«Ничего не вижу, никого не слышу, никому не скажу. Всё, что было раньше, всё, что будет дальше — я сегодня прощу. Сколько можно ждать? Ты же видишь — я еле дышу. Но ничего не вижу, не слышу, не скажу» © NANSI & Sidorov — Не скажу
Ранним утром Хёкджэ просыпается от ощущения, что он очень сильно хочет пить: шершавый язык как будто полностью высох. Медленно оглядывая палату и пытаясь облизать пересохшие губы, Хёк замечает, что капельницы на его руке больше нет, а место прокола перемотано эластичным бинтом — видимо, дежурная медсестра убрала капельницу ночью, пока Хёкджэ спал. Донхэ, перебравшись обратно на пол, судя по всему, так и спал, устроив голову на койке рядом с Хёкджэ. Тупым взглядом Хёк смотрит на свои руки: в левой ладони у него до сих пор зажат кулон вместе с цепочкой, а пальцы правой руки Хёкджэ ночью запустил в волосы Донхэ — и в таком положении он и спал до самого утра. Короткий укол вины навязчиво тукает в груди пекаря: очевидно, что Донхэ практически не спал этой ночью, из-за него. Но Хёк ничего не говорит, потому что, стоит ему осторожно убрать руку с головы лидера группы, как тот тут же просыпается и поднимает голову, потирая свои сонные, покрасневшие глаза, влажные от слёз. — «Донхэ тоже тяжело видеть меня… то есть, Хёка… таким», — понимает Хёкджэ и тихо вздыхает, не зная, что ему теперь делать. Донхэ молчит: он словно не решается ничего говорить, лишь пересаживается с пола в кресло для посетителей и так жадно, с нескрываемым беспокойством рассматривает Хёка, что тому даже становится немного неловко. — «Наверное, всё-таки следовало отправить его в общежитие…» — думает Хёкджэ, неосознанно поморщившись, так как он понимает, что этой ночью парень просто не смог остаться бы в этой палате в полном одиночестве. — Помоги мне надеть его… пожалуйста… — тихо просит Хёк, с усилием приподнимая руку с кулоном, которая всё ещё побаливает после капельницы — и Донхэ тут же вздрагивает, послушно кивая и поднимаясь с кресла. Никак не комментируя происходящее, лидер группы аккуратно берёт цепочку с кулоном из руки Хёкджэ, а затем, расстегнув маленький замочек, парень осторожно помогает Хёку надеть это украшение, связывающее его с братом. Более того, темноволосый солист даже заботливо поправляет кулон, чтобы тот лежал на середине груди пострадавшего, а после Донхэ начинает нерешительно убирать руку, в которую Хёкджэ тут же торопливо вцепился своими забинтованными пальцами. Тяжело задышав, парень в панике смотрит на Донхэ, думая о том, что произойдёт далее — в палату снова придут врачи, а вместе с ними мемберы группы в сопровождении того строгого менеджера. Также сюда могут заявиться и журналисты и много посторонних людей, которых Хёк совершенно не хочет видеть. Более того, после успокоительного Хёкджэ ощущает себя таким слабым, таким беспомощным, хотя дело может быть не только в лекарствах — рядом с ним больше нет Ынхёка, без него всё вокруг кажется небезопасным. — Всё хорошо. Я буду рядом с тобой. Ничего не бойся, — успокаивающе произносит Донхэ, догадавшись, что означает этот испуганный взгляд — и снова садится на самый край постели, внимательно оглядывая Хёкджэ и нерешительно добавляя: — Может, ты хочешь сесть? Хёк робко кивает, выпуская руку Донхэ из своей хватки — и тот невероятно бережно просовывает ладонь под поясницу Хёкджэ, помогая тому приподняться до полусидячего положения, а затем подставляет под спину пострадавшего подушку, чтобы парню было удобнее. В то же время темноволосый лидер сам придвигается ещё ближе, садясь уже у самого изголовья койки, чтобы быть совсем рядом с Хёкджэ. Не находя слов для благодарности, Хёк медленно кивает головой и, немного повернувшись, упирается виском в плечо Донхэ, прислушиваясь к своим ощущениям: всё вокруг него кружится и расплывается, он не может сфокусироваться на чём-то надолго, слёзы то и дело подступают к глазам, а при этом от лидера группы по-прежнему веет теплотой, такой необходимой, в которой Хёкджэ нуждается, как никогда. Парень прислушивается к ровному сердцебиению Донхэ — и устало осматривает свои забинтованные руки, которые до сих пор побаливают, словно тот сон, в котором Хёк видел брата в последний раз, осуществился в реальности. Хёкджэ неуклюже пытается пошевелить своими руками и с горечью ощущает, что пальцы реагируют на его желания и всё-таки поддаются, сгибаясь в фалангах, но так медленно и тяжело, как заржавевший механизм, как будто что-то очень тяжёлое тянет их вниз, не давая пальцам двигаться свободно. Донхэ тяжело вздыхает над его головой, явно наблюдая за попытками Хёка пошевелиться, и, не выдержав, лидер группы аккуратно и почти невесомо накрывает его правую руку своей тёплой ладонью, поглаживая костяшки пальцев, столь бережным и ласковым движением стараясь успокоить его и расслабить. Хёкджэ прикрывает глаза и прислоняется к Донхэ ещё плотнее, чувствуя, как свободной рукой темноволосый солист бережно приобнимает его за талию, словно пытаясь спрятать парня от реальности. — «Тепло…» — думает Хёк, стараясь дышать полной грудью. — «Пожалуй, тепло — это всё, в чём я сейчас нуждаюсь…» — Ты… можешь разбудить меня, когда придёт врач? — тихо просит Хёкджэ, надеясь, что Донхэ позволит ему немного вздремнуть в таком положении, чтобы пострадавший не ощущал себя настолько разбитым и одиноким. В такой ситуации Хёк совершенно не способен себя контролировать, потому сейчас ему крайне важно, чтобы рядом был кто-то, на кого можно положиться, а Донхэ, так или иначе, не считая того, что произошло прошлым утром, ещё не давал Хёкджэ повода сомневаться в том, доверять ему или нет. — Конечно, Ынхёк, обязательно разбужу, — обещает Донхэ, тепло дыша над головой Хёкджэ, что тот ощущает своей макушкой, и мягко добавляет. — Я буду рядом с тобой. Отдыхай — и ни о чём не думай сейчас. Хёкджэ поворачивает голову немного больше, тычась носом в тёплую кофту Донхэ — и постепенно засыпает в таком положении, чувствуя, как успокаивающе лидер группы гладит его по руке, нежно прикасаясь к забинтованным пальцам. Так ему становится немного спокойнее. — «Пока Донхэ здесь, я в безопасности…»***
Через несколько часов Хёку всё-таки приходится проснуться окончательно: врач и медсёстры принялись суетиться, собирая необходимые анализы, чтобы, как они пояснили, убедиться, что нет никаких внутренних повреждений. Хёкджэ бы хотел поспать ещё немного, но врач, молодой мужчина лет тридцати, пояснил, что нужно срочно сделать некое МРТ, чтобы убедиться, что у «Ынхёка» нет сотрясения и возможных повреждений мозга после аварии. — Это может подождать? Он так слаб сейчас, — возражал Донхэ, наконец, протянув Хёку стакан долгожданной воды, который парень осушил практически залпом — так сильно хотелось ему пить. — Медсестра отвезёт его в кресле, не беспокойтесь, — пояснил врач, заканчивая осмотр, который показался Хёкджэ практически бесконечным, и нахмурился, замечая кулон на шее парня. — Только перед МРТ нужно будет снять все украшения. В кабинет нельзя с металлическими предметами. У Вас ведь нет никаких металлических штифтов в организме или пирсинга? Нервно вздохнув, Хёкджэ ухватился за кулон и беспокойно покосился на Донхэ, который тут же бережно погладил его по плечу, мягким тоном успокаивая парня перед собой: — Не беспокойся, Ынхёк. Это ненадолго, но это нужно сделать, чтобы убедиться, что ты в порядке. Я пойду вместе с вами и буду ждать тебя за дверью, с твоим кулоном, хорошо? На такое условие Хёкджэ был согласен, потому он послушно наклонил голову, чтобы Донхэ мог расстегнуть украшение на его шее, так как руки пока плохо слушались Хёка. Парню уже не страшно, он цеплялся взглядом за Донхэ скорее рефлекторно, так как чувствовал, что лидер группы на его стороне, что он никому не позволит причинить ему вреда. Мысли об этом немного успокоили Хёкджэ, хотя он по-прежнему думал о многом — и сразу, что только путало его. — «Проводить анализы… А есть ли смысл? Какой смысл теперь вообще жить? Кому я здесь нужен?» Но, наконец, и эти утомительные исследования позади — и теперь Хёкджэ приходится столкнуться с новой опасностью: очная ставка со всеми, с кем он успел познакомиться за эти дни. Донхэ сидит рядом с ним, явно не намереваясь уступать своё место никому другому, но палата при этом наполняется людьми: в кресле, в углу палаты, устраивается строгий менеджер, Чонсу, который не так давно угрожал «Ынхёку», что выгонит его из группы, если тот попадёт в неприятности. — «Наверное, этот случай не считается его понятием «неприятностей», да?» — Хёкджэ нервно сглатывает, покосившись на молчаливого менеджера, но его отвлекают другие гости: Йесон и Кюхён держатся у противоположного края койки, а вот Хичоль с опаской подбирается с левого бока Хёкджэ, обеспокоенно глядя на него. Кажется, парни даже приехали во вчерашней одежде — Хёк не может утверждать это определённо, но ему складывается ощущение, что ребята выглядят очень помятыми и не выспавшимися. Также парень замечает и новое, незнакомое ему лицо — какой-то высокий мужчина, в чёрной водолазке с высокой горловиной и в тёмных брюках, проходит к свободному стулу рядом с койкой и садится, внимательно посмотрев своими тёмными глазами на Хёкджэ и спокойно произнося: — Ынхёк, как хорошо, что ты очнулся. Как ты себя чувствуешь? Замявшись, Хёк решает потянуть время, переводя взгляд на Хичоля, который обеспокоенно прикасается к его ноге, чуть поглаживая парня по колену через тонкое одеяло. Понимая, что никто не подскажет ему ответ, Хёкджэ старается мыслить логически: этот мужчина явно из стаффа агентства, но кто именно — Хёк не может понять. — «Это директор? Или кто-то из охраны?» — парень понимает, что перед ним точно не Сонмин, которого Хёкджэ помнит по фотографиям, которые ему показывал Ынхёк, но больше он не получает ни единой подсказки. — Что такое, Ынхёк? — также осторожно спрашивает высокий широкоплечий брюнет, немного наклоняясь вперёд и внимательно всматриваясь в выражение лица пострадавшего. — Ты не узнаёшь меня? — А с чего он вдруг должен кого-то не узнать, Шивон? — испуганно охает Хичоль, нервно продолжая поглаживать парня по ноге, словно не замечая, что ему не удаётся скрыть беспокойство. — «Так это Шивон — начальник службы безопасности», — наконец, понимает Хёкджэ, благодарный старшему мемберу группы за подсказку, но громкий голос из угла палаты заставляет Хёка вздрогнуть от неожиданности, когда строгий менеджер коротко поясняет ситуацию: — Судя по результатам анализов, у Ынхёка есть небольшое сотрясение. Врачи не исключают частичную или даже полную потерю памяти. — Чонсу, ты его пугаешь, — тут же огрызается Хичоль, недовольно зыркнув взглядом в сторону менеджера, а затем, вернувшись своим вниманием к пострадавшему, старший мембер робко подходит ещё ближе, с надеждой глядя в глаза Хёкджэ: — Ынхёк, ты как? Ты… ты же узнаёшь нас, правда? Ты же узнаёшь, котёнок?.. Хёкджэ медлит с ответом, когда слышит, как подрагивает голос Хичоля, всего уверенного в себе и такого оптимистичного, судя по рассказам Ынхёка. С другой стороны, брат всегда говорил и про Донхэ, что этого парня невозможно сломать, что это сильный и рассудительный лидер, но, вспоминая эти слёзы, застывшие в уголках погрустневших глаз темноволосого солиста, Хёк понимает, что эта авария задела ребят намного глубже, чем могло показаться на первый взгляд. — «Ребята переживают… я должен что-то сказать…» — думает Хёкджэ и, приподняв голову, медленно поворачивает руку, цепляясь за пальцы Донхэ, сидевшего рядом, и безмолвно прося у него хоть немного поддержки, так как ему до сих пор трудно сосредоточиться. И Донхэ его понимает: парень осторожно наклоняется к нему и предельно мягко произносит, не отводя от Хёка своего внимательного взгляда: — Ынхёк, ничего страшного, если ты что-то не помнишь сейчас. Мы тебе обязательно поможем, так что не волнуйся и не торопись. Кто здесь тебе знаком? Нежный голос лидера группы немного успокаивает Хёкджэ, потому, ещё раз оглядывая всех присутствующих, парень копается в своей памяти и в рассказах Ынхёка, чтобы собраться с мыслями. Сейчас Хёкджэ уверен, что он помнит имена всех присутствующих, в том числе и Шивона, которого упоминал брат, и даже Ёнуна, который, приоткрыв дверь, обеспокоенно заглядывает в палату и, еле заметно кивнув парню, также тихо закрывает дверь, судя по всему, на всякий случай охраняя палату от возможных журналистов и случайных зрителей. — «Они так заботятся обо мне…» — думает Хёк и, прочистив горло, старается спокойно ответить: — Конечно, я узнаю вас, Хичоль, но мне… пока сложно собраться с мыслями. Шивон, а что ты здесь делаешь? Ты же бы в командировке, кажется… — Он и привёз вас сюда, Ынхёк, — Хичоль с явным облегчением на лице подходит ещё ближе, касаясь левой руки парня, совсем легко похлопывая по незабинтованной части плеча. — Мы сами только здесь, в больнице, узнали, что Шивон вернулся в Сеул… — Правда? Ты нашёл нас на трассе? — осторожно спрашивает Хёкджэ, поворачиваясь в другую сторону и обращая внимание на серьёзного мужчину, который вместо ответа согласно покачивает головой. — Что… что там произошло? Тебе что-то известно? — Ынхёк, может, поговорим об этом позже? — предлагает Шивон, протягивая руку и аккуратно поправляя край одеяла пострадавшего, точно медля перед своим рассказом. — Ты такой бледный, да и ты только после успокоительного… — Я хочу знать… Пожалуйста… — шепчет Хёкджэ, умоляюще глядя на начальника охраны: он сам помнит крайне мало, только бешеную карусель из металла, когда машину снесло с трассы, и испуганные глаза Ынхёка, до последнего выкручивающего руль. — Я мало что помню… Мы слетели с трассы и… — Я возвращался в Сеул, и увидел твою перевёрнутую машину. Вы слетели в кювет на обледенелом участке. Я остановился и увидел, что вы оба выпали из машины. Я сразу позвонил в скорую и начал оказывать вам первую помощь, но… — негромко рассказывает Шивон, поморщившись из-за того, что ему приходится рассказывать такие тяжёлые новости. — Ох, Ынхёк, твой брат… его сердце уже не билось. Мне жаль. — И ты привёз нас в больницу? — глухим голосом спрашивает Хёкджэ, уже догадываясь, что так оно и было: скорее всего, Шивон в такой опасной ситуации просто отвёз их обоих в ближайшую больницу, чтобы спасти хоть одного из пострадавших, и по горькому и ужасно несправедливому закону судьбы выжил именно Хёкджэ. Начальник службы безопасности лишь покачивает головой, подтверждая догадку парня: — Да, я решил не дожидаться скорой. У тебя был очень слабый пульс, и ты еле дышал… Твой брат, он… ударился головой о большой камень, когда выпал из машины. Там было столько крови, его и твоей. Всё это так ужасно… Мне жаль, что я не приехал раньше. — Ты спас мне жизнь. Спасибо тебе, — устало произносит Хёкджэ и, чтобы снова не расплакаться, он отворачивает голову, снова желая просто уткнуться в тёплую кофту Донхэ — и спать, спать, пока сердце не перестанет так болезненно сжиматься при мысли о том, что Ынхёк погиб. — «Сколько ещё вопросов они будут задавать? Я так устал…» — Почему ты не рассказывал нам, что у тебя есть брат? — Хёк безошибочно узнаёт недоверчивый голос Кюхёна и, понимая, что об этом его сейчас будут спрашивать совершенно все присутствующие, уже готовится придумать хоть какой-то ответ, потому что в его голове сейчас — пустота. Но Донхэ на удивление реагирует быстрее, тут же вскинув голову и отчётливо прорычав: — Кюхён, отстань от него. Никаких вопросов. Ынхёк сейчас и так в шоке. — Донхэ, тут молчанием не отделаться, — в разговор вступает менеджер, привычным жестом закидывая ногу на ногу и продолжая говорить громко, строго и уверенно. — Мне нужно сообщить хоть какую-то официальную информацию прессе, пока они не придумали что-то похуже. Да и фанаты в панике, их тоже необходимо успокоить. И родственников Ынхёка нужно найти. Я так понимаю, ты нам не всё рассказывал, верно, Ынхёк? — А мне плевать, — Хёкджэ ощущает, что Донхэ начинает нервно закипать, шумно дыша, и, как только менеджер снова открывает рот, чтобы вразумить лидера группы, парень хрипло добавляет, процедив сквозь стиснутые зубы: — Мне. Плевать. Оставьте его в покое хотя бы на день. — Донхэ, это не дело, — мягко возражает Хичоль, продолжая медленно поглаживать Хёкджэ по руке, словно он сам старается успокоиться. — Может, мне позвонить Хангёну? Пусть поднимет на уши всю полицию и займётся этой историей. — Не надо мучать сейчас Ынхёка, он и так натерпелся, — вздыхает Шивон, отрицательно покачав головой и явно обдумав такой вариант развития событий. — Я бы, наоборот, предложил решить это дело как можно тише, чтобы не тревожить Ынхёка. Ему придётся давать показания, и не один раз, ему придётся ездить в участок и на опознание. Не надо ему этого. Хёкджэ испуганно вздрагивает, когда до него доходит смысл слов, сказанных начальником службы безопасности. — «Снова ехать на ту трассу… Видеть то место, где разбился Ынхёк… Нет, я не готов, нет…» — паника охватывает Хёка, он хрипло хватает ртом воздух, понимая, что сейчас у него снова начнётся истерика, и, мотая головой, парень жалобно скулит, пытаясь сжать пальцами край одеяла: — Нет… Нет, я не хочу… я не могу…. Не могу… — Нет, Ынхёк, никто тебя никуда не повезёт, — обещает Донхэ, разом сбавляя свой пыл — и, мягко обнимая парня за плечи, чтобы успокоить его, лидер группы взволнованно произносит: — Всё будет хорошо, Ынхёк. Тебя никто не потревожит, не волнуйся. Мы сделаем всё, чтобы твоё присутствие в этих вопросах практически не требовалось. Шивон, вы же можете с Чонсу заняться всем этим от имени Ынхёка, правда? — Я могу заняться организацией похорон и постараться упростить общение Ынхёка с полицией, а Чонсу может заняться показаниями, связями с общественностью и пообщаться с его близкими, как представитель Ынхёка, — произносит Шивон, согласно покачав головой и красноречиво посмотрев на замолчавшего менеджера. — Так ведь, Чонсу? Проблем не возникнет? — Я сделаю всё возможное, — сухо отвечает менеджер, многозначительно кивнув головой. — Но мне нужны будут все показания Ынхёка, да и про родственников его хотелось бы послушать. Без этого ни ты, ни я, не сможем ему помочь. Ынхёк, у тебя остался кто-то из родственников, кто мог бы провести похороны? И кем был твой брат? Хёкджэ вздрагивает, зажмурившись изо всех сил: его пугает этот строгий тон менеджера, его страшит мысль о том, что нужно рассказывать всё, что произошло на трассе, а также об Ынхёке и о нём самом. Более того — Хёк думает о предстоящих похоронах, и от этого на сердце становится ещё тяжелее. Поёжившись, парень решает быть отчасти правдивым, потому он осторожно произносит: — У нас с братом больше нет близких, правда… — Ынхёк, не дури, — хмыкает менеджер, пока все присутствующие в полном молчании и с плохо скрытым любопытством слушают их разговор. — До этого момента у тебя и брата не было, по официальной версии. Я ещё раз тебя спрашиваю — у тебя остался кто-то из родственников, которым нужно сообщить о смерти твоего брата? — Чонсу, замолчи, — громко произносит Донхэ, которому этот разговор нравится всё меньше, хоть он и старается это не особо успешно скрыть. — Всё это подождёт. Дай ему прийти в себя. — Донхэ, это не подождёт — и ты это прекрасно знаешь, — строго отвечает Чонсу, поднимаясь с места и подходя к окну, поворачиваясь к нему спиной и глядя на притихшего Хёкджэ на койке. — Вы хотите, чтобы я был представителем Ынхёка, а для этого мне нужно дать ответ общественности. — Может, общественность всё-таки немного подождёт? — тихо спрашивает Хичоль, покосившись на менеджера и поёжившись от его пристального взгляда. — Ты слегка перебарщиваешь… — Хичоль, помолчи, — категорически отрезает менеджер, скрещивая руки на груди и внимательно оглядывая пациента перед собой. — В отличие от вас, у меня есть обязанности, которые я должен выполнить. — Я сказал — это подождёт! — практически рявкает Донхэ, неосознанно сильно, но не болезненно прижимая к своей груди Хёкджэ, точно стараясь закрыть его своими руками от недовольного взгляда Чонсу. С опаской покосившись на мрачного менеджера, Хёк испуганно оглядывает присутствующих, и тихо произносит: — Не нужно ругаться… пожалуйста… — Никто не ругается, правда, Донхэ? — Шивон первым решается ответить пострадавшему, протягивая руку и осторожно похлопав Донхэ по плечу, прося его успокоиться этим жестом. — Мы все подождём, пока ты не поправишься, Ынхёк. Твоё здоровье сейчас важнее всего. По крайней мере, на какое-то время мы сможем оставить тело твоего брата здесь, в морге, чтобы ты смог принять участие в прощальной церемонии. Но будет намного проще, если ты уже сможешь что-то сообщить нам, чтобы этот ужас закончился как можно быстрее. На тебя никто не давит: подумай хорошенько и, когда будешь готов, мы внимательно тебя выслушаем, так ведь, Чонсу? — Так, — менеджер хочет возразить, но, внимательно посмотрев на Хёкджэ, Чонсу всё-таки поджимает губы и коротко кивает. Слова Шивона немного успокаивают пекаря, да и ощутимая защита от Донхэ, который обещал быть на его стороне и до сих пор держит своё слово — всё это помогает Хёку мыслить более ясно, потому, помолчав, парень несмело произносит: — Спасибо вам. Но… наших родителей на самом деле уже давно нет в живых, а других родственников у нас не было. А про брата я не говорил, потому что мы встретились с ним не так давно. — Ынхёк, это очень серьёзно, — менеджер словно заставляет себя говорить более мягким тоном, так как Чонсу явно понимает, насколько взбешённый сейчас Донхэ, готовый сорваться в любой миг из-за неправильно подобранного слова, потому строгий мужчина сейчас растягивает слова, чтобы пострадавший понял его правильно. — В любом случае, новости о тебе уже разошлись в прессе. Я не хочу, чтобы у тебя в дальнейшем были проблемы. У тебя точно не осталось близких, которые могут приехать сюда? Твой брат не был женат? И вы с братом жили порознь? Как так вышло? — Мы… мы встретились с братом два года назад, но наши родители умерли намного раньше, — признаётся Хёкджэ, чувствуя себя неловко из-за возникшей тишины: все сейчас ловят практически каждое его слово, так как никто и представить не мог, что у барабанщика окажется брат-близнец. — Нет… нет, он не был женат. Мы встретились после тринадцати лет разлуки, и мы… Мы… Перед глазами парня снова возникает пекарня, уютное и безопасное место, а также образ Ынхёка, вернувшегося с тура: уставшего, но так светло и мягко улыбающегося — и от воспоминаний глаза Хёкджэ снова наполняются слезами, которые он не может стереть со своего лица. Вздохнув, парень пытается сказать хоть ещё одно слово, но вместо этого из его глотки вырывается лишь булькающий всхлип. — «Хёк… Хёк, как же так…» — Так, всё, хватит, — Донхэ прерывает эту пытку, принимаясь мягко гладить парня по волосам, бережно растирая его плечи и что-то ласково бормоча около уха Хёкджэ, стараясь успокоить его своим монотонным голосом, что немного помогает пострадавшему. Остальные продолжают молчать, с явным сочувствием глядя на Хёкджэ, и менеджер первый решается нарушить молчание, покачав головой: — Тогда у нас прибавилось проблем. Нужно будет решить, где мы проведём похороны. Ынхёку нужно будет сообщить адрес, где жил его брат. — Чонсу, да прояви ты хоть каплю сочувствия! — в этот раз нервы сдают уже у Хичоля, так как тот тоже начинает закипать из-за бестактности Чонсу, но Шивон приподнимает руку, прося таким образом корейского солиста помолчать и успокоиться: — В какой-то мере он прав, Хичоль, но я сам займусь этим вопросом, так что об этом не стоит беспокоиться. Когда Ынхёк сможет сообщить нам все данные и контакты тех, кто связан с его братом, я всё организую без его присутствия. Чонсу решит вопрос с СМИ, а эту палату теперь будут охранять от журналистов наши сотрудники. Так что, Ынхёк, ты поправляйся, и ни о чём не беспокойся, хорошо? — Хорошо… Спасибо всем вам, — с облегчением отвечает Хёкджэ, протягивая руку Шивону, которую тот тепло пожимает. — Я постараюсь поправиться как можно скорее. Простите, что доставляю вам хлопоты… — Остался последний вопрос — что мне сказать журналистам о твоём брате? — Чонсу снова поднимает непростую тему, на которую Хёкджэ до сих пор не знает, что отвечать и в чём признаваться, но в этот раз реагирует первым молчавший до этого Чонун, говоря спокойно, но с явным раздражением: — Хён, да можешь ты помолчать хоть минуту? Ынхёку отдых нужен, он после лекарств. — Итак, поясняю в последний раз: вы сами согласились, что я должен стать его представителем. Нам нужно снизить весь ажиотаж, иначе пресса доберётся и до вас. Оно вам надо? — мрачно вопрошает менеджер, скрестив руки на груди. — Как будто мне самому приятно стоять тут и вытягивать из него по одному слову в час. Донхэ снова начинает злиться, сильно сжимая пальцы на плечах Хёкджэ, но тот негромко вздыхает и сухо кашляет, привлекая к себе внимание остальных. — «Пожалуй, стоит сказать им правду прямо сейчас…» — считает Хёк, и уже открывает было рот, чтобы признаться в обмане, но что-то его останавливает. — «Тогда… группа распадётся и всё то, чего добился Ынхёк… Всё это будет уничтожено моей никому не нужной правдой…» — думает парень и, сомневаясь, что всё это реально, а не галлюцинация после лекарств, он практически слышит уверенный голос брата в своей голове и повторяет за ним, глядя в глаза строгого менеджера и прикасаясь рукой к кулону на своей груди: — Моего брата зовут Ли Хёкджэ. Он жил с нашей матерью в Корее, когда в детстве нас разлучили при разводе родителей, и я уехал с отцом в Америку. Я не хотел показывать брата публике, чтобы защитить его от лишнего внимания. У нас давно нет других близких родственников. У меня есть только он. Это всё, что ты можешь рассказать прессе, Чонсу-хён. После того, как менеджер получает необходимую для него информацию, Хёкджэ уже спокойнее и осторожнее сообщает Шивону, этому внимательному мужчине, который отвечает за безопасность артистов агентства, где «Хёкджэ» жил, где работал и что «его брат» был очень близок с Рёуком. В глубине души Хёк думает о том, что он должен сообщить своему лучшему другу о том, что случилось нечто куда более страшное, чем «смерть брата Ынхёка», но слов он так и не находит: у парня нет знакомого, который мог бы передать информацию Рёуку, да и если Хёкджэ решил притворяться Ынхёком и дальше, то его друг обязательно постарается его отговорить, а это пекарь никак не может допустить. — «Я должен продолжить дело Ынхёка, чтобы все его труды не были напрасными…» — убеждает себя парень, задумываясь лишь над тем, почему врачи ещё не распознали обман. — «Может, у нас с ним одинаковая группа крови, потому никого и не смутили мои анализы, не похожие на данные Хёка?» — предполагает Хёкджэ, успокаиваясь окончательно: раз его анализы не смущают никого из медперсонала, значит, всё в порядке. Дальше Хёкджэ надеялся, что его оставят в покое и наконец дадут ему поспать, но спустя пару часов, после того, как Чонсу дал прессе официальный ответ о состоянии «Ынхёка» и его брата «Хёкджэ», парень снова просыпается от звучания негромких голосов: в палате, помимо ребят, он видит ещё двух незнакомых ему женщин и одного мужчину. По тому, что эти люди не в медицинской форме, Хёк понимает, что это не врачи и не медперсонал, потому ему снова становится страшно. — «Это… репортёры?» — думает Хёкджэ и, неловко вздрогнув, он чуть было не падает с койки, оказавшись слишком близко у края. — Ох, милый, осторожно, — одна из женщин, которая оказалась ближе всего к койке, тут же протягивает к Хёку свои руки, явно стараясь удержать его, но Хёкджэ, не понимая, что происходит, тут же отшатывается от неё, нервно задрожав и хрипло начиная хватать ртом воздух, испуганно оглядывая присутствующих: ребята негромко разговаривали с незнакомыми пекарю женщиной и мужчиной, но, заметив, что Хёкджэ уже проснулся и что ему очень страшно, Донхэ тут же бережно отодвигает женщину назад от койки, мягко потянув её за плечи, и, подойдя к пострадавшему, лидер группы садится на самом краю койки, успокаивающе погладив Хёка по волосам: — Прости, мы тебя разбудили. Тут все свои, Ынхёк, не бойся. Всё хорошо, ты в безопасности. Хёкджэ растерянно моргает и начинает медленно рассматривать женщину, которая пыталась удержать его, наблюдая за тем, как она тут же отступает назад, вопросительно покосившись на ребят — и мужчину и женщину, застывших у дальнего края койки, точно боявшихся пошевелиться, чтобы не напугать его ещё больше. Все, кроме Донхэ, смотрят на него с таким подозрением, что у Хёка снова сдают нервы: он зажмуривает глаза и доверчиво придвигается к лидеру группы, надеясь, что у него лишь начались галлюцинации и они скоро пройдут. — Донхэ, кто это? — жалобно и очень тихо спрашивает Хёкджэ, понимая, что он своим вопросом делает только хуже: ребята начинают перешёптываться, от бессилия и непонимания парню хочется снова расплакаться, а голову продолжает кружить от лекарств, которые он уже успел принять за этот день. Но руки Донхэ на его плечах немного успокаивают Хёка: лидер группы не теряется и мягко принимается гладить Хёкджэ по спине, расслабляя и отвлекая его своим ощутимым присутствием поддержки, осторожно поясняя парню всё, что происходит в палате: — Всё хорошо, Ынхёк. Это наши родители. Ты их совсем не узнаёшь, да? — «Родители? Чьи родители?» — не сразу понимает Хёк — и отрицательно покачивает головой, желая накрыться одеялом с головой, чтобы спрятаться от этих любопытных взглядов. Ещё и другая женщина, которая стоит поотдаль, обеспокоенно произносит: — Донхэ, может, нам прийти в другой раз? Ынхёк так напуган сейчас… — Да, мам, это будет лучшим решением, — соглашается Донхэ, тихо вздыхая и продолжая бережно обнимать Хёкджэ за плечи. — Спасибо, что пришли. — Постойте… — нерешительно говорит Хёк, решившись отстраниться от лидера группы и уже более внимательно оглядывая говорившую женщину, из-за чего мужчина, который стоит рядом с ней, тут же кладёт руку ей на плечо, настороженно глядя на парня на койке. — «Так это… родители Донхэ?» — предполагает Хёкджэ, подмечая общие черты с этими людьми и с лидером группы: глаза женщины такие же глубокие и как будто печальные, такие же понимающие, как у Донхэ, а у мужчины также ложится складка на лбу, как у Донхэ, у него такой же бархатно-золотистый цвет кожи и те же строгие черты лица. — Так вы… господин и госпожа Ли? — тихо спрашивает Хёкджэ, внимательно глядя на своих гостей, и по тому, как явно расслабляются присутствующие, он понимает, что угадал. Вдобавок и женщина с сочувствием улыбается ему, мягко отвечая: — Да, дорогой. Мы не причиним тебе вреда, не бойся. — Кажется, нам следовало приехать попозже, Ынхёк, — отец Донхэ тоже решает вступить в разговор, немного смягчившись: — Но нам никто ничего не сообщил. Мы узнали об аварии из новостей — и очень за тебя испугались. Как ты себя чувствуешь? — Если честно… пока я даже не знаю, как чувствую себя, — признаётся Хёкджэ, благодарно кивая родителям Донхэ и с любопытством обращая внимание на женщину, от которой он отшатнулся, когда проснулся. Она выглядит ещё более ошарашенной, чем все присутствующие, но при этом женщина удивительно красива: у неё полноватые губы, красивая светлая кожа, и густые тёмные волосы, которые слегка вьются. Сходство с одним из участников группы настолько пронзительное, что Хёку даже становится стыдно, что он не подумал об этом раньше: — А Вы… госпожа Ким? — Да, Ынхёк, это я. Ты совсем нас не помнишь, да? — обеспокоенно отвечает мама Хичоля, явно сдерживая желание подойти ближе к пострадавшему, после того, как он её испугался. — Прости, я подумала, что ты вот-вот упадёшь — и так напугала тебя… — Мам, не обращай внимания, он и от меня так шарахается последние сутки, — старший мембер группы явно пытается разрядить обстановку, напряжённую до невозможности, за что Хёкджэ ему более, чем признателен, благодарно улыбаясь корейскому солисту и наблюдая за тем, как все посмеиваются. — Чонун, а твои родители не прилетят сюда? — осторожно спрашивает мама Донхэ, повернувшись к гитаристу, который, не раздумывая, отвечает женщине: — Думаю, они тут ничего не смогут сделать, госпожа Ли. У Ынхёка явно провалы в памяти, так что их он вряд ли вспомнит, только ещё больше испугается. Хёкджэ хотел было поинтересоваться, а почему никто не спрашивает Кюхёна про его родителей, но красноречиво мрачное лицо макнэ группы говорит ему всё без слов, что об этом лучше даже не заикаться. Так что парень отвлекает себя тем, что он молча слушает, о чём разговаривают родители ребят, продолжая при этом держаться за руку Донхэ, чтобы не волноваться. — «Так проще… так действительно проще…» А дальше вокруг Хёкджэ начинает происходить полнейшая неразбериха: он знает, что деятельность группы временно приостановлена, так как ребята по очереди начинают дежурить в палате, практически не оставляя пострадавшего в одиночестве даже на ночь. Подобное внимание невероятно смущает и беспокоит Хёка, особенно когда в больницу заявился сам директор агентства, Чон Юнхо. Правда, с ним Хёкджэ практически не говорил — сославшись на необходимость хорошенько вздремнуть и отдохнуть, парень по возможности стойко принял соболезнования и дежурные слова поддержки от мужчины средних лет, и, убедившись, что агентство проявит полное содействие в переносе расписания группы, попросту притворился уснувшим, чтобы не мучать ни себя, ни директора этим ненужным им обоим разговором ещё больше. Но больше Хёка беспокоит лучший друг его брата: Хичоль, приехав на очередную «смену» в полном молчании наблюдает за тем, как «барабанщик» пытается сесть. — «А что, если лучший друг Хёка догадается, кто перед ним?» — волнуется Хёкджэ, но задать вопрос вслух не успевает: не выдержав, старший мембер группы садится на край кровати и порывисто обнимает парня за плечи, капризно выдохнув: — Я так больше не могу! Дай я уже обниму тебя наконец, мой бедный малыш! — Хичоль? — парень даже не успевает отпрянуть, потому он озадаченно застывает в неловкой позе, нерешительно погладив длинноволосого солиста по спине и вопросительно покосившись на Донхэ, который устало позёвывает, намереваясь наконец отправиться в общежитие, чтобы поесть и вздремнуть. — Всё… всё хорошо, Хичоль… — Ынхёк, нам всем правда жаль твоего брата, но мы так за тебя испугались, — без обиняков произносит Хичоль, как и всегда, говоря всё, что он думает и чувствует, как Ынхёк и рассказывал о нём. — Я до сих пор не могу поверить, что ещё бы немного, и… — Хичоль, — Донхэ многозначительно покашливает в кулак, останавливая порыв излияний старшего, чтобы тот снова не вывел пострадавшего на неконтролируемую истерику, но Хичоль уже сам отстраняется от Хёкджэ и с нежностью гладит его по волосам, прибирая торчащую чёлку: — Да знаю я, Донхэ. Дай старику хоть немного нюни распустить, а? И ведь не нажраться теперь, а то от беспокойства точно с ума сойду. — Тебе необязательно сидеть со мной, Хичоль, если всё дело в этом… — Хёкджэ понимающе покачивает головой, но Хичоль в полном изумлении выпучивает на него свои большие кошачьи глаза, чуть было не покрутив пальцем у виска: — Дорогой, ну ты точно головой ударился. Как я тебя тут оставлю? Ничего со мной не будет, устрою отпуск для своей печени. Вот тебя выпишут, ты вернёшься в общагу — и мы с тобой хорошенько оторвёмся, договорились? А, может, тебе что-нибудь сюда пронести? Что ты хочешь? Хичоль лукаво подмигивает парню — и тот негромко смеётся, прикрывая рот забинтованной рукой. Шутки старшего мембера, как оказалось, превосходно поднимают настроение, несмотря на то, что Донхэ восторга Хёка не разделяет: лидер группы недовольно хмурится, явно намереваясь отчитать Аску, но Хёкджэ его опережает, разрешая назревающий спор ещё до возникновения конфликта: — Нет, Хичоль, не нужно. Я на лекарствах сейчас, так что алкоголь мне запрещён. Только за рыбками не забывайте присматривать, хорошо? Будет очень грустно, если в заботах обо мне аквариум превратится в грязное болото. — Донхэ, ну ты посмотри на него — он даже сейчас думает об этих треклятых рыбках, а не о себе, — Хичоль покачивает головой, сжимая руку в кулак и беззлобно погрозив Хёкджэ расправой, но в итоге парень ограничивается лишь словесными угрозами, тут же сменив гнев на милость. — И ведь знает, паршивец, что не могу я на него долго злиться. Смотрим мы за этим живым уголком, не волнуйся. И моем, как положено, ведь некому нас пока за уши таскать. Так что поправляйся скорее. Хичоля же сменяют Йесон и Кюхён, которые почему-то сидят с Хёкджэ вдвоём: Чонун по большей части молчит и лишь изредка подаёт голос, тогда как Кюхён всегда садится в кресло максимально далеко от него — и неотрывно смотрит на пострадавшего, практически не моргая. Поза макнэ группы выглядит агрессивной, но Хёкджэ даже не обращает на это внимания и не пытается защититься — у него совершенно нет на это никаких сил. Но зато, в целом, эта парочка кажутся Хёку наиболее подходящими для присмотра за ним — ребята не достают Хёкджэ расспросами, не пытаются его как-то развлекать, и не суетятся вокруг него, как встревоженные наседки. Благодаря этому, парень чувствует себя менее обязанным. В одну из таких «смен» Хёкджэ, проснувшись от громкого голоса Кюхёна, устало наблюдает за тем, как тот, приложив трубку к уху, разговаривает с кем-то на незнакомом для парня языке. — «Это не английский», — убеждается Хёк, так как этот язык он хорошо знает — парень выучил его, когда пытался найти хоть какую-то информацию об Ынхёке в Америке, ещё до дебюта барабанщика, потому, задумавшись, он снова старается уснуть, слыша лишь обрывки фраз своенравного макнэ: — Дозо оки во варуку шинаиде кудасаи…. Ынхёк-сан?.. Мама десу… Со десу соно кото га шинпаи нано десу… * Незнакомые слова по-своему усыпляют Хёкджэ, поскольку чужой язык для него звучит, как музыка, ровно до той поры, пока Кюхён бесцеремонно не расталкивает Хёка за плечо, с хмурым выражением лица протягивая ему свой мобильный телефон и, в ответ на удивлённые глаза пострадавшего, нервно поясняет: — Это Сузука. Скажи ей, что ты не в коме и не протянешь ноги в ближайшую неделю, а то она уже с ума там с девочками сходит. — «Сузука… это солистка японской группы?» — припоминает Хёк, сонно потирая свою шею: он не особо представлял, каким образом придётся разговаривать с девушками, особенно учитывая то, что Кюхён, судя по всему, говорил на японском, но отказаться Хёкджэ не может, потому, послушно взяв телефон, он нерешительно произносит в микрофон: — Алло? Кюхён почему-то смотрит на него, как на идиота, но, судя по всему, Сузуке хватило и этого: обеспокоенный голос девушки начинает быстро тараторить, и Хёкджэ даже не может полностью расслышать, что та говорит, особенно с учётом того, что он совершенно не знает японский язык: — Ынхёк-сан, гуаи ва икага десука?.. Осасши иташимасу… Нанте фуко на кото дешо… Го кенко во ойнори иташимасу… Ынхёк-сан, наника ояку ни татсу кото га аримасука?.. Гошушо сама десу… ** Хёк молча слушает, держа мобильный телефон около уха, и от того, как часто девушка произносит имя Ынхёка, считая того, кто сейчас её слушает, своим старшим товарищем и довольно близким другом, горло Хёкджэ снова спирает от острой тоски. — «Ынхёк…» — Хёк тихо всхлипывает, даже вздрогнув от раздражённого голоса Кюхёна: — Ну не молчи, ответь уже им. — Да погоди ты… — более проницательный посетитель, Ким Чонун, подходит ближе и внимательно смотрит на пострадавшего. — Ынхёк, ты как? Тебе нехорошо? Хёкджэ пытается покачать головой, но мобильный телефон выпадает из ослабевшей руки парня на его колени, заглушая таким образом взволнованную болтовню Сузуки, наверняка милой девушки, которая и не подозревает, с кем она разговаривает. Перед глазами Хёка снова всё начинает расплываться и он неуклюже вытирает свои мокрые от слёз щёки, понимая, что он снова потерял контроль над ситуацией. — «Главное — дышать… Только дышать глубже — и не наговорить лишнего…» — напоминает себе Хёкджэ, наблюдая за расплывающимися силуэтами: Йесон забирает сотовый Кюхёна и, отдавая его в руки макнэ, негромко произносит: — Ступай в коридор и поговори с ними снаружи. После громкого хлопка двери Хёк испуганно вздрагивает, снова пытаясь вытереть свои слёзы, но холодные руки Чонуна мягко касаются его запястий, заставляя парня опустить руки обратно на койку, пока неразговорчивый гитарист продолжает говорить: — Извини его, Ынхёк. Просто девочки очень волновались. Они нам все телефоны оборвали, не зная, что с тобой. Кюхён не хотел нервировать тебя. — Да… — сипло отвечает Хёкджэ, поморщившись и негромко вздыхая. — Да, я… Мне просто нужно время. Спасибо вам. — Ладно, давай тебе воды налью, а то сидишь белый, как мел, — Йесон за всё то время, сколько Хёк его знает, практически не касался парня, потому для Хёкджэ становится удивительным то, что гитарист медленно приглаживает его встормошенные рыжие пряди волос, ободряюще кивнув пациенту. — О, у тебя уже светлые корни немного отросли. Но это не страшно. Вот скоро тебя выпишут — и снова сможешь перекрашиваться, как ты любишь.