поле, что сгорело от солнца

Вы когда-нибудь ощущали, как нынешние события утекают сквозь твоё сердце в самые кончики пальцев, становясь ностальгическими, тягучими и мягкими, словно патока? Только что было — и уже нет. Каждая секунда огромна, каждое мгновение выше самого большого в мире небоскрёба, и всё это — в прошлом. Ушло и не вернулось. Вы когда-нибудь обжигались о собственные слёзы, тяжёлые, продавливающие щёки, растекающиеся по всему телу? Руки от них тоже становятся массивными, будто каждая ладонь увеличилась в несколько раз, и по всей задней части тела одна-единственная слеза оседает металлической крошкой, придавливая к земле и заставляя опуститься, лечь, прижимаясь к матрасу всем туловищем. Вы когда-нибудь были там же, где был Стю?

***

Он пропитался запахом земли, обитая на десятом этаже шаткого муравейника, и сейчас ему казалось, что его уже не спасти. В ушах немного шумело. Старшая школа: там он дразнил одного из ботанов класса, выбивая его первым на игре с мячом и нарочно обгоняя во время кросса. Даже обзывал как-то, и пусть воспоминания были липкими и исчезающими в бесконечности разума, думая об этом, Стю чувствовал себя самым пропащим в мире человеком. Весь его жизненный цикл только подтверждал это. Поступил в дрянной колледж, измотав нервы всем, кто был ему близок. Обидел множество девушек, срывался, злился на кого-то, прогуливал пары, курил в общественном туалете, и все, что он делал, привело его сюда. Последняя мразь — разве не ей он был? — сидела сейчас на краю кровати, согнувшись вдвое, вдыхала остатки почему-то сладковатого (так он выглядел) дыма и была готова вновь впечататься в поверхность всем телом. Почему Стю раньше не понимал, как ужасно он себя ведёт? Чем заслужил условия, в которых сейчас находился? Не слишком ли ему хорошо? Ведь хорошее должно даваться тем, кто ведёт себя подобающе, а он… — Одинокий ты человек, — луч света из приоткрывшейся двери напугал Стю, и он вздрогнул, чувствуя, как и без того запыхавшееся сердце ускоряется, спотыкаясь. Голос Поко растёкся по комнате, заползая в каждую щёлку, заполняя всё вокруг и заставляя застыть на месте, словно сиропом приклеив к поверхности. Тяжело, очень тяжело, почти так же, как шум в ушах, давно выбравшийся из тела и гуляющий сейчас по воздуху — вот-вот заползёт и к Поко в голову. Прошла тысяча лет и чужое дыхание опалило шею, и душевная боль заколола кончики пальцев, заставляя вновь вспомнить о том, чего же Стю не понимал раньше. Дом вокруг затрясся, а сознание заторможенно сообщило, что стоило бы попробовать спасти от падения посуду на кухне. — Ты пахнешь полем, сгоревшим от солнца, — прошелестели розовые губы. — Я вылечу твои ожоги. А может, Поко молчал. Может, эти слова были в щелчке зажигалки и усилившемся травяном дурмане. Шоколадные глаза, из которых проливалась на пол любовь, выглядели очень вкусно. Как жаль, что Стю не достоин и их.