***
Выйдя во двор, вспомнился момент, когда Шаст и я сбежали из дома ночью, потому что я хотел побыть подольше с любимым человеком. Он ворчал, но всё-таки пошёл со мной. И в ту минуту я понял, что он действительно самое дорогое, что у меня есть. Шагаю по снегу, сунув руки в карманы. Но снег — руины, от которых не осталось и основы. Это обычный порох, что вот-вот развееться, как только подует ветер. Снежинки падают с неба, кружатся в танце друг с другом, а после приземляются и становятся единым целом. Вот и я любил танцевать с Антоном, держать за руку и талию, не отпускать никогда-никогда, но всего один выстрел расставил всё так, как быть не должно. Нас оторвали друг от друга, забрав всё, включая монохромное прошлое и алые чувства. Нас лишили всего, даже маленького шанса. Останавливаюсь, когда чувствую, что Шастун идёт сзади, встаёт передо мной и, наверняка, улыбается, глядя в глаза. Ну, почему я не вижу его? Почему не могу дотронуться, посмотреть в глаза и снова вернуться в счастливое прошлое? Не хочу вспоминать день, когда я убедился в том, что он действительно мёртв. Это прекрасное тело было в порезах и со вскрытыми венами. Губы были фиолетовые, а сам он — синий. Если бы я только знал, чем закончится для нас пятое декабря, то ни за что не отпустил бы от себя и наша любовь была бы жива. — Ша-аст… я так скучаю. Хочу увидеть тебя, прикоснуться к тебе, снова обнять и понять, что ты жив. Через минуту телефон в кармане вибрирует, поэтому вытаскиваю и вижу на экране уведомление, хотя сети нет. Антон Шастун: _ (€$(€; 5$_ 16:49 Без задумчивости понимаю, что это значит. «Я люблю тебя». Мой любимый парень со мной, поскольку только он мог написать это. И никакой это не спам. Это Антон! Моё Солнце! — Я тебя тоже, — шепчу, сжимая в ладони гаджет. Я бы всё отдал, включая свою жизнь, чтобы он был снова здесь, снова улыбался и любил. Представляете, Антон меня полюбил — по-настоящему и искренне. А я ему так и не успел сказать, насколько же сильно я любил его. Теперь уже не скажу, смотря в зелёные глаза, где я видел свой смысл.***
В комнате, отведённой когда-то для меня, остались сотни воспоминаний. Стою у кровати и тупо смотрю на неё, давая осколкам прошлого ворваться в память. Я целовал то грубо, то нежно. Сжимал его талию и вдыхал запах сигарет с вином. Потерял голову от одного только осознания, что он мой. Мой! Пусть не навсегда, но мой! Положив Шастуна спиной на кровать, я нависал сверху, кусая пухлые губы. Мне не хотелось даже на секунду отрываться от них и выпускать его руки. А, увидев шрамы и порезы, я потерял дар речи. Но он смог отвлечь меня, сказав, что хочет принадлежать мне. Ах если бы это желание продлилось не до утра. Лёжа с ним в обнимку, я-таки произнёс: — Не хочу отдавать тебя кому-то, — разорвал поцелуй, опираясь лбом о его. — Потому что я люблю тебя. Но не получил голоса, так как у него началось подобие истерики, когда тремор охватывает руки, а слёзы льются рекой. Я всю ту ночь обнимал его, дарил тепло и любовь, в таких размерах, каких только возможно. Смаргиваю слезу, переодеваюсь, достав из рюкзака белую футболку и серые штаны. Немного открываю окно и плюхаюсь на кровать. Кажется, нотки прошлого проникли в лёгкие. Закрываю глаза и мозг воспроизводит будущее, которое не наступит никогда. — Помнишь, в детстве, я обещал, что мы уедем? — говорю я, поворачивая голову на Антона, который курит сигарету так эстетично, что у меня появляется улыбка. — Помню. Ты мне тогда и Альпы, и Эверест обещал, — кивает он, затягиваясь. Я поворачиваюсь полностью, кладу руки на его плечи, продолжая улыбаться как дурак. Лёгкий ветер щекочет кожу, играет с волосами и заставляет чуть щуриться. Малиновый закат раскрасил небо, будто это палитра талантливого художника, который вот-вот вернётся к работе. — Обещал — сделаю. А пока нам достаточно Питера, — выхватываю у него сигарету и затягиваясь сам. — Да ты дурак или да? У тебя ж сердце! — И чё? Значит, я и дышать не должен? — Арс, тебе курить нельзя! — От одной ничего не будет, успокойся. Далее выдыхаю дым в приоткрытые губы, когда приблизился. Шастун втягивает его, закрыв глаза. А после я накрываю его губы своими, обняв двумя руками талию. Усмехнувшись в поцелуй, он всё равно отвечает мне и даёт наслаждаться собой. Лучи малинового солнца оставляют тени за нами, освещая часть лиц. Контуры облаков окрасились в красный цвет, благодаря чему кажутся кровавыми. Одиннадцать лет школы позади, а впереди нас ждёт учёба в Северной столице и общее будущее. Нас ничто не разлучит, если только смерть, но это будет лет через шестьдесят. И все эти шестьдесят лет я буду любить Антона таким, какой он есть. — Я люблю тебя, Шастун, — шепчу в поцелуй, беря его ладонь в свою. — А я люблю тебя, — приподняв уголки губ, отвечает он. Раз за разом моё сердце делает кульбит и стучит сильнее от этих трёх слов, которые Шаст посвящает только мне одному. Кто знает, может, однажды мы встретим рассвет на этой самой крыше — заброшенного элеватора — и почувствуем то, что чувствуется здесь по-особенному. Любовь. Я перекатываюсь на бок, укрываюсь одеялом и вою, ибо от фантазии заболело сердце. Но таблетки принимать я даже и не думаю. Не за чем. Шастун ложится рядом, поэтому чуть-чуть отодвигаюсь, а спустя несколько минут боль покидает меня. Потому что любимый рядом.***
Наутро настроение отвратительное, поэтому решаю сделать уборку. Пылесошу, вытираю пыль, выбрасываю ненужное. Но без толку. Даже перемываю посуду. Снова ничего. Мой взгляд такой же безжизненный и пустой. Зайдя в ванную, в зеркале не вижу никого. Нет, моё физическое тело есть, но души нет. Во мне ничего не осталось, лишь ИБС, которая превратила мою жизнь в кошмар. Теперь каждый раз сердце даёт знать, что оно больно. Лучше умереть, чем жить вот так. Когда ты обязан принимать препараты, проходить лечение и надеяться, что ты одержишь победу. Но я ничего из этого не делаю. Ни препараты, ни лечение, не надеюсь. Я просто смирился с мыслью, что однажды мне никто не поможет, и я умру в полном одиночестве, без возможности на спасение. Повернувшись, взгляд падает на ванну. Может, тоже вскрыть себе вены? И будто кто-то хватает за руку, и я поворачиваюсь. Антон. Ну, зачем мне эта жизнь? В ней нет смысла, потому что я видел совместное будущее, в котором у каждого из нас было дело всей жизни. У него — поэзия. Но он давно ушёл из литературы. У меня — актёрское мастерство. А теперь что? Верно, остались лишь старые мечты, от которых тоже скоро не останется ничего. С моим-то сердцем… Сдерживаю слёзы, сжимаю ладони в кулаки, вспомнив: Зал был полон людей, от того стоял шум, занавес был опущен. Я смотрел на сцену, предвкушая начало. Мама не раз водила меня с отцом в театр на различные спектакли, и, возможно, поэтому у меня такая любовь к большой сцене. Мой лучший друг сидел рядом, бегая глазами по рядам кресел, что перед нами. А мои глаза горели от одной только мысли, что когда-нибудь и я смогу выступать на сцене, проживая роль. — Ты так светишься, что мне уже жарко и ярко, — язвил Антон, смотря своими большими зелёными глазами. — Потому что это театр! — поднял я руки вверх. — Это целая жизнь! А знаешь, как здорово играть разные роли и быть в другой шкуре? — Будто ты пробовал. Подумаешь, пару раз побыл королём на утреннике и князем на неделе русского языка и литературы. Оскар тебе не дали и не дадут! — Дурак. Лучше бы сказал, что у меня всё получится. А ты как обычно. — Актёром, значит хочешь быть, — кивал он задумчиво. — Вот придёшь однажды на спектакль, в котором я буду играть, тогда посмотрим, — пригрозил я пальцем. — Ты сначала дорости до такого театра. Хотя кто знает, может, ты когда-нибудь в Большом сыграешь. — Всё возможно, — пожал я плечами, переводя взгляд в сторону сцены. Спустя пять минут свет в зале погас, занавес открылся и все затихли. А я подумал, что если суждено, то обязательно стану актёром и получу свою роль. Во мне кипит злость вперемешку с обидой. Сжав кулаки сильнее, ударяю правым по зеркалу так, что остаётся след и появляются паутинки. Дышу тяжело и через рот, слышу громкое сердцебиение, не отдавая отчёта своим действиям. Убираю руку и вижу вмятину и капельки крови. Смотрю на костяшки — кровь. Смываю её холодной водой, после чего принимаюсь обрабатывать, ненавидя эту жизнь ещё больше. Моя детская мечта — стать актёром. Но в театре меня посчитали бездарностью для такой роли. И взяли парня, которого я хотел убить. Я ведь видел, как он играет, как не живёт, как просто говорит заученный текст без настоящих чувств! Это я должен был получить ту роль, я должен был жить на сцене! А всё потому, что тот парень оказался сыном директора театра. Тогда я покончил с театральной деятельностью раз и навсегда. Попросил родителей и Антона больше никогда не упоминать слово из пяти букв. Уже тогда моя жизнь потеряла смысл. Но я обрёл в другом — в любви. Только и её забрали.***
Сидя вечером в комнате Антона, за столом с бутылкой виски, пачкой сигарет и той самой коробкой, неожиданно промелькает мысль, что сердце не выдержит. Но быстро отмахиваю её, открывая «подарок». Тринадцатое января. Сорок дней, как не стало Антона. Сорок дней назад не стало и меня. Прежде чем увидеть содержимое, наполняю бокал до краёв и закуриваю. Делаю несколько сильных затяжек, а после осушаю стеклянную посуду. Жмурю глаза от горечи, поэтому закусываю долькой горького шоколада. Смотрю на вещицу, гадая, что Шаст мог там оставить? Она лёгкая и маленькая. Докуриваю, беру бутылку с собой, как и коробку, иду к кровати и сажусь на неё. В груди что-то скрежещет, а любовь говорит о том, чтобы открывал и нашёл ответы на все вопросы. Выдыхаю и заглядываю внутрь коробки. Сложенный в четверо лист. Синий, бархатный мешочек. И фотография. Сглатываю и беру лист в руки. Разворачиваю, а руки начинают дрожать. Это письмо. Антона. Для меня. Привет, Сень. Не знаю, когда ты это читаешь, но меня уже точно нет в живых. Ты прости, что подвёл и бросил. Скажу, что я понял, что не хочу умирать. Я захотел жить и быть с тобой. Но для начала я всё расскажу. Я вступил в игру «Синий кит», когда расстался с Юрой, потому что мне было очень больно. В течение всей игры я должен был выполнять задания. Вот откуда порезы и шрамы, которые ты видел. Я выполнял, «калечил и портил своё тело» — как ты говорил. Ссоры с матерью только подливали масло в огонь, поэтому я не мог остановиться. Они говорили, что знают, где я живу, что найдут, если не буду продолжать. Я стал китом. А это значит, что выхода и выбора у меня не было. Арс, прости. Пожалуйста, прости. Я хочу умереть так: чтобы поезд по мне проехал и от меня ничего не осталось. И чтобы никто не видел порезов. Умоляю, прости меня. Я давно отпустил и забыл Юру, так как у меня все эти годы был ты. Я не замечал самого главного — тебя. Ведь ты влюблён в меня, да? Я прав? Даже если — нет, то ничего страшного, ведь я люблю тебя. Да. Я. Тебя. Люблю. Арсений. Мне хотелось провести с тобой как можно больше времени, хотя его у нас не осталось. Хотел наобниматься и нацеловаться с тобой. А ещё хотел жить. И любить. Я хочу тебя любить. Хочу жить. Но не могу. Я должен выполнить 50 задание и попрощаться с жизнью. Надеюсь, маме теперь будет лучше, так как я всегда ей мешал. В детстве. В юношестве. Зачем только родила меня? Единственный человек, которому я благодарен за всё — это ты. Ты столько всего для меня сделал. Научил элементарным вещам, научил жить и любить. Но я всё равно вырос таким идиотом. Ты знаешь, как я жалею, что предал тебя? Предал, потому что начал играть, резать себя и пытаться убить. Но… когда я узнал о твоей ИБС, то возненавидел себя. Пишу и ненавижу себя ещё больше. Сень, прошу тебя, береги себя. Я буду рядом, но и ты не забывай о безопасности, ладно? Касаемо, Иры. Она тоже играла. По причине того, что родители её не слышали, а парень предал. Ирочка тоже хотела бы жить, если бы Лёша снова пришёл в её жизнь и попытался объяснить. Но её больше нет. И меня нет. Есе скажи, что я люблю её. А ещё люблю тебя. Правда. Мне очень нравится с тобой целоваться, у тебя губы мягкие. Нравится и обниматься с тобой, держать твои руки. Носишь кольцо? Носи, не снимай. В коробке ещё наша общая фотография, когда мы на каком-то празднике, и браслет, который я хранил эти годы. Пусть теперь это будет у тебя. Несмотря на то, что я и сейчас с тобой, не забывай, что у тебя есть жизнь. Я бы всё сейчас отдал, чтобы жить. Свой шанс я упустил, так ты береги. Время. У меня его мало. Помни об одном — я люблю тебя.Твой непутёвый Шастун
Дочитав, слёзы продолжают капать на колени. Руки трясутся сильнее, а сердце начинает болеть сильнее. Лист выпадает из рук, поэтому, найдя силы, достаю фотографию и мешочек. На снимке мы улыбаемся и обнимаемся. Он был сделан случайно, но от этого только теплее. Хотя нет. Больно. Мне больно. Здесь Антон улыбается, обнимает меня и кажется счастливым. А я был счастлив с ним всегда. Вынимаю браслет из мешочка, не успеваю его разглядеть, потому что из рук сила ушла, как и из всего тела. Сердце взрывается яркой волной боли, распространяясь по организму. Издаю скулёж, потому что именно такой болью оно не болело. Падаю на кровать, держась за сердце. Мычу и громко дышу, хватаю ртом воздух, но кислорода мало. Дышать слишком трудно, даже издавать звуки. Душно и давит всё. Будто бы комната сужается и поглощает кислород, которого мне и так не хватает. Перед глазами проходит вся жизнь. Начиная с детства и заканчивая смертью. В голове мысль — «умру». И я не ошибаюсь. Конечности немеют, дышать всё труднее. Двигаться не могу. Из глаз льются слёзы, хочется кричать в голос и просить помощи. Но никто не поможет, потому что в доме я один. «Помогите…» — думаю я, а потом повторяю и повторяю. Будто бы сердце действительно рвётся на части, что чувствуешь всем телом, а мозг говорит: — У тебя нет шансов. Их правда нет. Начинает тошнить, в глазах темнеет, голос потихоньку пропадает, поэтому могу только хрипеть. Не чувствую уже ничего, не в состоянии сделать нормальный вдох и выдох. Думаю об Антоне, который столько спасал во время моих приступов, но в этот раз не спасёт даже он. Мне слишком больно. Я умираю. Болезнь побеждает в неравной борьбе. Не могу пошевелить даже пальцами и губами. А сердце бьётся в бешеном темпе, причём так сильно, что боюсь, что вот-вот прекратит работу. Мама расстроится и папа тоже. А Еся? Им всем будет грустно. Мамуля только-только узнала о моей любви к Антону, а скоро узнает о моей смерти. Прости, мама. Прости, папа. Прости, Есь. Прости, Антон. — Я люблю тебя, Тош. Делаю последний выдох и закрываю глаза, мысленно попросив прощения у него за всё. Сердце перестало биться.