25 декабря
Омегу охранники пропускают только после того, как он показывает айди с именем и фамилией, говоря к кому он пришёл. Вернее, кто его вызвал на ковёр. Так показалось Миндже по тону, которым говорил Ходзё. Двое бритоголовых японцев, хмыкнув, пропускают его, кинув в след никому не нужное «удачи» с усмешкой. И честно, Лиму насрать на японцев и на их слова, ибо он припёрся сюда ранним рождественским утром, только лишь потому, что его «боссу» приспичило увидеть омегу. Уйти из особняка без Чона, было задачей простой и вполне выполнимой. Омега ушёл, когда мужчина ещё спал, а за день до этого, сказал Чону о том, что мол, нужно съездить к одному знакомому, который может дать ему новую информацию. И к удивлению Миндже, это прокатило — Хосок ему поверил и даже предложил своего человека с машиной, но Лим объяснил, что это будет лишнее. Информатор лишь забежал в старую квартиру, чтобы откопать свой пропуск на базу, и сейчас, идя по коридору Ликорис, где везде кишит якудза с бритыми головами как под копирку, парень думает лишь о том, что всё же нужно было попытаться поспать хоть пару часиков, а не лежать и разглядывать потолок, под мерное дыхание Хосока. Голова так и хочет отключиться от недостатка сна и мыслить сейчас получается трудно. Миндже просто-напросто уже предвещает, как его мозг будет кипеть, пока Ходзё будет несколько часов к ряду допрашивать его о выведанной информации, а омега перед ним будет сидеть безжизненным куском мяса, если не хуже. Миндже не обращает внимания на трёх уходящих якудз, направляющихся в подвал, что-то бурно обсуждая на японском — он языка их не знает и спать хочется до жути сильно. Он не замечает и того, как жадно его осматривают те самые альфы, почувствовавшие знакомый запах, и притормаживают. Его, тощего и до болезненного исхудавшего омегу, осматривают с ног до головы, чуть позже узнавая в нём информатора, работающего на две стороны. — Смертник пожаловал, — слышно за спиной, на что Лим накидывает на голову капюшон толстовки, прибавляя ходу. Когда парень проходит к концу первого этажа, то в слух сначала врезаются крики, лязг металла, а затем смех с тихой музыкой, и не будь его организм настолько сильно истощён, то почувствовал бы острый запах пота. Рядом тренажёрный зал, и выходящий из него знакомый альфа, от которого на теле липкий пот образовывается и бегут мурашки по спине, а сам Миндже замирает. Тот, кажется, не смотрит на омегу до последнего, у мужчины, как и прежде, проколота левая бровь и с той же стороны крыло носа, а черные волосы в беспорядке. Мэзэки поднимает на него глаза, всматриваясь в лицо, скрытое капюшоном, а после тянет: — Мин-и, сколько лет, сколько зим, — японец подходит ближе, становясь почти вплотную с Миндже, который всё также двинуться не может, и наклоняется к его лицу. — Соскучился по мне? — укладывает крупную ладонь на костлявую спину. — Отъебись, Танака, — шипит в лицо старшего, пытаясь отстраниться. — Отъебусь, конечно, — мурлычет в кофейную шею, ведя носом по жилке, со злостью подмечая посторонний запах на омеге, — после того, как ты проедешься на моём члене, — кусает за тонкую кожицу на шее, чувствуя, как Миндже в его руках начинает дрожать. — Пусти, меня Ходзё ждёт, — упираясь руками в чужую грудь, тихо просит. — Подождёт ещё, — Мэзэки заглядывает ему в глаза отстранившись. — Я соскучился по твоему дивному голосочку, детка. Миндже готов здесь и сейчас умереть. Места, где лежат ладони альфы, горят адским пламенем, и так противно становится. Противно не столько от Мэзэки, сколько от самого себя, от запаха пота, который он все-таки почувствовал, от всей этой ситуации. В груди скребет от ощущения того, словно он Хосока сейчас предаёт, и какова же ирония, что это предательство было изначально. Он изначально вонзил ему нож в спину, в момент первого их поцелуя на кухне, и теперь, Миндже осталось этот нож только прокрутить, разорвав плоть возлюбленного в кровь и выдернуть, оставив умирать. — Расслабься, — шепчет змеёй в ухо, — у меня есть пара грамм, тебе должно хватить… Закончить альфе не дают крики из зала. Мужчина расслабляет хватку и поворачивается на шум. Лим, воспользовавшись моментом, выскальзывает из рук якудзы, убегая в сторону лестницы, пытаясь отогнать панику на задний план. Мерзко и противно до тошноты. По лестнице поднимается быстро, протискиваясь сквозь тех же альф, и благо уже на втором этаже — людей меньше, знакомых нет и на него никто не смотрит. Тут длинный коридор, весь тёмный, несколько мрачный и омега сам себе признаётся, что там, на базе Смеральдо, намного лучше. Речь даже не об интерьере, который нахер никому не упал, тут речь об элементарной атмосфере. На той базе куда спокойнее, и пусть там также везде мельтешат альфы, не уступающие размерами этим, там на него не смотрят как на насадку для члена. — Я от чего-то даже уверен, что он уже лежал под больше, чем половиной нашего кордона. И пусть Чонгук тогда сказал достаточно обидно, но в кое-чем всё же был прав. В одно время, его поимела половина кордона Ликорис. Тем было плевать, что омега похож на живой труп, что ему только восемнадцать и он рыдает от того, что его рвут, а по бедрам течёт уже новая порция крови, поверх засохшей. В свои восемнадцать, Миндже, рыдая от унижения, и факта того, что его насилуют как последнюю шлюху, не чувствуя боли, благодаря вколотому героину, сам старался посильнее насадиться на член, чтобы побыстрее всё закончить, и вновь себя разрушить до состояния руин. В те моменты, он даже не обращал внимания на то, где всё это происходит, будь то тренажёрный зал, возле которого его сейчас зажимал Танака или старый тир с гаражом, где и там и там всё ужасно воняло сыростью, а перед глазами на стене расползалась плесень. Омега долго не мог встать с постели после таких эпизодов, но перебарывая себя, вставал через оставшиеся, ещё не покинувшие его силы, и не потому, что ему нужно было к медику, чтобы наложить очередные швы, забывая на ближайшие пару дней, что значит ходить нормально в туалет. А потому, что именно после такого, его оставляли на пару дней восстановиться, и он мог посвящать себя тому, ради чего был здесь, и дырявить себе вены иглой с наркотиком, ведь да, его подсадили. И от всего этого он смог уйти в более лёгкую, что ли форму, потому что через год, когда ему стукнуло девятнадцать, Ходзё сказал, что пора и отправил через своих людей омегу к Ким Тэхёну. А героин, он смог заменить на мефедрон, хоть как-то утоляя свою ломку парой дорожек в неделю. Миндже наконец доходит до нужной двери и после короткого стука, заходит в кабинет. Утияма сидит за своим столом, с наслаждением покуривая сигару. Плечо всё также с наложенной, после ранения нанесённого Юнги, повязкой, а под столом нога, с перевязанным бедром, после Намджуна. Омега, замерев перед столом Ходзё, смотрит неотрывно на то, как тлеет сигара в пальцах здоровой руки, и внутри себя тихо ликует, от приятной для него картины. Будь при нём сейчас ствол, и не броди за дверью толпа якудз, которые его растерзают в случае чего, то Миндже с удовольствием пустил бы ему пулю в лоб, заканчивая эту сраную войну здесь и сейчас. Но ствола у него нет и якудзы за дверью. Всё что ему остаётся, это чуть вздрогнуть от резкого холодного тона. — Радость моя, — сладко тянет. — Не узнал тебя даже — ты сильно исхудал. В курсе? — Хватит этого цирка. Говори уже, зачем звал, — хочет произнести, но рот по-прежнему закрыт и омега лишь кивает. — Я немного приболел, господин, — тихо отвечает вместо озвученного в голове, задыхаясь от наполняющего кабинет табачного дыма. — Как ребро? — неожиданно спрашивает, а у Миндже на лице непонимание. Откуда? — Мне птичка напела. А, точно, птичка ему напела, да и далеко видимо не одна. Таких у Ходзё было пруд пруди, среди тех, кто был в кругах Ким Тэхёна. Одного из таких вчера уже нашли и вчера же убили. Ох, бедный министр Мун. Если Миндже не ошибается, именно он был той «птичкой», уж больно подозрительным был министр на дне рождения Чонгука, что не укрылось от глаз информатора. Получив доступ к списку приглашённых в тот вечер, что не составило труда, ибо стоило просто обратиться к Хосоку, Миндже нашёл информацию на каждого, передал её Тэхёну, а тот пробил уже у своих. Муна сдал Босон, через бордель которого, проходила добрая половина «примерных семьянинов», тот и поведал о том, что Мун Донгын, проболтался одному из его мальчиков, будучи в пьяном угаре и после хорошего секса. Как там говорится, «Никогда не кусай руку, которая тебя кормит»? Что же, Донгын полностью с этим проебался. — Почти прошло… — Конечно, почти прошло, с таким-то альфой, — гадко улыбается японец, глазами сверля омегу. — Думал, я не узнаю? Миндже даже не дрогнул, продолжая смотреть в глаза напротив. Пройденный этап. Ходзё был тем самым типажом, который упивался чужими страхом и болью. И пусть внутри всё клокотало, бушевало и проваливалось в пятки, снаружи Лим был спокоен. Прогибаться под Утияму он больше не был намерен, он выбрал сторону окончательно и выбор тут явно не в пользу Ликорис. — Если вы про Чон Хосока, господин, — начинает омега, включая проснувшуюся голову, — то спешу вас заверить, что это часть плана, — ровно отвечает, видя, как на лице альфы меняются эмоции одна за другой. — Через Чона, я смогу подобраться к их семье и стать её частью, — проходит в глубь кабинета, садясь в кожаное кресло напротив «босса», закинув ногу на ногу, продолжает, — таким образом, расправиться с ними по одному будет куда проще. Рыба гниёт с головы, ведь так? А голова этой рыбы — Ким Тэхён, ну, с недавних пор, как вы уже знаете, и Чон Чонгук. У меня всё под контролем, господин. — И что ты собираешься делать? — Ходзё улыбается воодушевлённо, делая затяжку, и достав из стола второй бокал, наливает себе и омеге виски. — У меня есть на Кима то, что запросто посеет раздор в семье, — принимая бокал с алкоголем, улыбается, — за ним пойдёт Чон-младший. Первый станет врагом номер один для своих братьев, и семья, как и клан, начнут рушиться, — делает глоток. — Да, останется Чонгук, которого Ким сейчас обучает, который вполне мог бы встать на место своего альфы, но он, как я уже сказал, пойдёт за ним, — с наигранной улыбкой вещает. — От чего же такая уверенность? — Элементарно, господин, — хмыкает, согнув проколотую бровь. — Собачья верность Чона не позволит ему остаться без своего хозяина. Чонгук предан своему альфе. Тут уже у Миндже свои мотивы. Он Ким Тэхёна, признаться честно, на дух не переносил. «Лишь жалости не знающая жажда власти дорогой верную ведёт на трон». А в Тэхёне этого незнания жалости было хоть отбавляй, и Чонгук превращался в такого же, а значит, что по умолчанию становился вровень своего альфы. Чонгука он не любил в особенности. Если поначалу Чон-младший омеге понравился, то теперь, вызывает приступ фантомной тошноты. И без того маленькая и заносчивая сука, которая живя на всём готовом, теперь возносила себя выше всех. А ведь по факту, чего Чон-младший добился самостоятельно? Ровным счётом ничего. Родился в обеспеченной семье, был окружён заботой и любовью всю свою жизнь, Хосок ему задницу во всех смыслах подтирал, лишь бы братишке угодить: хорошее образование? — держи, деньги? — на пожалуйста, и даже сейчас, слезая с шеи брата, залез на другую, пошире и более устойчивую, да с кошельком поплотней. И последнее удалось сделать с помощью смазливой мордашки, на которую Ким клюнул. Доминант? И что дальше? Сокджин тоже был с доминантным геном и где он теперь? Что с ним стало? Сила гена не определяет количество изощренного ума, Чонгук даже со своей доминантностью, без денег альфы и связей, по факту, никто. Он за всю свою жизнь палец о палец не ударил, чтобы добиться хоть чего-то. А теперь королём себя выставляет, только потому, что его альфа держит страну во власти. И возможно, в Миндже говорит зависть к чьей-то жизни, но сам факт. Убрав Ким Тэхёна и Чон Чонгука со своего пути, он вознесёт Хосока на место лидера семьи, и тот будет куда лучше, чем нынешний. — Допустим, удастся убрать Тэхёна и его суку, — начинает альфа, откинувшись на спинку кресла, — а как быть с остальными? — Убрав Тэхена и Чонгука, пост лидера займет, вероятнее всего, Намджун, как более умный, — Миндже взбалтывает алкоголь и гипнотизирует тот взглядом, — на него у меня тоже есть рычаги давления. Следом, Юнги, там тоже всё просто, а вот с Хосоком даже стараться не придётся, — поднимает лисьи глаза на мужчину. Но Миндже будет рядом с любимым мужчиной, не даст ему сломаться. — Сами подумайте: он останется один, без братьев как кровных, так и родного, и последний, между прочим, ударит по нему в этой ситуации сильнее всех, так как предаст, выбрав своего альфу. Хотя, думаю что мне и стараться не придется, всё само рассыплется, как только король и ферзь будут убраны с шахматной доски. — И всё же, почему ты так уверен, что это произойдет? — Потому что Ким Тэхён, был единственным, кого готовили к правлению, тем временем как остальных, просто обучали и тренировали для будущей роли пешки. Они просто не справятся с управлением клана. А ещё, между ними начнется своя война: они забудут про вас, что будет их главной ошибкой.🗝️
— Опять! — взмахивает руками омега и по-детски дует губы, сидя со скрещенными ногами на диване напротив альфы. Они расположились в кабинете Тэхёна, выполненного в темных тонах. Альфа сидя вполоборота довольно улыбается, исподлобья смотря на Чонгука, а тот всё также пыхтит. Между ними на диване стоит шахматная доска, рядом с ней лежат по большей части только белые фигуры, принадлежащие Чонгуку, а фигуры Тэхёна почти не тронуты. — Ты бездумно расходуешь пешки, душа моя, — взяв со стеклянного столика бокал с алкоголем, объясняет Ким. — Это расходный материал, — Чонгук расставляет фигуры на свои места, и вставая с дивана, убирает шахматы на стол, где они до этого и стояли. — Да, расходный материал, но их нужно использовать и тратить с умом, ибо они могут сыграть важную роль, — Тэхён обводит взглядом худую фигуру омеги, облаченную во все черное. Взгляд мужчины скользит выше, на хмурое лицо, и вновь улыбается. — Пока ты не обыграешь меня в шахматы или хотя бы не перестанешь бездумно тратить пешки, до управления кланом в наше отсутствие я тебя не допущу. — Причем здесь это? — Чонгук возвращается на свое место на диване, вытягивая ноги и закидывая те на колени Тэхёна. — Проведи параллель, — ещё один глоток. — Нужно думать, насколько корректной будет принесенная жертва. В этом случае нужно продумать, какой вред может принести потеря конкретной фигуры. Пешки, как и люди, расходный материал, но к чему приведет бой, если ты будешь бездумно отправлять своих солдат на верную гибель? — К проигрышу, — Чонгук кивает сам себе, кусая губу передними зубами. — Именно, — Тэхен опускает ладонь на голень омеги. — План — это обязательный элемент, который помогает выигрывать даже у самых сильных соперников. Четкое следование плану, втягивание соперника в свою игру — залог победы. Лучше иметь плохой план, чем садиться за игру совсем без него. — Ну, у меня хороший учитель, ведь так? — улыбается Чонгук. — Кто-то сомневается? — альфа сжимает ногу парня, скользя ладонью вверх к острой коленке. — Хосок, к примеру, — пожимает плечами омега, хмыкнув. — Он до конца моих дней будет мне мозг клевать, — Тэхен вздыхает, потерев переносицу двумя пальцами. — Даже лет через десять, когда мы создадим свою семью и у нас будут дети, твой брат будет мне говорить, что я опасен для тебя. Чонгук не слышит того, что там Ким говорит дальше. У него в голове заело одно: «у нас будут дети». Омега сейчас помрет на месте. Ощущение такое, словно земля уходит из-под ног. Чонгук не моргает, смотрит пару секунд в одну точку. — Дети? — тихо выдыхает, смотря на Тэхена круглыми глазами. — Разве не логично? — альфа вскидывает одну бровь. — Через пару лет мы поженимся и потом, когда ты будешь готов, у нас появятся дети. Я бы не стал заводить отношения, не будь я серьезен в своих намерениях, душа моя. Или ты не видишь меня отцом своих детей? — Только тебя и вижу, Тэ, — Чон улыбается, поднимая взгляд на мужчину, и подобравшись ближе, садится к нему на бедра, обнимая за шею. — Тебя это пугает? — поглаживая по спине, тихо спрашивает. — Вовсе нет, — краснея щеками, отвечает. Прячет свой взгляд где-то в стороне, лишь бы в глаза мужчины не смотреть. Лишь бы не заплакать. Ему сказали, что хотят создать с ним семью. Их собственную, полную, такую, о которой Гук мог только мечтать. Он в такой пожил не очень долго, отец умер рано, и Чонгук его даже не помнит, только отголоски запаха родителя. Папа же, слетел с катушек после смерти отца и в адекватном состоянии Чон его тоже не запомнил. Его представление о родителях, было основано только на фотографиях и историях Хосока. Чонгук очень хочет создать полную, счастливую семью… где все живы. Это определенно бьет по больному. — Тэ, — тихо зовет, — а ты помнишь своего папу? И может он тоже задел больное, потому что видит, как Тэхён, минутой ранее откинувший голову на спинку дивана, хмурится, поднимает голову обратно и смотрит на противоположную стену. Там висит портрет молодых родителей, сделанный ещё до его рождения. — Почти нет, — альфа не сводит взгляд с написанного лица папы. — Мне было пять, когда он пропал, если бы не фотографии и картины, на которых не скупился в свое время отец, то его образ давно бы уже испарился из моей памяти. Я помню его запах, причем очень ярко. Он пах кровью, — усмехается Ким, — для омеги специфично, но это было одним из того, что зацепило Соджуна. Папа был сильным омегой, гордым, всегда рвался вперед — это его и погубило. Вероятнее всего, он мертв, потому что отец поднял на уши всю Корею и не нашел его. Сколько бы не было Киму лет, каким бы сильным человеком он не был, горе утраты останется с ним до конца жизни. Смерть Соджуна он принял, давно отпустил, с Уёном же сложнее. Для доминантных альф папа играет слишком большую роль, а у Тэхёна его отняли слишком рано. Омега перебирает пальцами на груди Кима, переходит к шее с чернильными рисунками, и склонившись, оставляет там мягкий поцелуй, окончательно утыкаясь в шею мужчины, впитывая в себя его запах. — Тэ, а почему Смеральдо? — спрашивает Чонгук, всё также не отстраняясь от крепкой шеи. Наслаждается запахом в последние часы уединения перед тем, как Тэхён уедет. Чонгук уже скучает, отпускать не хочет. — Как мне объяснил в детстве Соджун, — прикрыв глаза, начинает старший, одной рукой поглаживает спину, а второй перебирает шелковые пряди омеги, — Смеральдо, как символ скрытой правды, или же, правда, не произнесённая вслух. Это больше о лидерах, которые правят кланом и картелем. Это странно, но у каждого из лидеров, за душой была своя правда, которую они никому не озвучивали. У моего деда, который и положил начало этому картелю, у моего отца, который картель расширил до нехилых масштабов, и у меня, который эти масштабы увеличил в несколько раз. Чонгук поднимает голову, молча слушает Тэхёна и разглядывает лицо альфы. Внутри что-то сжимается непонятное, острое, а после разгорается огнём по всему телу. Сколько бы альфа не рассказывал о своём прошлом, Чонгуку мало и до сих пор складывается ощущение, что Тэхёна, своего альфу, он вовсе не знает. Потому что каждый раз, омега, узнавая что-то новое о Киме, меняет своё представление об этом человеке. И этот факт как-то странно по сердцу лезвием проходится. Тэхён знает все, его подноготную от и до, знает, с самого рождения омеги. А сам Тэхён, для Чонгука остается одиннадцатой неразгаданной тайной человечества. Сколько секретов хранится в любимой голове, даже представить трудно. Альфа, в зависимости от ситуаций, с которыми они сталкиваются, каждый раз предстает перед своим омегой словно в разных ипостасях. И если какие-то «базовые» эмоции Чонгук со временем начал понимать, то есть еще множество того, чего он не видел, и кажется не хочет. Слова родных, предупреждения, попытки защитить и отстранить от Кима были ведь не просто так. Ведь Хосок, знающий друга всю свою жизнь, не стал бы опасаться за брата без причины. Да, тут ещё роль играла ревность, но это малая доля. Рой мыслей, после раскрытия одной из тайн, под названием «Сокджин», заставляет каждый раз уйти в себя, задуматься, не обращая внимания ни на что вокруг. И это, скребущее сердце чувство, когда они лежат в одной постели ночью в обнимку, когда альфа трепетно прижимает его к своей груди во сне, когда целует его по утрам, перед тем, как уехать. Неужели, этот человек, который с таким трепетом относится к нему, мог сотворить ужасные вещи с другим омегой. — И… какая правда? — тихо спрашивает, вспарывая нижнюю губу клыком. Они у него острые, длинные, прорезались полностью ближе ко дню рождения. Теперь любимая привычка грызть губы, чаще всего заканчивается кровавым вкусом во рту. — У деда, в отличии от меня с Соджуном, была не такая уж и страшная правда, на фоне нашей, — хмыкает невесело, убрав ладонь из волос Чона, начинает крутить крупный перстень с черным камнем на пальце. В моменты нервозности, он, в отличии от Чонгука, губы не кусал, понимал, что просто порвёт их. Поэтому мужчина либо курил, либо, если под рукой не находилось сигарет, то крутил перстень, неизменно находящийся на среднем пальце правой руки. — Пусть он и был запечатлён на бабушке, но был ещё тем любителем поблядовать, об этом никто не знал до поры до времени, потому что, если бы правда всплыла, то, вероятнее всего, семья бы разрушилась, а дед не хотел терять жену. Уже потом, когда помирал, рассказал отцу об этом. Правду можно утаить, но ведь рано или поздно, она всплывёт, — и замолкает, не продолжая. — А у твоего отца? — У нас с Соджуном одна правда на двоих, и вот в нашем случае, если правда откроется для тех, от кого её утаили, то семье и всему тому, что строило несколько поколений, точно придёт конец, — Тэхён поворачивает голову к Чонгуку, замечая взгляд, мол, «продолжай». — Нет, душа моя, тебе я рассказывать это не буду. — Почему? — в миг хмурится, хватая альфу за плечо, когда тот хочет пересадить его на диван со своих ног и подняться. — Потому, что ты, относишься к числу тех, от кого это утаили. — И на этом ставит точку в их разговоре, потому что продолжать не намерен. Тэхён всё же скидывает одним и несколько грубым движением руки, омегу с себя, поднимается с дивана, смотря на наручные часы. — Тебя Хосок в тире заждался, иди к нему, а я поработаю пока время ещё есть. — Тэхён, — хрипло зовёт мужчину Чонгук, так и не встав с дивана, — ты сам только что сказал, что правду можно утаить, но рано или поздно, она всплывёт. Тогда к чему утаивать это? По крайней мере от меня? — Всему своё время, — садясь в кресло, не смотря на Чонгука, размеренно отвечает. — Тэхён… — Чонгук, — громом предупреждающее проносится по кабинету, а омега вздрагивает и коркой льда покрывается, когда Ким поднимает на него черные глаза. Злой. И да, несмотря на то, что Чонгук мог стойко выносить эти скачки настроения своего альфы — он боялся его. Не так, как остальные: не трясся в страхе, не вспоминал всевышних, а элементарно вздрагивал, затихая. Его колючий и упертый характер мог усмирить только Тэхён. — Если она всплывет, то так тому и быть, — говорит уже спокойно, но младший видит, как белеют костяшки на сжавшихся в кулак ладонях. — Самолично, я рассказывать этого не буду. А теперь иди к брату. — Альфа берет в руки карандаш и утыкается в бумаги, разложенные на столе. — Но Тэ… — Я сказал тебе идти! — рычит так, что даже уже зверёк внутри Гука, поджимает уши и мысленно просит хозяина свалить из кабинета, пока не стало поздно. — Прости, — бросает короткое и развернувшись на пятках, выходит из кабинета. Тэхён же шумно выдыхает, проводя ладонями по лицу. Не хотел срываться, не хотел кричать. Только не на Чонгука, тот ведь не заслужил. — Спасибо, Соджун, — хрипит, смотря на портрет родителей.🗝️
Чонгук вновь здесь, вновь ощущает чувство наслаждения только от одного вида оружия на столах. Чонгук вновь, с особым наслаждением ведет кончиками тонких пальцев по корпусу одного из стволов. В памяти картинки того разгрома в начале декабря, как холодный метал так правильно лежал в руке, как пули пробивали чужие тела. Омега улыбается, той самой ненормальной улыбкой, которая, по правде говоря, пугает всех окружающих до чертиков. Всех, но не Тэхёна, который часть своей души вложил в этого ребёнка, чтобы тот, смог стать тем, чье имя будет также внушать страх перед высокими чинами. — Я не понимаю, зачем я понадобился, раз Тэхён такой охуенный учитель? — первое, что говорит Хосок, заходя в прохладное помещение. — И тебе привет, — фыркает Гук, возвращая своё внимание к огнестрельному. В груди до сих пор скребется у обоих — они же родные, не просто на словах, по крови. Те, кто друг за друга должны держаться крепче всего. А по итогу, разругались как кошка с собакой, из-за какой-то ерунды. Да, именно ерунды. Чонгук на брата зла не держит, как и Хосок на него. Оба ведь понимают, что это сущая нелепица. Только гордость и высоко поднятый нос не дают подойти первым и начать разговор. Чон-старший, признаться честно, порывался несколько раз, чтобы сорваться к младшему брату, теперь живущему в квартире Кима, вытащить эту, не меньше чем он, гордую особу, и проехаться по предрождественскому Сеулу, как они когда-то делали в Англии. Поговорить о чём-нибудь, узнать что нового произошло, словно той ссоры не было вовсе. А потом просто одергивал себя, забивая свой график работой, так и не увидев брата со дня переезда, вплоть до сочельника, который праздновали в клубе, и где Чонгук возвышался над всеми, стоя на балконе рядом с Тэхёном. Вчера у Хосока глаза открылись, когда увидел, настолько его младший братишка все же изменился подле Кима: повзрослел и расцвел, как белый ядовитый цветок, запах которого Чонгук теперь носил. Хосок, вместо того, чтобы сказать то, что крутиться на языке уже несколько дней, кидает: «Показывай, чему тебя научил Тэхён». Чонгук же, молча берет пистолет, лежащий на столе, в руки и встает рядом с братом, вспоминаят в голове слова Тэхёна, заученные как мантру, что и как делать. Хосок опирается бедром о металлический стол, складывая руки на груди и сверля любопытным взглядом профиль Гука. Заострившиеся черты лица, хмурые брови и острый, как лезвие катрана Тэхёна, взгляд. Первый выстрел громом разносится по большому помещению и эхом отражается от стен. Хосок поворачивается неторопливо, про себя присвистывая. Семерка. — Неплохо, — кивает старший, — в голову точно попадешь. — Уже проходили, — кривит улыбку омега, принимая похвалу брата. А самого Хосока передергивает, не такой жизни он хотел для Чонгука. Не хотел, чтобы руки младшего кровью омылись. Хосок всеми силами пытался его подальше отстранить от своего мира, но, какова ирония, любовь зла лично привела его за руку. Он делает еще несколько выстрелов, и от чего-то, расстроенно вздыхает. Не больше семерки. Чоном завладевает рвение показать брату, как хорошо он стреляет и чему научился у своего альфы. Как ребёнок, стремившийся похвастаться своими успехами перед родителями, показать и рассказать, чему он сегодня научился в школе. А ведь раньше так и было, когда его, маленького, учившегося в корейской школе, старший брат лично забирал после уроков, и маленький Гук без умолку рассказывал ему что-то. И также сейчас, но не словами, а действиями, он пытается показать брату, чему он научился, как быстро освоил стрельбу, и доказать, что он способен освоить еще очень многое. Чонгук откладывает в сторону один пистолет и вытаскивает из-за пояса другой, еще совсем новенький, неиспытанный в действии «Desert Eagle cal. 50» — один из подарков от любимого альфы на день рождения. На корпусе выгравированы две английские буквы «JK» — инициалы имени его юного владельца. — Уверен, что сможешь? — Хосок кивает на оружие в руке братишки, завидев гравировку, тут же отгоняет вопрос «откуда?». Тут ясно, как день — Тэхён подарил. Из них четверых именно лучший друг страдал такой манией, как гравировка на оружиях. Далеко ходить не надо, у того, на излюбленном револьвере, который он доверяет только своему омеге, инициалы тоже имеются. — У него неплохая отдача. — У револьвера Тэхёна тоже неплохая, но с ним я справился, а значит и с этим тоже, — Чонгук зачесывает пальцами выбившуюся из маленького пучка на затылке жемчужную челку, прицеливаясь, а мышцы на руках под черной водолазкой напрягаются сильнее.🗝️
— Гук-а, — тихо зовет Хосок, когда брат собирается уходить со стрельбища. Омега оборачивается на альфу, изгибая бровь, а старший сглатывает комок в горле, не зная с чего начать, потому просто встает с железного стола и подходит к Чону. — Я… блять, — признаться честно, он сдается под натиском взгляда черных глаз, смотрящих на него в ожидании. — Прости меня, пожалуйста. Нам следовало просто сесть и поговорить, а не устраивать этот цирк. И чего старший не ожидает точно, так это крепкие объятия за шею, с повисшей на ней маленькой коалой, которая носит имя Чон Чонгук. Такой маленький, родной. Чонгук ждал, господи, как же он ждал этих слов. Хосок обнимает его в ответ крепко, утыкается носом в светлую шелковую шевелюру, дышит ядом, словно наркотиком, и пусть запах открылся, а для Хосока по-прежнему пахнет цветами, ощущает запах пороха и Тэхёна на младшем, впервые, ему этот этого ни холодно ни жарко. Ему всё равно. — Я простил тебя, Хосок-а, — шепчет на ухо брату, а у самого осадок так и остался. Хочется повернуть время вспять, исправить свои ошибки и не допустить всего этого. Но это невозможно. То, что сделал Хосок в тот день, где-то рядом с родителями на сердце оставило рану, которая не заживает. — Всё хорошо, — натягивая улыбку отстраняется, убирает пистолет обратно за пояс и направляется к выходу. — Возвращайся домой… — Я и так дома, Хо, — нежно улыбается, именно той улыбкой, какую дарил Хосоку, казалось бы, много лет назад, — там мой дом, рядом с ним. И у Хосока в груди опять пустота. Чонгук ушел от старшего брата окончательно, как ребенок от родителей, когда тот постепенно становится самостоятельным и независимым человеком. А Чон, осознавая, что сам этому поспособствовал, будет корить себя еще долгое время. Тем, кем он пытался стать для Чонгука, стал Тэхён.🗝️
Чонгук, чуть поежившись от холода на улице, сильнее укутывается в стеганую черную куртку, хрустя снегом под подошвой ботинок, проходится по территории базы. За эти месяцы, его перестали пугать альфы в черном, которые беспрерывно находятся здесь, те, завидев вышедшего во двор главу, опускают головы, в немом приветствии, на что Чонгук кивает им, двигаясь дальше. Ему нужен Тэхён, причем срочно и в личных целях. Час проведенный отдельно от альфы, уже тоску навивает, вкупе с осознанием скорого отбытия. В здании Ким не нашелся, но и территорию не покидал, значит находился где-то на улице. Омега замечает одного из охранников базы, шагая к нему. — Гёнхи, — зовет Чон мужчину. Альфа, развернувшись, низко поклонился начальству, и как бы немо задавая вопрос, для чего он понадобился. — Случайно не видел Тэхёна? — Господин Ким удалился к вольеру, господин Чон, — не поднимая головы и не глядя на омегу, отвечает. — Он находится на задней части двора. И стоило Чонгуку уйти в нужном ему направлении, Гёнхи поднял голову, смотря в след удаляющемуся омеге. В носу неприятно защипало от яда, от чего охранник потер нос. Один только запах заставлял альфу почувствовать, как по позвоночнику ток прошелся, а вид омеги, который он изредка наблюдал издалека, сбивал с ног. Будь его воля… но то было запретным плодом, а он, как всем известно, всегда сладок. Только вот, что Гёнхи, что остальным альфам с базы, их жизнь была дорога. Чонгук, уже на подходе к вольеру, услышал шуршание и скулёж, доносящийся оттуда, а через пару секунд и голос Тэхёна. Тихий, размеренный и с хрипотцой. Таким голосом он обычно Чонгуку что-то объяснял во время, так называемого, обучения. — Хороший мальчик, — тихо произнес Ким. Чонгук ускорил шаг, перебирая под ногами снег и, наконец, останавливаясь возле решетки, за которой находился его альфа в компании двух мускулистых псов породы питбультерьер, темного и светлого окраса. — Какая прелесть, — без капли наигранности говорит омега, ярко улыбнувшись. Тэхён на голос любимого поднял голову, как и собаки, поднявшиеся на лапы и принюхиваясь. Один из них, тот, что золотистого окраса, тихо зарычал, невзирая на то, что от человека пахло хозяином. — Хель, свои, — всё также сидя на согнутых ногах, произносит альфа, с легкой улыбкой замечая, как Тюр сначала настороженно принюхивается к омеге, подойдя чуть ближе, а затем начинает вилять купированным хвостом. За ним следует и Хель. — Можешь зайти, душа моя, — всё же поднимается, — они тебя не тронут. Чонгук слушается и приоткрывает металлическую решетчатую дверь, заходя в вольер. Псы любопытно начинают обнюхивать его руки, чуть облизывая кончиком языка. А Тэхён сложив руки на груди наблюдает за тем, как его собаки-убийцы, так их называют братья, словно домашние и семейные, не разу не пробовавшие человечины, радуются Чонгуку. У обоих морды в шрамах, купированные уши подраны, от чего их вид, как правило, наводит уже с первого взгляда ужас, а большие головы, мощные грудные мышцы и лапы оставляли желать лучшего и молиться, никогда их не встретить, исполняя роль обеда. — Они такие милые, — Гук, как Тэхён минутами ранее опускается на согнутые ноги, поглаживая по черной спине Тюра, а затем по золотистой Хель. — Уверен? — хмыкает Тэхён, а после сам отвечает на свой вопрос, видя, как обычно не любящая из людей никого, кроме Тэхёна, Хель, подставляет свой живот, чтобы Чонгук его почесал. — Слушай, — не поднимая головы к мужчине, говорит парень, — я уже понял, что они не для охраны территории, Тэ. И едят они далеко не обычный сухой корм, — а после заливисто смеется, когда Тюр лижет его щеку. — Я смотрю у тебя талант, располагать к себе всех монстров, — подходя к троице, говорит мужчина. — Все заслуживают любви, — выдыхает Чон, чувствуя, как его собственный зверь урчит, словно ментально чувствует ласку зверя Тэхёна. — Я всё чаще и чаще поражаюсь тебе, душа моя. Твоему бесстрашию и холодной голове, — Тэхён обводит взглядом лицо омеги и, скользнув выше, цепляется за маленький пучок. Чонгук сегодня какой-то домашний — без рубашек и брюк, без макияжа и украшений, на которые его тянуло в последнее время, и которые он под шумок таскал у Тэхёна. Сидит в черной водолазке, брюках карго и ботинках, с пучком на голове и рабочей куртке. И даже так остается красивым. Всё это принадлежит Киму, весь Чонгук и душой, и телом. — Наверное… после того случая на стройке во мне перемкнуло что-то, — пожимает плечами младший. — Я изначально не имел привычки чуть что, сразу начинать плакать и истерить. Думаю, это задатки гена, точно не знаю. Тэхён подцепляет руку, гладящую Хель, своей и переплетает пальцы, смотрит в оленьи глаза. Он в них потонуть готов, без страха и сомнений сам бы прыгнул, не раздумывая. Поднимается на ноги, поднимая следом Гука и притягивая к себе, крепко обнимая утыкаясь носом в шелк. — Я не хотел кричать на тебя, душа моя, — говорит негромко, целует сначала в лоб, затем в висок, нос, щеки, аккуратную родинку под губой и доходит, наконец, до самих губ, накрывая те неторопливо своими, сухими. У Чонгука ноющее сердце замолкает. Тонкие пальцы перебираются на альфу, одна рука скользит по груди, укрытой курткой, вторая на загривок с короткими жесткими волосами. С желанием отвечает, сгорает под натиском жара, исходящего от мужчины, сминает своими губами нижнюю Тэхёна, несильно прикусывая. Пальцы альфы скользят к собачке на куртке омеги, опуская её и открывая чуть больший доступ к телу. В груди Тэхёна словно один взрыв за другим, когда он проскальзывает ладонями под куртку, укладывая их на тонкую талию, идеально подходящую под его руки. Рычит от удовольствия, потому что Чонгук весь под него сделанный, им же выточенный. Его душа, его смысл, его мальчик, который только сильнее и сильнее становится им. — Знаешь, — отрываясь от губ мужчины, задушено шепчет Чонгук, — они были правы, что опасались наших с тобой отношений. — О чем ты? — ведёт носом по мягкой щеке, наслаждаясь ландышем последние минуты. — Ты не просто причинил мне вред, — лижет кончиком языка по губе, опаляя горячим дыханием, — ты меня убил, Тэ. Вонзил нож в меня и рана эта, без тебя кровоточит. — Не ты один кровью истекаешь, — крепче сжимает омегу в руках, — ты в меня тоже нож вонзил, душа моя.🗝️
Дымка тумана застилает всю местность, кажется, даже деревья, стоящие в десятке метров, не видно, перед глазами словно молоко. Юнги материться про себя, поудобнее устраиваясь на своем месте, через прицел пытаясь хоть что-то разглядеть, а там, белая пелена. Тэхён облокачивается о капот внедорожника, сырой воздух мешает нормально дышать, но несмотря на это, Ким выпускает изо рта клубы сизого дыма, на мгновение лишая себя даже той малой видимости. Альфа взглядом обводит высокие кроны деревьев, возвышающихся над их головами, где расположился Юнги со своими учениками, вновь затягиваясь. — Думается мне, что якудза и не догадываются о нашем визите, — говорит в пол голоса Хосок, стоящий за спиной лидера. Тэхён сухо хмыкает, поворачиваясь к Чону, на долю секунды задерживает на нем взгляд, а после черноту отводит в сторону. Губы поджимает рефлекторно, до сих пор ощущая на них привкус яда его омеги, который не вытравить даже крепкими сигаретами. Горький поцелуй перед отъездом, и слова, произнесенные в сухие губы, кровавыми: «Возвращайся ко мне скорее» — это в голову лидера засело плотно. — Если наш крысёныш, которого мы так и не нашли, не донёс, то всё должно идти по плану, — сам себе кивает, вдыхая заместо табака хвойный запах, с таким не вписывающимся ландышем. — А если донёс? — сгибает бровь Чон, облокачиваясь о все тот же внедорожник. — Я эту суку лично скормлю заживо Тюру и Хель, — Тэхён, выдыхая пар, обводит раздраженным взглядом своих людей, что притихли. В черноте глаз плещется гнев, а там рисуются картины пыток, до последней капли крови, до душераздирающих воплей. Кажется, даже Юнги почувствовал тяжелеющий запах, с горьким удушением, думается Хосоку. Спустя ещё полчаса туман чуть рассеивается и у Мина появляется возможность видеть двор базы за высоким забором. Он подает знак лидеру, что можно начинать. — Вперёд, — клацает зубами, с заострившимися клыками, альфа. Его люди по команде срываются с места. Кто пробирается на своих двух, заходя с тыла, а кто-то, погружаясь в бронированные внедорожники и пару питбулей, идет тараном. Юнги, и ещё несколько людей из его командования, рассевшиеся по периметру на деревьях, готовятся атаковать. Ходзё совершил одну большую ошибку — недооценил силу того, против кого войну начал. Здание и забор восточной базы Ликорис подрывается в эту секунду также, как и Смеральдо совсем недавно, с помощью затерявшейся где-то меж деревьев установки. Со стороны базы слышны крики, переполох и суета японских бойцов. Стены, укрепленного здания, подрываются снова и снова, уже с легкой руки людей Смеральдо. Не с тем Ходзё решил поквитаться, не тому решил мстить. Тэхён не Соджун и Уён. Он не прогонит его из клана, как папа, оставив на улице. Он не растопчет в щепки его статус, как отец. Тэхён хуже родителей — он заставит Ходзё истекать и захлебываться собственной кровью, умирая в муках, заставит есть собственные органы на последнем издыхании. Тэхён и Хосок натягивают на лица маски, выдвигаясь вслед за своими бойцами. Тэхён не Утияма: он не будет стоять в стороне, наблюдая, как его людей, нельзя этого отрицать, будут уничтожать. Одно из главных правил, которому его научил Соджун: «Никогда не недооценивай противника» — это было негласное правило любой войны. Альфа тяжело дышит, свирепо втягивая запах гари, крови и уже успевшей сгореть плоти. Как камень с души, когда первый якудза падает замертво, встретившись с его пулей. Ходзё перешел ему дорогу из-за обид по молодости: атаковал их, убил его людей, что верой и правдой служили Киму, подверг угрозе его семью, его омегу. Тэхён не сопротивляется сейчас — зверя наружу выпускает, передавая бразды правления в руки этого монстра, а сам со стороны наблюдает, как тот крошит и разбивает в мясо черепа, как пробивает грудные клетки и перерезает горло множеству. Сегодня Тэхён разрешает насладиться своему чудовищу кровью, славно пообедать и после, вновь уйти в сон, где-то рядом с растущим зверем Чонгука. — Как вы меня заебали, — плюет Чон неподалеку, простреливая очередную голову. — Где эта тварь? — спрашивает через наушник. — Если вы сейчас в главном коридоре, то идите прямо, там должна быть лестница. Поднимаетесь по ней и там уже сами разберетесь, — раздается в динамике голос информатора, у которого сейчас план здания перед глазами для вида, сам же по памяти диктует. Хосок не рисковал своим омегой, не теперь, когда Утияма был проинформирован об их связи. Миндже остался на базе под присмотром охраны и Намджуна, а Чимин и Чонгук сейчас в квартире Тэхёна, которая охраняется не хуже базы, и душа Чона спокойна. Тэхён проносится мимо него: тот окунулся в войну полностью, принял правила игры и скинул с себя оковы, держащие его столько лет. Чон видит это невооруженным глазом. Ким сворачивает шею японцу, вышедшему из-за угла, брезгливо сплевывает на грязный пол, разминая плечи. Близнецы Бао и Бэкхён из подчинения Тэхёна идут позади них, прикрывая с тыла, что позволяет двум альфам не оборачивать назад. Тэхён немо спрашивает Хосока взглядом, куда идти дальше и тот кивает на лестницу, но не доходят они и до середины, как по рации кричит Юнги. — Он удирает! Ходзё только что выехал с территории, папой клянусь — это он. — Ублюдок! — рычит на весь коридор Ким, уносясь к выходу. — Хосок, продолжайте без меня. Бао и Бэк, оставайтесь здесь. Альфа запрыгивает в один из внедорожников, выезжая на разрыхленную серым снегом дорогу, следуя за таким же внедорожником, в котором сидит Юнги и ещё парнишка из снайперов. След японцев ещё не потерян, черные точки видны издалека. Тэхён рычит, крепче сжимает руль и вдавливает педаль газа в пол. Нельзя упустить такой шанс, больше не подвернется. Упустят, и Утияма только укрепит оборону. — Тэхён-щи, — голос Миндже раздается в наушнике, — там одна дорога есть короткая, которая ведёт к старому порту. Она в объезд через лес. Юнги-щи сейчас свернет по ней, вы езжайте за Ходзё. Загоните его в тупик — он ваш.🗝️
— Чонгук-а, — тянет Даниель, потягиваясь на широком диване, — скучно как-то. Не хочешь прогуляться? Чонгук, сидящий рядом и смотрящий телевизор, чтобы хоть как-то отвлечь свои мысли, весь на нервах. Чимин, расположившийся на кресле по соседству, тоже. Сердце неспокойно стучит по грудной клетке как не в себя, за мужчин своих переживают. А Даниель понять не может такого напряжения у друзей, ничего не случилось ведь, наоборот, сегодня Рождество — веселый семейный праздник, а они сидят в четырех стенах, смотрят рождественский фильм на минимальной громкости. Когда как за окном уже вечер и на улицах Сеула начинается праздник. Еще немного и англичанин на стену полезет от скуки. — Не сейчас, Дани, — качает головой Чимин, берет пульт и переключает канал с фильмом на новостной. — Да что случилось то? — омега хмурится, сверля голубым взглядом парней. — Умер кто? Чонгук, не молчи. Чон, ушедший в себя, переключает внимания на голос ведущей новостей, не обращая внимание на друга. Сам же потом себя винить за это будет. Губы грызет от нервов, сердце сдавливает новой волной тупой боли — омега этого не показывает, сам внутри себя скулит по-тихому. Это не просто переживание за Тэхёна, это что-то другое, то, что трудно объяснить, словно Чонгук чувствует неладное. И запах альфы, исходящий от подушки на его коленях, ситуацию не исправляет. — У Тэхёна и Юнги с Хосоком… у них, небольшие проблемы на работе, — отвечает Чимин, вместо Чонгука. — Гук переживает вдвойне… — Не-не, лапшу вешать мне на уши не надо, хён, — мотает головой Дани. — Эти трое работаю раздельно, не может быть такого совпадения, что у всех троих проблемы в один день… — У них есть ещё один общий бизнес, — объясняет Чимин. Не врет ведь, просто недоговаривает, что там, на севере, сейчас идет бойня. — Вот с ним проблемы и возникли. — И из-за этого так убиваться? Мы то причем здесь? Почему мы не можем выйти из квартиры? Чимин качает головой. Слишком много вопросов, на которые ни один из омег не может дать правдивый ответ. Дани сейчас кажется Мину большим ребёнком, который хочет гулять, но его не выпускают. А потом, как-то само собой доходит, что они ведь сами ещё дети, даже Миндже, который только достиг возраста совершеннолетия. Просто они рано повзрослели. Миндже не от хорошей жизни пришел к ним работать, Чимин вот тоже, не от хорошей жизни бежал, а теперь в свои восемнадцать замужем, и нет, он ни о чём не жалеет — своего мужа он любит до безумия, как и тот его. Чонгуку так вообще больше всех досталось, с детства варится во всем этом, пусть Хосок и берег его от всего этого. Нормальный человек не будет спокойно относиться к тому, что впервые отнял жизни у кого-то. Чимин вот к примеру долго отходил от разгрома базы: для него тогда тоже было впервые стрелять в живого человека, а не в мишень. — Сиди молча и не беси, пока я тебя не прибил, — шипит Чонгук, впервые за пару часов подавая голос. По лицу Даниеля видно, что его это задевает, но вопреки всему, вопросов больше не задает. Красноволосый закатывает глаза, поднимается с дивана и идет на кухню за очередной порцией чая. Гулять они видимо не пойдут, пока альфы не вернуться, а с Гуком говорить сейчас бесполезно. Дани знает это на личном опыте — когда его лучший друг нервничает, его лучше не трогать. — Гук, — зовет Чимин омегу, когда англичанин выходит из комнаты, — с ними всё будет хорошо. Это уже не первая такая их вылазка, — Мин пытается успокоить Чонгука, хоть у самого сердце не на месте, предчувствуя что-то нехорошее. — У Тэхёна так подавно: он лет с четырнадцати на такое ездит. — Он мне не рассказывал, — Чон продолжает смотреть в одну точку и через несколько долгих секунд поднимает глаза на друга. — Откуда ты знаешь? — Юнги рассказывал, — вздыхает Чимин, опуская глаза на безымянный палец с обручальным кольцом. — Да и сам Тэхён, когда учил меня управляться с холодным оружием. Мы ведь, какое-то время хорошо общались с ним, он меня многому научил и во многом помог. Первая встреча с Тэхёном ему запомнилась до конца жизни. Ким к нему первое время относился скептически: шпынял мелкого омегу, думая, что тот только лишь из-за статуса Юнги. Самого же брата считал идиотом, который пригрел у себя бездомного ребёнка. А Чимин, если честно, Тэхёна боялся до одури, даже когда тот ничего не делал. Одного взгляда хватило, чтобы покрыться мелкими мурашками. Но спустя время, Тэхён проникся этой мелочью, что ли. Защищал от Юнги, который до отношений, был как строгий родитель, следящий за тем, чтоб его чадо посещало занятия в школе. А после, с распростертыми объятиями принял омегу в свой клан, в свою семью, самолично набивая Чимину лилию на лопатке. — У меня сердце не на месте, Чимин, — вздыхает Чонгук. — Такое ощущение, словно вот-вот что-то должно произойти. — Наши альфы могут за себя постоять, а мы защищены охраной, — Мин поглаживает Гука по худой спине, укрытой шелковой тканью длинного халата. — Может, тебе стоит поспать? Так и Тэхён вернётся. Чонгук только кивает, поднимается с дивана и уходит в их с Тэхёном спальню, где всё альфой пропитано. Но только вот, не может он находиться в спальне без него. А потому, там он завернется в одеяло и уткнется носом в подушку мужчины. — А Гук где? — Даниель заходит в гостиную с уже наполовину выпитым чаем, находя там только Чимина. — Спать ушел, — омега сбрасывает вызов, после разговора с Мингю — начальником охраны Юнги. — И я сейчас поеду домой, тоже нужно отдохнуть. — Ясно, — кивает Дани, хмурясь. — А где вы сегодня были? Я проснулся: ни Гука, ни Тэхёна дома нет, только сообщение от первого, что они уехали по делам. — Понятие не имею, Дани, — качает головой Мин, — с Чонгуком я встретился уже после и мы поехали сюда. — Вы как будто что-то недоговариваете, — щурится омега, — признавайся, эти четыре альфача, какие-нибудь мафиози, да? — Что за бред? — Чимин смеется впервые за вечер, а ему ни капельки не весело — догадки Даниеля попадают в десяточку с первого, блять, раза. — Я видел такое в дораме, где миллионеры только прикрываются своим бизнесом, а на деле у них там свой мафиозный клан. Тут даже подходит то, что они с детства все четверо вместе. — Дани, не выдумывай, — Чимин прикрывает глаза, качая головой в отрицании. — Да и смахивают они на мафию, — не унимаясь, продолжает Дани, — особенно Тэхён. Весь такой из себя босс, во всём черном, с кучей охраны, а ещё серьезный, что пиздец. Я, если честно, забыл как дышать, когда увидел его первый раз вчера. Ты не подумай, это не любовь с первого взгляда, — не давая Чимину сказать и слова, отвечает сразу. — У меня табу на альф своих друзей, да и если честно, я Тэхёна испугался. — Он не такой уж и страшный, Дани. Ты его просто не знаешь, — старший омега тепло улыбается. — Я его тоже испугался в первую встречу, да и потом пару месяцев ещё шугался. — А Чонгук тоже? — Нет… он, конечно, относился к нему настороженно, но, во-первых, он помнил Тэхёна с детства, тот ведь немного даже нянчился с ним, а во-вторых, Тэхён больше пугает своей аурой, а у Гука, кажется, иммунитет на это, в-третьих, по-моему там была любовь с первого взгляда. — Да там на кого не посмотри, все четверо пугают, — хмыкает Дани, — ну, кроме Намджуна, он на их фоне булочка с корицей. — Ну-ну, Намджун им не уступает. Просто спокойный по своей натуре, — Чимин поднимается с кресла, засобиравшись домой. — А ещё, у него есть омега, так что не рассчитывай, — подмигивает младшему, идя на выход. — Да зачем оно мне надо, — фыркает красноволосый, допивая чай и идя следом за Чимином. — Мои догадки останутся при мне, я всё ещё считаю, что они мафия, а мне такого добра не надо. — Даниель, тебе говорили, что у тебя богатое воображение? — надевая шубу, спрашивает брюнет. — Да нихрена это не воображение, хён! — взмахивает руками. — Просто, я от Чонгука сегодня чувствовал запах пороха ещё… это немного странно, если честно. — А ты откуда знаешь, как порох пахнет? — Отец в тир водил частенько. Ну ладно, езжай домой, не буду тебя задерживать, — улыбается англичанин, обнимая омегу. — Еще раз с Рождеством. — С Рождеством, Дани. Даниель закрывает за Чимином дверь, напоследок помахав ручкой охраннику за дверью. Ему этого альфу жалко, стоит себе, охраняет их задницы, только от чего или кого, непонятно. Еще один повод в копилку омеги, как думать про мафию. Он такое в фильмах видел. Просто где это видано, чтобы омегу — владельца компании по изготовлению запчастей, охраняли денно и нощно? Сам Дани решает поразмышлять об этом утром, а сейчас, сморенный чаем и скукой, зевает, идя в выделенную для него спальню. Омега проходит по вытянутому коридору, где с одной стороны спальня и кабинет хозяина квартиры, а с другой — гостевые комнаты. — Дани, — голос Чонгука доносится из хозяйской спальни, тихий, просящий. Англичанин разворачивается в противоположную сторону от своей комнаты, идя на голос лучшего друга. Даниель толкает приоткрытую дверь, заглядывая в темную комнату. Тут стоит полумрак: панорамные окна с балконом не зашторены и огни города попадают в спальню, а чуть алый цвет неба, придает тут свою атмосферу. Он не включает свет, видит очертание огромной кровати, с поблескивающим шелком постельного белья, и также видит маленький кокон посередине. — Гук? — зовет на английском. — Ты можешь полежать со мной… пока Тэхён не вернется? — хлюпнув носом, даже не спрашивает, а просит. — К-конечно, — Дани подходит к кровати, скидывая с себя тапочки и ложится рядом с Чоном, который укрывает их одеялом. Сам Чонгук лежит на стороне Тэхёна: на нее он никого не пустит, этот запах только его. Привыкнув к темноте и наконец-то рассмотрев лицо напротив, тихо спрашивает. — Что произошло? — Я не знаю, — смотря влажными глазами, отвечает. — Вроде ничего, но на душе скребет ужасно. Как будто что-то плохое должно вот-вот произойти. — Раньше бывало такое? — Нет… или да. Не знаю, со мной Тэхён постоянно был, я как-то этого не замечал. — А сейчас его нет… — Угу, — кивает, хмурится и влагу пытается с глаз стряхнуть, быстро моргая. — Слушай, а с Чимином тоже такое происходит? Вы оба в напряге сегодня. — Не думаю, — отрицательно качает головой. — Чимин переживает за Юнги, у него такое постоянно. — А ты?.. — Я тоже за Тэхёна переживаю, но… это не то. — Может, у тебя чуйка на что-то плохое, ты же доминантный. У вас это, вроде как, природой заложено. — Не знаю, просто… И договорить он не успевает, как замолкает. В прихожей раздаются тихие шаги нескольких пар ног. Запах не слышен, как бы Чонгук не старался. Они слышат тихие голоса, что-то неразборчивое, а затем несколько пар ног превращаются в одну. Как в тот раз, в особняке, но Тэхён не стал бы красться, даже если бы они спали. Не шел бы крадучись в свою спальню, да ещё и так неспешно. Чонгук поворачивает голову к Дани, у которого страх застыл в глазах, прикладывает палец к своим губам и немо говорит подниматься. Омеги выбираются тихо из постели, шурша одеялом. Чонгук чувствует, как друг впивается в его руку, крепко стискивая. Чон сжимает в ответ, приковано смотря на дверь. Оба мягко ступают босыми ногами по ковру, стараясь ни на что не наткнуться в темноте, скрываясь в гардеробной комнате. — Что происходит? — шепчет Даниель, когда Гук прикрывает дверь и начинает рыскать взглядом по комнатке, а после идет к висящим их с Тэхёном пальто. — Пиздец происходит, — Чонгук прислушивается к шагам в квартире, в голове крича вопрос «как?». Как эти люди пробрались в квартиру? Всё ведь было под охраной. — Блять, блять! — осматривая свои вещи, криком шепчет омега. Руки безбожно трясутся, сейчас на кануне не только его жизнь. — Да где же? — Гук, — обнимая себя руками, зовет Дани, — кто это? — Если выживем, я тебе всё расскажу… есть! — блондин находит кобуру, вытаскивая оттуда свой пистолет. — Дани, — щелчком снимая с предохранителя, хрипит, — единственное что тебе, пока что нужно знать, так это то, что те уёбки хотят нас сейчас убить. — What the fuck?! Чон набирает в телефоне номер Тэхёна, моля, чтобы он ответил, но на той стороне лишь гудки, а после связь обрывается. Трясущимися руками пробует позвонить Хосоку, там тоже ничего. Намджун и Юнги тоже не доступны. Он набирает сообщение Чанёлю, молясь, чтобы альфа его прочитал. Чонгук убирает телефон в карман пижамных брюк, подходит к Даниелю и хмурится, вздрагивает, от раздавшегося крика кого-то из охраны в глубине квартиры, а за ним и выстрела. Не Тэхён, теперь уже точно. — Уёбки, — взбешено шипит Чон, сжимая рукоять пистолета. — Гук, — опять зовет дрожащим голосом. — Возьми, — Чонгук вкладывает в ладонь друга кортик, взглядом стальным прося не задавать вопросов. — Сядь в углу, если доберутся до тебя — бей в шею. Понял? Омега напротив кивает, не ощущая, как по щекам начинают течь слезы. Что, черт возьми, здесь происходит?! Кто эти люди? Почему они хотят их убить? Где, мать твою, охрана? — Запри за мной дверь и сиди здесь пока я, либо кто-то из наших не позовет. Ясно? Даниель снова кивает, провожая взглядом Чонгука, который скрывается неспешно за дверью. Последнее что омега видит — это подол длинного халата лучшего друга. Чонгук воровато осматривается по сторонам, бесшумно ступая по комнате. Шаги за дверью стали тише, но не прекратились. Чон быстро семенит к постели, взбивая нервно подушки и одеяло, придавая ложный вид того, что на кровати кто-то находится. Как только слышит спешные шаги в свою сторону, уносится в глубь спальни, ближе к гардеробу, туда, где во всю стену висит зеркало. Парень успевает скрыться за стеной, когда в спальню входят двое альф, с масками на лицах и с вытянутым оружием перед собой. Раздаются приглушенные выстрелы из-за установленных глушителей — у Чонгука душа уходит в пятки, а тело пробирает дрожь, потому что он видит, как эти двое, расстреливают кокон одеяла на кровати. И тут, счет начинает идти на секунды. Омега выходит из-за угла, вытягивая руку с пистолетом. Рука не дрогнет как и в те разы, он не промахнется, как было днем в тире. Хосок ведь сказал, что в голову он точно попадет. Брат ведь ему не врал? Его замечают сразу же, стреляют оба в него, пули застревают в дверном полотне гардеробной, один выстрел свистит возле уха. Омега отбегает к другому углу, скрываясь в темноте, Чонгук наводит прицел и стреляет, до того, как японцы, а он уверен что это они, пустят новую пулю в его сторону. Одному с первого раза в голову, забирая гнилую душу сразу, второму выстрел приходится в плечо. — Смеральдовская шлюха! — кричит из-под маски, роняя пистолет и цепляясь за раненое плечо. — Маленький глава прекрасен, как его и описывали, — тяжело дышит и вскрикивает, когда омега всаживает новую пулю в бедро. — Бедный, блять, ребёнок, — смеется, напоследок. Смотрит, как Чонгук дьяволом из темноты подкрадывается к нему, сверля бешеным черным взглядом. — Ты сдохнешь также, как и твой сучий папаша, когда твоего альфу убьют наиболее изощренным способом, нежели отца! — Захлебнись в своей же крови, — шепчет сталью, выстреливая в голову, оставляя ошметки плоти на белоснежной стене позади. В квартире наступает гробовая тишина. Чон понимает, что их было лишь двое, но выходит из спальни на проверку. Омега застывает сразу же на выходе, потому что перед ним лежит остывающее тело альфы из охраны. Вздрагивает, когда из-за угла выбегает Чанёль, перепачканный в крови и тяжело дышащий. — Господин Чон… Господин Чон дрожа опускается на пол. Чувствует вакуум в ушах и закрывает те руками, зажмуриваясь, пытается не выдать дрожь в теле. — Даниель в гардеробе, проверь его, прошу, — отдает приказ.🗝️
— Тэхён, это бесполезно, — вздыхает Юнги, становясь за спиной брата. — Его нигде нет, понимаешь? На второй базе его тоже нет, эта крыса, японского происхождения, зарылась где-то. Тэхён упирается руками в капот джипа, тяжело дышит в ярости, раздувая широко ноздри. Упустил из виду, проебался, как сопляк, на своей первой вылазке. Альфа сам на себя злится, бьет ладонями по капоту в гневе, зло зарычав. Юнги за спиной тонкие губы поджимает и щурится, когда ветер меняет направление и теперь мокрый снег летит им прямо в лица, а холод от воды исходит жуткий. У Юнги самого в голове не укладывается, как они могли упустить из виду Ходзё. Куда он делся? — Тэ, а тебе не кажется, это странным? — возлагая большие надежды на сигарету, закуривает. — Откуда Ходзё мог знать, что мы будем загонять его в тупик и планируем мы это сделать именно в порту, где следы, твою за ногу, и обрываются? Он ведь мог поехать дальше и успеть улизнуть на машине по асфальту: и следов бы не было, и машину бы бросать не пришлось. — На что ты намекаешь? — Тэхён поворачивается к Юнги, беря его сигарету и затягиваясь. — Думаешь, кто-то из информаторов? — Кто-то из тех, кто остался сегодня на базе… — Ты предлагаешь мне каждого проверить? — Именно. Тэхён сует руки в карманы куртки, смотря на корабли вдалеке и темную воду, напоминающую темные глаза, утягивающие в себя. Гнев никуда не уходит, но тешит то, что они разбили сегодня обе базы и перебили немалое количество бойцов. Ходзё долго бегать не будет: рано или поздно, крыса вылезет из норы, показав свой нос. Тэхён смотрит на Сынмина, стоящего недалеко от них в ожидании приказа, кивает на машину Утиямы. Через несколько минут машина вспыхнет пламенем, озаряющий старый порт, а через полчаса, машина будет лежать на дне Желтого моря. Еще через полчаса, когда Юнги и Тэхён доедут до разбитой базы, где находится до сих пор Хосок, Киму позвонит Чанёль, проинформировав босса о случившемся в его квартире. Сегодня с шахматной доской попытались убрать ферзь, тем самым надеялись добраться до короля. Но забыли, что когда-то давно, в правилах игры были изменения и фигура «ферзь» стала называться «королевой», получая значительную игровую силу. Маленький глава, как его окрестили, был недооценен.