Улыбка

      Спустя неделю счастливой совместной жизни Клаус сбегает.       Он знает, что взрослые люди, не боящиеся брать на себя ответственность, так себя не ведут. Знает, что поступает как малолетка. Но, по правде, так он себя и ощущает — влюбленным в бандита школьником в розовых очках и с такими же розовыми соплями из носа. Он просто в курсе, чем такие истории обычно заканчиваются.       И дело даже не в чьём-то разбитом сердце. Кровоточащая рана в груди — это то, с чем они оба привыкли жить. То, с чем могут справиться. Дело в той горе трупов, за которую он, Клаус, должен был ответить. Перед судом, перед собой и, что самое ужасное, перед самими мёртвыми. Он не готов делать это. А Пятый не готов останавливаться.       Пятый — это машина с заложенным под черепушку кодом. И переписать его невозможно, не зная пароль, который необходимо ввести в терминал для выполнения команды. Этот код бился об его врожденное чувство справедливости, а после они договорились. Справедливость встала у руля, пока кровавый монстр позади скалился в предвкушении бойни.       Пятый убивает плохих парней. Пятый играет в Бога.       Клаус понимает, что не в его силах что-то сделать с этим. Как и с тем взглядом, полным обожания, которым Пятый смотрит на него. Эта привязанность ложится цепями на его шею и, как бы сильно он ни был зависим от боли, как бы сильно ни был привязан в ответ, он боится. Боится того огня, которым он будет полыхать. Рано или поздно.       Всё это… Всё это не о хэппи энде. Клаус нестабилен. Его крыша протекает. Он сам как бочка, дырявая кадушка с водой, из которой медленно вытекает жидкость. А Пятый социопат. Все, кто хоть раз видел его, скажут о нем именно так. Но Пятому плевать, что о нем говорят. Да и Четвертому тоже. Они разные, но так похожи, так близки в своем одиночестве, в своем желании быть понятыми или хотя бы принятыми.       Клаус сбегает. Угоняет тачку Диего с парковки у его дома ночью и едет по шоссе, не зная куда. Позади занимается рассвет. Клаус напевает себе под нос какую-то дурацкую мелодию, старательно игнорируя чавкающие и булькающие звуки с заднего сидения. Он размышляет над тем, не стоит ли ему убиться о ближайший столб и поболтать по душам с отцом, но решает, что не хочет говорить с ним.       В его висок словно ввинчивается сверло, но он считает, что легко отделался.       Это не побег в новую жизнь. Нет. Клаус в такое не верит. Новая жизнь в любом случае начинается с привычками старой. Это просто пауза. Ему нужна остановка где-то у этой стрелы времени. Не знает зачем, но знает, что надо.       Ему будто бы уже даже не о чем думать, нечего раскладывать по полочкам. Вопросы все перестали иметь какой-либо смысл. Всё просто так, как есть. И никто не скажет, отчего всё именно так. Никто не ответит, почему они с Пятым сталкиваются снова и снова. Почему он умирает и воскресает. Почему они все родились в один день и имеют сверхспособности.       Кто-то придумал начало сказки, но не дописал её конец. Или, может, забыл, что конец для всех — это смерть. От старости, болезни… И теперь они, брошенные на произвол судьбы, пытаются куда-то карабкаться в поисках этих ответов: зачем, за что и почему?       Клаус едет и улыбается. Ему легко и свободно. Какая-то нить его души дребезжит от напряжения, звенит тонко-тонко, натягивается, но не рвется. И он знает, что никогда не порвется. Где бы они ни были, в каком бы времени, месте или части Вселенной ни оказались, эта тонкая ниточка всегда будет указывать направление друг к другу.       Клаус смеется и понимает, что это не побег. Ни в коем случае. Это предложение поиграть. В прятки. В догонялки. Во что угодно. Как угодно. Главное — не сидеть на месте, не ждать чего-то, что никогда не наступит… Не сидеть в страхе, что однажды его, Клауса, крыша съедет окончательно, что Пятый однажды прирежет его во сне, а потом будет плакать и умолять простить его. Не смиренно ждать того мгновения, когда Четвёртый решит, что апокалипсис — это весело. А он знает, что в какой-то день так и случится. Не ждать той ночи, когда Пятый придет к нему весь в крови, когда оскал его станет действительно сумасшедшим.       Не ждать того времени, когда они перестанут контролировать себя, свои силы, свои поступки и мысли. Не дрожать в панике перед каждым новым закатом и последующим рассветом. Не думать, как долго может быть их «хорошо» и не трястись над ним. Не спешить. Не торопиться жить. Потому что каждый миг нужно смаковать.       В их власти время, пространство и смерть. Для простых людей они практически боги. Но в сути своей они люди, а потому их сила делает их безумными. Их любовь делает их безумными. Сила противоестественна человеческой природе, а чувства доводят мозг до точки невозврата. Они колесят по своим орбитам, делясь энергией, словно два светила в двойной звездной системе.       Так или иначе Пятый найдет его. Столько раз, сколько нужно.       Так или иначе Клаус поймает Пятого на краю. Тогда, когда нужно.       Здесь или там они встретятся. Где-то поцелуются снова, как в первый раз. Когда-то вцепятся в плечи друг друга так сильно, так больно, чтоб отпечатать этот миг навсегда. Однажды скажут что-то, что взорвётся сверхновой в сердцах. И когда-то их просто не станет.       Клаус едет. Улыбается. И он знает, что где-то позади и впереди его кто-то ждёт. И в каждом промежутке его жизни для этого кого-то, он уверен, всё, что имеет значение, имеет смысл и разный подтекст — это его, Клауса, улыбка. Всего лишь улыбка.