал после полного рабочего дня в пекарне…       — Потерпи немного, — посмеивается барабанщик, откладывая телефон в сторону, и наблюдает за тем, как мягко и уютно потягивается его брат, зациклив своё внимание на одной очень важной детали. — Нужно ещё кое-что сделать. Удалим тебе лишние волосы.       Хёку с самого начала не понравилась эта затея, но весь ужас подготовки артиста к сценическому образу Хёкджэ сумел прочувствовать только сейчас, когда Ынхёк налепил на его подмышки разогретые восковые полоски и практически без предупреждения дёрнул одну из них. От непривычной и практически пронзительной боли в области подмышки парень заверещал и, пытаясь избежать повторной экзекуции на другой подмышке, принялся носиться по квартире с истошными воплями, не позволяя хохочущему Ынхёку схватить его и остановить.       — Я не дам тебе вторую! — капризно и жалобно кричит Хёкджэ, отпихивая брата от себя и размахивая руками, как испуганная наседка. — Почему ты не предупредил, что это так больно?! Это издевательство! Пусти меня в ванную! Зачем это?!       — Эти полоски нельзя мочить. Ну Хёкджэ, подожди, правда нельзя, — парень старательно подавляет в себе хохот, пытаясь всё-таки ухватить брата за руки и остановить перед новыми решениями, которые могут стать непоправимыми. — Ты тогда потом отмыться от липкого слоя не сможешь, и убирать его будет ещё больнее. Мы не можем отправить тебя в общежитие с волосами по всему телу, ты тогда сразу нас выдашь с головой. Хватит капризничать, нам тебе ещё ноги брить.       — Я не дам тебе свои ноги! — вопит Хёкджэ, переставая рваться в ванную, но однако продолжая хмуро смотреть на своего брата-близнеца, пытаясь таким образом его хоть немного укорить. — И вообще, отойди от меня!       — Ладно-ладно, всё остальное просто сбреем бритвой, договорились? — предлагает Ынхёк, еле сдерживая смех, и успокаивающе выставляя руки перед собой, чтобы его брат не волновался. — Это безболезненно, клянусь. Но вторую полоску всё равно придётся дёрнуть.       — Ладно… — нехотя соглашается пекарь, поджимая губы и, поднимая вторую руку, чтобы барабанщику было удобнее сдёрнуть с его подмышки восковую полоску, старается задержать дыхание, чтобы не закричать от боли, но удержаться у него всё равно не выходит, потому когда брат резко дёргает за полоску, Хёкджэ снова взвизгивает, радуясь, что это будет последняя пытка на сегодня:       — Иууу!